Читать книгу: «Маятник времени. Стихи»

Шрифт:

ISBN 978-5-0064-1108-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Маятник времени

Маятник-время качается,
Жизнь потихоньку кончается.
Сердце, как птица небесная,
Клетка её слишком тесная.
Птице объять необъятное,
Как возвратить невозвратное.
Жалобить время бессмысленно,
Только страдание истинно.
Вечная слава идущему
К счастью познания Сущего!
Правда горька и божественна,
Но в наши дни неестественна.
Длится и длится бессмыслица,
Надо бы жить, а не числиться,
Но большинство бессловесное
Предпочитает телесное,
Дух его тяжек изменчивый,
Трепет знаком перед френчами.
Тени витают угарные,
Кадры мелькают кошмарные,
Душит гортань отвращение,
Жертвы мечтают о мщении…
Мне бы дожить, сколько сможется,
Распорядившись по-божески
С птицей своей неприкаянной,
Видевшей нового Каина.

Классика ГУЛАГа

И явные, и скрытые враги,
Согнув хребты, тащились на этап.
По ним прошлись чекистов сапоги,
Ведь человек с ружьём до бойни слаб.

А воспитать возможно и жука,
К одной из лапок нитку привязав,
Тем более, – простого мужика,
Когда он, лапоть, классово неправ.

С покойника не спросится никак,
Чем больше мертвяков, тем чище дух.
И пусть страна похожа на кабак,
И снова в моде ватник и треух,

Ан, вновь взошла величия звезда.
Хоть свет в ученье, неучёных тьма.
Пойдут, пойдут на Север поезда,
Мороз глупцов поднимет до ума.

Ещё чуть-чуть, враги рванут в астрал,
А на земле останутся друзья.
И пусть кровав великий ареал,
Без крови в нём прожить никак нельзя.

Спроси хоть у кого, а Сталин прав,
Лес рубят, – щепки в стороны летят.
Наш главный идол, свеж и моложав,
Из грудничков куёт себе солдат.

Они растут под гимны прошлых лет
И учатся по лозунгам читать,
И лучший их костюм – бронежилет,
И сам владыка им отец и мать.

В могилах преют Родины вожди,
Завидуют, пожить бы им теперь!
Ты неподсуден, сколь ни укради,
Сколь ни убей, ты ангел, а не зверь.

В похожести времён – великий дар
Для тех, кто сам не очень-то умел
В искусстве зла и мировой пожар
Разжечь не может как бы между дел.

То там взорвёт, то тут убьёт в висок,
То разбомбит нечаянно село,
Тихонечко, почти на волосок
Просунет в дверь плешивое чело

К соседу, чтобы посмотреть сквозь щель,
Как тот живёт и варит ли борщи…
Готовя для него свою шрапнель
И поднимая Сталина на щит.

Билли Г

Добрый Билли устал от тревог,
Мир спасать – это так нелегко.
Он зловещего вируса бог
И коровье не пьёт молоко.

Диктатура обмана свежа,
Как протухшая тушка хорька,
Билли пудрит мозги неспеша,
Люди, в целом, не стоят плевка.

Из-за них шар земной на боку,
Ледники превращаются в дым…
Тут, приятель, банкуй – не банкуй,
А придётся почить молодым.

Добрый Билли поможет в беде,
Уколись – и ещё поживёшь,
Поимеешь в клозете биде,
Лишь святое руками не трожь.

У «святого» огромный анклав,
Много шей, но одна голова,
И глотает глобальный удав
Земли, воды, леса, острова,

Выжигают глаза его ширь,
Пламя ищет селенья пожрать…
Билли – в новую смерть поводырь,
Надо загодя к ней привыкать.

Эвтаназия – выход для всех,
Чтобы время продолжило бег…
А у Билли божественный смех.
Безопасность – отличный хештег.

Дружно ловят слова его рты,
Пальма первенства ловит ветра,
Сладкой лжи громоздятся пласты,
И химтрейлы заметны с утра.

То же и те же

Сумеречный день, тревожный вечер,
Слышен шорох павшего листа…
Жизнь от дум течёт моих далече,
Так моей любовью и не став.

