Читать книгу: «Наемница»

Пролог

«Краткий обзор истории Элатеи»

Эта история произошла много веков назад, во времена существования древнего мира, про который нам известно очень мало.

Во времена, когда миру было три тысячи четыреста двадцать пять лет, но он все еще оставался юным и чистым.

Мало подлинных свидетельств того времени дошло до нас, но мы наверняка знаем то, что в то время жили люди, сильно повлиявшие на его судьбу и во многом изменившие ход истории.

Элатея тогда не была еще похожа на лоскутное одеяло. На ее материке, омываемом с четырех сторон океанами, мирно сосуществовали восемь государств.

Далория, Асент, Аурум, Роккам, Анимилия, Соллос – ими заправляли люди, наделенные божественной властью монархи.

Его Величество король Тирнау, глава далорской державы, самой крупной, сильной и развитой страны, обладающей огромной военной мощью, был, однако, ревностным сторонником мирного сосуществования государств, что противоречило действительности. Далория обладала рядом суверенов, подчиненных ей мелких несамостоятельных государств, одним из которых являлся Асент, обладавший немаловажной ролью в этой истории.

Роккам, которым правил император Дэйдэн I Хитрый, мало чем уступал Далории, но его неоспоримым преимуществом было удобное расположение и доступ к двум важнейшим торговым морским путям – в Анимилию и Соллос.

Отдельно стоит также упомянуть про утопическое королевство Аурум, которым испокон веков управляли женщины. Это государство никогда не воевало, оно являлось заповедным уголком Элатеи, в нем можно было встретить вымершие в других краях растения и животных. Аурум изобиловал цветами люциана, из которых получали тончайший шелк, а также другими редкими растениями. Кроме того, в горном пределе страны были залежи очень редких самоцветов и металлов, добыча которых никогда не велась. Это не очень устраивало гномов, и из века в век они пытались добиться разрешения вести на территории Аурума добычу авильоанса, из которого была сделана корона блистательной и милостивой королевы эльфов. Однако же царицы Аурума оставались непреклонны. Чего только не сулили им гномы! Несметные богатства, охрану границ, службу короне и многое другое. Ходили, однако, слухи, что гномы прорыли подземный ход, эти же просьбы являлись отвлекающим маневром, а на самом деле добыча авильоанса давным-давно тайно велась ими в неизведанных недрах аурумских гор.

Соллос и Анимилия – южные страны, обе первоочередной своей задачей считали торговлю: первая дарами моря, а вторая ученостью и умами людей. Анимилия всегда являлась образовательным центром мира, в ней находились десятки университетов и школ.

Но не только люди царили в Элатее, хоть и занимали большую ее часть, стеснив своих соседей на край света – Предельный Восток, куда никогда не отплывали корабли, ибо не было там ни царств, ни земли, ни жизни, одно лишь бескрайнее море.

Гномы ушли сами, забрав горные земли на юге Востока, укрылись глубоко под землей, абсолютно не заботясь о своих наземных территориях. Они не признавали границ, любой человек мог свободно ходить по их наземной территории, но не должен был соваться под землю, к ним. Все гномьи города находились в так или иначе известных горах: Хаар, Ругг, Нээлаг, Ганга, Ангорн…

Но вернемся к историческим фактам, отойдя от легенд и мифов.

До сих пор не удалось найти проходов, ведущих в подземные города и доказать точное существование как самой расы гномов, населявших некогда Элатею, так и выстроенных ими городов. Ученые склоняются к мнению, что эти ходы были завалены гномами, когда они предположительно массово бежали за море во время последней магической войны, вызванной Лэа ун Лайт.

Этот исторический персонаж заслуживает отдельного упоминания, но о нем чуть позже.

Несладко пришлось не только гномам: люди оттеснили еще одну расу, эльфов. Гордым и независимым Elde Taurre, как они называли себя, пришлось несладко. Эльфы покидали обжитые места и уходили далеко на восток. Они отступали медленно, нехотя, и с боем, сражаясь за каждый клочок плодотворной земли. Выбрав же себе границы, эльфы по всему периметру выставили лучников, которые выпускали только одну предупредительную стрелу. Человек, пересекавший ведомую только эльфам грань, тотчас падал со стрелой в шее. Люди же, которым посчастливилось посетить вновь выстроенные эльфьи города, взахлеб рассказывали об их роскоши. Кан Д’Иар, Иммаллиэн, Л’Амини, все эти города блистали от обилия мрамора и зелени. Жилища эльфов, являющиеся делом их рук, удивительно гармонично вписывались в природу и ландшафт.

