Читать книгу: «Рыцарь-м*дак»

1. Вечеринка

Вечеринка в честь выхода моей книги проходила именно так, как было задумано: много выпивки, красивых женщин, немного наркотиков, живая музыка, и уже кто-то успел подраться.

«Хотел бы я, чтобы так же весело прошли мои похороны».

На деле со мной этот вечер связывал только тот факт, что я за него платил. Банкетный зал был забит высокопоставленными гостями мне не по рангу. Приглашенные агентом режиссеры, продюсеры, сценаристы, пара политиков и их любовницы едва ли были теми, с кем я хотел разделить свой неожиданный успех.

Юрген выглядел расстроенным. И, кажется, это было связано с моим отношением к происходящему. Большую часть времени он таскал меня за рукав, как щенка на поводке, от одной группы незнакомых людей к другой. К тому же следил за тем, чтобы я не выпил лишнего.

– Наум, я потратил две недели чтобы подготовить этот сраный вечер. Когда мы с тобой это обсуждали, ты со мной согласился. Тебе нужно как можно дольше оставаться на виду: интервью, публичные встречи. Чем дольше и шумнее, тем лучше продаётся твоя книга. Если повезет, – он перешел на заговорщический шёпот и пальцем указал в сторону группы людей, которая о чем-то общалась у бара, – кто-то из них решит экранизировать твою книгу. Знаешь какие там бабки? Мне сейчас нужно отойти, побудь один. Главное, не забывай хоть изредка здороваться с людьми. Ой, и не надо корчить эту свою морду. Можешь позволить какую-нибудь пьяную выходку, будь собой, но не перебарщивай. Ты им нравишься.

Я ощущал себя зверушкой в контактном зоопарке. Пока Юрген был рядом, нас тискали по очереди, теперь я остался один. Но если Юрген говорит, что так надо, мне нечего возразить. Всегда есть кто-то умнее и опытнее, кто знает, как правильно.

Надо признаться, сам я свой роман роскошным не считаю, но его напечатали, люди покупают, кому-то даже нравится, а значит, это не мои проблемы. Я просто один из тех, которые предлагают что-то своё, не претендуя на уникальность. Мне плевать, где вы будете читать мою книгу: по пути на работу, во время секса, вместо секса или в туалете, можете даже подтираться листами. Это всё не имеет значения. Свою роль она исполнила. Её купили, а я с каждой покупки получил свой процент – не чудо ли? Теперь каждый может делать деньги из чего угодно. Только у меня не получалось, до недавних пор.

Юрген перед мероприятием предусмотрительно подготовил для меня небольшую памятку, в которой рядом с фотографией гостя были напечатаны его имя и род деятельности. Знакомиться с ней я, конечно, не стал. А потому выбрал людскую кучу, как мне показалось, пожирнее, где узнаваемых лиц было больше, и пошёл туда.

– Добрый вечер, – начал я как можно нейтральнее, обращаясь ко всем, но взгляд остановил на том, кого знал из телевизора лучше всех.

Режиссер Фёдор Братовский. Лысый пожилой мужчина. В его седой бороде, ещё оставались чёрные вкрапления, что говорило о незаконченной возрастной трансформации. Он снимал второсортные картины с огромными бюджетами по бездарным сценариям. А значит, обладал достаточным влиянием, чтобы был смысл попытаться предложить ему свою книгу как идею.

– А вот и виновник торжества! – добродушно развел руками режиссер. – Как раз обсуждал вашу книгу, – в голосе его была какая-то лёгкая песочная хрипотца, от чего он казался тёплым.

– О-о-о, это лестно, но, боюсь, я не могу себе позволить роскоши поверить в то, что у вас нашлось время хотя бы ознакомиться с аннотацией.

– Обижаете, молодой человек, я стараюсь следить за всем, что по какой-то причине популярно. Даже если популярность случайная и краткосрочная.

Я решил пропустить колкость мимо ушей. Во-первых, я был недостаточно пьян, во-вторых, чтобы не слушать потом нытьё Юргена о том, что я всё испортил.

– Каждый заслуживает шанс получить право заявить о себе, – я старался звучать как можно более миролюбиво, – сегодня это право в моих руках, как только придёт время, я с радостью передам его тому, кто этого заслуживает.

– И это произойдет довольно скоро.

Тот, кто вмешался в разговор, стоял немного позади Братовского. Всем телом он подавался вперед, обозначая вызов, но словно упирался в черту, которая проходила по касательной через спину режиссёра. На вид ему было лет двадцать, но он вполне мог оказаться и старше – отсутствие признаков растительности на лице часто путает меня в оценке возраста.