Я служу то людям, то искусству,
То пеку, то мою, то пишу,
А в груди моей бушуют чувства,
Лишь мешает посторонний шум.

Он извне врывается, как скрежет,
Чуждым звуком воздух потроша,
Уши словно скальпель острый режет,
Не давая думать и дышать.

Барабанный бой, тарелок взвизги, —
Радуется племя дикарей.
Вечер разлетается на брызги,
Что стекла разбитого острей.

Тишины мне дайте и молчанья,
Горные отроги и леса!
Люди входят в стадию дичанья:
Лишь совокупляться и плясать,

Животы набить и веселиться,
Не смотреть совсем по сторонам!
Всюду неестественные лица
Бездуховный обнажают срам.

Скот и тот приличнее стократно,
Чем иных творений пошлый вид,
И лепечут пьяные невнятно,
Мол, душа о Родине болит…

Но, кого страшит чужое горе?
Чёрств, как корка глины, человек.
Чёрное ему не выпить море
И не стать Подобием вовек.

Пенье птиц давно ему не мило,
Не дрожит в со-чувствии душа,
В черепе не мозг, – его обмылок,
И до обезьяны только шаг.

Можно умереть от отвращенья,
Глядя на гримасы бытия,
Доведя до белого каленья
Орды записного дурачья.

Хоть сто лет живи, они всё те же, —
Улицы, аптеки, фонари,
Хамы, солдафоны и невежды, —
Я могу поспорить на пари!

Осеннее звучание

Звучание, касание и образ, —
Поют в саду осенние ветра…
Минорность дня и бледный солнца обруч,
А под ногой – орехов кожура.

Улитка след оставила, как роспись,
Извилистой полоской слюдяной,
И винограда испещрила оспа,
Рассыпавшись, дорожку предо мной.

Мир умирает, грусть смешала память
В клубок из тонких нитей бытия,
И лет минувших чувственная замять
Влечёт потоком в прошлое меня.

А голова кружится, и метельно
Я путаюсь меж лиц, признаний, дат,
Моя душа, как ветер, акапельно
Звучит во мне и просится назад,

Но поздно жить, не думая о смерти,
Не ожидая радостей иных
За пеленой высокой мудрой тверди,
Где встречу я любимых и родных.

О, время, ты безжалостный попутчик,
Но я к тебе привыкла. Без обид
Живу, благословляя каждый лучик,
Что на осенней лужице дрожит.

Превращение

Невещественным семенем зла
Век удобрил земные поля,
И сердца опалились дотла,
Меж родными вражду распаля.

Только слово скажи невпопад,
Только спичку к иным поднеси,
Тут же выльется грязи ушат,
Столько злобы – святых выноси.

И сцепляются, гневно крича,
И друг друга готовы убить,
И калечат детей сгоряча,
И теряют разумности нить,

Превращаясь в безумных скотов.
Кто ещё может так воспылать,
Что забыть человечность готов,
Обращаясь намеренно в тать?

Как знаком этот менталитет,
Что прославил собою страну!
Коммунизма истлевший скелет
У себя оказался в плену.

И гремят его кости в шкафу,
Отдаваясь набатом в сердцах
И вливаясь победно в строфу,
На врагов наводящую страх.

Макаронно-снарядная власть,
И барачная шустрая вошь,
И способность по-мелкому красть,
И по-крупному веровать в ложь.

Отряды

Им казалось, они правдивы,
Им казалось, они прекрасны,
Встретить тёток таких не диво,
Встретить бабок таких опасно.

На российских живут просторах
Порождением коммуналок
Представительницы позора —
Внучки истинных коммунарок.

То ли зависть сердца их гложет,
То ли мучают их утраты,
Только всё безобразней рожи,
А в мозгах всё плотнее вата.

Не постигнет таких прозренье, —
Биомусор не знает воли,
Порождая лишь сор и тленье,
Тонут пачками в алкоголе.

Но величие в генах бродит,
Не даёт телесам покоя,
И чужая судьба заботит
Жертв грабительского застоя.

А министры и их детишки
Все давно живут за границей,
Схоронив там свои излишки
От налогов и «инквизиций».

