Читать книгу: «Бандит с Черных Холмов», страница 3

Шрифт:

– Я знаю. Тебя называют Герцогом.

– Хочу поговорить с вами о деле.

– У нас не может быть никаких дел.

– Гафри, – мягко произнес Герцог, проглотив негодование, вызванное резким ответом. – Я был в кабинете шерифа прошлым вечером. Слышал весь ваш разговор. И понял: вам сейчас очень нужен телохранитель. Я прав?

Хозяин ранчо в недоумении уставился на собеседника.

– Мне надо избавиться от этого вонючего убийцы, бродящего в Черных Холмах, – проговорил он заинтересованно. – Охранник? Я никогда не думал об этом.

– Так подумайте. Мне нужна работа.

– Тебе? Работа?

– Я собираюсь стать нормальным человеком, Гафри. Хочу работать. Но не умею обращаться с коровами, не имею ни малейшего понятия о добыче золота. Все, что умею делать, – это играть в карты и… драться. – Герцог грустно улыбнулся. – Отбросим в сторону карты, и останется единственное искусство, которым я владею. Гафри, я могу вам пригодиться.

Владелец ранчо так озадаченно посмотрел на парня-великана, словно рассматривал предложение превратить гнездо гремучих змей в коммерческое предприятие.

– Я не страхую моих пастухов, – сказал он наконец и усмехнулся.

– Вам не надо никого страховать.

– То есть ты согласен преследовать того убийцу вместе со мной?

– Я сделаю это.

– Ты можешь управляться с собаками?

– Какой породы?

– Свора псов, которых используют для охоты на львов и медведей, плюс немного ищеек.

– Я могу обращаться с собаками, – заверил Герцог, молясь про себя, чтобы удача позволила ему скрыть этот блеф.

– Какую же ты хочешь плату за свою работу?

– Обычную для пастуха. Это все.

Гафри удивленно поднял брови:

– Сорок баксов и стол?

– Пойдет, – согласился Герцог, немного покривившись, и добавил: – Пойдет, если получу аванс за три месяца.

– Хм?

– Мне надо заплатить за лошадь.

Владелец ранчо заколебался. Доверить бывшему преступнику аванс за три месяца? Да, на такое не решился бы самый добрый и доверчивый гражданин.

Гафри не был ни тем ни другим, но в конце концов он кивнул:

– Когда ты выйдешь на работу?

– Завтра, – ответил Герцог, помня об обещании появиться на танцах сегодня вечером. – Завтра утром, Гафри.

Ранчеро пожал плечами.

– Пошли в гостиницу, – предложил он. – Подпишем контракт.

Глава 7
Гнев и ярость

Половина аванса за три месяца сразу же отправилась в карман Тони Саматти как окончательный расчет за Понедельника. Еще одна порция денег предназначалась для покупки седла, естественно подержанного, и всей необходимой упряжи. Когда Герцог вскочил на спину своего коня, чтобы отправиться в Уорнер-Спрингс на танцы, его наличность приблизилась к весьма опасному пределу.

И все же у него было нечто большее, чем деньги. Долгие часы отдыха, отборное зерно, ласковые ладони Герцога и его мягкий голос превратили Понедельника в новое существо. Пустив коня в легкий галоп по главной улице города, Герцог ощутил себя плывущим на лодке в открытом море. Покачивание на спине серого просто не шло ни в какое сравнение с тряской, как в кресле-качалке, на обычном ковбойском пони. Сейчас под Герцогом шел настоящий бегун, рвущийся набрать настоящую скорость. Счастливому хозяину захотелось запеть от радости.

Он направил коня в сторону от главной улицы. До поры до времени не стоит показывать жителям Уилер-Сити все доблести Понедельника. Может быть, колесо фортуны опять повернется в другую сторону, придется спасаться бегством от преследования. Вот тогда он приятно всех удивит!

Герцог довольно быстро выбрался из города, взобрался на первый холм за его границей и встретился лицом к лицу с ветром. Еще одно испытание для коня. И тот встретил его как герой. После заката солнца ветер перерос в полуураган. Резкие порывы швыряли в лицо жалящие иглы холодных дождевых капель, и седоку пришлось натянуть плащ. А жеребец продолжал идти ровным галопом, преодолевая милю за милей, не снижая темпа. В конце концов на полпути к Уорнер-Спрингс Герцог остановил коня и, наклонясь в седле, прислушался к его дыханию. Никаких хрипов! Понедельник остался свеж как маргаритка и был буквально поглощен скоростью. И это после утра, проведенного в команде Тони Саматти!

