Читать книгу: «До и после. Стихи и песни»

Шрифт:

ISBN 978-5-0055-2147-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПРЕДЧУВСТВИЕ

Летом 2019 года ещё никто ничего не слышал про Covid-19. Первая его вспышка произошла в Китае в декабре. Однако, какое-то странное предчувствие, висевшее в воздухе, заставило меня написать два этих стихотворения. Пишу я обычно в Быстром блокноте (Fast Notepad) своего смартфона, где все записи автоматически датированы.

День восьмой

С пришествием Христа и Его праведным
Судом начнётся новый день – восьмой и
ему же не будет конца.

День седьмой затянулся, кончается время.
Этот странный театр не пора ли закрыть?
Бестолковых актеров неспокойное племя
Не пора ль по домам распустить?

Видно, впрок не идут ни слова, ни знамения,
Ни чума, ни проказа, ни ярость морей.
Вновь и вновь повторяются их представления
С тем же самым сюжетом и списком ролей.

Не доволен партер, негодует галёрка.
Раз из этого круга не выйти никак,
Значит, надо кончать, и ложится восьмёрка,
Превращаясь из номера в вечности знак.
9 августа 2019

«Облака опять скрестили…»

Облака опять скрестили
То ли перья, то ли шпаги
И в безудержной отваге
Раскроили небосвод!
Это значит, несомненно,
Скоро грянут перемены —
Не в судьбе, так во вселенной
Что-нибудь произойдёт.
30 июля 2019 г.

ЭХО ДАЛЬНЕГО НАБАТА

«Я стихи о войне никогда не писал…»

Я стихи о войне никогда не писал.
Пусть о ней что-то пишут другие —
Тот, кто знаёт её, кто сам воевал,
Кто в атаки ходил штыковые
Не писал я ни разу стихов о Войне,
Но рассказы седых ветеранов
Я записывал, слушая их в тишине,
Словно перебинтовывал раны.

Брестская крепость

Теми, кто пал под смертельным огнём
За Родины пядь, за глоток водицы,
Покуда мы дышим, покуда живём,
Не перестанем гордиться!

Но отчего этот в горле комок?
Чужая вина, как фантом и нелепость.
За то, что на помощь прийти не смог,
Прости меня, Брестская крепость!

Мы позже родились, мы не при делах,
Но разве возможно забыть такое?!
Сначала за плен, а потом за ГУЛАГ
Простите нас, Бреста герои!

И есть среди этой общей вины
Моё персональное место.
За сдачу без боя великой страны
Прости меня, крепость Бреста!

Неизвестные солдаты

«Мы даже в атаку пойти не успели
В тот первый для нас и последний бой.
Нас просто накрыло при артобстреле
Вражьим огнём и родною землёй.
О нас не скажут погибли геройски.
Что за геройство вот так умирать?
Поэты о нас не напишут ни строчки
Мальчишки не станут нам подражать.»

Нет, это не правда! Ведь вы же были!
Жили, трудились, влюблялись, росли,
Не побоялись, «не откосили»,
Все, как один по повестке пришли.
Не правда, что в бой не успели пойти вы!
Вы, как сумели, приняли бой!
А смерть за Отчизну всегда красива,
И, значит, каждый из вас герой!

Мой дед был ранен подо Ржевом

Как часто мы напрасно плачем,
Терзаемся по пустякам —
Порой под маской неудачи
Спасение приходит к нам.

Встречай судьбу без слёз и гнева!
Будь в испытаньях терпелив!
Мой дед был ранен подо Ржевом
И потому остался жив.

Но долю лёгкую, поверьте,
Он не искал и не просил.
Он под огнём в «долинах смерти»
Своё бессмертье заслужил.

Люди и нелюди

1. Баллада о Троицком храме в Ершове

Сколько людей, столько к Богу дорог.
И к Сатане своя дорога.
Бывает порой, кто кричит – С нами Бог! —
Дальше других от Бога.

Церковь в Ершове стоит на холме —
Троица Живоначальная.
Всем, кто погиб на минувшей войне,
Словно свеча поминальная.

Как безутешная старая мать,
С горем не в силах смириться,
Смотрит с холма, чтобы первой принять
Всех, кто с войны возвратится.