Только воют, как вьюга, йети,
Растерзать лишь за то готовы,
Что в правдивом не могут свете
Разглядеть на руках оковы.

Скоро ль выйдут они сражаться
Наяву за свои потери?
Проще в грязном белье копаться
И ворью непреклонно верить.

У плебейской натуры похоть
И скандалы на первом месте.
Всероссийских схарчат ли лохов
Сатане, как сосиски в тесте,

Или сами сожрут друг друга
Под шумок про проклятый Запад
И запустят внучат по кругу
Где б чего-нибудь да оттяпать?

Приблуды

Как линяет змея, так изменчивы духом приблуды
Из породы потомков убийц, что распяли Христа.
Сеют ересь рабы – неугодные Богу Иуды,
Проклиная весь мир у подножья святого креста.

И толпу тащат в ад за собой – из наивных просящих
Строго их не судить – маргиналы сегодняшних лет.
Ныне бодрствуют лишь единицы средь мертвенно спящих,
Средь глухих и покорных, кого победил Бафомет.

Будет царь у земли, – сам антихрист воссядет на троне
И побьёт несогласных, согласным поставив печать.
А приспешники зла, что служили и служат мамоне,
Будут с радостью петь сатане и его ублажать.

Явит зверь чудеса и, летая над подлым отребьем,
Очарует своим колдовством легковерный народ,
Что нуждался всегда только в зрелищах, войнах и хлебе,
И дорогой Христа за спасеньем уже не идёт.

Запустения мерзость сошла и проникла повсюду,
Храмы снова пусты, а священство погрязло в миру.
Невдомёк человечеству, что приближается к худу, —
К язве адовой пропасти и мировому костру.

Что утробе служить, что пропасть ни за грошик в геенне, —
Скорбен стал человек, опустившись на самое дно.
И становится он всё тупее, и вместе – надменней,
Связь утратив с Творцом, кровь собратьев пия, как вино.

Мои дни

Терракотовых армий строем
Дни мои позади стоят.
Мы не много для Бога стоим
Без ученья таких солдат.

Поражать они учат цели,
Милосердно бинтуют грудь,
Если сами мы не сумели
Безопасный наметить путь.

Ни один не потерян воин,
Если совесть его – кремень,
Если чист он душой и скроен
Бить нечистого, дерзновен.

От греха уберечься трудно,
Дьявол даже в ночи не спит.
Страсти в сердце кипят подспудно,
И заботит нас внешний вид,

Но из внешнего лишь пустоты
Оставляем мы на бегу,
Удивить так легко кого-то,
Из глаголов неся пургу.

Только толку от гонки нету,
Всё, как было, пребудет вновь,
И не нам победить планету,
И не нам удержать любовь,

И отмеряно нам не нами,
И не мы свой вершим черёд,
Душу – вечное оригами
Отпуская в большой полёт.

Пошла губерния в разнос

Новый день, как новый ужас,
Для одних,
А другие жрут – не тужат —
За троих.

Им закон судьбы не писан,
Хоть потоп.
С корабля сбегают «крысы»,
Выжить чтоб.

А губерния гуляет,
Рвёт баян,
Баянист объединяет
Поселян.

Он вчера ещё напился,
Как свинья,
В ворота ко всем долбился,
Пел, блюя,

И кричал, мол, кровь пущу я,
Не замай!
Морду с лысиной рихтуя,
Сжёг сарай.

Крысы выжили, и ладно,
Всё тип-топ,
Время катится нещадно
Пяткой в лоб.

Разлюли моя малина,
Родный край,
Что ни барин, то скотина,
Хоть сдыхай.

Но берёзки и осинки —
Пуще глаз,
Да родные четвертинки
Греют нас.

Удивительное рядом,
Чистый мёд…
А под чьим-то зорким взглядом
Мрёт народ.

Враги

Без пошлости нельзя, когда владыка – ухарь,
Мочить в сортире всех, кто встанет поперёк!
Тут главное, не спать, над злом кружиться мухой
И жалить всех и вся, кто брызнет наутёк.

