Читать книгу: «О Тане», страница 2

Закончив писать, Толик еще раз перечитал свой свежий стих и порадовался тому как с первого раза точно выразил свои чувства. Да, Маша – это воплощение всего, что он хочет видеть в своей женщине: симпатичная, вежливая, умная, прощающая, заботливая мать и страстная жена… перечислять можно было до бесконечности. Однако, от всего этого он отказался по своей же воле… Ну не дурак ли!

Толику с Машей всегда было куда съездить, что сделать, и она всегда находила что-то, в чем было не обойтись без его помощи. В торговых центрах они подолгу выбирали ей платья, в дождь втроем с Машиной дочкой они сидели под зонтом на лавочке в парке, и Толик раньше наблюдавший подобную картину разве что в фильмах, отмечал что это очень необычно и романтично. Поздним вечером, когда уже было темно, сидя на заднем сиденьи машины и обнимая спящую дочку, Маша говорила что еще не хочет домой, и тогда Толик заезжал на заправку, выбирал более длинную дорогу, и они приезжали еще на полчаса позже. Иногда у подъезда их уже ждал Машин муж Сева, который выгружая бесчисленные пакеты из машины, благодарил Толика за помощь, а Толик мог лишь догадываться о том, что Сева на самом деле думал.

Возможно, причины ангельского терпения Севы к происходившему крылись в их с Машей недавнем семейном конфликте, едва не приведшим к разводу. Теперь он хотел показать себя в лучшем свете, и даже предложил Маше съездить на отдых вместе с Толиком. Та охотно откликнулась на предложение. Вдвоем с Толиком они даже сходили в турфирму, чтобы выбрать устраивающий тур, но в последний момент Толик отказался от этой затеи. Он понимал, что это только усугубит конфликт между Севой и Машей, а кроме того был уверен, что на курорте, вдали ото всех, он сам не упустит возможность вспомнить с Машей былое. Понимала ли это Маша? Быть может она хотела того же? Но Толику не нужен был курортный роман. Он не отказался бы от Маши, но вместе с тем, он не хотел обладать ею лишь на море, вдали от их реальной жизни. Его устроило бы наличие Маши рядом на всю оставшуюся жизнь. Иначе… иначе это была бы очередная рана, и не важно, была бы эта рана нанесена отказом Маши или же ее согласием на кратковременную связь. Толик понимал, что еще одно фиаско с дорогим ему человеком окончательно выбьет его из колеи.

***

Через несколько дней после отъезда Толика, у Маши намечался день рождения, и они решили встретиться по этому поводу, пока он еще не улетел. Сева как всегда был в командировке, чему в этот раз она, казалось была даже рада. Вечером Толик приехал к Маше с тортом, цветами и бутылкой шампанского. По пути к Маше, он отметил, что давно не испытывал подобного душевного подъема, наверное с университета, когда также набрав продуктов, он бежал к Тане. Сегодня давние эмоции вновь дали о себе знать, теперь уже благодаря Маше.

Уложив ребенка спать, они расположились на кухне, а когда торт был съеден и шампанское выпито, переместились в гостиную. Полулежа на диване в легких объятиях друг друга, они болтали ни о чем. Маша смотрела на Толика своими большими голубыми глазами. Было глубоко заполночь, когда он решил, что ему пора ехать домой. Упрямое воображение рисовало картину того, как он остается и они с Машей всю ночь занимаются любовью, уже без тинейджерских страхов, но он не мог представить как подобное может произойти с ними в действительности. Маша вышла проводить его в прихожую, и как когда-то с Таней, он простоял в обнимку с Машей еще добрых двадцать минут. На прощанье он поцеловал ее в лоб, и они договорились о завтрашней встрече.

Казалось, что Маша снова привыкает к Толику. Время, только лишь время. Он был уверен, что при его наличии они снова сблизятся, но как раз-таки времени у него и не было – нужно было возвращаться в Нью-Йорк. Толик поклялся себе никогда больше не думать о Маше как о женщине и даже порадовался тому, что ничего не случилось.

