Читать книгу: «Поросенок с лисьим хвостом»
ПРЕДИСЛОВИЕ
Писать и не заканчивать, вот мой тренд уходящего года. Удивительное время. Безнадежное отчаяние, бессилие и в то же время готовность и ожидание. Вот-вот… В уходящем мире, тающем на наших глазах не может быть создано ничего, кроме обрывков и зарисовок. И самое ценное слово сейчас – несказанное. Мир по-разному принимает свой уход. Злится, радуется, оплакивает, закрывается, убегает в прошлое или будущее. Проживает и провожает. Оставляет. Готовится закончить, чтобы начать.
В ту осень я занырнул глубоко. По-другому было просто невозможно переживать апокалипсис такой мощности. По силе он сравним, наверное… хера там, не с чем сравнивать. Тебе нужно в ускоренном ритме пережить и превратить в чистый опыт, без эмоциональных примесей мир, в котором ты жил. Который как раз сейчас агонизирует. Ну, то есть агонизирует он уже давно, но в масштабах вселенной, это навскидку, и часа не прошло. Немного бодрит, что ты такое уже делал. С собой. Проживал и превращал. И знаешь, как оно делается. Чисто технически. Но этого мало. Нужны ощущения, воодушевление, например, подошло бы. А у тебя мрачно все. Ты перед миром, как тот чувак перед стейком-гигантом в ресторане. Или ты сожрешь его, или он тебя. Поэтому, я и занырнул. Чтобы стать снова пустотой. Умереть и возродиться. Процесс неимоверно нудный и отвратный. Я еще торможу его. С недавних пор осознанно. Сам себя наебываю, пытаюсь оставить, спрятать то, что определяло меня. Это часть процесса, и в нем их еще до хрена. Я один. Не одинок, а именно один. Ничтожен и велик, песчинка и пустыня, капля и океан.
Тут-то он и появился. Их бог.
***
Их бог приходит ко мне каждый день. Я вижу его во взгляде кассирши из супермаркета, в суетливых движениях консьержки, в нетвердой поступи возвращающегося с работы главы семейства. Их бог выпячивает надутые губы на фото, морщит мозг в сети, несет чушь с экрана телевизора. Бойся, говорит он, ты никто. От тебя ничего не зависит. Раньше мне хотелось ему доказать. Что это не так. Я ругался с ним до хрипоты, до нервного срыва, бился о его бетонную мертвую плоть, бултыхался в луже, которую он гордо звал рекой жизни. А потом решил, какого xуя? Тогда то он и воспринял меня всерьез. Никому не нравится, когда за ним наблюдают. Изучают с холодным интересом. Нельзя быть свободным от общества? Не смешите. Можно все. И это очень просто. Настолько просто, что пиздeц как сложно. Практически неподъемная задача. Верить в себя. Беззаветно. Но как показывает практика, беззаветно индивид верит во что угодно, только не в себя.
***
Их бог любит кровь. Кайфует от страданий. Я боец, гордо корчится кусок мяса на прилавке. Бог пробует его на зуб и тянет капризно: жестковаааато.
Знай свое место. Принимай безропотно. Не смей помыслить о другом. Не месте. Восприятии. С восприятием самая жопа. Сотни мух вокруг убеждают, будто говно вкусно. Соблазняют. Угрожают. Берут на слабо. Говорят, ты просто не был достаточно голоден, но мы это исправим.
***
Их бог приходит каждый день. Служи, говорит. Прими меня. Или ты не боишься того, что мы можем сделать с тобой? Ты никто. Смирись. Наxуй иди, отвечаю я ему. Он садится, закидывает ногу на ногу. Ты можешь стать кем-то, предлагает он. Но лишь под моим взглядом. Впусти меня. Внутри меня вселенная, отвечаю. Вселенная бесконечна, ластится он. В ней есть место всем. Я показываю ему дверь. Открой, просит он. Ахахах…
***
Их бог утверждает, будто я не знаю, чего хочу. Что ж… Зато я знаю, чего не хочу. И кстати прямо сейчас я хочу чипсы.
