Читать книгу: «Савелиса»

© Марта Квест, 2022

ISBN 978-5-0056-7368-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Савелиса

Лекарство наше

в нас самих лежит,

А мы его на небе ищем.

В. Шекспир.

П Р О Л О Г

Гаснет багряный луч солнца. Морозные туманные сумерки опускаются над древней деревушкой затерянной в лесах Поволжья. Громко потрескивает лед на озере. Замерзли темно-зеленые ели, прозрачные березки по-детски встряхивают ветвями от нерезкого, но жгуче-холодного ветерка. Серебристый иней окрасился в ярко-пурпурный цвет и придал деревьям загадочный вид. Все живое укрылось в норки и дупла. Дневная жизнь замерла, а ночная еще не явила себя. Тени нарастают, и постепенно секунда, за секундой начинает надвигаться ночная мгла. Затихший воздух остро удерживает каждый шорох.

Тишина, но ухо улавливает шум воды. Вблизи, в овражке, игриво журчит ручеек. Ручей искрится, энергично вбирает в себя воды от бьющих рядом ключей и превращается в небольшую речку, которая маленьким водопадом впадает в озеро.

Под горой старая, чуть покосившаяся избушка по крышу засыпанная снегом, а рядом мельница. Небольшое дощатое здание, построенное прямо около водопада. Водный поток вращает большое деревянное колесо, которое, в свою очередь, приводит в движение гранитные мельничные жернова.

Чуть дальше деревянная церквушка, старинная, вся расписанная по стенам разными житиями. На одном образе написана царица-красавица: румяная, полная, и едет на лебедях – одной рукой правит, в другой ключи держит.

Русская глубинка. Семидесятые годы двадцатого века. Да, есть в России места, где цивилизация не прикоснулась калечащей рукой к первобытной красоте природы-матушки.

В избушке бабка, качает люльку с двумя малышками и рассказывает предание о Савелисе – русалке. Старый, чуть шамкающий голос придает сказанию правдоподобность. А две пары зеленых глаз смотрят на старуху с интересом и страхом.

…Лет сто назад жил в этой деревне молодой парень – Ванька Курчавый. Он был красавец. Голова вся в золотых кудрях. Белый, что та мука в амбарах, румяный, как зимнее солнышко на морозце, кровь с молоком, одно слово – молодец! А уж гармонист был какой – заслушаешься! Плясовую заиграет – не удержишься, ноги так в пляс и идут!

Недалеко от Курчавого жила молодая вдова Савелиса. В деревне ее не почитали, ведьмой звали, но в глаза не говорили, боялись. Норов у вдовы был уж крут. Отец с матерью отдали ее замуж за Ивана-мельника, но через год, поговаривали, извела она его. Чуть позже скоропостижно умерла ее мать, а там и отец Савелисы почил вечным сном.

Бабка перекрестилась, помолчала, качнула люльку и продолжала:

– Осталась жить Савелиса в доме мужа. Суровая была, но красивая: сдобная, чернобровая, зеленоглазая, как озеро наше в июле. Лицо, что фарфор, а румянец во всю щеку так и играл, но взгляд был пронзительный, будто нутро твое видит. Жила тем, что муку молола сельчанам. Но общаться не любила, молчалива была, а что не так, долго не разговаривала: взглянет, отвернется и уйдет, но позже человек, который обидел, обязательно серьезно заболеет. Люди то замечали, поэтому старались с мельничихой не конфликтовать.

Подруг у Савелисы не было, в гости ходить не любила, да и к себе не звала, но редко, в праздник, выйдет за ворота, сядет на завалинке, да издали любуется на молодых, водящих хоровод. Ванька Курчавый часто играл на гармони по праздникам, но если увидит, что Савелиса вышла на завалинку – глаза опускал, играл худо и очень волновался. Поговаривали в селе, что по ночам похаживает Иван к Савелисе и с ней любится. Прошло мало ли, много ли времени, но отцу с матерью стало известно о похождениях сына, и задумали они Ваньку женить. Нашли невесту хорошего роду и племени – девицу красивую, степенную. Только узнала Савелиса и начала колдовать, и чего только не удумывала: вынимала она у невесты Ивана следы, и на кладбище землицу хоронила, на соль наговаривала с причитаниями:

«Боли у раба Божия Ивана сердце обо мне так жарко от печали, как соль сия будет гореть в пламени!»