Для Герцога такое открытие было равно обретению крыльев. Он стал свободным, он мог управлять скоростью. И в войне против общества, которую он пока отложил до лучших времен, но которая, по его мнению, была неизбежна в ближайшем будущем, Понедельник будет лучшим союзником, чем армия людей, поклявшихся умереть ради него.

Герцог снова тронулся в путь, теперь уже не спеша. В танцевальный зал он всегда успеет. Принимая во внимание тот прием, который его ожидает, не стоит торопиться к началу. Его встретят холодно и враждебно. Интересно, а как насчет женщин? Вне всякого сомнения, никто не может обвинить его в жестоком или нелюбезном отношении к молодым и престарелым особам женского пола. До того как попасть в тюрьму, он пользовался у них определенной популярностью. Ведь о нем слагали фантастические рассказы, содержащие изрядную долю правды, которые прибавляли к его имени немало остроты, вызывающей по крайней мере любопытство. Кроме того, с самого раннего детства его любовь к танцам уступала только любви к драке. Он никогда не обращал внимания на хмурые взгляды мужчин, когда выбирал самую милую и грациозную девушку себе в партнерши.

Что же будет теперь, после возвращения из тюрьмы? Он стал меченым в глазах всех мужчин. А женщины? Герцог пожал плечами и, рассмеявшись, прогнал сомнения. Если со здешними молодыми людьми не произошло ничего сверхъестественного, вряд ли кто из них сможет сравниться с ним в танцах. Но даже если это сверхъестественное и случилось, все равно ни у кого не может быть такого чувства равновесия, такой гибкости и такого достоинства. Если же Герцог не сможет найти партнерши для танцев, значит, он очень сильно ошибается!

Герцог смело подъехал к навесу, где были привязаны лошади, потому что дождь продолжал усиливаться. Затем направился в павильон. Помещение для танцев построили из дерева, но по форме оно напоминало большую палатку с подвижными стенами, которые поднимали в жару и опускали в плохую погоду, такую, как сейчас. Внутри гремела музыка и как-то особо выделялось медное уханье тромбона. Прислушавшись, Герцог различил резкие звуки кларнета, глухие стоны фортепиано, удары барабана и отчаянный плач скрипки – похоже, бедный Папаша Филд старался изо всех сил, пытаясь перекрыть рев всего оркестра. Мысль о Папаше Филде и о резких словах этого маленького человечка заставила Джона Морроу остановиться. Он нахмурился, еще раз передернул плечами и продолжил путь. Но за парадной дверью снова остановился и осмотрел маленький холл, в котором оказался. Около десятка мужчин курили, две или три девушки, похоже только что прибывшие, снимали пледы, вокруг толпились их приятели. Шум голосов в холле почти заглушал музыку, доносившуюся из зала. Но едва Герцог вошел, снял плащ и ударил сапог о сапог, отряхивая их, голоса стихли. Остались только музыка и шорох ног танцующих.

Он огляделся. Нет, здесь не было незнакомых. Пятерых из присутствующих Джон знал достаточно хорошо. Он поговорил с каждым по очереди, изображая на лице самую обаятельную улыбку. Те, к кому он обращался, отвечали ему, но весьма холодно. Что же касается девушек, то они, очевидно, его просто не заметили. Поправить платье, пригладить прическу, пошептаться друг с другом – разве можно найти более увлекательное занятие? Девушки прошли мимо него и направились в зал в сопровождении своих спутников.

Герцогу показалось, что на лицах стоящих вокруг молодых людей появилась едва заметная улыбка удовлетворения. Они дружно и жадно принялись курить, демонстрируя всем своим видом, что ничем иным не интересуются. Нельзя было сказать, что их улыбки предназначались именно Герцогу. Но он прекрасно понимал значение взглядов, которыми они обменивались. Холодный прием девушек вызвал искренний восторг в сердцах этих деревенских парней. О, если бы можно было сбежать отсюда! Увы, он сам обрек себя на это тяжкое испытание и не хотел, чтобы в трех графствах начали рассказывать историю его позорного провала. При мысли о позоре Герцог побледнел. Слава Богу, что у него нет семьи, которой могло бы стать за него стыдно.