Из всех эльфьих городов до нашего времени дошел только Кан Д’Иар, как полагают ученые, хотя с точностью установить происхождение развалин города не удалось. Известны только весьма приблизительные географические координаты эльфьей столицы, найденные в Университетской Библиотеке Анимилии. Эти краткие сведения натолкнули ученых на мысль, что существование трех народов все же являлось историческим фактом, что дает основание полагать и возможность существования легендарных исторических персонажей: Лэа ун Лайт, Джера вай Листаун, больше известного как Человек в Волчьей Маске, Кэррима Кэллисту Дианти Ригайн Фариха Тиррэц Лейхауна Элфин Даэлнор Зин Маэльзайна, Рэнди кир Каллэха, четырнадцати масэтров Логи Анджа и многих других личностей.

Стоит отметить и существование Логи Анджа, возвышавшейся на северо-западном острове. Лога Анджа не относила себя ни к одному народу. В нее могли плыть все, кто хотел доказать свое право там учиться.

Руины этой великой школы были обнаружены относительно недавно, когда сильное 10-бальное землетрясение на дне океана подняло на поверхность остров. Удалось с точностью установить исторические рамки существования школы воинского искусства. Продолжительность ее жизни составляет более трех тысяч лет, что невероятно само по себе. Школа зародилась одновременно с магией, но после падения великих магесс просуществовала еще две тысячи лет в ожидании их возвращения. Лишь после того, как магия была возвращена, школа рухнула, как и весь древний мир, во время новых магических войн. Печально, что никаких доказательств существования магии, как и первородных рас не дошло до нашего времени. В настоящее время на Безымянном острове ведутся археологические раскопки, в ходе которых была совершена исключительная находка: был обнаружен меч древней работы, прекрасно сохранившийся, и, предположительно, являющийся тем самым Карателем, принадлежавшим некогда Лэа ун Лайт.

Теперь мы подошли к легендарному историческому персонажу, положившему начало концу древнего мира. О Лэа ун Лайт известно немногое: и то немногое, что мы знаем, о древних государствах и людях, их населявших, мы изложим далее.

«Ректор Исторического Факультета

Университета Республики Анимилии

Имени Хьяла ун Лайт

Джейк Джоунсон.

6475 год от начала мира».

Глава I: Лэа ун Лайт

Догорал костер, истлевая последними тусклыми искрами. Пламя металось под порывами ветра, пытаясь отдать последние крохи тепла. Далеко на востоке вставала заря. Это было заметно по едва посветлевшим серым верхушкам Замиэйских гор.

Она лишь плотнее закуталась в новую, еще поскрипывающую при резких движениях, кожаную куртку, накинутую на плечи. Девушка поближе придвинулась к костру. При сером свете рассвета стало видно ее худое загорелое лицо с горящими каким-то болезненным блеском обсидиановыми глазами. Они светились в темноте, как у дикой лесной кошки, наводя жуть на всех, кто ее не знал. Правую бровь, искривленную переносицу и левую скулу пересекал узкий белый шрам. Черные волосы, отливавшие густым синим цветом, были спрятаны под мужской шляпой, слегка надвинутой на глаза, но некоторые пряди выбились на лбу и висках. Она сидела на охапке желтых листьев, поджав ноги в высоких зашнурованных ботинках. Руки в истертых кожаных наручах выдавали в ней хорошего воина. Ее внешность была отталкивающей, во многом из-за дикого, прищуренного и невероятно жесткого взгляда, рассекающего лицо шрама, резких хищных движений и сжатых в узкую полоску губ. Но вместе с тем было в ней и что-то неуловимо притягивающее. Были ли этому виной ее печальные в глубине, светящиеся, как звезды, глаза или тихая речь, а может, и уверенность, которую излучал ее вид, упрямо вздернутый подбородок или поблескивающая в темноте внушительная рукоять меча, – истинно нельзя было установить.