Лютый декабрь, сорок первый год.
В спешке фашисты бегут из Ершова.
В церкви на горке собран народ,
Заперт снаружи на ключ и засовы.

Немец сапёр постарался, как смог
В храме, где нужно, заложены мины,
Надпись на пряжке ремня «С нами Бог»,
И рядом – ключ подрывной машины.

А в церкви закрытой – «…иже еси» —
Кто-то молится, кто-то рыдает —
«Господи правый, приди и спаси!
За что нам кара такая?»
………

Вновь возрождённая церковь стоит,
Там, где лежали руины.
Но кто восстановит, кто возродит
Матери сына?

Сколько людей, столько к Богу дорог.
Храм на холме, как свеча поминальная
Тем, кто с войны возвратиться не смог,
Троица Живоначальная.

2. Баллада о раввине местечка Раков

Постойте, реббе, зачем вам туда?!
Спрячьтесь лучше вон там возле речки!
А реббе в ответ – Нет, пастух всегда
Там, где его овечки…

Говорят, что у Бога мертвых нет.
Можно лишь позавидовать Богу.
Юноша, девочка, бабушка, дед,
Взрослые, дети разных лет
Согнаны в синагогу.

Немцы в сторонке гурьбою стоят
Курят, гогочут и удивляются,
Как наши соседи нас костерят,
Палками лупят старух и девчат,
Друг перед другом стараются.

А над костелом «свенты кшиш» *-
Уже не «святый крест», не распятие.
А, будто бы, дьявол над спинами крыш
Тычет свой кукиш, костлявый шиш
В лики небесной братии.

«Шиш вам и вашей любви ко врагу,
И даже к тому, кто вам ближе!
Дайте факелы – я подожгу,
Верьте мне, я не останусь в долгу!»
И вот уже пламя стены лижет.

«– Что, все уже там? – Все, как один!
Воют, орут, как дикие звери?!
– Ах, нет, вон, смотрите, плетётся раввин.
Откройте, панове, раввину двери!»

Зимним раздутое ветерком
Долго ли коротко пламя пылало…
Стало местечко городком
После того, как нас не стало.

«Нас», говорю я, Божий сын,
Разве не все мы у Господа – дети?
Жаль, что не спасся хотя бы один,
Старый, седой, неразумный раввин.
Впрочем, к чему сожаления эти?

Его умоляли: не надо ходить,
Спрячьтесь в зарослях возле речки!
За полночь сможем надёжно укрыть.
А он всё твердил – Нет, пастух должен быть,
Там, где его овечки…

Swety krzisz – святой крест (польск.)

3. У господа на виду

Ни враньём, ни заплатами
Прошлое не залатать.
От Хатыни до Катыни
Лишь рукою подать.

От Дахау до Треблинки
Ни чужих, ни своих.
Только люди и нелюди.
Никого кроме них.

Что на улицах Ракова,
Что в Волынском аду —
Все дела одинаково
У Господа на виду.

Принцесса «Незнаю»
(песня)

Светлой памяти героини французского
сопротивления русской княгини Веры
Оболенской, казненной в
Берлине в 1944 году.

Свежих цитрусов запах,
Ёлки в каждой витрине,
Монпарнас и Мадлен
По бокалам вино разливают,
А в парижском гестапо
Молодая княгиня
На любые вопросы
Отвечала упрямо – Не знаю!

Кофе с булочкой венское…
Что за игры в тюрьме?
Звери в чёрных мундирах
За предательство жизнь обещали —
Ах, мадам Оболенская!
Вы в своем ли уме?
Вы же сами когда-то
из Красной России бежали.

Беззаботные тени
сСкользят по гардине,
Пляс Пигаль суетится,
незваных гостей ублажая…
А в суровых застенках
молодую княгиню
Называют гестаповцы
русской «Принцессой Незнаю».

Это дело не женское.
И не ваше совсем —
Только как удержать
По весне перелётную птаху?
Ах, мадам Оболенская!
Вам-то это зачем —
За Россию, прогнавшую вас,
отправляться на плаху?

Ах, мадам Оболенская!
Вам-то это зачем —
За Россию, которой уж нет,
Подниматься на плаху?

Разная память

Никто не забыт и ничто не забыто!
Но каждый из прошлого помнит свое.
У нас двадцать семь миллионов убитых,
А где-то народ беззаботный и сытый
Сквозь сон наблюдает, как зверь недобитый
Готовит к войне молодое зверьё.