Он шагнул к двери. Навстречу ему вышла голубоглазая Жанетта Миллер, как всегда переполненная смехом и болтовней, но при этом умеющая превосходно танцевать. Она ничуть не изменилась, даже помолодела. Герцог кивнул ей и улыбнулся. Однако Жанетта прошествовала мимо, не удостоив его ни словом, ни приветом.

Нет, она не могла не увидеть его! Их взгляды столкнулись, это было так же несомненно, как рукопожатие. Но она ушла, продолжая смеяться и болтать с большим, тяжеловесным Холом Джексоном, своим приятелем.

Итак, второй удар. Конечно же он встретил его, как всегда, достойно. Немного откинул голову и улыбнулся своей знаменитой улыбкой. Ну и что? Его белое лицо стало призрачно-бледным, еще белее, чем было до этого. А сзади, похоже, раздался приглушенный смех? Да. Парни, курившие в холле, не упустили ничего.

И все же такого не могло быть! Хорошо, вот еще одна проверка. В дверях появилась огненно-рыжая прическа радушной и доброй Рут Бойер. Они танцевали вместе тысячу раз. Тысячу раз смеялись и разговаривали. Она была для него лучшим другом, настоящим другом. В танцах они были неразлучной парой.

Рут тоже прошла мимо. Музыка кончилась. Пары остановились, начали расходиться. На этот раз никто не захлопал, выпрашивая повторения. Странно. Но не менее странным было то, что все взоры устремились прямо на Герцога.

Он подошел и заговорил с Рут Бойер, но она ничем не показала, что слышит его слова. Девушка спокойно и осторожно смотрела сквозь него. Затем повернулась и продолжила беседу со своим приятелем.

Этого было достаточно. Герцог рванулся назад к двери, сердце его сжалось от стыда. Оглядел бездельничающих мужчин. От этого на их лицах исчезли даже малейшие признаки улыбок. Слава Богу, нервы его не сдали в этот жестокий момент. Никто не догадывался, чего ему стоило сохранить самообладание. О, если бы что-нибудь оказалось под рукой! То, что можно схватить, сломать, разбить! Нет, он должен терпеть и улыбаться – улыбаться! – когда так хочется выхватить пистолет и затеять хорошую драку!

Герцог отвернулся от двери, но что-то ведь надо было делать! Что? Войти в танцевальный зал, увешанный гирляндами флагов и лент, переплетающихся под потолком, нельзя – он не может встретиться с ярким светом, этими лицами и многозначительным шепотом.

Пришлось вернуться в холл. Джон Морроу прошел в его дальний конец, скрутил цигарку и начал прогуливаться взад-вперед. Мужчины, стоявшие неподалеку, приглушенно, но восторженно посмеивались – похоже, сверх всякой меры праздновали победу. Презрение, которым две девушки окатили вчерашнего заключенного, они восприняли как полный его крах. Подойти бы да взять их за горло!..

Он вдруг оказался перед лестницей и начал подниматься по ступеням, не зная, куда они ведут. Только на самом верху опомнился. Вдоль стены шла галерея для зрителей, которой никто не пользовался, потому что на Западе в танцевальных залах не бывает просто сидящих и наблюдающих – все собираются на первом этаже. Галерея напоминала пыльный, пустынный чердак, который освещал только один тусклый фонарь, подвешенный в углу, а скорее даже не освещал, а наполнял помещение тенями. Теперь, скрытый милосердной темнотой, Герцог смог перегнуться через перила и посмотреть вниз.

Слух о его провале, естественно, распространился. По галерее, на которой он скрылся, рыскали любопытные взгляды. Ребята из холла, судя по всему, не теряли зря времени – рассказали о его позорном бегстве. Теперь почти все находящиеся в танцевальном зале смеялись. Их веселью не было предела. Ведь смеялись над Джоном Морроу – над самим Герцогом!

Он закрыл глаза и покачнулся, пьяный от гнева и стыда. Потом воздел руки к небу и дал себе страшную клятву – за все это отомстить. И в ту же секунду в углу балкона что-то зашевелилось.

Это уж слишком! Наверняка какой-нибудь свидетель его мучений решил нанести рану побольней. Не размышляя, Герцог бросился к предполагаемому наглецу. Действительно, здесь кто-то стоял, в блестящем плаще, и пытался открыть дверь. Герцог вспомнил о существовании еще одной лестницы, ведущей на галерею. Но почему этот кто-то решил уйти по очень опасным старым ступеням? Да и дверь, похоже, разбухла от дождя. Если раньше она довольно легко открывалась и закрывалась, то теперь это сделать было непросто.