Бабка вновь перекрестилась, посмотрев на иконы в красном углу, продолжала:

Раскалит, печку до красна и туда, наотмашь, бросит горсть соли, а то снимет с себя рубашку, обмакнет в пиво или в вино, выжмет, да опоит Ивана этим черным снадобьем. Но все это не действовало. Тогда Савелиса применила, совсем дьявольский заговор, на крови – от ее прабабки в наследство остался, знатной колдуньи. К слову сказать, когда прабабка Савелисы умирала, вся деревня покоя не знала: дождь лил, не прекращался, ветер дул! У многих в тот год урожай сгинул, зима голодная была… Пришлось четырех крепких мужиков просить, чтобы крышу в бабкиной избе подняли. Так в старину помогали ведьмам умирать. Лишь после этого обряда старая колдунья испустила дух, но в последний момент Савелиса подбежала к бабке, взяла за руку, та на внучку посмотрела пристально – чудным взором. Люди говорят, что в воздух поднялся мерцающий, зеленый шар и запахло прелой травой, а после Савелиса вздрогнула, а бабка – то дух и испустила – шар же исчез.

Так, бабкиным приворотом Савелиса, Ивана Курчавого к себе приворожила. Стал он вдову во сне видеть и только ей и грезить, места себе не находил, но родители не уступали. Знали откуда ветер дул, отвезли сына в соседнюю деревню, к старой знахарке, порчу снимать. Ивану полегчало, зато Савелиса заболела. Ударит, говорили, ее чертова немочь, и лежит мельничиха без языка, вся бледная и простоволосая, а груди на себе руками так и теребит, рубашку в лоскуты изорвет.… Билась, билась, да в день свадьбы Ивана Курчавого в озеро и бросилась. Как сумасшедшая выбежала на берег нагишом, косы распущены, глаза горят – и поплыла на середину, да там, на дно и опустилась. Искали и неводом, и баграми, снастями разными— не могли найти. Но с тех пор сельчане поговаривали, будто видели Савелису на другом берегу озера. Плывет, кажется, лебедь тихо, тихо, выйдет на песок, взмахнет крыльями, ударит оземь и превратиться в красавицу бабу. Развалится на песке, как мертвая, если кто подойдет, и утащит в озеро. И действительно, в деревне молодые парни пропадать стали. А Иван Курчавый сам по вечерам повадился на лодке, на другой берег озера плавать. Говорили, Савелиса вынырнет из воды, броситься в лодку к Ваньке и давай с ним миловаться. Ездил, ездил Иван ночами на омут, да так и след его простыл: ни его, ни гармони, ни лодки не нашли. Осталась его молодая жена, но через семь месяцев родилась у нее девочка, а мать при родах скончалась, Пресвятая Богородица!

Бабка вновь перекрестилась, посмотрела на девочек, давно уж спящих, затушила еле теплящуюся керосиновую лампу и села молиться у образов…

Глава 1

Двадцать пять лет спустя.

Попутчики.

Поезд, равномерно стуча колесами, замедлил ход. В купе вошел светловолосый могучего телосложения попутчик, широко улыбаясь, и похвастался, что в вагоне ресторане приобрел настоящий армянский коньяк. Коньяк, конечно, был не настоящим, но мы с удовольствием его раздавили, ехать оставалось еще долго, а когда в вагоне СВ едут двое мужчин – то другим, вроде как заниматься, и не принято.

Разговор от работы плавно перетек в русло философского осмысления мира и в аналитический обзор внутренней и внешней политики. За окном наступила ночь, мой сосед пошел «добавлять» в вагон – ресторан, я же решил, что пора спать.