Но в этом бледном лице, обрамленном небрежно собранными волосами, была заключена особая сила и красота, стоящая выше, чем просто внешняя привлекательность.

Эту девушку звали Лэа ун Лайт. Она была наемницей, прошедшей школу Логи Анджа.

И сейчас она прижимала собранные травы к левому плечу и время от времени тихо ругалась, пытаясь остановить кровь.

Вокруг нее, в свете костра, лежало множество разных предметов: полувыдвинутый из ножен, оплетенных кожаным ремешком, стальной меч великолепной гномьей работы с красивой вязью на лезвии; потертый, видавший виды кремень, которым девушка долго и терпеливо разжигала сырой хворост костра; остро заточенный нож, которым она резала ржаной хлеб, купленный в деревне в двух кигексах отсюда к востоку; бутылка, с плескавшейся в ней прозрачной жидкостью; бережно свернутое письмо; костяная игла с вдетой крепкой ниткой и многочисленные пузырьки. При малейшем движении девушка морщилась, и шрам на ее лице начинал змеиться, как живое существо.

– Лэа? Ты здесь? – окликнул ее чей-то голос.

Лэа обернулась, непрестанно морщась от боли, сводившей плечо. В свет умирающего костра шагнул мужчина. Лицо его было скрыто капюшоном.

– Здесь, Хьял, – устало отозвалась девушка.

Она была рада, что это всего лишь ее брат, а не дружки тех бандитов, что она уложила минувшим вечером.

– Я был в деревне. Мне удалось раздобыть обезболивающее средство.

– Надеюсь, ты не сказал, что оно для меня, – проворчала Лэа, отнимая травы от раненого плеча.

Несколько прилипших листьев пришлось сковырнуть, и она зашипела.

Мужчина присел у костра и скинул капюшон на плечи. Лицо его было абсолютно идентично лицу Лэа, оно отличалось лишь отсутствием шрама. Одинаковые глаза, одинаковые надбровные дуги, худые лица, волосы.

Хьял протянул Лэа вытянутую склянку с густой жидкостью. Лэа отвинтила пробку и понюхала содержимое флакона.

– Пахнет ужасно, – скривилась она. – Ты уверен, что это поможет?

– Лекарства всегда пахнут ужасно, – парировал Хьял. – Давай помогу.

Он забрал у нее пузырек и принялся сосредоточенно обрабатывать рану, густо намазывая ее вонючей жижей.

– В деревне только о тебе и говорят. Не удивлюсь, если местные барды сложат о тебе балладу. В их захолустье даже обрюхаченная кузнецом дочка мельника становится сенсацией. Тем более, если она посватана башмачнику, – усмехнулся Хьял. – Знаешь, какими невероятными подробностями обросла твоя расправа с кучкой этих бандитов?

– Какими же? – Лэа сидела, закрыв глаза и сморщив нос.

– Говорят, ты пошла одна против десятерых. Некоторые уже сомневаются, была ли ты человеком. Уверен, через пару лет здесь будет ходить легенда про черноволосую бестию с глазами демона, вершащую праведный суд. – В голосе Хьяла улавливалась тонкая, но не злая, насмешка.

Лэа сморщилась.

– Паршивый был день. Мало того, что куртку порвала и пришлось покупать новую, так еще и этот толстяк зацепил меня. Мне уже осточертело здесь сидеть и прикладывать к различным местам настойки и травы, так что сейчас мы сворачиваем лагерь и отправляемся в путь. А на их легенды мне плевать.

Хьял покачал головой.

– Нет, Лэа. Ты не выдержишь и часа в седле. Ты мгновенно растрясешь больное плечо.

– Это не первая моя рана. Так что мы выезжаем, – хладнокровно повторила сестра. – И направимся в Виррокузию. Я хочу получить свое вознаграждение.

– Оно никуда не денется, – проворчал Хьял, прекрасно понимая, что спорить с ней бесполезно. – Залечила бы руку и ехала бы себе на здоровье.

– Не люблю ждать, – Лэа протянула Хьялу иглу. – Зашей. Сама рана затянется еще нескоро.

– Садись.