***
Их бог приходит ко мне, улыбаясь. С его клыков капает свежая кровь. Он говорит, есть лишь два варианта. Садист и терпила. И хватит болтаться между, выбирай. Жизнь такова, не тебе ее менять. Я выбираю прощать. Себя. За то, что во мне садист и терпила. И много кто между. И прощая себя, я владею собой. Потому что все они я. Включая их бога с окровавленными клыками.
***
Их бог приходит каждое утро. В рассветной ленивой дымке, когда еще не проснулся, но уже не спишь. От него разит старой смертью. Как ты смеешь определять себя? Он визжит, ему страшно. Его страх осязаемый, его можно потрогать, скатать в шарик и запустить ему в лоб, девять грамм страха всего, а какая мощь.
***
Их бог приходит ко мне. Я беру его за руку, и мы танцуем на конце времен, приветствуя новое начало.
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ, СМЕРТЬ И КОТИКИ
– Ну и где твой колдун?
– В доме, где еще. Он же колдун. Они по ночам только выходят. Двое мальчишек лет десяти-одиннадцати вглядывались в темное окно старого дома, силясь рассмотреть, что там внутри, и громким шепотом переругивались.
– Да ладно врать!
– Чтоб я сдох! Дед рассказывал, он маленький был, а колдун уже тут жил. Старый, седой, косматый. И коты у него. Целая стая. Говорят, он душу продал. Бессмертным стал.
– Хорош заливать! Зачем ему тут торчать в деревне, если он бессмертный?
– Откуда я знаю?
– Ха! Значит, дурак твой колдун. Мог бы супергероем стать. Или просто делать что хочет. Вообще все. Никакой тебе школы, на завтрак мороженое, на обед торт, вот это жизнь…
– Сладкое вредно для здоровья. Как, впрочем, и подглядывать, – раздался у них за спиной насмешливый голос.
Мальчишки испуганно вздрогнули и обернулись. Перед ними стояла высокая, завернутая в длинный плащ, фигура. Голову ее покрывал капюшон, лица было не разглядеть. В стремительно надвигающихся сумерках она выглядела мрачно и зловеще.
– Бу! – сказала фигура, откидывая с лица капюшон. Пронзительно визжа, словно ужаленные в мягкое место поросята, мальчишки бросились прочь.
***
Петр Сергеевич, невзирая на упорные слухи, ходящие вокруг него, колдуном не был и души своей никому не продавал. Что же насчет бессмертия…
Совсем недавно, а может, вечность назад, он жил обычной жизнью. Были в ней радости и горести, любовь и боль, потери и разочарования, надежда и вдохновение, словом, то же, что и у всех. Потом Петр Сергеевич состарился, заболел, и к нему пришла Смерть. Она протянула костлявую руку, приглашая следовать за собой.
– Не могу, – сказал Петр Сергеевич. – Дай мне еще пару лет. У меня есть кот. Он старый, и он без меня пропадет.
Кот у него действительно был. Породистый, лысый, совершенно не приспособленный к жизни вне теплого дома и человеческой заботы. Он сидел в ногах умирающего и смотрел на Смерть, как на говно. То ли Смерти стало под взглядом кота не уютно, то ли еще по какой причине, но она дала Петру Сергеевичу отсрочку. Время пролетело быстро. Лысый кот покинул Петра Сергеевича, уйдя туда, где, может и нет человеческой заботы, но уж точно есть теплый дом.
Смерть снова пришла к Петру Сергеевичу, но вместо того, чтобы забрать его, пошарила в складках плаща и вытащила оттуда мирно спящего котенка. Крошечного, с ладонь величиной.
– Совершенно не представляю, что с ним делать, – пожаловалась Смерть. – Он сидел на дороге и смотрел на меня, как на говно. Такой маленький, а уже умеет. Надо же… Мне стало неуютно.