Враги живут везде, где примет заграница,
Они там без стыда катаются в меду.
У нас же – вечный бой, – не спится, не лежится,
И всех своих врагов мы видели в гробу!

Зимой морозим зоб, и цены лезут в гору,
Услуги ЖКХ зашкалили в зенит…
Когда б не коммунизм, и мы б учили Тору,
А что ещё хужей, зубрили бы иврит.

Мы – нация людей, все остальные – звери,
Попасться им на зуб, – навек уйти в астрал.
У нас такие стать и гордость в экстерьере,
Что против нас весь мир – бессмысленный кагал.

Мы победим врага, не стоит нам перечить,
Иноагенту здесь не место и не рай.
Застенками у нас издревле хвори лечат,
Наш главный эскулап – палач и вертухай.

Не суйся наперёд вождя в лихое пекло,
Отмашку даст, тогда сомкни тесней ряды.
У нас особый «бог», и солнце бы померкло,
Когда б оставил нас он без алаверды.

Мы запросто ему пожаловаться можем
На свой убогий быт, на грязь и недород…
В чужой земле нас ждёт заслуженное ложе,
Куда тропа войны нас по свету ведёт.

Пусть сердце не болит по дому и по хлебу,
Добыча впереди «на острие судьбы».
Добудем, не чинясь, потомкам ширпотребу,
Отечеством гордясь, порубим на гробы

Дубы и ели рощ, лесов и перелесков,
Нам доблестью блеснуть сегодня не впервой.
Довольно нам терпеть, врагов завалим с треском, —
Узнали, наконец, снарядов наших вой!

И на литсайте мы дадим ли спуску сукам,
Что супротив идут патриотичных скреп!
Не надо журавля, хотим синицу в руку,
Чтоб утащить её в наш первобытный склеп!

Солнцеликое ничто

Солнцеликое нечто, взращённое бешеной сворой,
Меч Дамоклов страны, перебивший ей хлипкий хребет,
Горд собой и друзьями, и серой кровавой конторой,
У которой нигде на земле конкуренции нет.

В коридорах её то ли крики звучат, то ли эхо,
А в подвалах предсмертные стоны ночами слышны.
Ходят призраки там, им наскучила эта «потеха»,
Что столетие с лишним вершат октябрёвы сыны.

Но не видно конца, за одними родятся другие,
Их всё больше, злобней, как вампиров в глубинах болот,
И покорно потомки расстрелянных гнут свои выи,
Ужас в сердце лелея и смертный наследуя пот.

Дождь смывает следы и застывшую красную юшку,
Вырастает на ней фиолетовый чертополох…
Солнцеликого чёрт поцелует однажды в макушку,
Дабы род изуверов, пресекшись, как плевел, иссох.

А пока гоношатся, лютуют земные отребья,
Без стеснения травят, стреляют, сажают в тюрьму.
Здесь нельзя удивить никого пулей, ядом и цепью, —
Раз стерпелись рабы, значит дальше так быть посему.

Комсомолки шестидесятых

Осень, больно кусаются мухи,
У поэтов в природе аншлаг,
И в движенье пришли вековухи,
Пыль годов отрясая со срак.

Хоть не девы они и не тонки,
Хоть корявы и злобны внутри,
В каждом видят свой шанс мужичонке,
И мечтают в ночи о гран-при.

Распуская по лежбищу пузо
И крестясь на портреты вождей,
Шептунов выпускают из шлюза, —
Жизнь у них, как у добрых людей.

А с утра закипает работа,
Пальцы жмут-теребят алфавит,
Интернет не задействует квоты,
У него всё, как надо, стоит.

Но на сайтах резвятся ушлёпки, —
На износ заставляют корпеть,
Как тут быть вековухам без стопки,
Похудеешь, пожалуй, на треть.

ПолитИк – это вам не яишня,
Не капустный, простите, листок,
Тут ведь бдительность вовсе не лишня,
Смысл найти можно даже меж строк.

А умище всегда наготове
И скрипит громадьём шестерён…
Жаль, что пусто в душе и в алькове,
И сносился китайский страпон…

Психологический этюд-посвящение

На обломках страны я грущу о потерянном рае:
Был в ходу дефицит, и звенел первомайский хрусталь,
В коммуналках народ жил в довольстве, икру уминая
И читая романы о том, как закаливать сталь.