Утро было ярким, но не радостным. Голова гудела, стук колес отдавался в мозжечке, во рту будто нагадили кошки. Мой сосед так и не вернулся из вагона-ресторана – в купе я был один. Посмотрев на часы, я понял, что через несколько минут моя остановка, не дожидаясь оповещения проводницы, начал собирать разбросанные вещи. Заспанная, но весьма эффектная проводница, шла по вагону, сообщая пассажирам о трех минутной остановке поезда. К моему удивлению на станции выходил не только я, но и мой горе-сосед, который обнаружился в купе проводницы. Он, будто на пожаре, скидывал вещи в дорожную сумку, суетясь, рассовывал мелкие купюры по карманам.

– Вы тоже выходите на этой остановке?

– Да, – пряча стыдливый взгляд, проговорил то -ли Витя, то -ли Вадик.

– Вы извините, я вас вчера бросил, – протискиваясь, чуть бочком и косясь на проводницу, проговорил попутчик.

– Да, что вы, – я с трудом сдерживал улыбку. Развеселила меня мысль, что парень явно покупал билет в СВ, в надежде, что повезет с попутчицей, но нет…

Мы благополучно вышли на перрон, старого деревянного вокзала.

– Вам куда? – щурясь от яркого солнца, спросил сосед.

– В Игнатовку.

– Вот чудо, мне тоже туда.

Я внимательно посмотрел на попутчика, но спросить, зачем он едет, в богом забытую деревушку, не решился.

– Вам интересно, зачем я еду в деревню?

– А как вы догадались? – я опустил глаза и пнул лежащий под ногами небольшой булыжник.

– По лицу.

– А, ну да, – мое смущение не ускользнуло от собеседника.

– Хорошо, давайте знакомиться снова, – попутчик протянул крепкую, загорелую руку и сообщил:

– Владимир Иванович Хеба.

Я, в свою очередь, протянул ладонь и представился:– Сергей Алексеевич Безроднов – журналист.

– Ах, вот почему вы столь любопытны, – беззаботно рассмеялся уже не Витя и не Вадик.

– Почему все не любят журналистов, но все любят читать газеты? – полушутя, полусерьезно обратился я к Владимиру.

– Нет, почему же я люблю журналистов и даже по долгу своей службы часто с ними общаюсь.

– Вы вчера говорили, что работаете где-то в конторе.

– Да, в частном детективном агентстве.

– И что же вас привело в Игнатовку?

– Обратилась девушка, просила найти сестру, вот и еду.

– А я, по заданию, о ведьмах материал собираю.

– Да вы что? – мой попутчик раскатисто рассмеялся, обнажив ровные ухоженные зубы.

– А что в этом смешного?

– Да нет, не обращайте внимания, моя клиентка тоже ведьма. Но подробности давайте я расскажу позже, идемте искать транспорт, до Игнатовки от этой станции 45 километров.

Взяв дорожные сумки, мы вышли на замишуренную хламом привокзальную площадь. По асфальту ветер гонял клочки газет и оберточной бумаги. Разноцветной россыпью валялись бутылки и банки из под пива. Жухлые цветы в клумбах были покрыты пылью. Возле засохшего дерева стоял допотопный железный киоск с говорящим названием «Союзпечать». Чуть дальше поблескивая намытыми боками, припарковались три «Газели». Водители микроавтобусов громко разговаривали, перебивая друг друга. Владимир задержался у киоска, купил местную газету, бутылку минеральной воды и уверенной походкой направился к водителям, я решил последовать за ним.

– Здравствуйте, – вежливо обратился Хеба, подходя ближе.

– Привет, коль не шутишь, – отозвался один из водителей.

– Мы с товарищем в Игнатовку, вы не подскажите, как нам добраться?

– Подскажем, – водитель посмотрел на попутчиков оценивающим взглядом, – садитесь в желтую маршрутку, через десять минут отправляемся.

Мы сели в машину, и действительно, ровно через десять минут водитель тронулся в путь. В машине, из пассажиров была, лишь старая бабка, сидевшая в глубине маршрутки, бережно придерживающая большую корзину с чем-то ценным для нее.

Разговаривать не хотелось. Владимир, уткнувшийся в местную газету лишь изредка хмыкая, что-то бормотал про себя. За окном пролетали поля пшеницы, посадки сосен и молодых березок. Я достал блокнот – пролистал записи. Владимир, оторвавшись от газеты, посмотрел в окно, спросил:

– Так зачем ты едешь в Игнатовку?