Вальс Победы

Далёкий май над праздничной Москвой,
Весенний дождь, пролившийся нежданно,
И парочка счастливых ветеранов
Танцует вальс на мокрой мостовой.

Всё так же, словно тридцать лет назад,
Она вот-вот букет свой растеряет.
Вот падает гвоздика на асфальт,
А он её так ловко поднимает.

В его руке лежит её рука…
И, если мне бывает одиноко,
Картинку из далёкого далёко
Приносит снова памяти река —
Москва, весна, – два стройных старика —
Он и она – без возраста и срока
Танцуют вальс на мокрой мостовой.

ПРОСТО ЛИРИКА

«Брожу дворами, и шаги мои легки…»

Брожу дворами, и шаги мои легки.
Морозно, только снега маловато.
Какие ясные погожие деньки
Нам напоследок дарит год двадцатый!

Как будто просит он прощенья у людей
За все несчастья, что стряслись на свете.
Но, если разобраться, ей же ей,
Как может год за что-то быть в ответе.

Ведь, в сущности, ну что такое год?
Лишь время, за которое планета
Осуществляет полный оборот
Вокруг источника тепла и света.

И потому шаги мои легки,
И нет в душе упрека и обиды.
А звёзды, как и прежде, высоки,
И призрачны на будущее виды.

«В зимнем парке скрипят под ногами тропинки…»

В зимнем парке скрипят под ногами тропинки,
Через кружево веток мерцает огнями каток,
И кружат на огне фонаря в ритме вальса снежинки,
И подводит зима уходящему году итог.

Я не знаю, зачем эти строчки ко мне прилетели
Долгим вечером летним, под серым тоскливым дождём?
Будто сердце спросило меня в сотый раз – «Неужели?
Неужели до этой зимы мы с тобой доживем?»

Сердце, сердце, не я ли спросить тебя должен —
Сколько зим, сколько лет мне осталось на этой земле?
И в каком декабре будет долгий мой путь подытожен?
И когда допылает последняя искра в золе?

Россия – Спас на крови

Экспорт российских вакцин
вскоре будет сопоставим с
экспортом российского газа.
(Из газетной статьи)

И вновь ты даришь жизнь, тепло и свет,
Любовь, надежду, веру, доброту.
И снова слышишь с Запада в ответ
Привычное «Ату её, ату!»

Но не прожить без веры и любви,
Как не прожить без света и тепла.
Стоишь, как прежде, Спасом на крови
Святым ковчегом в океане зла.

Хранит нас всех, нерукотворный Спас!
Но ты, Отчизна, смертью смерть поправ,
Рукой своей спасала мир не раз,
Особая среди других держав!

«До чего же людская любовь многолика!..»

До чего же людская любовь многолика!
Разных масок не пересчитать!
То она торжествует победу, как Ника,
То готова, порой, всё на свете отдать.

Друзьям

Что бы вы там не думали сами —
Безразличен я вам или мил, —
Я назначил своими друзьями
Всех, кого, повстречав, полюбил,

Всех, кого мне судьба подарила.
Ну а, если кого-то уж нет,
Память сердца навек сохранила
Их улыбок далёкий свет.

Я не жду ни звонков, ни объятий,
Ни заздравных фанфар в мою честь.
Дорогие друзья, приятели,
Мне довольно того, что вы есть.

Пусть всё реже теперь наши встречи —
Вы молчите, и я не зову, —
Но пока не погасли свечи,
Я люблю вас и этим живу.

Женщинам России

Чем больше секс-шизофрения
Мир норовит перекроить,
Тем чаще жители России
Сказать готовы – Мы другие!
И нас не переубедить!

Мы на своём стоим упрямо.
Для нас в любые времена
Важнее всех на свете мама,
Сестренка, дочка и жена.

С младых ногтей, со школьной парты
Нам памятен один завет —
Из года в год восьмого марта
Дарить конфеты и букет
Цветов весны, горящих ярко,
Своим девчонкам дорогим.
Но самым главным из подарков
Пусть будут наши чувства к ним!

Что б не случилось на планете,
Мы не равны – вот в чём секрет.
И потому на белом свете
Подругам нашим равных нет!

