Читать книгу: «Божественная комедия безбожников»

Шрифт:

Основная работа чертей – убеждать
население Ада в том, что оно живет
в Раю!
Интернет-мудрость

Корректор Алексей Леснянский

ISBN 978-5-0056-3120-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. У подножия Парнаса
Поэт и Муза

На смену дню приходит ночь,
И сумрак землю накрывает,
И, отогнав проблемы прочь,
Спокойно город засыпает.

Идут в кроватки малыши,
Под лавки лезут спать бомжи,
День отработав, тети, дяди,
Кряхтя залазят на палати

Вот город наконец уснул,
Шум до утра его затих,
Даже на улицах пустых
Не слышно воплей «караул!».

А вот Поэт спать не хотел,
Он то курил, то пиво пил
И в телевизоре смотрел,
Как ушлый диктор там чудил.

Во френч одетый, как Колчак,
На власть любимую молился,
Потом, ручонку сжав в кулак,
Врагам той власти он грозился.

«Вконец достал всех, пустозвон, —
Ворчал Поэт, – вновь за свое,
Слушать из ящика вранье,
Наш мир, наверно, обречен».

Поэт задумался: «А все же
Тот диктор в ящике – шельмец,
Не понимает ведь, похоже,
Что клоун он, нахал и лжец».

Поэт зевнул, ушел в себя,
Отяжелела голова,
И стал он грустно размышлять,
А что от жизни можно взять.

Ведь эта жизнь – как ОРЗ:
Обман, Разлуки, Заблужденья,
Куда ни глянь – маразм везде,
Нет ни вины, ни искупленья.

Когда Поэт от дум очнулся,
Решил еще попить пивка,
Хлебнул разок и поперхнулся
От в спину сильного толчка.

«Кто? Почему толкнул? За что?
Вся эта жизнь вконец достала».
Он оглянулся, е-мое,
А за спиной его стояла

Старуха с виду под сто лет,
С дырявой, нищенской сумой
И с деревянною ногой,
Сама худая как скелет.

Губами шлепнула старуха
И начала Поэту в ухо
Про долг какой-то говорить,
Что надо якобы творить

И что давно пришла пора
Брать ручку и за стол садиться
И начинать что сил трудиться,
Спасать страну от бардака
И от засилья самовластья,
Потерь и так не сосчитать,
Но будут новые несчастья,
Если сидеть и что-то ждать.

Но ты, Поэт, – талант в законе,
И чтим у нас, как царь на троне,
Народ твоих призывов ждет,
Он за тобой, Поэт, пойдет.

«Куда пойдет, карга седая?
Блажишь тут сдуру, причитая,
Нет у поэтов нынче дел,
Мужик плешивый сбил прицел,

А ты напрасно воду мутишь
И то, и это валишь в кучу,
И здесь устраиваешь бучу,
Сама-то кто такая будешь?» —

«Ну, ты даешь! А то не знаешь!?
Или не варит голова?
Мозги напрасно пропиваешь,
Ты вспомни – Муза я твоя». —

«Если ты Муза – дело дрянь,
Сдается мне – ты самозванка,
Ты на себя, страшила, глянь,
Не муза ты, а оборванка». —

«А ты-то сам, пивное пузо,
Забыл про мудрость, пустозвон:
Какой поэт – такая Муза,
Какой певец – такой шансон.
Ты ждал меня, в свой ящик глядя,
Меня хотел, себе не лги,
И вот я здесь с тобою, дядя,
Теперь садись за стол, пиши.

Твори! Дерзай! Пусть вдохновенье
Тебя, Поэт, зовет к труду,
Пусть будут воля и терпенье,
Тебе я в этом помогу». —

«Ну вспомнил я! Ты – Муза. Каюсь,
Жаль, что худая и хромаешь,
Но ты прости, я не врубаюсь,
Меня зачем ты напрягаешь?