– Машка – молодец, а я дурак, что не видел этого, когда было мое время, – думал Толик. – А сейчас нужно понимать, что мое время с ней ушло. Тут его мысли сосредоточились на нехорошей статистике.

– Ты уже отпустил двух классных девушек, – сказал он себе. – Я тебя умоляю, не сделай этого еще раз… Жизнь не будет постоянно давать тебе подарки, которые ты с такой легкостью передариваешь другим…

Сентябрь – Ноябрь 2008

Толик, как и было запланировано, вернулся в Америку. Однако, переезд на восточное побережье ничего кардинально не изменил. Закрывая глаза перед сном, Толик по-прежнему вспоминал Таню и те пять дней, что год назад провел с ней здесь, в Нью-Йорке. Он помнил как уговорил Таню поехать вдвоем в это путешествие, ставшее их последним совместным мероприятием. Эти несколько дней были яркими, наполненными событиями и впечатлениями. Чего стоила одна только поездка на Ниагарский водопад! А потом, поздним дождливым вечером они вернулись в Ванкувер, и эта мрачная погода и пустынные ночные улицы были молчаливыми свидетелями конца их отношений…

***

Сидя в своей крохотной нью-йоркской квартирке при свете настольной лампы, слушая шум дождя, Толик часто переписывался с Таней в чате, за что страшно ругал себя, ведь ему надо было забыть ее. Таня живо интересовалась его делами, а Толик нехотя отвечал на ее вопросы, потому как все происходящее напоминало ему допрос с пристрастием. Что она хотела услышать? Что он по-прежнему любит ее? Да он этого и не скрывал… разве что не кричал об этом. А еще он понимал, что у Тани ничего не изменилось. Он даже представлял себе дорогу, по которой она каждый день ходит на ту же самую работу, рядом с ней все тот же Вася, и вообще все вокруг то же самое, как и было, когда они разъехались весной.

– Знаешь, нам не стоит общаться, – написал ей Толик однажды, когда они в очередной раз встретились онлайн. – После всего, что произошло между нами – это просто кощунственно. Сейчас я удалю тебя, а ты удали меня, – и нажал на кнопку.

В последних числах сентября Толик вспомнил, что через несколько дней будет Танин день рождения. Накануне ее юбилея, Толик прогулялся с фотоаппаратом по тому Нью-Йорку, где год назад они были вдвоем. Среди посещенных ими мест был небольшой парк со скульптурами бегущих собак. Толик вспомнил как тогда Таня, так любящая собак, забралась на одну из них и он сфотографировал ее умиляющееся личико. Толик присел рядом с той самой собакой, на вытянутой руке навел объектив фотоаппарата на себя и сделал снимок. Нажав клавишу предпросмотра, он увидел, что его лицо слишком грустное. Тогда он попробовал еще раз, и еще, и еще, сделав не один десяток одинаковых кадров. Ему хотелось зафиксировать наиболее нейтральное выражение своего лица, чтобы ненароком не вызвать жалость. Он знал, что Таня нисколько не сожалеет об их разрыве, а значит надо показать, что и после нее он живет, а не существует. Кадры множилось, но были похожи друг на друга. Можно было провести рядом с этой собакой весь день, так и не добившись желаемого снимка.

Вернувшись домой, Толик сел за компьютер и быстро смастерил небольшой коллаж из Таниных прошлых фотографий и снимков с сегодняшнего похода. «Танечка, с днем рождения! Ты – умница, и у тебя все получится, цвети дальше! Я всегда с тобой!», – написал он поверх фотографий, и послал только что созданную открытку на Танин электронный ящик.

– Спасибо большое! – написала Таня на следующий день. – Мне очень понравилось! Я даже плакала… Умеешь же ты меня до слез довести!