Лэа скинула куртку и закатала рукав рубашки еще выше, обнажив загорелую руку с глубокой сочащейся кровью раной.

– Боже, ну и запах… – сморщил нос Хьял. – Что они туда добавили… Готова?

Лэа кивнула, закусив губу. Ей не впервой приходилось зашивать собственное, расползающееся на куски, тело. На ней было около двадцати шрамов, большую часть из которых она зашивала сама. Лэа не любила зеркала, потому что ее отражение вызывало горькую усмешку, для посторонних казавшуюся жуткой из-за неровно змеящегося шрама. Лэа ун Лайт не страдала по поводу многочисленных шрамов. Об этом пусть горюют высокородные девицы, а она, Лэа ун Лайт, считает себя наемным воином. И пусть наемников презирают по всему свету, поливая мерзостью при каждом удобном случае, но их существование всегда было удобным для власть имущих. Рыцари существуют для праведных дел, которые не запятнают их честь. А перед наемником всегда можно потрясти пухлым кошельком и убрать того, кто тебе мешает.

– Так и… – Хьял окунул иглу и нить в ту же мазь, которой намазывал рану. – Ты нашла его?

Лэа поджала губы, не желая об этом говорить.

– Ну же, Лэа, я имею право знать. Она была и моей сестрой тоже, – иголка ловко сновала туда-сюда, стягивая края раны.

Она подняла на него яростные глаза.

– Тебя там не было. В тот день. И потом тоже, пока жрицы пытались собрать меня по кусочку.

Хьял умолк. В воздухе повисло напряжение.

– Лэа, я не пытаюсь лезть к тебе с вопросами. Я знаю, что ты думаешь обо мне, и скоро наши дороги снова разойдутся.

– Ты не можешь знать, что я о тебе думаю, – вырвалось у нее. – Я тебе никогда этого не говорила.

– Я хочу помочь тебе, правда, – он продолжал работать иглой.

– Хьял, не пытайся быть мне братом, – резко прервала она его. – Ты чужой мне человек. И наши дороги, действительно, скоро разойдутся.

– Пусть так, – упрямо продолжал Хьял. Он взял нож и отрезал нить. – Но я имею право знать, отомщена Таир или…

– Нет! – яростно воскликнула Лэа, вскакивая. – Его там не было! Тирнау обманул меня! Сделал грязную работу моими руками! – она задохнулась словами и быстро отвернулась, пряча глаза.

Верхушки Замиэйских гор из серых стали оранжевыми.

– Светает. – Ее речь была отрывистой. – Я еду в Виррокузию, с тобой или без тебя.

Она подняла с земли рюкзак и, присев на корточки, стала собирать свое нехитрое имущество. Последним спрятала перевязанное ленточкой письмо, врученное ей назначенным ирхантом. В этом письме было подтверждение того, что наемница Лэа ун Лайт прекрасно справилась со своей работой, устранив всех членов далорской шайки до единого.

Хьял ун Лайт, брат Лэа, встал. Все его вещи были собраны. Он затянул покрепче завязки рюкзака и прикрепил его к тюкам на крупе своей лошади.

Лэа легко запрыгнула на свою вороную кобылу Кариби, ни разу не покачнувшись в седле.

– Если не делать привалов, мы доскачем до Виррокузии за два дня.

– Ты собираешься ехать галопом?!

Лэа смерила брата презрительным взглядом.

– В Виррокузии мы разделимся. Ты, как и собирался, направишься в Анамилию за море.

– А ты?

– А я, как и всегда, буду заниматься наемничеством.

– Ты не устала от такой жизни?

– А ты? – насмешливо спросила она.

Хьял был ученым в Анимилии. Лэа знала, что у него там большой дом в два этажа, сад с яблонями и фонтаном, и служанка, которая подает ему прохладительные напитки в жару, чтобы лучше думалось. Она не могла представить себе такую жизнь – тихую, размеренную, полную комфорта и уюта. Сама она уже семь лет не спала ни на чем, мягче соломенного тюфяка – и это в лучшие дни. В худшие приходилось довольствоваться курткой и рукой, положенной под голову. И звездами – над трактом.

– Мы никогда больше не увидимся? – напрямик спросил он, глядя ей в глаза.