– Хочу статью написать. В редакцию пришло письмо от жительницы деревни, о том, что в деревне завилась нечистая сила.

– И как эта «нечистая сила» проявляет себя?

– Большой падешь ската, молодые парни и девушки беснуются и совершают странные поступки, ну, в общем, все в таком роде.

– Ты считаешь это странным?

Я не успел обратить внимание, когда мы перешли с Владимиром на «ты», но меня

это не удивило – люди, которые вечером пьют вместе – редко утром говорят «Вы».

– В общем, нет, но жительница настоятельно просила приехать разобраться, вот главный редактор и направил меня в командировку.

– Самое странное, что похожее письмо опубликовано и в местной газете, вот посмотри – Хеба протянул газету, – на первой полосе крупным черным шрифтом я прочитал вслух: «Савелиса возвращается».

Водитель при упоминании имени вдруг резко повернулся к своим пассажирам. Бабка тоже расслышала имя и перекрестилась.

– Простите, – обратился я к водителю, – вы знаете, кто такая Савелиса?

– В этих местах бытует старое предание о Савелисе-русалке. Красавица- вдова полюбила парня, но родители молодого человека были против их совместной жизни и женили юношу на другой. Женщина не смогла смириться с этим и покончила жизнь самоубийством – бросилась в озеро, но как говорят местные бабушки, не умерла, а превратилась в русалку и вернула себе того, кого любила. Парень исчез, но в скором времени жена юноши родила девочку и после родов сама приказала долго жить. Девочка, которая удивительным образом была внешне похожа на утопленницу, осталась сиротой, мать после тяжелых родов тоже скончалась. Девчушку назвали Савелиса. Воспитывали ее бабка и дед, но когда ей исполнилось четырнадцать лет, их нашли мертвыми при странных обстоятельствах. Это было после революции – в семнадцатом, а жили они на окраине деревни, так что списали смерть на бандитов. Именно после их смерти в деревне стали происходить странные события. В то время и так голодно было, а тут падеж скота, неурожаи, а молодые парни, которые были в деревне – умирали противоестественной смертью, их вылавливали из озера. Люди, посчитали, что виновата во всем бедная девочка и изгнали ее из деревни. Шестьдесят или больше лет спустя, когда все забылось, в деревню приехала женщина с двумя малышками – двойняшками и поселилась в старом доме у озера. Место, к тому времени заброшенным стало, да и дом непонятно как сохранился, но она его подлатала, местные мужики помогли перекрыть крышу. Тетка тихая была, но в деревне поговаривали, что занимается она черной магией. Но через год, вновь, правда, уже в близлежащем совхозе, напасти начались: падеж скота, разные болезни. Ведунью бояться стали. А когда непонятно куда мужики пропадать стали, люди взбунтовали: отправили в район письмо с просьбой наказать. Приехали «большие люди», долго разбираться не стали, тетку ту в психушку отправили, а девочек – малышек совсем – в детский дом.

Водитель вытащил зубами из пачки сигарету, с удовольствием затянулся. Немного помолчав, продолжал:

– А тут недавно, опять женщина объявилась, да и не женщина, девушка – молодая, лет двадцать шесть, может чуть больше. Мужики рассказывали – красавица писанная. И тоже, на старом озере поселилась. Да в последнее время много приезжих в этих местах, люди из бывших Союзных республик едут, но она привлекла особое внимание – на дом документы предъявила- сказала, что хозяйка. Все бы ничего, но странная девушка, видно деньги есть – машина у нее дорогая, а одевается во все черное, платок носит. В церковь не ходит, впрочем, не показатель это, – атеисты после семидесяти лет советской власти не перевелись, – но люди бояться. У кого-то корова пала – она виновата, кто заболел, опять-таки – она. Бабки больше всего бунтуют, пишут во все инстанции, да время другое…

Водитель замолчал, подумал и полушепотом сказал, а может и не ведьма вовсе она, но на беженку тоже не похожа.

– Да, занятная история, – качая головой, проговорил Владимир. – Интересно познакомиться с ведьмой-то вашей.