Иллюзион

Вся жизнь моя – большой иллюзион
С названием простым – «Картина мира».
Могу зайти в него я с двух сторон —
Ка зритель или в качестве факира.

Меня Факиром научили быть
Родители, кино, театры, книги.
Отбросив повседневности вериги,
Я привыкал летать, а не ходить.

Не буду говорить о разных странах,
Чей светлый рай я в мыслях создавал.
Я благородство находил в путанах,
И добротой злодеев наделял.

У каждого из нас своя игра —
Одни из доброго творят злодея,
Другие незаметно, как умеют,
Во всем находят искорку добра.

Среди иллюзий, сотворенных мной,
Я больше всех ценил любовь и братство.
Но даже в них – я вынужден признаться —
Действительность расходится с мечтой.

На братство наплюют, завидев грош,
Правители народов-побратимов.
И женщина, что ты считал любимой,
Забудет о тебе, лишь ты уйдешь.

И все-таки, и все-таки, друзья,
Пусть купол шапито, где я трудился,
От возраста и ветра прохудился,
Но свой Иллюзион не брошу я!

«История нашей любви…»

История нашей любви,
Ты умрёшь вместе с нами!
История нашей любви,
Ты растаешь в ночи.
Историю нашей любви
Не расскажешь словами.
И всё же, пока мы живем,
Говори, не молчи!

Скажи мне, как любишь меня
В сотый раз и двухсотый.
Скажи мне, что любишь меня,
Как никто, никогда.
И, если, в притворстве виня,
Не поверит нам кто-то,
То это лишь только его,
А не наша беда.

К смыслу жизни

Смыслы замыслам сродни.
Если замыслов не густо,
Коротай на даче дни
И выращивай капусту.

Удобряй и поливай,
И в ответ дороговизне
Твой хороший урожай
Превратится в смысл жизни.

«Как ветер внезапный на снасти…»

Как ветер внезапный на снасти
Навалится вдруг и замрёт,
Так миг абсолютного счастья
Порой предо мною встаёт.

Картинкой далекого детства,
Сюжетом забытого сна…
Как будто бы, есть по соседству
Со мною иная страна.

Не знаю, но хочется верить —
Когда моё время придёт,
Откроет мне тайные двери
Её добродушный народ.

«Как легка твоя вина, как легка!..»

Как легка твоя вина, как легка!
Будто нету той вины. Потому
Не поднимется возмездья рука
И не скрипнет половица в дому.

Только, может быть, причина в другом?
В том, что просто не любил никого,
В том, что сад растил и строил свой дом
Ты по сути для себя самого.

Вот и сердце у тебя заболит
И заноет в иступлённой мольбе,
Лишь тогда, когда несчастье грозит
Не кому-нибудь, а лично тебе.

Потому ли, что, неслышно шурша,
По годам твоим прошел снегопад,
И со временем немеет душа,
И тускнеет карнавальный наряд.

«Как я люблю эти сумерки тихие, серые…»

Как я люблю эти сумерки тихие, серые
Осенью раннею в спальных районах Москвы.
Не понимаю, но верую, истинно верую
В то, что сегодня со мною общаетесь вы.

Вы, кто родил меня, выкормил, вырастил, выучил,
Кто мне рассказывал сказки и книжки читал.
В свете огней, в марле морока – так или иначе —
Я в этих сумерках будто бы вас увидал.

Не постигаю рассудком, но тайным наитием чувствую
Ваше присутствие в этом осеннем дворе.
Мама, я будто бы снова за руку держусь твою,
Так же, как в том карачаровском октябре.

Старый котяра, природному компасу следуя,
Я возвращаюсь упорно к родным берегам.
Что расскажу, чем порадую бабушку с дедом я?
Может быть, тем, что сегодня я дедушка сам?

Тем, что они не напрасно страдали и мучились,
Знали болезни и беды военных лет.
Только вот стал ли я нынче умнее и лучше их?
Может, умнее, а лучше, наверное, нет.

Смотрят огнями во тьму светофоры и здания,
На перекрёстках оборвана памяти нить.
Я не прощаюсь, я вам говорю: «До свидания».
Ни на земле, ни на небе нас не разлучить.

Кларнет

Его имя сродни кабинету
Звук закрыт, ненавязчив и тих.
Будто странник, поездив по свету,
Отдыхает в пенатах родных.