Такие же черные, как у нее самой, но печальные. Лэа ощутила легкий укол совести. За что она так с ним? Почему держит обиду?

– Я навещу тебя, как только отомщу, – смягчилась она. – А до этого, Хьял… я не смогу жить спокойно.

– Едем со мной! – горячо воскликнул брат. – Ты будешь жить со мной в Анимилии. Ты бросишь это дело…

– Хьял! – резко прервала его Лэа. – Не начинай опять. Мы говорили с тобой на эту тему множество раз… мне это нужно. – Взгляд ее затуманился. – Я никогда не смогу жить так, как ты. Я же ничего не умею, только махать мечом. В этом все мое искусство.

– Тебе нравится убивать людей, да? – помолчав, сказал Хьял. – Поэтому ты так злишься.

Лэа молчала. Ей действительно нравилось отнимать жизни у недостойных.

– Береги себя, – он нежно тронул ее руку. – Я надеюсь, мы увидимся скоро. Мой дом всегда будет открыт для тебя.

Глава II: Человек в волчьей маске

Лэа закончила протирать столы и утерла рукой пот со лба, сдув с него волосы. Окинула придирчивым взглядом таверну, оценивая наведенный порядок. От дубовых столешниц приятно пахло мокрым деревом, пол был усыпан свежей соломой, а на стенах Лэа развесила пучки ароматных трав – чабреца, ромашки и тимьяна. Утренние посетители будут довольны, думалось ей. Она еще раз обошла таверну, придирчиво оглядывая зал, когда входная дверь скрипнула и внутрь шагнул, пригнувшись, мужчина.

– Мы закрыты, ми-сэт, – учтиво произнесла Лэа. – Приходите утром.

Мужчина внимательно оглядел таверну и остановился взглядом на ней. Не понравился он Лэа сразу и накрепко. Она невольно отступила назад, за стойку, отгородившись от него прочным деревом по самую грудь. Под стойкой, на куче соломенных тюфяков, мирно посапывала Таир, ее младшая сестра.

Посетитель бросил на стойку золотую монету.

– Принеси мне пива.

Лэа колебалась. Таверна была уже закрыта, но, если Гирран узнает, что она выгнала посетителя, платившего золотом, он выгонит ее саму, а найти хорошую работу в Асенте было ой как не просто.

Склонившись в легком поклоне, Лэа забрала монету и ушла в погреб за пивом. Вернувшись через минуту с высокой, полной до краев, запотевшей глиняной кружкой, от которой сводило пальцы, она поставила ее на стол перед посетителем. Мужчина носил маску оскалившегося волка, скрывавшую верхнюю половину его лица. Нижняя половина открывала заросший щетиной твердый подбородок и жесткий изгиб не привыкших улыбаться губ.

– Посиди со мной.

Лэа и рада была отказать, но в чистой пустой таверне делать было нечего, а тупо таращиться на гостя из-за стойки было невежливо, поэтому она села напротив. Мужчина взял кружку в руку, затянутую в потертую кожаную перчатку без пальцев. Пальцы были жесткие и мозолистые, явно привыкшие к оружию. Лэа от души надеялась, что, допив пиво, посетитель уйдет.

– Ты что же тут, одна?

– Нет.

Под стойкой спала Таир, но Лэа не стала об этом говорить. Пусть думает, что в таверне есть еще люди – Гирран с семьей, плечистые охранники, давно ушедшие домой, другие служанки, да мало ли кто.

– А вижу тебя одну.

Лэа смолчала. Гость продолжал тянуть пиво.

– Выпей со мной, – он пододвинул глиняную кружку к ней.

– Я не пью, ми-сэт, – сдержанно, но вежливо, ответила Лэа.

– Жаль. Скучно пить одному.

Лэа снова промолчала. Время тянулось мучительно долго. Вот посетитель допил свое пиво, утер рукавом рот, шумно вздохнул, наклонился вперед и схватил ее за рукав, потянув на себя. Льняная рубашка затрещала, грозясь порваться, и Лэа невольно подалась вперед, но попыталась вырваться.

– Отпусти мою руку и отойди на шаг!