Толик представил как она плачет и тоже заплакал от осознания того, как ему не хватает ее, и как сильно он хотел бы обнять ее, если бы оказался рядом в тот момент. Без Тани на душе было пусто. Однако, общения с ней в его жизни больше не было, равно как не было больше повода для этого общения. Поздравлять ее больше было не с чем, а переписываться ни о чем, каждый раз параллельно представляя ее нынешнюю жизнь с другим, было бы настоящим садомазохизмом. И без того, каждый день засыпая, Толик думал о Тане, а наутро понимал, что даже в свои последние дни жизни с ней, он был куда счастливее чем сейчас, когда весь негатив был уже позади.

Декабрь 2008

Толик ждал декабрь. На третье число у него был куплен билет в Россию в один конец. Толик был полон решимости уехать из Северной Америки, где его жизнь уже давно шла по сценарию, прямо противоположному тому, который он рисовал себе четыре года назад, когда переехал сюда. «Просто здесь в каждом из нас проявились те качества, о которых никто и никогда бы не узнал, останься мы тогда в России», – думал он.

«Домо-ооой!» – еле слышно пропел Толик строчки песни, которая была его своеобразным гимном, когда он закончив первый курс университета, впервые посетил США. Тогда он восемнадцатилетний, поднимаясь над аэропортом Джона Кеннеди, со всей присущей молодости горячностью пообещал себе, что если и вернется сюда, то не раньше, чем ему стукнет сорок… Просто так – сорок, потому что казалось, что это наступит еще очень и очень нескоро. Однако, он вернулся обратно меньше чем через три года… вернулся, чтобы потерять то, что создал улетев отсюда. «Все приключения когда-то закончатся, и мы вернемся домой», – вспомнил Толик слова Вани из «Глобал текнолоджис», исколесившего в своих командировках пол-планеты. Что ж, вот кажется и настало время приключениям Толика подойти к концу, а ему – вернуться домой.

***

В назначенный день Толик весело и быстро, нарушая все скоростные режимы, ехал в аэропорт. Большие американские штрафы были ему уже не страшны. В машине громко звучал диск с любимыми песнями, за окном светило не по-декабрьски жаркое солнце, и аэропорт появился на горизонте на несколько минут раньше времени, отведенного навигатором. Толик въехал на подземную парковку, сдал прокатный автомобиль, и катя за собой чемодан, быстрым шагом прошел в зал регистрации. Последние часы до полета пролетели со скоростью нескольких минут. Толик сел в самолет и на душе стало легко. Скоро он прилетит домой, и скоро надо будет снова строить свою жизнь с нуля, снова сражаться. Он уже немного забыл как это делается, но он обязательно вспомнит, и на сей раз сделает всё как надо. Всё только начинается!

Начало

Сентябрь 2000

Утро первого сентября выдалось теплым и солнечным. На улице по-прежнему стояла летняя погода и казалось, что осень наступила лишь согласно календарю. От волнения Толик проснулся раньше обычного. Сегодня ему предстояло впервые идти на занятия в университет. Несколько дней назад он приезжал к главному корпусу своего будущего ВУЗа и с радостью еще раз убедился, что его фамилия находится в списке абитуриентов, зачисленных на первый курс. Он пробежался глазами по списку своих будущих одногруппников и отметил, что в его новой группе всего лишь пятеро парней и аж десять девушек – интересное сочетание! Толик также заметил, что трое из его будущих одногруппников оказались его бывшими однокашниками, а значит он уже не будет в совершенно незнакомом коллективе.

Толик вышел из дома, и перейдя дорогу, сел в автобус, который повез его в обратную сторону от обычного, школьного маршрута. Весь последний класс школы был наполнен пугающими мыслями о поступлении, выбором университета и подготовительными курсами. Поначалу Толик даже не хотел быть студентом дневного отделения, предпочитая ему вечернее, потому что расхожий стереотип студента-очника был ему малопривлекателен: представлялся эдакий разгильдяй, который беспробудно пьет в общежитии по поводу и без, а за голову берется лишь накануне сессии, и то больше посредством «ловли халявы» в открытой форточке. Толик представлял себя полной противоположностью подобному персонажу, и думал что если студенты и правда в основной своей массе оправдывают данный негативный стереотип, то его ждет наискучнейшее студенчество.

