Возлюбленная Верховного Бестиара

Может быть, той Алины, которая когда-то верила в любовь, сейчас и не стало, но осталась та, что никогда не забывала, ради кого это все.

Когда нам больно, мы делаем больно другим. Порой, сами того не осознавая, порой намеренно.

Гордость – хорошая штука, но совершенно бесполезная, когда речь заходит о делах любовных.

В крови бурлила магия. В сердце – отчаяние. В сознании – решимость.

Он искал ее в других женщинах и не находил, потому что другой такой как она не было. Но и ее тоже не было. Той Алины, которую он когда-то знал, и это сводило с ума.

Когда нам больно, мы делаем больно другим. Порой, сами того не осознавая, порой намеренно. – Зачем? – Чтобы эта боль стала слабее. Нам кажется, если мы переложим ее на кого-то или что кому-то будет так же больно, как нам, то это уменьшит наши страдания. Но это не так. К сожалению, далеко не все это понимают и умеют с этим справляться.

Увы, все эти «если» совершенно не помогали, только усугубляли. Тем более что прошлое и впрямь нельзя изменить, никакая магия не поможет. Не поможет справиться с тем, что творится внутри. Не поможет отменить неверных решений, несказанных или сказанных слов. Это только кажется, что магия делает жизнь проще. Да, она дает дополнительные возможности, но на этом все.

Хотя… откуда мне знать, как умеют другие, я ведь хранила в памяти только его. Его и эти поцелуи, от которых плыла земля под ногами. Я отвечала на них так жадно, глотая воздух, наконец-то ворвавшийся в мою грудь в полной мере. Словно пытаясь им насытиться: им, прикосновениями, этой близостью за все время, что мы были вдали друг от друга.

Сомневаюсь, что ты забыла, Алина. – Было бы что помнить. Это была даже не Бездна. Что-то более стремительное, неуловимое и опасное. Я не успела опомниться, когда меня рывком вздернули на ноги и так же рывком притянули к себе. – Зато я помню все, – низко и хрипло произнес он мне в губы. – Каждое мгновение. Каждый твой вздох. Каждый твой крик.

Сказать, что я чувствовала себя отвратительно – значит, ничего не сказать. Почему-то поступать так с Михаилом и с другими было легко, а с Богданом… я как будто себя заставила опуститься на колени и делать то, что я не хочу. Раньше я никогда не испытывала угрызений совести, потому что я защищала свою дочь, но сейчас мне казалось, что можно было договориться. Достучаться до него как-то иначе. Повести себя по-другому. И от осознания этого внутри оставался мерзкий привкус фальшивой победы.