– Полагаю, Ваш сын? – я оставил его реплику без внимания.

– Прошу прощения, – Братовский не очень усердно изобразил сожаление, – манеры – не его конёк, думаю, Вам знаком такой типаж людей. Арсений, это Наум Белый, мы у него в гостях.

Мне действительно был знаком такой тип – сложно не узнать себя десять лет назад. Я знал, как уколоть больнее. Чертовски раздражает, когда люди не чувствуют в тебе угрозы, особенно когда ты так усердно её демонстрируешь.

Расплывшись в самой благонамеренной улыбке, я слегка наклонился, несмотря на то, что Арсений был выше меня, и протянул ладонь так, чтобы взять её можно было только положив свою снизу.

– Приятно познакомиться, Арсений.

Он несколько секунд смотрел на мою руку, затем неожиданно крепко пожал её, сделав малозаметное движение, которое заставило меня на полшага приблизиться. Это вынудило меня оказаться почти в центре небольшого круга, образованного людьми. Он громко произнес:

– Я считаю Вашу писанину бездарной.

Воздух сгустился. Кто-то смотрел на наши крепко сомкнутые ладони. Кто-то поочередно в наши лица. На его лице застыло выражение молодого поэта, жаждущего вызова на дуэль, на моём – механическая улыбка. Что оказалось полезно.

Я медленно положил свободную руку поверх нашего затянувшегося рукопожатия и произнес максимально непринужденно и вкрадчиво:

– Скажу по секрету, так считают практически все мои гости. Чего уж греха таить, я сам этому правилу не исключение, – сказав это, я приятельски подмигнул парнишке.

Первым громко рассмеялся его отец, за ним прыснули остальные. Лицо Арсения покраснело, он вырвал свою руку из моей, быстро развернулся и ушёл.

– Наум, не держите зла, Арсений талантливый парнишка, но пока недостаточно хорош, вот и старается обратить на себя внимание, всячески. Это что-то вроде зависти. Окончит институт – подумаем о том, где его публиковать, а пока нечего романтичной ерундой себе голову занимать.

– Могу только представлять, каково Вам, – позиция Братовского, мягко говоря, возмущала меня, но это была опасная тема. К счастью, мне не пришлось судорожно искать способа сменить её.

– Кстати, у меня для Вас есть подарок.

– Надо же, – моё удивление оказалось неподдельным.

– Да, Вы знаете, я, когда снял свой первый фильм, отец мне подарил бутылку виски. Это сейчас его можно в любом магазине купить, а тогда это была крайняя редкость, причём довольно опасная, – он сделал заметный ностальгический акцент на слове «крайняя», мелодично протянув его, – вот и решил, что это будет удачным способом поздравить с победой Вас.

– Благодарю, мне действительно приятно…

– Давайте начистоту, Наум, – сменив тон на почти дружеский перебил он меня.

– Вы тут всё замечательно устроили, и я благодарен за приглашение, но мы все прекрасно знаем, чего ради проводят такие встречи. Я рад, что Вы не стали мне с порога зад лизать, я это очень не уважаю. Вы мне даже где-то симпатичны, – как земляк, который выиграл в лотерею большую сумму денег – а потому, пожалуй, сэкономлю нам всем кучу времени. На экранизацию можете не рассчитывать. Продажи книги удивительны, как-то вы умудрились угодить в читателя, но в кино это не превратится, по крайней мере, под моим патронажем, – он протянул завёрнутую в упаковочную бумагу бутылку.

Я понял, что привычка быть унизительно откровенными, когда вокруг столько людей, была семейной. А может, он таким образом мстил за сына?

Я немного медлил с тем, чтобы забрать бутылку, пытаясь понять, не унизит ли меня это ещё больше в глазах окружающих. Рассудив, что ниже уже не упасть, а от лишней бутылки отказываться не в моих правилах, я взял виски. Глядя прямо в глаза режиссеру, сорвал верхнюю часть упаковочной бумаги, открыл бутылку и сделал прямо из горлышка пять или шесть длинных глотков. Виски оказался средним, скорее всего, дешёвым, глотку обожгло, а на языке чётко ощущался привкус самогона, вроде того, что настаивал мой дед в деревне на дубовой коре. Оторвав бутылку от губ, слегка осипшим голосом я произнес единственное, что было в голове:

– Да и, в общем-то, насрать.