Толик перешагнул порог университета все еще немного растерянным от волнения, и найдя нужную аудиторию, увидел что большинство его одногруппников уже стоит у двери.

– Привет! – начал Толик. Ответное «Привет» пронеслось по кругу.

– Толя, – представился он, на что в ответ последовало с десяток имен, которые он тут же забыл.

Толик окинул взглядом своих одногруппниц, но его внимание никто не привлек. Даже если бы он увидел какую-то девушку – эталон красоты, он бы все равно не подал виду. Он имел представление о том, какой типаж нравится девушкам, и понимал что он не из тех, кем заинтересовываются с первых минут знакомства. Толик не умел выигрышно подать себя при первой встрече, и потому нужно было узнать его поближе, чтобы им заинтересоваться. Зато потом…! Толик как-то уже слышал от противоположного пола, что может заменять собой многих. Однако, сам он часто думал, что с удовольствием хотя бы на время променял этот свой «дар» на умение нравиться с первого взгляда, так же легко, как это делает, скажем Юра – один из его одногруппников. Глядя на то, как непринужденно тот общается с женской половиной группы, и как те смотрят на него, Толик с сожалением думал, что никогда не станет таким.

С первых дней учебы, Толик всегда появлялся в университете со своей давней знакомой Юлей, которая теперь случайно оказалась его одногруппницей. Несведущие люди были уверены, что Толик с Юлей встречаются, но у Юли уже со старших классов школы был роман с мужчиной постарше, а Толик, которому Юля в свое время нравилась, теперь нашел в ней своего рода «родственную душу». В свои семнадцать, Юля была уже слишком взрослой для компании одногруппников, главными темами разговоров которых было кто и сколько вчера выпил, и с кем остался после, а застенчивому Толику было комфортно с Юлей, потому что его интровертная сущность шла вразрез с подобными разговорами сокурсников и вызывающим поведением многих студентов-первокурсников, все еще ищущих себя.

При всем этом, университет стал для Толика свободой – той свободой, которую нельзя было получить в школе, и тем более в классе, где как и в любом замкнутом подростковом коллективе были свои негласные установки, определявшие жизнь каждого. Для Толика было важно просто быть собой, иметь свое мнение и следовать своим убеждениям. В отличие от сверстников, ему были не нужны авторитеты для взросления и самоутверждения. Он сам был для себя главным авторитетом. Надо ли говорить, что при таком видении окружавшего его мира, в котором правил подростковый максимализм, особой популярностью у девушек в школьные годы Толик не пользовался. Правда, была Маша.

Сентябрь 1999 – Июнь 2000. Маша

Маша была дочерью друзей семьи, соседей Толика по даче. В отрочестве Толик с Машей каждое лето начинали отношения, а под конец лета расставались. Для обоих это была, своего рода игра, но нельзя было отрицать их взаимную симпатию. Рано или поздно их взаимное влечение нашло бы выражение в виде полноценных отношений мужчины и женщины, что и произошло, как только Маша закончила школу.

Толик впервые обратил внимание на Машу уже как на женщину, когда просматривал видеозапись празднования Нового года, сделанную его родителями. Это был первый Новый год, который Толик отмечал с друзьями, а родители уехали на дачу, отмечать праздник с семьей Маши. После застолья обе семьи вышли в гостиную танцевать, захватив видеокамеру. Толик просматривал видео и улыбался при виде того, как танцует Машин отец, подпевал незатейливой песенке, игравшей у родителей на импровизированной дискотеке, как вдруг в гостиную вошла Маша, и присоединившись к родителям стала так простенько танцевать. Маша была одета в короткое черное облегающее платье с длинным рукавом, ее длинные светлые волосы были распущенны. Маша двигалась в такт ритмичной музыке и ее стройные ножки то и дело мелькали в кадре. Наверное, этой простотой и легкостью образа она и покорила Толика, который отметил, что Маша на этой записи была очень похожа на принцессу из старого советского мультфильма про Бременских музыкантов. Толик решил, что к Маше определенно стоит присмотреться. Он даже несколько раз пересмотрел запись, чтобы проверить не была ли его неожиданно вспыхнувшая симпатия надуманной, но во многом неожиданно для него самого, интерес к уже сформировавшейся девушке Маше возник в нем с новой силой.