– Что-то не так? – поинтересовался Герцог.

Человек в плаще удвоил усилия, пытаясь справиться с дверью.

– Ничего! – раздался ответный шепот.

Женский голос! Герцог остановился как вкопанный. Даже сейчас он должен быть любезным.

– Может, разрешите вам помочь?

– Пожалуйста!

Она метнулась в сторону, как только он сделал шаг. Ну и стервы же эти девушки! Если им не удается открыто оскорбить его в присутствии своих парней, то они начинают шарахаться от него, как от насильника. Это было верхом унижения. Герцог схватил ручку двери с единственным желанием – разломать ее на кусочки. Но дверь легко подалась. Он повернулся к девушке. Она что-то пробормотала, видимо слова благодарности, и скользнула к открывшемуся проему. И тут Герцог не выдержал. В порыве гнева он преградил ей путь.

Глава 8
Салли Смит

– Леди, прошу прощения, что задерживаю вас, – произнес он, – но, черт возьми, мне совершенно непонятно, почему вы меня боитесь?

Она отпрянула от руки, перекрывшей ей проход. Из-за резкого движения полы плаща распахнулись, и Герцог увидел сияние воздушного платья. Полумрак галереи не помешал ему разглядеть розовый сатин, яркий, словно отражение солнца на воде. Затем он перевел взгляд на стройные ноги. Девушка подняла голову, тень от огромного сомбреро больше не скрывала ее лица, но из-за темноты он его почти не видел.

– Ничего я не испугалась, – презрительно пояснила она. – Я не боюсь ни вас, ни кого-либо еще.

– О-о! – Неожиданно для себя Герцог улыбнулся. – Тогда это кое-что меняет. Но минуту назад мне показалось, что вы довольно-таки быстро пробирались по галерее, чтобы избавиться от меня.

– Выбиралась наружу, – последовало объяснение. – И это не значит, что я вас боюсь.

– Тем более, что для этого нет причин. Пока… – добавил он, так как в голову ему вдруг пришла дерзкая мысль. – Пока вы не узнали меня, леди!

– Еще не имела удовольствия, – сказала девушка более спокойным голосом. – Но, полагаю, мне это скоро предстоит.

– Меня зовут Джон Морроу, – сообщил он гордо. – Но некоторым людям я больше известен под именем Герцог.

Несколько долгих секунд царило молчание.

– А меня зовут Сальвина Гертруда Смит, – представилась наконец и она, – но некоторым людям я больше известна под именем Салли.

Они дружно рассмеялись. Герцог был просто сражен. Он и представить себе не мог, что в этом краю, окруженном горами, найдется хоть одно человеческое существо, которое не слышало бы его имени или хотя бы прозвища. Какое же наслаждение не чувствовать на себе тяжелых цепей репутации! Машинально Герцог прикрыл дверь.

– Разве я сказала, что хочу остаться здесь? – спросила Салли Смит.

– Лестница не совсем надежна.

– Она даже не скрипнула, когда я поднялась наверх.

– Должно быть, ветер помешал вам услышать скрип. Это самая коварная лестница в здешних краях. Наверное, вы не местная, раз не знаете о ней.

– Не местная, – подтвердила Салли.

– И поэтому мы преспокойно сидим наверху и слушаем музыку? – спросил Герцог. – Все же что заставило вас взобраться сюда?

Она замялась:

– Хотела прежде взглянуть на все, что там, в зале, происходит.

– Неплохая мысль! – прокомментировал он, всей душой желая и думать так же.

Он изо всех сил вглядывался в черты лица, белевшего перед ним. Тьма сводила с ума. Словно чьи-то черные руки отталкивали его от тайны, которую ему так хотелось открыть. И все же Герцог догадывался – девушка очень хорошенькая. Глаза как два больших омута. Когда она повернула голову, удалось разглядеть ее вздернутый носик, подбородок и щеки, будто высеченные из мрамора.

Облокотившись на перила, она смотрела на танцующую толпу. Герцог увидел пухлые губки, приоткрытые от возбуждения и любопытства. Впрочем, ему и самому страстно хотелось оказаться среди танцующих, двигаться в такт музыке. Он встал рядом с Салли, тоже глянул вниз. Пары кружились в вальсе. Все девушки в основном были в простых легких платьях, мужчины – в самых разных нарядах. Многие пришли сюда прямо с полей, разве что отмыв руки и лицо. Несколько ковбоев из покрытой кустарником долины у подножия гор гордо демонстрировали свои ссадины. Кто-то был в сапогах для верховой езды, правда начищенных до невероятного блеска, кто-то – в штанах, растрепавшихся на щиколотках, но все-таки большинство – при галстуках, в традиционных костюмах из лавки.