О чем писать? Ведь тем-то нет.
О ком писать? Кто это знает?
Поэты пишут тыщи лет,
Но их никто счас не читает». —

«Ну хватит, друг мой, раскисать,
Чтоб забурлила в жилах кровь,
Начни, как раньше, сочинять
Стишки про женщин и любовь».

Поэт тут вскрикнул: «Нет, не это,
В наш скорый век не до любви,
Слово «любовь» осталось где-то
В стихах глубокой старины.

Ведь раньше что? Лишь прочитают
Стишки девицам про любовь,
И девы сладостно вздыхают,
И приливает к щекам кровь.
Бледнеют, томно глазки косят,
Вам улыбаются несмело,
Платочек высморкаться просят
И шепчут имя кавалера,

А счас – дай выпить девам старки,
Блудливый выдай анекдот,
И вот толпа девичья ржет,
Довольны девки без Петрарки,

И книг никто счас не читает,
Для многих книг как будто нет,
Всем их с успехом заменяет
Проникший всюду Интернет.

Сейчас все просто: жми на кнопку
И поимеешь все законно,
Сейчас и молятся в коробку,
И женщин любят удаленно.

Напиться можно в мониторе,
На расстоянии спеть в хоре,
Дистанционно пообедать,
Родню на кладбище проведать». —

* * *

«Ты прав, Поэт, неактуальна
Сейчас любовь, забудь о ней,
Тогда скажу я фигурально:
Займись проблемами людей.

Встряхни людишек. Хватит спать,
Пришла пора за дело браться,
И ты им должен рассказать,
Когда, кому и чем заняться.

Пройдись по властной вертикали,
По всем живущим вне закона,
По вороватой, наглой швали,
Живущей сытно возле трона.

И против правды не греши,
Твори с душой, не для наград,
Все это так нам опиши,
Чтобы читал и стар и млад». —

«Да тихо, тихо ты, старуха,
Запела ты не те частушки,
У власти счас большое ухо,
Мы все давно уж на прослушке.

Властям повсюду страсти мнятся,
За всеми слежка как напасть,
И надо очень постараться,
Чтоб в околоток не попасть.

Следят, шпионят, наблюдают,
Находят, ловят, запирают,
Спасенья нету в целом свете,
Ведь ловят даже в Интернете.

Открою тайну – ты молчок!
Счас у детей по всей стране
В любом детсадовском горшке
Стоит с прослушкою жучок.

Плешивый царь всего боится,
Его мандраж от страха бьет,
Ему то Божий суд приснится,
А то дубовый эшафот». —
* * *

«Ну, блин, проблемы, ну, дела! —
Старуха Муза погрустнела. —
Это, выходит, вся страна
Счас на стукачество подсела.

Ну раз нам так не повезло
И не пускают нас на пир,
Быть может, время подошло
Оставить этот грешный мир,

Не в смысле, ласты тебе склеить,
Живи, Поэт, хоть тыщу лет,
А просто взять да и проверить,
Как там живут, где жизни нет,

И по загробью пошататься,
И, поднабравшись впечатлений,
Здесь над живущими стебаться,
Таких не знавших приключений.

Хоть Муза я, но я колдунья,
В делах пророчица, ведунья,
И ты, Поэт, обязан знать,
Любого я могу послать,

Куда хочу, куда желаю,
Тебя вот в Ад я посылаю,
Хотя потом и поощрю —
И после Ада в Рай пошлю.

Ты будешь мной заговоренный,
В Аду сверхсилой наделенный,
Храня здоровый оптимизм,
Откроешь в адский мир туризм.

Прогулка в Ад станет забавой
Ради экстримных впечатлений
И маргинальных приключений,
К тому же полною халявой».

2. Экипаж машины боевой

«Дорогу в Ад тебе покажет,
Кто там сумел уж побывать.
Он все про Ад тебе расскажет,
Лука Мудищев его звать».

Лука в стихах был секс-герой,
Всегда в плену страстей любовных,
Он как-то в битве половой
Пал жертвой склонностей греховных.