Я шёл, отхлебывая из горла, вокруг толпились незнакомые, чужие, чуждые мне люди. Не то чтобы я действительно рассчитывал на успех от разговора. Скорее, не рассчитывал на такую откровенность. Наверно, что-то подобное ощущает хозяйка, пригласившая гостей к столу, которые стали критиковать холодец и пересоленное сало.

«Юрген, дружище, честно, я пытался делать всё правильно. Но они презирают меня, даже если улыбаются».

Вдруг я это резко почувствовал. Моё к ним презрение оказалось обоюдным. До этого мне казалось, что у меня выходит держаться в стороне. Я, как бы демонстрируя свою твёрдую позицию, оставался не вовлечённым, но было ощущение, что уж если мне захочется, я в любой момент окажусь с ними на одной ноге. Но стоило попробовать, и я тут же с размаху ударился о толстое стекло, которое отделяло их мир от моего. Он не принимает меня.

«Что я тут делаю, зачем ввязался? Зачем выбрался из своей темницы?»

По мере того как я отхлёбывал из бутылки, мысль теряла чёткость, а обида казалась всё более незаслуженной.

«Это Юрген во всём виноват и ему подобные. Никто из тех, кто сейчас оказался в этом зале, не хотел бы тут находиться. Меня подговорил устроить эту встречу мой агент, чтобы попробовать влезть без мыла в зад побогаче, Братовскому советовал посетить банкет его агент, потому что будет кто-то из депутатов, молодые актёры пришли по совету своих агентов, ведь будет Братовский – каждый пришёл по совету его агента или менеджера, чтобы улучшить или укрепить свой имидж. Вот кто правит миром по-настоящему. Блядское масонское ложе менеджеров и секретарей».

Бутылка почти полностью опустела, возмущение лезло через край. Я вскочил на ближайший рядом стол и что было силы крикнул:

– Вы все – лицемерные пидорасы!

Меня услышали только несколько ближайших к столу компаний, но не придали значения – наверняка они даже не узнали меня в лицо. Музыка заглушала звук моего голоса. Кто-то начал тянуть меня за рукав пиджака – это был Юрген.

– Отъебись, немчура! Ты сам сказал, что я имею права на пьяную выходку.

– Да, на какую-нибудь безобидную весёлую шалость, а не называть всех вокруг пидорасами. Тут помощник мэра, ты в своем уме? – шипел он мне на ухо.

– Скажи мне Юрген, ты дебил? Какая пьяная выходка может быть безобидной?

– Слезай со стола, скотина.

– Хер тебе! – я освободил руки поочередно из рукавов пиджака и оставил его в цепких лапах Юргена.

Перепрыгивая с одного стола на другой, дохлёбывая остатки из бутылки, опасно балансируя, я добрался до сцены и стал пытаться докричаться до музыкантов. Постепенно весь зал стал внимательно следить за моими перемещениями, а значит, был готов услышать всё, что я о нём думаю, осталось только усилить голос. В паузе между песнями я смог докричаться до солистки, и она нехотя вручила мне микрофон. Я откашлялся.

– Меня слышно?

Из разных краёв зала потянулись, словно разбитые осколки, нестройные звуки, которые означали положительный ответ на вопрос.

– Это хорошо. Ведь я должен сказать вам всем одну важную вещь. Возможно, кроме меня этого никто никогда не скажет. Вы готовы?

Вспомнив, как в студенческие годы я подрабатывал ведущим на мероприятиях, я выделил особой праздничной интонацией конец фразы, но желаемого эффекта это не возымело, вместо хорового «дааааааааа!», на которое я рассчитывал, прозвучало, чуть более стройное, чем в первый раз, но скорее недоуменное «дааа». Но и этого мне было достаточно. Я внимательно всматривался в звериные морды, которые выжидающе глядели снизу-вверх. Я представлял, как исказятся их гримасы, когда они услышат, что я собираюсь сказать.

– Так вот…

Я не успел даже начать говорить. Приёмом из регби Юрген с разбегу своим телом смахнул моё со стола, и мы вместе повалились под сцену.

– Ну и сука же ты, – сказал я, приподнимаясь на локтях, пытаясь наощупь оценить ущерб от падения, – фашист!

– Ты мне потом ещё спасибо за это скажешь. Russisches Schwein.