Герцог видел, что его новой знакомой все это очень интересно. Не странно ли? Конечно, танцы в Уорнер-Спрингс – большое событие, но не настолько, чтобы взволновать такую хорошенькую девушку, как она. Хорошенькие девушки давно ими пресытились. Судьба вообще балует их. С детства их окружают поклонники, их воля – закон. Они повелевают с помощью жестов и легких улыбок. Казнят сердитым взглядом и ранят смехом. Герцог мог сравнить хорошенькую девушку только с одной вещью на свете – прекрасным шестизарядным пистолетом, удобным, метко стреляющим, повинующимся опытной руке. Но он также был убежден – хорошенькая девушка более смертоносна, чем любое оружие.

Но, несмотря на трепет, который ему внушала женская красота, Джон Морроу постоянно оказывал внимание какой-нибудь милашке, особо не претендуя на ответные чувства. То, что его страшило, одновременно и притягивало больше всего. И хотя он постоянно опасался, что рано или поздно женщина оставит его в дураках, наслаждался каждым мгновением от всего сердца. Вот и сейчас в нем снова зародилась надежда. Раз уж каким-то чудом эта девушка его не знает, почему бы ему не спуститься с ней вниз? Почему бы не потанцевать с красавицей, которая – он не сомневался – затмит всех остальных? Потанцевать и сразу исчезнуть, пока она не узнала о нем пугающую правду. Неплохая месть! Это была бы звонкая пощечина всем врагам – а своими врагами в данный момент он считал всех присутствующих в зале. После этого единственного танца, после того, как он исчезнет, пусть говорят Салли все, что пожелают. Уж обязательно расскажут, что она танцевала с парией, с презренным изгоем!

– Потанцуем? – спросил Герцог.

– Я… Если вы хотите, – произнесла девушка с каким-то странным замиранием.

Он не мог понять, почему она так взволнована. Но ему некогда было это разгадывать. Достаточно того, что Салли позволила взять себя под руку и спустилась с ним по лестнице галереи! Как только они оказались в холле, заиграла музыка, поплыла плавная мелодия вальса. Салли вдруг резко сдернула плащ, кинула его на вешалку. Герцог ответил ей страстным взглядом. А то, что увидел на свету, превзошло самые яркие его мечты.

Она обладала красотой ирландского типа. Иссиня-черные, вьющиеся кольцами волосы и синие глаза, напоминающие насыщенный, темный цвет морской глубины. Девушка прекрасно держалась. С высоко поднятой головой, прямым взглядом и улыбкой, играющей возле губ, она, как решил Герцог, была похожа на мальчишку, ищущего приключений. И пусть черты ее лица оказались не такими идеальными, как представлялось на темной галерее, тем не менее они были невероятно изящны, симпатичны и гармоничны.

Салли наверняка провела большую часть жизни на природе. Это было видно сразу. Ее темный загар нельзя было назвать легким. Он больше походил на неотмываемую краску чистейшего оливкового цвета, которая за многие годы, проведенные на солнце, впиталась в ее щеки и руки. Коричневая кожа очень тонко подчеркивала синеву глаз и черноту волос.

Вот такой оказалась девушка, на которую с внезапным и острым интересом посмотрел Герцог. Все остальные женские лица, включая лицо Линды Мюррей и всех прочих знакомых ему красоток, сразу же превратились в мутное пятно. Теперь они для него ничего не значили! Смущало только одно. Салли была юной, очень юной. Не старше восемнадцати или девятнадцати лет. Его обязательно обвинят в совращении и обмане бедного ребенка, который не придумал ничего лучшего, как появиться в обществе с отверженным. Подумав так, Герцог рванул девушку к стене, где их скрыла темнота.

– Салли, я должен сказать тебе, кто я, – начал он. – Ты никогда не слышала о Герцоге, но меня знает вся округа. И всем известно, что я только что вернулся из тюрьмы. Люди отвернулись от меня. Девушки, с которыми я раньше танцевал, теперь не желают меня замечать. Салли, если ты пойдешь со мной танцевать, все уставятся на тебя и будут тебя жалеть.