Потом попал Мудищев в Ад,
Где только грешники сидят.
Он жизнь страдальцев посмотрел
И занемог и погрустнел.

В Аду и смрад, и гарь везде,
Кругом печальный вид разрухи.
«А девки, женщины-то где? —
Завыл Мудищев. – Хоть старухи».

Но женщин нет, полез он в Рай,
И он почти в него попал,
Но красномордый полицай
Луку пинком назад послал.

Лука отмучился сполна,
В Рай не попал, в Аду отвратно,
И, почесав свои мудя,
Полез Лука в наш мир обратно.

«Такой Лука вот персонаж, —
Сказала Муза, – парень наш
Фольклорный, сказочный герой,
Известен ростом и елдой».

Открылась дверь, через порог
Шагнул детина, между ног
Дубина сквозь штаны торчала,
Она идти Луке мешала,

То в шкаф, то в стену упиралась,
Хозяина по ляжкам била,
Природа явно постаралась
И дядю щедро наградила.

Восьмивершковый хрен дала,
И гость, прикрыв мотню рукой,
Махнул кудрявой головой
И пробасил: «Мудищев я». —

«Лукаша, друг, – заголосила
Старуха-Муза, – заходи,
Да я тебе сто раз звонила,
Я вся измучилась с тоски.

Себя в тревогах извела
И дни и ночи горевала,
Твои, подумала, мудя —
И те Россия потеряла». —

«Спасибо, Муза, за волненье
И за заботу и терпенье,
Но я попал в такой замес,
Что ни «Билайн», ни МТС —
Никто в Аду сигнал не ловит,
Без связи грешники живут,
Это в Раю кто-то злословит,
Что там работает «Ютуб»,

А там мобилы бы купили
И Интернет бы провели,
Деньжата черти бы нашли,
За все бы щедро заплатили,

Да и страдальцы б денег дали,
Когда бы им пообещали
За их желанье подсобить,
В котлах недельку не варить». —

«Лука, уймись и будь спокоен,
Ведь я тебя всегда пойму,
Но хорошо, что ты настроен
На бизнесменскую волну.

Ты деловой мужик у нас,
Деньгой всегда готов разжиться,
А хрен твой для отвода глаз,
Ведь хреном счас не прокормиться.

Ну ладно, это отступленье,
Подход к проблеме, так сказать,
Болтать у нас не преступленье,
Но надо знать, о чем болтать.

Вот наш Поэт готов творить,
Но этим как сейчас заняться?
Не надо даже и пытаться
О том, что видишь, говорить.
Глаза закрыты, кляп во рту,
Молчи как пень – и ни гугу,
Не пукнуть даже, не вздохнуть,
Ну а кругом маразм и жуть.

Повсюду шарят стукачины
И, что не так, в момент хватают,
Берут порой и без причины,
Потом статью уже паяют,

И надо как-то изловчиться
И стукачей перехитрить:
Или придурком притвориться,
Или совсем не говорить.

Так вот, подумав головой,
Дала Поэту я совет:
Чтоб он, Лука, вдвоем с тобой
Сходил туда, людей где нет,

Хотя там есть, но то не люди,
И надо честно вам признаться,
Вместо живой, телесной сути
В том мире тени копошатся». —

«Да ты за что меня, старуха, —
Спросил Поэт, – бьешь по зубам?
По жизни мне и так непруха,
А ты зовешь идти к чертям.

Ты очень сладко мне поешь
Про турпоход для развлеченья,
Но я уверен – там найдешь
Только на жопу приключенья.
Вон – твой Мудищев там бывал,
Весь исстрадался, чуть не сдох,
Едва свой член не потерял,
Да и на заднице ожог». —

«Видать, садился где не надо,
Да и за членом не смотрел, —
Сказала Муза, – сущность Ада
Не в том, шататься чтоб без дел.

В Аду все заняты делами,
И там работа есть всегда:
Одни в лес ходят за дровами,
Шустрят другие у котла.