Человек в маске ухмыльнулся и лишь сильнее потянул ее руку на себя.

– Перестань, Лэа. Злость тебе не идет.

Откуда он знает ее имя? Она не видела его лица, но нижняя его часть не казалась знакомой. Может, они все же знакомы? И это просто злая шутка?

– Отпусти… – беспомощно попросила Лэа. – А иначе…

– Что? – человек в волчьей маске расхохотался. – У тебя же нет родителей. Ты сирота. Кто вступится за сиротку? Твой брат? Он уехал в Виррокузию с докладом этим утром. Он и знать не знает, что тут сейчас происходит.

– Я… что вам от меня надо? Я не сделала вам ничего дурного. Я просто помогаю в этой таверне. Отпустите меня, – без всякой надежды повторила девчонка.

Может это кто-то с разбойничьего квартала? Лэа молилась, чтобы Таир, спавшая на тюфяке под стойкой трактирщика, не проснулась.

– Да, ты не сделала мне ничего плохого, и даже наоборот, можешь принести мне массу удовольствия, Лэа ун Лайт. Иди поближе…

Он сжал ее запястье своей рукой и потянул к себе. Она упиралась изо всех сил, но в нем ее было больше. Сильные руки с переплетением мышц неумолимо держали ее. Он притянул ее к себе и обхватил за талию, силясь усадить на колено. Лэа отчаянно сопротивлялась, не желая уступать ему.

– Да сядь же ты! – рассердился он.

В этот момент его левая рука оказалась под лифом ее платья. Это прикосновение обожгло, как огонь, и Лэа взвилась с его колен, как кобра. Не думая, она быстро выхватила узкий короткий нож, спрятанный в рукаве, и вонзила его в руку человека в волчьей маске.

Человек ужасно закричал и от неожиданности отпустил девчонку. Рукав на его руке мгновенно набух пунцовой кровью.

– Лэа? – раздался детский голос, и из-за стойки, потирая глаза, вышла маленькая, лет пяти, розовощекая черноволосая девочка, с такими же, как у Лэа, чертами лица.

Лэа подхватила сестренку на руки и метнулась к выходу. У самого порога она споткнулась, чуть не упав, и ухватилась за косяк, чтобы сохранить равновесие.

– Ах, ты, маленькая сучка!

Человек в волчьей маске быстро, насколько позволяла раненая рука, схватил лук и заложил в него стрелу с зазубренным наконечником. Такие стрелы являлись запрещенными. Их можно было вытащить, только проткнув раненого насквозь.

Из руки человека в маске лилась кровь, обильно пропитывая рукав и густой струей стекая на пол. Рука человека дрогнула и стрела, подчинившись легкому дрожанию, изменила направление и вместо девушки угодила прямо в ребенка, прошив его насквозь.

– Таир! – крикнула Лэа, падая на колени. – Нет, нет, нет!

Глаза Таир широко распахнулись, из удивленно приоткрытого рта выплеснулась темная кровь.

– Нет, нет! – закричала Лэа, глядя, как маленькое тельце сестры оседает на пол, прямо в лужицу собственной крови.

Лэа крепко стиснула девочку в объятиях, с ужасом наблюдая, как гаснут ее изумленные от случившегося глаза.

– Нет, нет, Эаллон, пожалуйста, нет!..

Ее сознание отказывалось воспринять очевидный факт: девочка мертва. Стрела прошила ее насквозь, вонзившись под лопаткой и выйдя через легкое.

Человек выругался и пустил вторую стрелу, но пульсирующая в руке боль не давала как следует прицелиться, поэтому и вторая стрела пролетела мимо цели и угодила девчонке в лицо, разделив его на две половины, начиная бровью и заканчивая виском. Кровь мгновенно залила ей глаза. Еще не осознавая, что случилось, она прижала руки к лицу, залитому горячей липкой влагой. Пахло железом. На глаза упала рубиновая пелена.

Боль ворвалась в ее сознание огненными стрелами, резко и без предупреждения запущенными с катапульты. Сознание начало куда-то уплывать, и Лэа мягко осела на пол, рядом с сестрой.