– Нет, избегает она знакомств, особенно с мужчинами, но говорят, мельницу, которая стоит недалеко от ее дома, реставрировать задумала. Сейчас модно бизнесом заниматься…. Да, боюсь, люди помешают. Хотя, кто ее знает…

Слушая рассказ водителя, я решил, что командировка не получится. Предубеждения к молодой женщине основаны, лишь на сказках бабушек-старушек, а время сейчас трудное, – вот люди и завидуют.

– Что, думаешь, зря приехал? – посмотрел на меня Хеба.

– А ты случаем, брат, сам не ведьмак? – попытался пошутить я.

Владимир рассмеялся своим заразительным смехом, – Да у тебя на лице все написано, что, брат, сенсации не получилось?

– Да нет, по-моему, все ясно, можно пересаживаться на другую машину и отправляться домой.

– Тут ты ошибаешься. Если уж приехал, то встретиться с «ведьмачкой» придется, тем паче, что говорят, хороша больно. А люди зря говорить, не станут.

– А ты до женского пола охоч больно, улыбнулся я в кулак.

– Фу, друг, ждал, что подколешь из-за проводницы, но не сейчас же.

Я заулыбался уже открыто, и с иронией посмотрел на попутчика.

Владимир тоже раскатисто засмеялся.

– Нас ждет встреча с прекрасной ведьмой, а про былое забудь.

– Нас? – искренне удивился я.

– Да, нас. Я по тому же адресу.

– Неужто?

– Похоже, это и есть моя клиентка, вернее сестра ее, судя по описанию, Владимир достал из дорожной сумки блокнот.

– Да, как-то все быстро, – разочарованно проговорил я.

– Посмотрим, – копошась в своей записной книжке, проговорил Хеба.

– А чего смотреть, – вступил в наш разговор водитель, – приехали. Вот ваша Игнатовка.

Дорога пошла в гору, а внизу, за толстыми стволами сосен показались деревянные избушки.

– Деревня большая, дома раскиданы, – показал пальцем в окно водитель, – раньше было несколько деревень. Новая власть объединила и назвала Игнатовкой, так в старь называлась самая большая из деревень.

Машина остановилась у кирпичной остановки, на которой белым по синему было написано «Игнатовка». Вам вниз, по проселочной дороге, сейчас сухо дойдете без проблем, а может, кто и подкинет до администрации.

– А где церковь? – поинтересовался я.

– Церковь, милок, разрушили коммуняки, кирпич им нужен был на коровник – бабушка, охая и что-то бубня, пыталась выйти из машины. А в прошлый год и энтот коровник разрушали, да кирпич растащили, во, как!

Владимир ловко выпрыгнул из машины, помог старушке с вещами и весело, явно обращаясь ко мне, спросил: – А что, давно не причащался?

Я сконфуженно заулыбался. Бабка погрозила скрюченным пальцем, но не заругала нас.

– Бабушка, вы тоже в Игнатовку? – спросил я.

– Да сынки, а старушке поможете с вещами? А то больно далече идти, тяжко.

– Конечно, поможем, – весело согласился я,

– А вы нам администрацию покажите, лады? – обрадовался Владимир.

– Лады сынки, лады. Тем более, что живу я насупротив ея.

– А ночлег не предложишь, бабуля? – Легко поднимая корзину, поинтересовался Хеба.

– Ой, быстрый ты сынок.

– А чего ждать. Куй железо пока горячо, во как!

– Документы покажите нашему участковому, разрешит вам остаться, тады пущу.

– Ой, покажем, бабуля, и покажем и расскажем и заплатим. Все будет чин чинарем, правда, Серега?

Я подумал, что с Владимиром не пропадешь, и весело зашагал вслед за ними.

Глава 2

Рождение

Савелиса встала из-за стола и пошла в свою комнату, где, как и последние пять лет, не чувствовала себя в одиночестве. Через тонкие стены барака было слышно любое слово, любой стук, а если учесть, что в бараке жило достаточно большое количество людей, то комната не позволяла уединиться и спокойно поразмышлять. Тяжесть и тянущая боль, внизу живота изводили ее с того дня, когда, по неосторожности, не рассчитав свои силы, она резко подняла бидон с молоком. Но сегодня боль была тупая и всеохватная, противная боль, которую она всеми силами хотела бы приглушить.