Я огляделся вокруг: стол, с которого меня сбили, оказался сломан пополам. При падении, похоже от удара, круглая столешница раскололась на два, почти что ровных, полукруга. Одна его часть всё ещё была прикреплена к ножке, вторая упала на пол, и облокотившись на сцену, напоминала теперь восходящее из паркета коричневое лакированное солнце. Я залип, представляя, как оно вот-вот вырастет из полов полностью и у нас снова окажется целая столешница. Сбоку, совсем рядом, но казалось, что очень далеко, зло кряхтел и отряхивался Юрген. Наверно, я бы мог так просидеть ещё долго, но от странных мыслей о деревянном солнце меня отвлёк знакомый женский голос, он единственный звучал как что-то реальное сейчас.

– Мда, мальчики, весело тут у вас. Не зря пришла.

Перед нами стояла Маргарита Резник – возможно самый честный человек в этом помещении. Подобные мероприятия – её работа. Она ненавидит мою книгу, возможно даже сильнее, чем я сам. И то, как она об этом писала, чертовски заводило меня.

Я постарался придать своему плачевному положению хоты бы долю непринужденности и, не вставая с пола, закинул ногу на ногу.

– Марго, ты ли это? – я знал, что её раздражало, когда к ней так обращаются, – а мы тут решили банкетный зал громить, не присоединишься?

– Если бы его спроектировал и построил ты, Наум, я бы с радостью этим занялась. А так, прости, радости мало.

– Так и знал, что ты меня хочешь.

– Твоя нелепая самоуверенность – единственное, что можно спутать с очарованием. Продолжай в том же духе.

– Ты слышал Юрген? Кажется, ты проспорил мне сто баксов.

– Нет, нет, нет и ещё раз нет! Не впутывай меня в это. Пойду узнаю, сколько мы должны за сломанный стол и битую посуду.

– Юра милый, ты тоже меня хочешь? Может втроём?

– Мудак ты, Наум.

Сквозь довольно плотное скопление гостей начали просачиваться работники ресторана в белых форменных костюмах, была какая-то угроза в их приближении. Но вместо того, чтобы наказать нас, они стали молча разбирать беспорядок, как стайка муравьев забытый кусок рафинада.

Юрген, прихрамывая, поплёлся куда-то в сторону, полагаю, там находилась администрация. Кто-то одобрительно похлопывал его по плечу, кто-то показывал пальцем и перешёптывался. Мне стало противно. Я повернулся к Резник.

– Не хочешь свалить отсюда?

– Можно, мне как раз с тобой поговорить надо.

– Подожди, только выпить возьму.

– Наум, только не думай споить меня, спать я с тобой не стану. Это по работе.

Я улыбнулся.

2. Резник

С Маргаритой мы были знакомы, скорее, заочно: она читала мою книгу, я читал разгромною статью, которую она написала в одном из этих «толстых журналов» с помпезным советским названием, претендующим на единолично истинное мнение – «ГлавЛит».

Но я не злился – работа критика, по большому счету, в этом и заключается. Хорошее выходит значительно реже, чем различный ширпотреб для чтения в транспорте. Делала Резник свою работу довольно качественно, постоянно иронизируя, изображая объективность, она вживалась в роль автора, то бишь меня, и разрушала целостность повествования как бы изнутри. Первая часть статьи красочно иллюстрировала причины, по которым я очень плохой автор, вторая была посвящена общим рассуждениям о роли подобных мне авторов в формировании облика современной литературы. Мне понравилось, как она сформулировала причину успеха в продажах моей работы. Точной формулировки уже не припомню, но общий смысл вот в чём: я написал настолько плохую книгу, что многим она показалось хорошей. Меня её оценка устраивала.

Несколько раз, уже после заочного знакомства, мы пересекались на каких-то литературных встречах и светских вечерах типа того, который я устраивал теперь сам. В основном мы обменивались колкостями и не более. Мне она нравилась.

Марго на удивление довольно слабо сопротивлялась алкоголю, и уже через несколько часов мы оказались у меня.

В темноте под ногами что-то хрустело, под спинами то и дело хлопало, затем громко треснуло и больно укололо ногу.

С рассветом стали различимы силуэты предметов. Звуки обрели свои источники. Разбитый бокал, пустая бутылка из-под вина, зачем-то оставленная мною на полу москитная сетка теперь была с дырой, в которую как раз помещалась моя нога, дверца шкафа висела на одной петле. Добавляла красок разбросанная повсюду одежда. Оставалось, разве что, разбрызгать крови, и готовы декорации для съёмок криминальной драмы.

Резник не обманула. Поспать практически не удалось, разве что часок по самое утро.