…когда девчонка перестала шевелиться, он подошел и перевернул ее носком своего сапога. Лицо Лэа было похоже на разорванную кем-то пополам жуткую маску, пропитанную алой, еще бьющей фонтаном кровью. Стрела прошила переносицу насквозь, оставив на ее месте только лишь дробленую кость. Его проткнутая рука по сравнению с разорванным лицом девчонки была ничем.

Ну вот. А он возлагал на нее такие надежды… а вышло все совсем иначе.

Человек внимательно смотрел на Лэа, стараясь запечатлеть в своей памяти это лицо.

«Она запомнит меня, – подумал он. – Запомнит…».

– Нет!

Она наполовину выхватила меч из ножен, но успела окончательно проснуться.

– Это всего лишь сон, – сказала Лэа. И пообещала себе в миллионный раз: – Я найду тебя, Человек в Волчьей Маске. Найду. Я сдеру с твоего лица маску и разорву твое лицо в клочья так, как ты это сделал со мной. Я отомщу тебе за смерть сестры и сломанную жизнь. Я заставлю почувствовать тебя мою ненависть каждой клеточкой своего тела. Ты поймешь, что значит посвятить всю свою жизнь тому, чтобы исполнить священный ритуал мести.

Повторив как заклинание свою клятву, Лэа окончательно проснулась. Вокруг было темно. Ехать было еще рано, в такой темноте Кариби переломает себе ноги. Она подкинула хвороста в умерший было костер, и, положив голову на колени и наблюдая за воскрешением пламени, привычным неосознанным движением провела по шраму – от виска к брови и обратно.

Ее подло использовали. Король Тирнау сказал, он будет там. Он будет находиться в той таверне, что стала могилой далорских бандитов. Лэа в ярости сжала кулаки. Откуда он вообще знал о том, кого она ищет? Ничего. Нельзя спешить и выдавать себя. Может, ей лучше будет соврать? Сказать, что она узнала его и убила? Вдруг это он подкинул ей ложную информацию? Если это так, то он потеряет бдительность и успокоится. И тогда, тогда ее месть настигнет его, и он получит по заслугам! Она не знала про него абсолютно ничего, но она его помнила. Ох, как же хорошо она его помнила!.. Она помнила его колючие зеленые глаза; его темные, частично скрытые под маской волосы, его потертую кожаную куртку и высокие ботинки с пряжками; его черного дерева лук и колчан из змеиной кожи, полный стрел с зазубренными наконечниками. Она помнила звериный оскал его бронзовой маски, его кожаные мягкие перчатки. И, просыпаясь ночью в поту, она чувствовала каменную хватку его руки и слышала его издевательский тяжелый голос.

Лэа ун Лайт считала только Человека в Волчьей Маске виновным в том, что стала наемницей. Если бы в ту беззвездную ночь, когда она осталась ночевать в таверне, боясь в темноте идти домой, он не зашел, скрипнув почерневшей дверью в железной оковке, если бы он не обвел тяжелым взглядом полупустую таверну, если бы он не заплатил золотом, если бы…

Она помнила и улыбающееся круглое личико своей любимой маленькой сестренки, ее звонкий смех, ее черные волосы… но вместе с тем она помнила приоткрытый рот Таир, из которого лилась кровь, ее слипшиеся и отливающие багрянцем в свете масляных ламп волосы, быстро натекшую красную лужу и зазубренный наконечник стрелы, торчащий из ее легкого…

Хватит!!!

Она сказала себе, что забудет тот вечер, тот свинцовый, плещущийся сталью взгляд, в котором она увязла, как в паутине.

Злость и боль, которые она напрасно выжигала в себе много лет, вернулись. Ей никто не помог. Жрицы передавали ей рассказы. Ее нашли только утром. Гирран не знал, что с ней делать дальше. Девчонка выглядела так, будто вот-вот помрет. А если и выживет – куда с таким лицом? Замуж никто не возьмет. Торговать собой в бедняцких кварталах? На счастье, мимо проезжал купеческий караван. Они предложили взять с собой Лэа и отдать жрицам храма Эаллон. Гирран согласился без колебаний.