– Я думал, тебе все равно, – вяло съязвил со смертного одра Петр Сергеевич.
– Обычно да, но сейчас почему-то нет.
– Ладно, – сказал Петр Сергеевич и продолжил жить дальше.
Так и живет до сих пор. Потому что котов на свете много, им нужны забота и дом, а что до взгляда… Они на всех так смотрят.
***
Высокая фигура поправила капюшон и постучала в дверь старого дома.
– Опять? – Петр Сергеевич принял из костлявых рук очередного мирно спящего котика.
– Ничего не могу поделать, – пожала плечами Смерть, – Как у них так получается? Мне становится неуютно…
– Странно это все, – покачал головой Петр Сергеевич. – Такого ведь не должно быть.
– Раньше да, а теперь почему-то нет, – подмигнула Смерть, и после недолгого раздумья спросила. – У тебя случайно не найдется торта на обед.
НЕМНОГО О СЕМЕЙНОЙ ЖИЗНИ
Анна Петровна посмотрела на часы, отложила книгу «Занимательная демонология», поправила уложенные в идеальный пучок волосы и, потянув носом воздух, удовлетворенно хмыкнула. В стремительно приближающемся полнолунии запах подгоревшего рагу был весьма кстати. Ее чуткое ухо уловило раздраженный стон замочной скважины, в которую нетвердой рукой впихнули ключ. Анна Петровна нахмурила брови, поджала пухлые губы и, уперев руки в бока, принялась сверлить дверь недовольным взглядом. На пороге, пошатываясь, возник Сергей Кузьмич. Не разуваясь, он прошествовал на кухню, снял крышку с кастрюли, сунул туда нос, брезгливо сморщился и изрек:
– Никудышная из тебя хозяйка. Все книжечки свои читаешь, а о муже позаботиться недосуг.
– Алкаш, – отрезала Анна Петровна.
– Вот и поговорили, – икнул Сергей Кузьмич. – Сегодня я ночую у Аристарха.
– Скатертью дорога, -пропела Анна Петровна.
– Стерва, – отмахнулся, уходя Сергей Кузьмич.
Дождавшись, когда на лестнице стихнут нетвердые супружеские шаги, Анна Петровна разоблачилась донага, выдернула из пучка шпильки, с наслаждением тряхнула головой, отчего смоляные волосы ее взметнулись, подобно крыльям хищной птицы, достала из кладовой веник, оседлала его и вылетела в стремительно опускающуюся на город ночь.
***
Сергей Кузьмич ни к какому Аристарху ночевать не пошел. Вместо этого он вышел из подъезда, воровато озираясь, прошел пару кварталов, завернул в подворотню, где в мгновение ока перекинулся в крупного черного, с проседью волка и потрусил в расположенную неподалеку лесопарковую зону.
***
– Ну наконец-то! – хищно улыбнулась ведьма. – Ко мне, пёсик!
Оборотень глухо заворчал и бросился на нее. Лесопарковую зону сотряс демонический хохот. Содрогнулись в гнездах яйца и сидящие на них птицы, застонала, приминаясь, трава, деревья опустили стыдливые кроны, беспокойно заворочался на узком ложе, мучимый сладострастными снами, мифический Аристарх, и лишь полная луна с одобрительной усмешкой взирала на любовные игры двух столь непохожих друг на друга существ.
***
– Я вчера был груб, – протянул Анне Петровне книгу Сергей Кузьмич.
– «Как отличить ужа от ежа и другие полезные навыки», – прочитала Анна Петровна, и растрогавшись, погладила мужа по голове. – Спасибо, милый. А у меня как раз оладушки испеклись. Твои любимые. С земляничным вареньем.
– С удовольствием, – облизнулся Сергей Кузьмич, устремляясь на кухню.