– Не посмеют! – выкрикнула Салли. – Жалеть меня?! – Она шагнула вперед и высоко подняла голову. – Конечно, я буду с тобой танцевать!

– Даже не зная, за что я отбывал наказание?

– Мне все равно! Думаю, что для танца со мной ты достаточно хорош.

– Меня посадили за то, что я подстрелил одного парня…

– Он сам виноват, что не подстрелил тебя первым, – парировала насмешница над законом.

– Меня обвинили, будто я выстрелил в спину!

Салли еще выше подняла голову, и взгляд девушки обжег его.

– По-моему, они полные идиоты!

– Спасибо, – улыбнулся Герцог. – Думаю, самое время потанцевать. И… благослови тебя Бог, Салли!

Он повел ее в зал. Возле входа стояла новая группа парней, окутанная клубами табачного дыма. Они тут же забыли и про дым, и про сигареты, когда увидели Герцога с девушкой. В их глазах появилось неподдельное недоумение. Они не могли и слова сказать друг другу, пока пара не прошла мимо. Но за ее спиной тотчас же закипели пересуды, подобно бурлящей пене вокруг отплывающего корабля.

И вот они уже за дверью! Какой удар для добрых, законопослушных граждан Уилер-Сити и Черных Холмов! Какой удар для девушек, которые дали жестокий отпор возвратившемуся преступнику!

Они сразу же заметили Салли. Оглядели с головы до ног. Но им было безразлично, красива она или нет и во что одета. Они видели в ней лишь один недостаток – то, что она пришла с изгоем.

– Травят себе душу из-за тебя, – шепнул Герцог своей партнерше. – Им не по себе, потому что они побеждены.

Салли повернула голову. Окинула лица окружающих безразличным взглядом. Затем вновь посмотрела на Герцога.

– Какое мне до них дело? – спросила она, слегка негодуя. – Все, о чем я хочу сейчас думать, – это танец!

И в этот миг Герцогу вдруг показалось, что над ними зажегся ослепительный свет. Больше он не видел ничего, кроме ее лица. Момент оказался удачным, так как музыкант, оглушительно игравший на тромбоне, устал от чрезмерных усилий. Теперь он отдыхал, лишь изредка выплескивая волны звука. Барабанщик тоже почти засыпал; он явно пропустил несколько ударов по тарелкам и душераздирающую дробь по большому барабану, которыми обычно оживлял каждый танец. Даже корнетист не принуждал свою тубу визжать, как обычно. Впервые за весь вечер по-настоящему стали слышны пианино и скрипка. Вальс превратился в нечто большее, чем просто кружение под определенный ритм. Танец слился с ударами сердца.

Но в конце концов вихрь оборвался, музыка кончилась. Люди заспешили к стульям, расставленным вдоль стен. Салли и Герцог оказались довольно далеко от входной двери. Поэтому, когда середина зала опустела, они привлекли к себе еще больше внимания.

– А теперь уведи меня! – Голос девушки ошарашил Герцога как удар грома.

– Не сейчас! Мы только начали.

– Если не сделаешь этого, я буду вынуждена уйти сама.

– В таком случае… конечно… пойдем…

Они направились к выходу.

– Если ты будешь продолжать хмуриться, – проговорила она, смеясь, – они подумают, что мы поссорились. И мне кажется, это их порадует!

Пришлось кивнуть, улыбнуться. Салли оказалась надежным союзником, пусть и на короткое время.

– Они скрежетали зубами. Готовы были нас растерзать. И…

– Я не могу остаться, – прервала она его.

– Тебя кто-то ждет?

– Нет. Но если я останусь хоть ненадолго, кое-кто узнает…

– Что?

По ее лицу скользнула тень паники.

– Ничего!

Герцог был так огорчен, что не заметил, как они прошли зал, как он помог своей спутнице надеть плащ, как вышел с ней на улицу. Чего она боялась? О чем узнает этот «кое-кто»?

– Куда мне тебя отвезти? – спросил он, снова оказавшись во власти кусающего ветра.

– Никуда. Расстанемся прямо здесь. И отвернись, пока я не поверну за угол…

– Пока ты не скроешься из виду?

– Да.

– Но когда я опять тебя увижу, Салли?

– Никогда.

– Ты это серьезно?

– Вполне.

– Салли, мне надо тебя увидеть. Почему…

– У меня нет времени! – вдруг оборвала она.

– Но когда ты скроешься, я могу пойти за тобой?

– Догони, если получится.