Однако на сей раз, ее бунт ни к чему не привел, силы иссякли, и организм не желал слушаться хозяйку.

Она замерла, дав в полной мере проявиться опасному симптому. Ибо она знала, что боль должна через некоторое время пройти, но передышка будит кратковременной. Времени у нее оставалось все меньше и меньше.

Савелиса не шевелилась. Рука скользнула по холодному металлу спинки кровати. Она смежила веки.

«Жребий брошен, – произнесла она.– О Боже! Жребий брошен!»

Они пришли в мир, когда луна окрасила серебряным светом листья запыленных деревьев. Малышки приветствовали мир, который были призваны завоевать криком, маленькие, чуть больше ладони мужской руки, они заявляли о своем праве жить.

Савелиса сделала для них все, что могла, все, что было в ее силах. Родить их, вызвать к свету с максимальным умением и быстротой, щадя их слабость. Подавляя в себе все переживания и старые воспоминания, все тревоги, она думала лишь о том, чтобы с честью исполнить свой долг женщины. Волнения и тревоги начнутся позже, когда, связывающая нить будет рассечена железом.

Ее тетка, которая видела в жизни и многое помнила из той, далекой жизни, осмотрев ее, не скрыла, что ей предстоит родить двойню. Савелиса здраво оценила последствия этого заключения уже в самом начале родов. Тяжелая борьба! Но ее силы, ее силы на исходе! Ей страшно было даже подумать, что будет с маленькими, если ее не станет. Забытое проклятье станет реальностью.

Она не слышала их первого крика. Измученную, слегка потерянную, ее отвлек от смертной тоски силуэт, который она различила у своего изголовья. Ее мать! Молодая, очень похожая на нее самою, но со светлыми волосами, заплетенными в тугую косу.

Мама? Она не находила ее, искала взглядом. Где ты? То ей казалось, что она видит ее, то вновь теряла из вида. Ее помутившееся сознание было не в состоянии связать настоящее с прошлым и будущем. Слабый крик, возносившийся неподалеку от нее к центру комнаты, невыразимой тоской раздирал ей душу. Ее взгляд задержался на большой корзине, служившей младенцам колыбелью.

Ее водрузили на стол и уложили туда двух малюток.

Рождение двойни, всегда заключавшее в себе массу примет… интерпретировалось неодинаково. Но Савелису радовало рождение девочек. Если не выживет одна, то может быть другая… А если оба ребенка смогут выкарабкаться из черной пасти смерти? Сбудутся ли пророчества? Хаотичные мысли, странные видения мучили ее уже несколько часов. Могла ли она питать какие-то иллюзии относительно выживания детей, родившихся недоношенными и такими слабыми?

Тот, кто подносил ей для кормления детей, отводил глаза. И она понимала, что сон, внезапно налетавший на них у ее груди, был не сном сытости, а бессилия перед тяготами жизни. Девочки совершали героически попытки захватить материнский сосок, но слабость не позволяла им удержать его, чтобы живительная материнская влага могла, хоть как-то поддержать их истощающиеся силы.

Но и силы самой Савелисы иссякали, кровь, которая текла из нее, не остановить, а необходимых лекарств не было.

Поток энергии, связывающий их троих, пронизывал их наподобие волшебного света. Однако, с каждым часом, свет затухал. Савелиса чувствовала, как он бледнел над ней, лишая ее самою последних сил. К исходу дня ей пришлось пережить мгновение, когда она решила, что одна из девочек умирает.

Был вечер. Небо затянуло облаками, но удушливая жара и пыль проникали через окно, духота разморила ее, обливаясь потом в своей кровати, она держала перед собой голенького младенца в выемке одеяла, согнув ноги в коленях, глядя на него, следя за угасанием его жизни. У девочки была маленькая круглая головка со светлым пушком на голове, маленький острый носик и буковкой М губки. Если бы она выжила, пронеслось в голове, – она бы была похожа на мою мать.