За окном непогода и слякоть.
И пылают в камине дрова
Но не век же грустить нам и плакать —
Он найдёт и для счастья слова.

И звучит его песня простая,
Будто голос кукушки лесной,
И плывёт, словно дальняя стая
Облаков над вечерней рекой.

«Когда я гляжу на себя в зеркале…»

Когда я гляжу на себя в зеркале,
Не в том, что висит на стене,
А в том, что внутри меня,
Я вижу того же мальчишку,
Не очень-то смелого,
Которым когда-то был.

Все так же терпеть не могу
Кому-то приказывать
И даже кого-то просить,
И, что ещё хуже
Брать что-то чужое,
Хотя бы и в долг.

Все так же люблю, как и раньше,
Делать всё сам.
Все так же боюсь потерять навсегда
Не деньги, не вещи,
А человека,
Которого сам сочинил.

Конспиративный романс

Вот здесь мы с тобою гуляли,
Как Штирлиц с радисткою Кэт,
Как будто друг друга не знали,
Хоть были знакомы сто лет.

Неслышно минуты летели
В беседах о том и о сём.
Но вот небеса холодели,
Зеркально блестел водоём.

Лакали с закатного блюдца
Два облака синий покой,
И тут я решался коснуться
Волос твоих дерзкой рукой.

Пусть краткими были объятья
Под сенью прибрежных ракит,
Сквозь тонкое синее платье
Я слышал, как сердце стучит.

Той азбуки Морзе сигналы
Пытался я расшифровать,
Когда над уснувшим причалом
Луна начинала сиять.

А нынче под этой луною
Спустя столько зим и лет
Мне грустно, что нету со мною
«Радистки по имени Кэт».

Концерт авторской песни в школе

Солнце билось в окна, и на волю
Звал ребят разгульный месяц март.
Перед старшеклассниками в школе
Песни пел состарившийся бард.

Кто-то слушал пение поэта,
Кто-то с телефончиком играл,
Кто-то думал – Поскорей бы лето
И поездка с классом на Байкал.

И когда, закончив выступленье,
Старый бард из школы уходил,
Педагог поэту, в утешение,
Как бы, извиняясь, говорил —

Даже в грядке, вскопанной на даче,
Могут рядом с зёрнами лежать
Камни. Но ведь это же не значит,
Что её не нужно поливать.

Ваши песни и стихи прекрасны.
Их понять не каждому дано.
Но работа ваша не напрасна,
Коль взойдёт хотя б одно зерно.

Мама

Фанерный шкаф, дешёвые обои
Да чёрный репродуктор на стене…
И все же это время золотое
Иных моих времён дороже мне.

Как принц наследный из волшебной сказки,
С младых ногтей и до солидных лет
В наряд незримый из любви и ласки
От головы до пят я был одет.

Как ты жила тростиночка-девчонка,
Измены не сумевшая простить?
Ночами плакала, а днём смеялась звонко
И силы находила дальше жить.

К своей мечте заветной шла упорно
И, бабушке отдав меня с утра,
Тяжелый антрацит науки горной
Упрямо поднимала нагора.

Не ограничивая жизнь работой,
Меня растила и росла сама.
И все дела – от вышивки до фото —
Ты доводить старалась до ума.

Музеев роскошь, блеск концертных залов
И книги о скитаньях и борьбе —
Всё, всё ты мне с любовью отдавала,
И лишь болезнь оставила себе.

Тебя давно уж нету в этом мире,
А принц, так и не выйдя в короли,
Живёт всё в той же старенькой квартире,
Где дни твои последние текли.

И у него одно лишь утешение
Пред тем, как свет вечерний погасить —
Молить Спасителя о снисхождении,
И у тебя прощения просить…

«Надел костюм и в зеркало взглянул…»

Надел костюм и в зеркало взглянул.
И вдруг подумал – «В нём и похоронят».
Да что костюм? Все вещи, что вокруг
Ты видишь, осязаешь, примеряешь,
Тебя переживут, хоть ненадолго,
Как девятиэтажка за окном
И церковь рядом с золотым крестом,
И голая берёза между ними.
Вопрос «Но будут ли они такими,
Такими же, как в этот краткий миг,
В котором я их нынче наблюдаю?»
Как, в случае с костюмом выходным,
Так и про них ответ я точно знаю.
И мой уверенный ответ на это – нет.
Не только потому, что этот дом,
Вполне понятно, может обветшать,
Берёза явно может выше стать.
Но главное – им будет не хватать
Средь сотен взглядов, брошенных извне,
Лишь моего единственного взгляда.
Так все мы изменяемся незримо,
Когда родных теряем и друзей
И, словно короли, без прежней свиты,
Другую жизнь живём в другой стране.