***

Маша была младше Толика, но пошла в школу годом раньше него, и потому уже начала учиться в университете, когда Толик пошел в последний класс школы. Очень кстати, Маша поступила в университет в его городе, и когда встал вопрос о жилье, Толик сделал все возможное, чтобы его родители взяли Машу жить к себе, что и было достигнуто на первой же учебной неделе.

Толик не мог спокойно смотреть на Машу «новую», повзрослевшую. Когда он взглядом скользил по ее шее вниз к большой груди, спускаясь к ее аккуратному животику с еле видным белым пушком, его грудную клетку просто до боли сводило от желания обладать Машей. Не будучи красавицей в общепринятом смысле этого слова, от Маши тем не менее шла какая-то невероятная сексуальная энергетика и привлекательность, пройти мимо которой Толик был просто не в силах.

Посиделки до полуночи в Машиной комнате, за которые обоим доставалось от родителей, сменились однажды вечером совершенно нереальным везением – из-за ремонта в квартире, Машу с Толиком поселили вдвоем в его комнате. Толик не мог поверить своему счастью, а также тому, что родители ненароком сами сделали за него самую трудную работу, ведь теперь когда они вдвоем с Машей в одной комнате, ему уже ничто не сможет помешать. Теперь они могли беседовать ночи напролет, вспоминая свое детство, общих знакомых и делясь взглядами на жизнь. Толику доставляло удовольствие сушить феном длинные Машины волосы, тем самым приучая ее к себе, своим прикосновениям, и замечая на себе ее пьяный от удовольствия взгляд.

Шли дни, недели, и как того следовало ожидать, Маша все больше сближалась с Толиком. Когда он, сонный и с красными глазами приходил утром в школу и его друзья с пониманием спрашивали: «Маша, да?», он с улыбкой кивал в ответ, и вспоминая прошедшую ночь, чувствовал себя взрослым и счастливым. Ему льстило, что в то время как его друзья спали прошлой ночью одни, он был с женщиной. Когда все домашние ложились спать и в квартире гас свет, Маша сначала просто засыпала у Толика на руках, потом – рядом с ним, после чего случилась первая в жизни Толика бессонная ночь, которую устроила Маша. Это была ночь настоящего доверия и чистой подростковой любви, когда на каждое прикосновение, случающееся впервые в жизни, реагируешь так остро и чувственно, как в будущем уже не отреагируешь ни на какое и никогда. Всю ночь в объятиях друг друга, Маша и Толик так и не сомкнули глаз.

– Не спи! – озорно улыбаясь шептала Маша. – Ишь ты придумал! – и расплывалась в милой улыбке…

Когда рассвело и оба прошли на кухню завтракать, мамино «С добрым утром!» звучало для Толика как ирония. «Может она догадывается? – промелькнуло у него в голове. – Нет, скорее всего, все как обычно, и это было всего лишь обычное «С добрым утром»… Пфф… Как хорошо, что мне сегодня ко второму уроку, – подумал Толик, и как только родители ушли на работу, прилег отдохнуть.

Не понятно откуда Маша нашла в себе силы уйти в университет, а вскоре подошло время Толика выходить из дома. Своей обычной дорогой он пошел на троллейбусную остановку. Был солнечный осенний день, на асфальте были разбросаны желтые листья, и ветерок приятно обдувал лицо, не давая уснуть на ходу. В полной мере наслаждаться погодой мешало непривычное дискомфортное состояние: после бессонной ночи, все звуки доносились до Толика как будто откуда-то издалека, из какой-то пещеры. С трудом не уснув за десятиминутную поездку стоя в троллейбусе, Толик вышел на нужной остановке, и на подходе к школе, заметил своих одноклассников.