В Аду природа воплотила
Всю правду жизни без прикрас,
Жизнь наша Ад тот породила,
И там почти все, как у нас.

И Ад – лишь слепок с жизни нашей,
Чтоб было ясно, что нас ждет,
И жизнь прожил кто за парашей,
В Аду уже не пропадет.

Вот ты, Поэт, туда внедришься,
К их адской кухни приобщишься,
В контакт там с душами войдешь,
Вдруг с кем-то дружбу заведешь.

День пролежав на сковородке,
Становятся страдальцы кротки
И, вылезая из котла,
Хотят душевного тепла.
Страдальцев тянет на общенье,
Ты слушай их, развесив уши,
Пусть откровенничают души,
Это от мук им отвлеченье,

Ты им поддакивай, кивая:
«Мол, жизнь хреновая такая»,
В охотку грешникам общаться,
Им тоже надо развлекаться.

Они ведь там, чтоб расплатиться
За то, что здесь у нас творится,
В стране морозов и снегов,
Под властью жадных дураков.

В Аду набравшись впечатлений,
Потом в стихах все воплотишь
И глубиной своих творений
Нас всех приятно удивишь.

И ничего, Поэт, не бойся,
Тип-топ все будет, успокойся,
Когда ты снова будешь тут,
Тебя в кутузку не возьмут,

Не обвинят тебя в крамоле
И не навесят клевету,
Ведь речь пойдет о горькой доле,
Но не у нас, а там – в Аду,

А если что-то совпадает,
Где совпадает? Кто сказал?
Да кто про это точно знает?
Кто из живых в Аду бывал?
* * *

Ну хватит, надо знать и честь,
Пора заканчивать трепаться.
Поэт! Лука! Вопросы есть?
Раз нет, встаем – и собираться». —

«Спасибо, Муза, объяснила
Все от и до раз сто подряд,
Хотя, наверно, ты забыла,
Что в мире есть не только Ад,

Что есть прекрасный теплый край,
Где все балдеют что есть мочи,
И этот край зовется Рай,
И хорошо в Раю, как в Сочи.

Мы Ад с Мудищевым пройдем
И обретем в походе славу,
Но мы хотели бы потом
В Раю пожить – и на халяву,

Вон твой Мудищев зачесался,
Он в Сочи бы давно подался,
Ведь твой Лука туда копил,
Без женщин жил, почти не пил,

Забыл про вкусную еду
И так постился много лет,
Но денег в Сочи нет как нет,
Пусть хоть расслабится в Раю.

Он мог в Париже бы пожить,
Там расслабляться дни и ночи,
Сыров поесть, вина попить,
Но скучно там: Париж – не Сочи». —
«Ну хорошо, достал Поэт,
С тобой согласна, по рукам
И, хоть туда билетов нет,
Абонемент достану вам,

Но откровенно вам скажу,
Хотя в Раю и веселей,
Однако разных сволочей
Ничуть не меньше, чем в Аду.

Но вы меня не подведите,
Гуляйте там, но аккуратно,
Все осмотрев, назад идите,
Идти домой всегда приятно». —

«Итак, идем с Лукой к чертям, —
Сказал Поэт, – но ты в дорогу
Дала бы, Муза, лучше нам
Еще попутчиков в подмогу.

Вон твой Мудищев – хоть куда:
И рост, и стать, как для парада,
Но у него, пардон, елда,
Ее вдвоем нести бы надо.

Так дай еще нам мужичков,
Не алкашей и не торчков,
Людишек, преданных по гроб,
С кем ты пошла бы на гоп-стоп». —

«Гоп-стоп, Поэт, – это святое,
Но, если честно вам сказать,
На дело важное такое
Самых надежных надо брать.
А счас уж нет таких надежных,
С такими нынче не везет,
Из кандидатов всех возможных,
Боюсь, никто не подойдет.

Хотя не то я говорю —
Заносит часто старых дев,
Сейчас я лучше загляну
В царевый кадровый резерв.