Трепетала ли я от восторга под речи владыки?
Неизменно стремилась к тому, чтобы выполнить план
И писала доносы, мол, есть тут отдельные фрики,
Носят джинсы они и наводят шпионский туман…

Пусть сбежал от меня комсомолец мой, Вася Залупин,
И молчит телефон с той поры, в рот набравши воды,
Путеводная есть у меня личность светлая – Путин,
Он хорош и лицом, и умом. Подхвативши бразды,

Подарил мне надежду, что всех их замочит в сортире,
Этих жалких паскудников, вставших на торном пути,
Не дающих мне стать величайшей поэткою в мире,
Чтобы с кормчим совместно веслом на галерах грести.

День и ночь я ищу, до кого б докопаться получше,
На кого настучать, возвести помощнее поклёп!
Я на кухне хрущёвской сижу и, насупясь, как туча,
Тычу пальцами в «клаву», запомнили женчину чтоб!

Съели? Вот вам моё, дурачьё, непреложное кредо:
Я не просто лохушка, а сапиенс, полный ума.
Я с утра, как цветок, днём, как солнце, а после обеда
Вплоть до ночи – горшок, и, напомню вам, полный дерьма!

Время войны

Время мира ушло безвозвратно,
К нам приблизилось время войны.
Зло земное умножилось кратно,
Но никто не признает вины.

Десять лет я живу на чужбине
И смотрю, как мельчает народ.
Милосердия нету в помине,
Словно вновь воцарился Нимрод

И, гордясь своей злобой безмерной,
Он возносит её до небес.
Сделав женщину девкой гаремной,
Содомию приветствует бес

И куражится, люди послушно
Погружаются в море греха.
Мне от сплетен и зависти душно, —
Всяк чужие трясёт потроха,

На судьбу бесконечно озлоблен,
Виноватых в несчастьях ища,
И, лесному зверью уподоблен,
Он умеет лишь жрать, да стращать.

Есть в поэтах прискорбная жилка, —
Не желая с собой совладать,
Имярек проповедует пылко,
Что готов даже руку пожать

«Конкуренту» на творческой ниве,
За спиною имея стилет…
Мало смысла в таком коллективе,
Уваженья к завистникам нет.

Уважения нет к говномесам,
Нет приязни к убогим лжецам,
К лизоблюдским чужим интересам
Нет эпитета, кроме как «срам».

Пусть на Родине славят Нимрода,
Небесам зло недолго терпеть.
Схлынут в Лету поганые воды,
Обретут ненавистники смерть.

Четверговый закат

Догорел закатный ворох
четверговых облаков,
звёзды вспыхнули, как порох, —
мириады сороков.

Осень, крадучись, тихонько
забирается в сады,
до зимы ещё долгонько, —
листопады и дожди.

Кисло-сладкое сомленье,
пряный ветер, сизый дым,
непорочное мгновенье
перед часом золотым.

Серебрится лунный серпик,
режет бархат вековой,
сердце ждёт, молчит и терпит,
погружённое в покой.

Хлынет утро водопадом,
лист сорвётся на траву,
раем дней, сомнений адом,
сколько ссужено, живу.

Не вернётся миг заветный
первозданной тишины,
где младенчески-безлетны
чувства чистые скромны.

Брожение

Внизу – власть тьмы, а наверху – тьма власти.
Конечности не спросят с головы.
Брожение в рядах козырной масти,
Все постулаты прежние мертвы.

Вот так всегда: где тонко, там и рвётся,
И застревает в горле жирный кус.
Как медный таз затмить не может солнце,
Так стать героем не сумеет трус.

Убогий смысл перекосил желанья,
Назад идти – споткнуться и упасть.
Продажный век похерил дарованья,
Остались только ненависть и страсть.

И, словно аспид, страх ползёт по коже,
И ядом напиталась даже твердь.
Кругом позор, предательство и рожи
Тех, кто возвёл в венец творенья смерть.