– Привет! – обратился к нему, ставший уже привычным, голос из пещеры.

Ответное приветствие Толик произнес совсем негромко, т.к. уже не понимал, что на самом деле было громко, а что нет. Пять уроков прошли быстро, и к счастью, без вызовов к доске, иначе Толик мог бы привнести живое разнообразие в учебный процесс, уснув стоя у доски перед всем классом, или не поняв элементарный вопрос учителя. Лишь на пути домой Толик почувствовал прилив сил и начал возвращаться в реальность. Вспомнив, что для восстановления сил необходима глюкоза, Толик купил пломбир, и съев его, кажется окончательно оклемался. Всю следующую ночь они с Машей спали непробудным сном, однако уже на следующую ночь все пошло по уже привычному сценарию – вдвоем на тесном односпальном кресле-кровати, они засыпали лишь посреди ночи.

То обстоятельство, что Маша была дочерью друзей семьи, сдерживало Толика в его безумных мечтах и планах на нее. Сомнения были насчет каждого последующего шага в их отношениях. Но вот уже она, также обворожительно улыбаясь, разрешает ему снять с себя футболку, и он впервые прикасается к ее нежной конусообразной груди и помнит на ощупь расположение всех родинок на ее теле, и конечно же ту, самую большую, что на левом боку. Он с трепетом гладит и целует Машу, и на какое-то время оба забывают обо всех сомнениях. На следующую ночь она уже сама быстро и привычным движением снимает с себя футболку, а спустя еще несколько дней и часа борьбы с самой собою, она уже лежит перед ним совершенно обнаженная, и он впервые в жизни целует ее всю, наслаждаясь каждым сантиметром ее тела, о котором он так сильно, до исступления мечтал еще несколько недель назад. Он помнил, как желание овладеть ею сводило до судорог все его нутро, и вот теперь – лишь они вдвоем. Он впервые в жизни проникает в женскую плоть и чувствует непередаваемые новые ощущения, которые можно испытать один лишь единственный раз в своей жизни. Среди гремучей смеси эмоций присутствует даже некий страх – он боится чего-то, но не в силах совладать с собой, продолжает. Именно Маша подарила ему эту палитру новых ощущений и бурю эмоций, и он навсегда запомнил эти мгновения и конечно же ее саму, открывшую для него мир женщин. «Ах, если бы каждый раз было как в первый раз – насколько больше счастливых и практически неразлучных пар было бы вокруг!», – не мог не подумать Толик.

Почему же он не завершил начатое? Он так и не нашел разумного ответа на этот вопрос, лишь долго потом вспоминая слова, которые с неизменной улыбкой шептала ему Маша: «Ну что же ты такой в реальность погруженный, расслабься»… Казалось бы, что может быть проще – просто следуй незамысловатым словам едва слышной песни, звучавшей посреди ночи из переносного радиоприемника, который как обычно лежал рядом с ними на постели:

Let the love go on, on and on

It’s so cold up there,

Take my hand and you’ll be strong, on and on,

сменившееся более понятными Маше строками на русском:

…Положи меня на ветер, и закрой на миг мне веки,

Позабыв свои сомненья, я растаю на мгновенье,

Улетая вдаль…

Эти песни навсегда остались в памяти Толика, и теперь всегда будут ассоциироваться с Машей и временем, проведенным с ней вдвоем. Вот лежит она – красивая, обнаженная, юная, притягательная, согласная на все; ее голова давно отключена, зато каждая клеточка тела откликается на любое прикосновение, и от нее исходит эта дикая сексуальная энергетика… Но в свои шестнадцать, Толик, понимая откуда берутся дети, не смог побороть обычные подростковые страхи: «А что если?». Эти сомнения так никуда и не ушли, и вопреки чувственным строкам песни, «любовь не пошла дальше»…

За пиком отношений с Машей, вполне предсказуемо последовал спад. Все этапы сближения были пройдены и оставался лишь страх перед продолжением настолько близких отношений. Маша, с закрытыми глазами и едва заметной улыбкой, произносила: «Доиграемся мы так…», чем моментально отрезвляла Толика, и он несмотря на то, что его по-прежнему неудержимо тянуло к ней, старался как можно быстрее завершить вечер.