Может, попутчиков найдем —
Не первый сорт, но кое-что,
Хоть, говорят, в резерве том
Сплошь карьеристы и жулье:

Спортсмены, шлюхи там, артисты,
Идти готовые во власть,
И проститутки-журналисты,
Во власть готовые попасть.

Короче, там ханыг не счесть,
В резерве поиск неуместен,
Но счас я вспомнила, что есть
Супергерой, он всем известен.

Мужик тот жил не для наград,
Хотя с размахом он дерзал,
И миллионам прямо в Ад
Дорогу кепкой показал.

Он всех повел как будто в Рай,
Но по дороге заплутался,
Ну а народу лишь давай,
Он за вождем идти старался.
Лежит он в центре Златоглавой,
Туда не въедешь, там кирпич.
Мудищев молвил: «Боже правый!
Да неужели сам Ильич?» —

«Ну да, Ильич! Ты прав, Лука,
Но наберись еще терпенья,
Ильич в гробу лежит пока,
А я начну счас оживленье,

Вот заклинания шепчу,
Уже в углу зажглась свеча,
Еще чуть-чуть! Ну все, прошу:
Встречайте стоя Ильича».

В квартиру въехал броневик,
А на броне его сидел
В потертой кепочке мужик
И хитро так на всех смотрел.

Потом вскочил, сорвал кепчонку,
И хоть росточком был он мал,
Но грозно выставил ручонку
И что есть силы заорал:

«Буржуям смерть! Вся власть народу!
Вас революция зовет,
Напейтесь в доску за свободу,
Опохмелитесь и – вперед».

Ильич завелся, Боже правый,
Слюной стал брызгать, черт картавый,
Под люстрой лысина блестит,
Бородка клинышком торчит,
Но голос, как набат церковный,
Стал непрерывно повторять:
«Мир капитала – мир греховный!
Давно прогнил, пора свергать».

Муза захлопала в ладоши:
«Привет, Ильич! А ты все тот же.
Трясешь дырявыми портками,
Пугая дяденек с деньгами.

Пора, Ильич, остепениться
И к революциям не звать,
Людей богатых не пугать
И голой жопой не хвалиться». —

«Дерзка ты, Муза, на словах,
Во мне, смотрю, засомневалась,
Мечтала раньше о делах,
Но вот трусихой оказалась,

Была ты раньше посмелей,
Богатых очень не любила,
Под Клару Цеткин все косила,
Дружила с Наденькой моей.

Когда лежал я в мавзолее,
Ты все с артистами балдела,
Но все равно ты всех милее,
Ты воскресить меня сумела.

Но лучше бы лежал в гробу,
Как сельдь соленая под шубой,
Что здесь творится – не пойму,
Жизнь стала жадною и грубой.
И где мои большевики?
Мои соратники, друзья,
Ну где латышские стрелки?
Или стрелять в людей нельзя?

Никто не думает о том,
Что революция в загоне,
Где раньше был мой совнарком,
Сидит плешивый царь на троне». —

«Ну хватит, дядя, прекратил, —
Поэт оратора прервал, —
Ты для того, Ильич, ожил,
Чтобы в Аду нам помогал.

Мы отправляемся в турне,
Ну и тебя прихватим с нами,
И хватит нам о ерунде
Орать тут, брызгая слюнями.

Силенки ты побереги,
Дорога трудная нас ждет,
Луке вон лучше помоги,
Лука свой хрен едва несет». —

«Ну-ну! Таскать хрены негоже
Вождю рабочих и крестьян.
Такой подход к вождям, похоже,
Есть политический изъян.

Мне удалось в Аду пожить,
Я знаю все там от и до,
Но с секс-маньяком член носить —
Так это явно не мое.
Я лучше буду за вождя
И боевой вам брошу клич:
Надейтесь только на меня,
Вы все тут мусор, я – Ильич».

Мудищев злобно засопел:
«Ох хитрожоп, Ильич, непрост.
Опять картавый всех нагрел,
Отбил топ-менеджерский пост». —

* * *