«Нет, время, шалишь! Я не так уж наивен…»

Нет, время, шалишь! Я не так уж наивен,
Я помню все признаки прежних времён.
И чёрный Париж мне также противен,
Как белое Конго и рыжий Габон.

Я жить не хочу в этом чокнутом мире,
В его королевстве разбитых зеркал.
Я лучше запрусь у себя в квартире,
Наполню бургундским хрустальный бокал,
Включу Азнавура и Ива Монтана,
Свой дом превращая в кафе-шантан,
И вновь пропаду на страницах романа
Виктора Гюго с Франсуазой Саган.

На улицу выйду, где тьма непогожая,
Привычно подняв воротник пальто.
Parlez-vous francais? – меня спросит прохожая,
И я ей хвастливо отвечу «А то!»

Зайдет разговор на различные темы
Вот как, например, по-французски
«люблю»?
Взглянув на меня, она скажет —
«Je t’aime»,
И вновь легкомысленно я поступлю,
Отправившись в город, которого нету,
Где Маленький принц с Антуаном вдвоём
От войн и штормов охраняют планету,
Живущую в воображенье моём.

Ницца
(путевая зарисовка)

Этот городок с его названием
Оттого, наверно, близок нам,
Что даёт игривое звучание
Многим нашим ходовым словам.

Без неё – любовь, а с ней – любовница,
Всё при ней изменится кругом,
Из поклона сделает поклонницу,
В сад войдёт и выскочит верхом!

Но не путай Ниццу с Биаритцем.
Город Биаритц в другом краю.
Там создатель Гагр, поклонник Рицы
Доживал печально жизнь свою.

Ну а в Ницце – Бунин и Набоков,
Да и кто тут только не бывал!?
А сейчас тоскливо, одиноко
Бьётся в Променад солёный вал.

Мы хотели Ницце поклониться
Лишь за то, что заменила дом,
Русским, убежавшим за границу,
Но она встречает нас дождём.

Неуютно, холодно, однако!
До свиданья, Ницца, Бог с тобой!
Монте-Карло в княжестве Монако
Ждёт нас за кулисой дождевой.

Певица

Ничем не примечательна в быту,

И голосок, каких полно на свете.

Ну, разве что фигуры красоту

Глаз донжуана исподволь приметит.

Но вот она выходит и поёт,

И пением её пронизан весь я!

И голос он уже не из неё

Слетает к нам.

Из поднебесья!

Тройное гражданство

Коллеги упрекнут в непостоянстве,
Друзья поймут, враги забьют в набат —
Он заявляет о тройном гражданстве!
Космополит безродный, демократ!

В своих стихах любимую Россию
Он защищает с пеною у рта…
А ну, давай, колись теперь, какие
Ты про запас имеешь паспорта?!

Америка? Германия? Израиль?
Прошу вас, успокойтесь, гражданин!
Я о тройном гражданстве заявляю
Но паспорт у меня всего один.

Я гражданин России по рожденью,
По языку, по сердцу, по уму.
Из сочиненных мной стихотворений
Назад единой строчки не возьму.

Но мне всегда тесна была квартира
Одной страны, пусть самой дорогой.
Себя я мыслю гражданином мира,
Хоть за границу нынче – ни ногой.

Свой мир я создавал по книгам с детства
Я за страною посещал страну.
Они со мной и нынче по соседству —
Лишь только к полке руку протяну.

В тех странах обитали персонажи
Погибшие в потомстве навсегда.
Без визы, без билетов и поклажи
Я часто ездил в эти города.

Там жили романтичные французы,
Гобсеков поднимавшие на смех.
Я был в гостях Робинзона Крузо
И у парижских дам имел успех.

И наконец признаюсь – как и все мы,
Привыкшие по солнцу дни считать,
Я гражданином солнечной системы
Себя имею право называть!