Однажды утром, открыв дверь без стука, мама Толика случайно заметила Машу, спящую на его постели, и едва он пришел на кухню, строгим тоном поинтересовалась:

– Что между вами происходит?

– Угадаем с трех раз? – сиронизировал просебя Толик. – Ничего! А ты как думаешь? – произнес он вслух.

Было обидно, что «прокол» произошел, когда они с Машей просто спали не на своих местах, а отношений уже практически не было. Тема была замята, но оставила неприятный осадок, а главное – на первый план вдруг вышли те чувства Толика, которые раньше он усиленно игнорировал. После каждой ночи, проведенной с Машей, наутро ему было не по себе, а последнее время – даже немного противно. Он пытался понять причины этих странных ощущений. В чем же дело? Почему же ночью так хорошо, а утром так плохо? Было ли это от того, что он имел отношения с Машей тайно, или же от того, что интерес к ней был излишне плотским, и не был должным образом наполнен реальными чувствами, или может быть причиной было то, что все происходящее являлось чем-то совершенно новым, и он еще не научился жить с этим?

Раньше, в совсем недавно ушедшем детстве все было легко – вот ты ушел в школу, вот посмотрел телевизор, лег спать – вся твоя жизнь была на виду, и никому в голову не приходило, что у тебя могут быть секреты или какая-то тайная жизнь. А теперь, взрослея, появлялись тайны, о которых порой нельзя было рассказать даже лучшему другу. Теперь у Толика по ночам была новая жизнь, о которой никому не нужно знать. Разъедаемый противоречиями, он стал всерьез опасаться за свою сексуальную ориентацию: «Вот каждую ночь ты проводишь с женщиной, а наутро так паршиво… быть может ты… гей?!» – с ужасом вопрошал он себя. Однако, мысли об отношениях с мужчиной казались просто отвратными и мерзкими, и Толик понимал, что вполне гетеросексуален. Каждую ночь его новое, еще непривычное ему самому «я» оживало рядом с Машей.

Не понимая этого, Толик решил взяться за свой нравственный облик в том виде и так, как он это понимал. Он прекратил всякую близость с Машей, а та с непривычки подолгу не засыпала ночью, а днем сидела обиженная, с демонстративно надутыми щеками.

– Что я тебе плохого сегодня сделал? – спрашивал ее Толик.

– Ты мне ничего хорошего не сделал! – с грустной иронией отвечала Маша.

Казалось, что она тяжело переживает изменившееся отношение Толика, а он чтобы отвлечься от расстраивавшей его реальности, погрузился в мечты о недостижимой красавице Наташе из параллельного класса. Раздобыв с помощью школьной подруги фото Наташи, Толик нарисовал ее на альбомном листе. Он неплохо умел рисовать, и сейчас на своем рисунке точно отразил все линии Наташиного платья и изгиб ее стройной фигуры, оставив незаконченным только ее лицо. Он был влюблен в образ, который так хорошо удалось передать на бумаге, а красивое Наташино лицо он доверил бы рисовать лишь настоящему художнику. На обратной стороне листа Толик написал: «Хранить до тех пор, пока мы не станем друзьями, после – уничтожить». Глядя на эту подпись, и осознавая свою природную скромность, он подумал, что вероятно будет хранить этот лист вместе с остальными школьными реликвиями до конца своих дней…

Толик вполне сознательно хотел занять себя кем-то нереальным, чтобы не думать о вполне реальной Маше и держать себя в руках, когда они оставались вдвоем в квартире по выходным. Он уходил спать в гостиную, куда Маша не раз подходила к нему с подушкой, но он либо игнорировал ее, либо грубо требовал уйти, всерьез думая, что так будет лучше им обоим. Их отношения, получи они дальнейшее развитие, могли бы полностью и навсегда изменить привычный уклад жизни, а он не был готов к этому. Однако, во сне Маша вновь и вновь являлась ему обнаженной, чертовски привлекательной, и он в тысячный раз не мог устоять перед ней, и безудержно занимался с ней любовью…