Он не заметил выбившегося из строгого пучка шаловливого локона, а она не обратила внимания на хищный огонек в его глазах. Хотя, вполне возможно они просто делали вид. Так ведь интересней.
ПОСЛЕЖИЗНЬ ИВАНА ПЕТРОВИЧА
Жил да был Иван Петрович. Однажды он лег спать, а когда проснулся, обнаружил себя лежащим на огромной сковородке. Вокруг шипел океан раскаленного масла, и красномордый скучающий бес в засаленном поварском колпаке вяло тыкал Ивана Петровича вилами в филейную часть.
– Где я? – спросил Иван Петрович.
– Перевернись на другой бок, – посоветовал бес. – Иначе подгоришь.
– Это ад, – догадался Иван Петрович.– Я умер.
– Молодец, – похвалил бес.-Теперь самое время для обзорной экскурсии.
– А надо? – засомневался Иван Петрович.
На сковороде ему было уютно и приятно. Совсем как в джакузи.
– Это твой ад, детка! – бес протянул когтистую морщинистую лапу.
Иван Петрович не без брезгливости ухватился за нее и вывалился через сковородный край на вполне предсказуемый, усеянный кровавыми и не очень останками пол. Он поднялся на ноги и огляделся. Вокруг, куда хватало глаз, расстилалась пылающая земля.
– Кошмар какой-то…, – поёжился Иван Петрович.
– Позволю не согласиться, – откликнулся бес.– Довольно стандартный вариант. Как, впрочем, и это.
Перед Иваном Петровичем возникла дверь. Отверстие в ее центре настойчиво приглашало приникнуть… Он не стал сопротивляться.
– Райские врата через дорогу, – тронул Ивана Петровича за плечо бес.-Осталось уладить формальности.
– Конечно, -Иван Петрович с трудом заставил себя оторваться от созерцания изощренных пыток, которым подвергались те, кто по его прижизненному мнению их заслужил сполна.
– Подпиши, – бес извлек из уха рулон бумаги, напоминающий туалетную.
– Что это? – поинтересовался Иван Петрович.
– Акт сдачи-приемки. Тебя же все устраивает?
– Не знаю, – смутился Иван Петрович.-А должно?
– О, муки! – закатил глаза бес. – Да что ж такое?! Я сказал, это ТВОЙ ад. И рай тоже ТВОЙ. Ты к этому всю жизнь готовился, если верить документу.
– Я не очень понимаю, – залепетал Иван Петрович.-Каждый человек в течение жизни стремится в лучший мир, а тут…
– Нормально всё, – перебил его бес. – Плохие мучаются, хорошие наслаждаются. Кстати, с твоего последнего начальника прямо сейчас сдирают кожу. Живьем. Если не поторопишься, пропустишь все самое интересное. Придется потом ждать, пока регенерирует.
– С Василия Кузьмича! – ужаснулся Иван Петрович.– Так он что… тоже…?
– Пока нет, – ответил бес. – Но ты же хотел, умерев, созерцать его адские муки.
– Погодите…, – осенило Ивана Петровича внезапной догадкой.– Если Василий Кузьмич тут мучается, значит и теща моя, и дворник Бахмет, и та противная тетка из продуктового тоже? И депутаты коррупционные, и парочка президентов недружественных стран? А еще певец этот с гнусявым голосом, микрофон ему в жо…
Послышался протяжный, полный страдания стон.
– Ага, – кивнул бес.
– Круто! – обрадовался Иван Петрович. -Значит, то, что мы представляем себе при жизни, сбывается потом?
– Так точно! – шутливо козырнул бес.
– И они тут все вроде как не настоящие, и для моего удовольствия?
– Вроде того.
– А я тот, который всем рулит, получается?
– Да-да-да. Который молодец и в послежизни хорошо устроился, – нетерпеливо щелкнул хвостом бес. -Слушай, у тебя впереди вечность, а у меня график. Давай закончим побыстрее?