Пострадала не только комната – я аккуратно обводил пальцем участки её кожи, на которых остались небольшие синяки и следы от укусов. От очередного касания она проснулась.

– Как голова болит, ты мне что-то подсыпал? – она повернулась на другой бок и теперь лежала ко мне лицом. – Других причин, почему я могла оказаться тут, не нахожу, – она едва заметно улыбалась.

– Помнится, ты собиралась со мной серьёзно поговорить, по работе. Но, видимо, это оказался твой коварный план, чтобы затащить меня в постель. Я, конечно, знал, что критики – бесчестные люди, но чтобы настолько. Буду писать письмо твоему руководству с жалобой.

Она деланно раздосадовалась и ударила себя по бедру.

– Это же надо было так накосячить: проснулась в постели шута. Права была мама, не умею я выбирать мужчин, – она презрительно сузила глаза, – чтоб ты знал, я тут только потому, что ответственно отношусь к своей работе. Вчера, когда я попыталась заговорить, ты заткнул мне рот сначала вином, потом потешными историями, а потом, – она сделала паузу, – собой.

– То есть это всё исключительно по долгу службы?

– Местами было даже противно, если уж совсем начистоту.

– До этого момента я сомневался, может ли женщина быть мудаком.

Она улыбалась так широко, как это позволяло сделать стянутое ото сна лицо.

– Ты само очарование.

– Я знаю. Теперь ты готов выслушать?

– Валяй.

Резник, не вставая с кровати, начала шарить своей рукой в поисках сумки и заметила небольшой синяк у себя на плече.

– Ну ёб твою мать, Белый, как мне теперь на работу идти? А я думаю, что так болит, это на шее у меня то же самое?

На шее у неё успел посинеть след от укуса с чётким кровоточащим контуром зубов.

– Примерно то же самое, – постарался я смягчить реальность.

Она заметила мой взгляд и коснулась шеи.

– Сейчас отправлюсь в полицию, сниму побои, изверг, аккуратнее надо было.

Я пожал плечами.

– Скажешь на работе, что под машину попала.

Она смерила меня взглядом с насмешкой.

– Тут мотоциклетная коляска максимум, а если быть до конца откровенной – велосипедист.

Тем временем она нашарила в сумке сигареты и закурила прямо в постели. Мне это не понравилось, но я сам часто действовал по принципу «если не спросишь – никто не запретит», так что не стал ничего говорить.

– Так что там за дело такое важное, ради которого ты столько терпела?

– Редактор нашего отдела хочет интервью с тобой, – Резник выпустила тугую струю сигаретного дыма в мою сторону, и я поморщился, – ой, прости, я автоматически.

– Ты же литературный критик в «ГлавЛит», я ничего не путаю? Вы уже выпотрошили мою книгу, ты лично это сделала. Что вы ещё от меня хотите?

– Я тоже так сказала, но мой шеф – женщина специфичная, у неё всегда есть какой-то план, – на этих словах она сделала неопределенный жест у головы, который сообщал не об умственной отсталости, но о заметных закидонах, – и не всегда он понятен. Возможно, она считает, что из тебя можно выжать ещё интересного материала.

– Для этого обязательно нужно было посылать тебя?

– Вовсе не обязательно. Но подобные мероприятия – часть моей работы, а раз уж я всё равно буду, почему бы не доставить приглашение лично? – теперь её улыбка стала лукавой.

Только сейчас я понял, что никакой рабочей необходимости не было: Резник сама захотела сегодня тут оказаться. Сегодняшняя ночь была не моей победой, а её прихотью.

– Ну что ж, раз твой журнал хочет ещё моей кровушки, я готов дать интервью тебе прямо сейчас.

Я резким движением накинул себе на голову одеяло и в темноте стал подбираться к ногам Резник. Она вскрикнула и стала слабо отбиваться.

– Отстань, идиот! Интервью ты будешь давать моей начальнице.

– Ничего, меня на всех хватит, – заверил я.

Наконец моя голова оказалось у самого основания бёдер Марго, она их неплотно сжимала, принуждая побороться, но не слишком настойчиво. Она ослабила хватку и пустила меня.

Легко, самым кончиком языка я коснулся её влажных губ и почувствовал сладковатый вкус. Я осторожно провёл языком снизу-вверх, а затем ещё раз, но уже с нажимом. Следующее касание было ещё увереннее, теперь я касался её полной площадью языка, с каждым разом по миллиметру забираясь все глубже и глубже.

Когда мои губы прикоснулись к её, зазвонил телефон.