По окончании учебного года, когда Маша уже выехала из его квартиры, он с сожалением думал, что теперь уже нельзя поднять тему их недавних взаимоотношений и искренне извиниться перед ней, сделать что-то, чтобы она поняла: он не плохой, он просто не мог тогда разобраться в себе. Мальчики взрослеют позднее… намного позднее девочек! Толик много раз пытался начать этот разговор, но Маша хорошо помнившая свои обиды, делала немного удивленное лицо, как бы давая понять: «О чем ты? Разве я могу знать о чем ты намекаешь?!», и все до единой попытки проваливались.

Апрель – Июнь 2001

Первый университетский преподаватель – несуразный молодой аспирант и первая в жизни университетская пара, которую он вел; вечер посвящения в студенты – скучный от одиночества; трудовая практика в студенческом общежитии, во время которой было сложно представить, что в том старом и грязном здании действительно живут люди; первые дни, недели, и даже месяцы пребывания в университете, затем зима и первая в жизни сессия – значимые и малозначимые события мелькали одно за другим, были похожи друг на друга, и исчезали в никуда, не оставляя ни положительных, ни отрицательных воспоминаний или эмоций.

Ранней весной стало вообще депрессивно-грустно. Чтобы как-то выплеснуть свои эмоции, на старой дребезжащей гитаре Толик написал не одну песню о любви. Он не раз вспомнил о Маше, подумал о том, кого он потерял в ее лице, и с грустью признал насколько его прошлогодняя жизнь была увлекательнее нынешней. Толик даже написал песню о Маше, хотя еще недавно обещал себе никогда этого не делать. Однако, на свет появилась и Машина баллада:

Хорошо, что сейчас понял я

Хорошо, что была ты у меня

Это все, что возьму я с собой,

И ты знай, что тот я вечно твой

Забывать это просто нельзя

И как жаль, что с тобой мы не друзья

И не я бы тогда был бы я

Хорошо, что была ты у меня

Забывать это просто нельзя

И как жаль, что сейчас мы не друзья…

Хотелось верить, что когда он ее исполняет, Маша где бы она ни была, может в этот момент слышать его отчаянные искренние слова, в сочетании с этой спокойной музыкой, которую он написал на одном дыхании, с мыслями о ней… А за окном была долгая и грязная весна, с пасмурными днями, во время которых было сложно понять который час и еще сложнее найти повод для оптимизма.

Все оживилось в апреле. «Почему весной людям так сильно хочется найти себе пару? Быть может это взято из животного мира, надуманно, или беспричинно воспето поэтами, а мы слепо принимаем это на веру?» – Толик пытался разобраться в себе и своей потребности любить. Он хотел встретить свой идеал. «Просто девушка» его категорически не устраивала и ассоциировалась лишь с потерей времени. Толик мучался от своих запросов. Он не знал существует ли в природе то, что он ищет, но упрямо не хотел просто с кем-то «погулять» или «повстречаться». Напротив, он хотел сделать все раз и навсегда.

Населения города в триста с лишним тысяч человек, казалось было недостаточно, чтобы найти свою благоверную, которая успокоит душу поэта и заменит собой уже надоевшие блокнот и гитару, которые испытывали на себе всю напряженность и отчаяние мечтаний Толика о любви. Порой ему казалось, что он ищет несуществующий уникум – красивую, но умную, общительную, но домашнюю, разносторонне развитую, но при этом не излишне амбициозную. Иногда он думал, что может стоит получше присмотреться и продолжить разговор с той девушкой из параллельной университетской группы, у которой он вчера взял тетрадь переписать лекцию? Но быстро осознавал, что эта девушка – лишь одна из многих, и потому не стоит никого обманывать, а прежде всего – себя.