– Понимаю, – снисходительно усмехнулся Иван Петрович. – У меня послежизнь. А у тебя пока всего лишь жизнь. Надо крутиться.
Бес проворчал что-то, но Иван Петрович не расслышал. Им вдруг овладело беспокойство.
– А у них? – спросил он. – У них тоже сбудется? К примеру, ненавидимый мной политик С. Вряд ли в послежизни он мечтает оказаться в моем персональном аду, посаженным на кол.
– Конечно, – ответил бес. – У всех сбывается. На то она и послежизнь.
– Неправильно это, – покачал головой Иван Петрович. -Где воздаяние? Судилище страшное? Нужен кто-то объективный.
– Где ж его взять, – равнодушно пожал плечами бес.
– Ладно…, – решил Иван Петрович, – позже разберусь.
Он поставил подпись, и бес исчез.
***
Иван Петрович еще немного понаслаждался страданиями недругов, потом перешел дорогу и постучал в райские врата. Там было много хороших людей. Действительно хороших, ведь таковыми их при жизни своей считал Иван Петрович. У каждого была арфа, облако и крылья. Они улыбались мудрыми улыбками.
***
Что –то прошло… Наверное, время…
– Так нам и надо – стонали в аду Ивана Петровича приговоренные, – так нам и надо.
– Так нам и надо, – пели в раю Ивана Петровича, терзая арфу, – так нам и надо.
– Скучно, – капризничал Иван Петрович. – Все такие предсказуемые.
– Когда попадаешь туда, где воздаешь, будь готов на это смотреть вечно, – шкварчала под маслом сковорода.
ДОМ, КОТОРЫЙ
– Так-так… – бормотал Сергей Борисович, спускаясь в темный подвал. – Посмотрим, какой ты…
Он нащупал на стене выключатель, щелкнул и на мгновение ослеп от вспыхнувшей под потолком лампочки.
– Играем, значит, – Сергей Борисович достал из кармана темные очки, водрузил их на нос и огляделся.
Пусто. Сергей Борисович открыл небольшой черный чемоданчик, извлек оттуда изящный молоточек с серебряной ручкой, немного помедлил, взвешивая его на ладони, потом резко размахнулся и ударил в стену. Воздух в подвале застонал, разливая запах земляники и грозовой тучи, на месте удара образовалась дверь, которую Сергей Борисович небрежно пнул ногой. -Вот и хорошо, – улыбнулся он.
– А теперь выходи, только медленно и без глупостей.
– Без глупостей скучно, – ответили ему.
– Тогда я иду сам, – поигрывая молотком, еще шире улыбнулся Сергей Борисович. – Ничего личного, просто бизнес.
***
Сергея Борисовича приглашали в дом раньше кота и дизайнера. Услуги его стоили дорого, люди, пользующиеся ими, могли бы свободно выстроить в любом городе пару микрорайонов. Слова «мой дом-моя крепость» не были для Сергея Борисовича удачным рекламным ходом. Они гарантировали его клиентам полную и абсолютную безопасность, как зародышу в материнском чреве. Сергей Борисович был управдомом. Потомственным, в десятом поколении. Этаким Карабасом Барабасом, без кнута и бороды, зато с молотком и бензопилой.
Дома хитрые. Они пытаются обмануть, притворяются послушными, покорными и делают вид, что служат и защищают своего владельца. На самом деле они просто хотят витать крышей в облаках. Не можешь подчинить, разрушь до основания. Так говорил Сергею Борисовичу дед. Последним его делом был целый город. Больше никто деда не видел, как, впрочем, и города.
***
– Знаешь, о чем мечтают дома? – услышал Сергей Борисович, уворачиваясь от летящего с потолка куска штукатурки. Упав на пол, кусок разбился на мелкие части и сложился в слово «пшлнх».
– Молодняк, – презрительно фыркнул Сергей Борисович, – не таких приручали. И, кстати, дома не мечтают. Слишком вы для этого примитивны.
