Читать книгу: «Где розовые очки»

– Мне не нравится лето! Солнце белого цвета! Закаты и рассветы! Вопросы и ответы!¹ – орала Маринка, загребая вьетнамками мягкую пыль тропинки на лугу. Мы шли с речки чумазее, чем были до купания.

– Где розовые очки? Моя ракета, где ты? Мое кривое счастье! – на «где» Маринка топала ногой, и пыль обволакивала ее ступню серым облаком.

Пока мы шли через луг, я придумал, что поговорю с Маринкой у колонки², когда Ленка с Анькой будут наливать воду в пластиковую бутылку и, визжа от ледяной воды, мыть ноги.

«Не говори никому, что я чуть не утонул, а то меня больше на речку не пустят, да и тебя ругать будут, что увела нас со двора», – примерно так ей надо сказать, чтоб не подумала, что я только о своей попе забочусь.

– Унеси меня, ветер, на другую планету, только не на эту, где я все потерял – аа-аа-аа! – продолжала немузыкально надрывать связки Маринка.

После этого куплета мои мысли переключились с переживаний о моем позорном заплыве на саму Маринку. Наверное, она орет эту песню, потому что прошлым летом у нее умерла бабушка, которая занималась Маринкиным воспитанием.

Вообще взрослые во дворе часто называли Маринку «сирота», и я воспринимал это как данность, не задумываясь, почему, о ней, имеющей мать и бабушку, так говорят. В детстве многое принимаешь на веру, не анализируя, в силу того, что доверяешь авторитету взрослых или отсутствует всесторонняя информация, чтоб увидеть зыбкость их постулатов.

Маринкина бабушка была статной женщиной с неестественно черными и так же неестественно кучерявыми волосами, которая всегда носила широкие пояса, подчеркивающие талию. Только сейчас, уже во взрослом возрасте, описывая эту женщину, понимаю, что она, будучи уже в предпенсионном возрасте, неустанно следила за своим внешним видом: поддерживала фигуру, красила волосы и делала на них химическую завивку.

Также уже из сегодняшнего дня выдам вам спойлер, что Маринка действительно была сиротой, так как ее родители погибли в «лихие девяностые» (подробностей я так и не стал выяснять, потому что прозвучала эта информация вскользь, а ситуация не предполагала заострения внимания на данной теме). Опеку над Маринкой хотела оформить бабушка, но ей не разрешили в силу состояния здоровья. И после долгих уговоров «мамкой» Маринки стала ее на тот момент двадцатилетняя тетя. И только теперь мне становится понятно это пристальное внимание бабушки к своему здоровью и внешнему виду – все же она на своей стальной воле, будучи серьезно больной, тянула Маринку до двенадцати лет и умерла летом, в самую жару, когда, притащив с рынка огромные пакеты с сезонными овощами, села в кресло и больше не встала. Говорили, что тромб оторвался. И также теперь понятно, почему «мамка» Маринки совсем не занималась воспитанием девочки и почти не появлялась дома. «У хахаля живет», – часто комментировала Маринка.

Вот это я загнул вам отступление на полстраницы, отвлекшись от повествования событий того лета. Поэтому сейчас расскажу более упорядоченно.

Лето начала двухтысячных. Если что, интернет уже есть, но в него надо «выходить» – покупать карточки с доступом, потом подключаться к телефонной линии, оставляя всю семью без связи (напомню, что мобильники на тот момент были редкостью), потом слушать звуки соединения, приветствия и подключения к интернету). Кончено, пока мои плюс-минус сверстники живут обычной дворовой жизнью, не подозревая, что мы последнее безынтернетное поколение.

И, раз уж к слову пришлось, нелишним будет заметить, что мы еще являлись и поколением демографической ямы – в девяностые рожали очень мало. Причин тому было много, но о них я здесь сейчас не хотел бы говорить, а упомянул про низкую рождаемость, чтоб у вас, читателей, не было недоумения, почему во дворе двух трехэтажек компания детей состояла из меня – двенадцатилетнего оболтуса, Маринки, которой как раз этим летом исполнялось тринадцать, моей сестры Ленки и ее неразлучной подружаки Аньки – обеим по 9 лет. Больше во дворе школьного возраста детей не было.

Мы с Маринкой одного года рождения, но она родилась в августе и потому пошла в школу, едва лишь ей исполнилось семь лет, а я родился в декабре и пошел в школу только на следующий год. И если вы помните себя школьниками, то должны понять, что разница в один класс была значительнее разницы в возрасте в один год. А уж то, что я пацан и учусь на класс младше, делало меня в глазах Маринки каким-то ребенком, перед которым можно важничать и строить из себя мегавзрослую девушку.