– Это шеф, пусти.

Я крепко схватил её за бедра и прижал ещё сильнее.

– Пусти, – слабо, на самом краю выдоха просила она, но я только усиливал нажим.

Я пил её горячий сок, стараясь не упустить ни капли. Резник сначала сдерживала крик, но через несколько минут она перестала. Теперь я слышал её в полный голос. Её стон начинался тихо, постепенно набирал громкость, словно её подбрасывало на американских горках, затем резко обрывался, и всё повторялось. Я так крепко держал её за бедра, что совсем перестал чувствовать пальцы.

Телефон продолжал звонить, но Резник больше не пыталась взять трубку. Она полностью подчинилась процессу. В такт языку она подавалась вперёд и назад, сама регулируя глубину и частоту движений. В какой-то момент она сильно ускорилась, задышав чаще, и вдруг её тело словно отпружинило от кровати. Она резко вытянулась, испустив нечто вроде птичьего крика, схватила меня за волосы, крепко прижала к себе и держала так. Я чувствовал, как она истекает. Это продлилось несколько секунд, и она обмякла.

Весь вспотевший, я выбрался из-под одеяла и ощупал голову.

– Кажется, ногтями ты разодрала мне затылок.

Марго вяло попыталась ударить меня, но я увернулся. Она шумно выдохнула.

– Надо же было так испоганить момент. Что ты за человек, Наум?

Телефон зазвонил вновь. Это была уже пятая или шестая попытка.

– Белый, подай сумку, она там у тебя под ногами, Лиза меня прибьет, – Резник всё ещё прибывала в сладкой расслабляющей неге, но телефон заставлял её вернуться к реальности.

Она поднялась, не одеваясь, вышла на кухню и прислонила телефон к уху – на том конце провода быстро заговорили, так что Резник не могла вставить и слова, правда, она и не очень-то пыталась.

Дверей между комнатами в моей квартире не было. Так что я мог наблюдать за тем, как Марго, слушая, чуть покачивается на месте, перенося вес тела с одной ноги на другую. Как от этого покачивания образуется и разглаживается складка между её ягодицей и бедром. Как обнимает её холодное восходящее солнце, от чего создается впечатление, что её обнаженное тело светится.

Резник была очень красивой женщиной. Женщиной в самом высоком, в моём понимании, смысле этого слова – с заглавной буквы. Её манера держаться, говорить, жестикулировать – всё выдавало в ней уверенность хищной птицы. Она точно знала куда ступает, такую женщину не увидишь споткнувшейся или обронившей что-то случайно. Не удивлюсь даже, если она точно понимала, какой именно в этот самый момент вижу её я.

Закончив говорить, она подошла к постели, пару мгновений что-то взвешивала в уме. Видимо наконец приняв решение, она наклонилась и сочно поцеловала меня.

– Алаверды в следующий раз, – пообещала она.

– Буду ждать.

– Ещё бы, – игриво ухмыльнулась она. И начала собираться.

Я не стал ей мешать, следующие десять минут я просто следил за тем, как она движется по комнате, аккуратно обступая осколки, приводит себя в порядок, глядя в зеркальное отражение покосившейся дверцы, делает последний глоток из опрокинутой бутылки вина.

Было не совсем понятно, зачем ей понадобилась эта ночь? Да и не очень-то и хотелось выяснять, если честно. Было у меня ощущение, что это один из тех вопросов, ответы на которые лучше не знать.

Мне определенно нравилась эта женщина. Когда она ушла, ещё некоторое время я ловил остаток её запаха в квартире, а затем уснул. Ничего существенного в этот день я больше не сделал.

Проспав до полудня, я поднялся, сходил за пивом, выпив пару бутылок, снова уснул, и на этот раз я проспал до следующего утра.

В подобном режиме прошли ещё сутки, я получил несколько сообщений от Резник, почти все они были развратного содержания, я лениво, но не без азарта отвечал на них.

С момента публикации книги я особо не был занят делами и не чувствовал в себе сил начинать. Но наступил четверг, а значит, нужно было вставать.

Юрген организовал моё участие на каком-то образовательном форуме для начинающих писателей, журналистов, сценаристов и прочей авторской нечисти. Наверное, стоило потратить время на подготовку, ведь мне предстояло выступать перед кучей народа, а говорить мне было решительно не о чем. Но всё, что я сделал перед выездом – выпил стакан холодного джин-тоника.

Вся моя жизнь – это спонтанность и случай. Я не видел повода что-то менять.