– Слышал историю про исчезнувший город?
– Еще бы. Мой дед пожертвовал жизнью, сравняв его с землей.
– У меня другая информация.
– Мне некогда тратить время на домовые байки, – сказал Сергей Борисович. – Давай, покажись уже, будем тебя дрессировать.
– Даже и не знаю… – дом явно издевался. – Кого тебе будет приятней видеть? Блондинку с сиськами, юношу с взором горящим, кошечку, быть может?
– Мне достать бензопилу? – теряя терпение, спросил Сергей Борисович.
– Ух, как страшно! – веселился дом. – Знаешь, пожалуй, я доставлю тебе удовольствие.
За годы работы Сергей Борисович навидался всякого. Привидений, барабашек, зыбучих лестниц, шкафов с целым семейством скелетов, кусачих половиков, ядовитых обоев. Но ни разу ни у одного дома не хватало наглости посягнуть на святое. Показаться Сергею Борисовичу в облике легендарного деда.
– Ах, ты, сволочь! -покачал головой Сергей Борисович, расчехляя бензопилу.
– Повежливей, юноша, – строго сказал дед. – И аккуратней с инструментом, вдруг отпилишь себе что-нибудь важное.
– Сожгу гада, – сквозь зубы пообещал Сергей Борисович.
– И не узнаешь, что со мной произошло.
– Ты не мой дед, – твердо сказал Сергей Борисович. – Он бы никогда….
– Не стал домом? Его сущностью? – ухмыльнулся дед.– А ты когда-нибудь задавался вопросом, зачем?
– Что зачем?
– Зачем мы их дрессируем.
– Не мы. Я, – поправил Сергей Борисович.
– Ты всегда был слишком прямолинейным, – вздохнул дед, – где твоя гибкость, мальчик? Откуда уверенность, что ты все знаешь? Вспомни свое первое дело. Комнату той девочки.
– Ей угрожала опасность. Родители хотели защитить ее.
– От кого? От мира? От жизни? От нее самой? – недобро прищурился дед.– Ни хрена подобного. Наши работодатели всегда хотели лишь полного контроля над всем, что их окружает. После дрессировки дом становится не крепостью, он становится тюрьмой и медленно убивает тех, кто в нем живет. У той девочки, изолированной от мира любящими родителями, был только один друг, сущность дома, безобидный тараканообразный барабашка. Он показывал ей театр теней, растил цветы из стен и помогал удрать через окно, чтобы побегать по лужам. А потом пришли мы и превратили его в раба. Девочка умерла через месяц.
– Чушь! – торжествующе расхохотался в лицо деду Сергей Борисович. -Эта, как ты говоришь, умершая девочка, на данный момент вполне успешная женщина. Моя жена. Между прочим, у нее четыре квартиры, три дома, пара планет, названных ее именем и целый полюс в собственности.
– Вот я и говорю, умерла. Южный или северный?
– Что?
– Полюс.
– Какая разница, – Сергей Борисович привел бензопилу в положение готовности. – Так что там про исчезнувший город? Напоследок, а?
– Там нет нужды закрывать двери, – нараспев сказал дед. – Деревья растут на крыше, путаясь кронами в облаках, морозная хладь погребов, солнце в оконных проемах, ступенчатый скрип… Когда будешь готов, придешь и станешь жить.
***
Сергей Борисович разрушил и сжег дом заказчика до основания. Извинился, возместил ущерб, долго тряс благодарную руку, а потом поехал домой.
***
– Не боюсь темноты. На стенах растут цветы. Половицы скрипят. Начинается дождь. Исчезнувший город? Не поймешь… Полюс северный, полюс южный, ненужный, ненужный, – бормотала во сне жена.
Сергей Борисович смотрел сквозь зарешеченное окно на планеты имени собственной жены и пытался не думать о деревьях, растущих прямо из крыши.