Она не помнила тех дней, когда балансировала на хрупкой границе жизни, пока ее лечили травами и чарами жрицы Храма Эаллон. Очнувшись, она попросила зеркало. Все лицо болело и пульсировало. Но именно тогда, впервые глянув на бледное лицо, рассеченное красным, едва схватившимся рубцом, на искривленную переносицу, которую жрицы долго и старательно собирали по крупинке, Лэа решила мстить. Конечно же, слепая ярость не была ей помощницей. Жрицы едва успели срастить края ее раны, как Лэа собралась в путь. Она прекрасно осознавала в свои четырнадцать, что на месть уйдут многие годы, что нельзя бросаться в погоню имея за плечами лишь ярость. Лэа никогда раньше не держала в руках оружия и не умела сражаться. Но она знала, где этому ее смогут научить. Ее оружие будет честным – это меч. Она найдет себе лучший, рожденный в подземных горных кузнях гномов меч, выкованный в недрах горы Хаар и закаленный в подземном источнике. Меч, рассекающий перышко в воздухе и способный разрезать веревки, опутывающие человека, не задев его даже кончиком острия. Она знала, что такие есть. Такие мечи гномы не продавали. Такие мечи они хранили в своих подземных городах. Но она сможет раздобыть такой. Она отправится в Хаар и докажет свое право владеть таким мечом… но это будет нескоро. Пока ее цель – научиться владеть мечом так, чтобы от одного ее вида его бросило в жар и холод. Ей надо найти учителя. Жрицы не стали удерживать ее, понимая, что Лэа одержима местью. Она собиралась в лучшую школу воинского мастерства во всей Элатее – В Логу Анджа, крепость, возвышавшуюся на северо-западе Холодного Моря, на Безымянном острове.

Она отправилась в ближайший портовый город, чтобы отплыть на первом корабле.

В Логе Анджа было четырнадцать масэтров и сотня учеников, среди которых девчонкой была она одна. Из ста учеников едва ли единицы в десятилетия получали заветную татуировку в виде скрещенных клинков, перевитых драконьим языком. Эта татуировка означала воина сильного духом, сумевшего пройти школу Логи Анджа, показав себя достойным и не сломавшись. Такие воины были самыми сильными и искусными бойцами Элатеи.

Она одна пришла сюда, одержимая жаждой мести.

Она одна тренировалась дни и ночи напролет до полного изнеможения.

Она одна перешла с деревянного меча на стальной через месяц обучения.

Но когда она через год обучения вызвалась участвовать на турнире и победила учеников, отдавших Логе Анджа по пять лет жизни, тогда на нее обратил свой взор лучший из масэтров Логи Анджа – масэтр Кэнд, проведший всю свою жизнь в Логе Анджа и посвятивший ее выучке воинов. Масэтр Кэнд научил ее главному: терпению и хладнокровию.

– Встань! – его холодный голос вернул ее на землю. – Ты должна подавить свою ярость. Ты никогда не будешь хорошим воином, если будешь так реагировать на каждое брошенное вскользь слово. Я усложню задачу. Сюда.

Она легко вспрыгнула на деревянный столбик, высотой около тридцати сантимов .

– Но я могу стоять только на одной ноге, не говоря уже о том, чтобы сражаться!

– Ты думаешь, тебе в жизни будут встречаться только честные враги, бросающие к твоим ногам перчатку, и ждущие, пока ты не поднимешь выпавший из рук клинок? Нет. Они отсекут тебе пальцы и голову при малейшей попытке нагнуться, и столкнут тебя в пропасть, на краю которой ты будешь сражаться. Представь себя связанной по ногам. Храни равновесие и сражайся со мной.

Масэтр Кэнд тихо вынул рассмеявшуюся серебристым звоном сталь.

Лэа вытащила из ножен клинок и напрягла шестое чувство. Он обходил ее полукругом. Она уловила вибрацию разрезаемого мечом воздуха и инстинктивно почувствовала, что он нападет справа.

«Он готовится к хайсу. Из хайса можно выйти только при помощи терции, ведь он обходит меня справа, значит, от моего ответного удара можно уклониться только влево, – быстро промелькнули в голове мысли».

Она мгновенно выхватила клинок, быстро поднырнула под его руку, рубанула мечом резко и вверх, уходя от возможного ответного удара. Ответный хайс – и он выронил клинок, так и не успев завершить терцию.