– Не умирай, моя маленькая, моя любовь! Умоляю тебя! Живи! Забери мою жизнь, но живи!

Савелиса пыталась позвать на помощь, но комната опустела, удивительно, но кругом стояла тишина, мир обезлюдел.

Они были одиноки, мать и дочь, плывущие в духоте угрюмой ночи на борту неведомой лодки в безызвестность, населенной мерцанием и призраками из другой, не их жизни.

А ведь детям еще не дали имени. Может быть, им предстоит умереть безымянными?

На тумбочке лежала старая газета и огрызок карандаша. Савелиса взяла газету и на белой полосе начала писать: «Назовите одну девочку в мою честь, а вторую Василисой!»

Внезапно девочка откинула назад головку, подобно маленькому зверьку, которому перерезали горло. Руки ее опали и скользнули вниз.

Савелиса, в последней безумной мольбе закричала:

– Не умирай, слышишь, ты должна жить!

Она прижала головку дочери к себе, поддерживая ладонью отяжелевшую маленькую головку. Ее дыхание перемешивалось с дыханием девочки.

– Живи, возьми мою жизнь, но живи!

Призрак матери, вновь вышел из темноты, и она поняла…

Савелиса смотрела, на лицо призрака и знала, что кротость улыбки, безмятежность облика не праведные, а грешные. Совершиться сделка. И тут разразилась гроза!

Раскаты грома, буквально сотрясли старые стены. Молния хлестала небо не жалея небесно-фиолетовую плоть.

Смирившаяся, сломленная горем, она безропотно отдала ей ребенка. Призрак наложил руки на неподвижное тело и начал поглаживать его, охватывая своими ладонями, из глубины глаз на ребенка упал властный луч.

Внезапно младенец вздрогнул, затем опал в последней судороге со сведенными ножками и беспорядочно разбрасываемыми маленькими кулачками. Покойное лицо ребенка исказила гримаса, оно сморщилось, казалось, совсем исчезло, превратилось в широко открытый рот, из которого вырвался пронзительный крик.

В тот же миг из него забил фонтанчик – источник жизни, струйка невинной, изумительно чистой неосязаемой материи.

Призрак повернулся к Савелисе и прошептал:

– Он голоден, накорми!

Под требовательным ртом дочери она почувствовала, как стихает боль ее отяжелевшей груди, боль, усугублявшая страдания ее измученного тела, но другая, более сильная боль, зарождалась с каждым глотком девочки.

Вспомнив в последнее мгновение о том, что она значила на земле, и для чего ей необходимо было пройти через все мучения, Савелиса поняла, что миссия выполнена. Она смогла обмануть судьбу.

«О Господи! Прости нечистые помыслы тому, чей порог обагрен кровью агнца!»

Жар начал усиливаться. Несмотря на ливень прохладней в комнате не сало. Обливаясь потом Савелиса, отложила спящую девочку, опустив ноги на пол, она почувствовала воду. Струйки воды, перемешивались с кровью, заливали пол. Призрак исчез. Взглянув на вторую дочь, она почувствовала себя более слабой и ошеломленной, чем когда-либо.

Смерть рядом, пронеслось в голове. Странно, почему не страшно? Темнота и влажный воздух проникали сквозь окно, которое открылось под натиском стихии.

Свет.

Подобно утренней росе, растворяющейся в лучах яркого молодого солнца, она чувствовала, как ее возносит к этому все более яркому свету, беспредельному – как свод или путь без конца. Подобно капелькам росы, она распахивалась, улетучивалась, ощущала себя сущностью и сверхсущностью, частицей чего-то большого, для человека не объяснимого. Она ускользала и становилась прозрачной и неосязаемой. Возносясь, Савелиса ныряла в пространство, как в воду купальщик, растворялась в нем. Она уплывала туда, где нет ни страданий, ни забот, ни боли.

С вершины ее парения она увидела две розы в птичьем гнезде. Одна роза была алой, как кровь, а другая белой, как тот свет, который манил ее вперед.

«Бедные маленькие существа, – пронеслось в голове, – я не в силах больше помочь вам!».

Свет становился ярче.