Читать книгу: «Ключ в двери», страница 4

Я пожимаю плечами:

– Ну, такой, знаешь, затейник, резонер… он там вроде как украшение… подчиненные его, конечно, обожают… но не ставят ни в грош… понимают, что пока он у руля – для них будет лафа безграничная… в общем, надо его менять, конечно… поганой метлой… я так считаю, во всяком случае…

– Ага, ага… Уже становится интересно… А он ничей там случаем не племянничек?.. Такие очень часто оказываются…

– …да вроде нет. Я тоже сперва подумал… и постарался навести справки… осторожненько так… нет, вроде ничего, никаких намеков не просматривается…

– Во-во! – Аденоид энергично кивает, – тут, знаешь, важно чтобы аккуратно все… не напортачить… в таком деле… нет ничего хуже, чем с кадровыми рекомендациями нечаянно наступить на залупу… тому, кто дает нам заказ, как назло… руке кормящей…

– Я все понимаю, Костя…

– Да я понимаю, что ты понимаешь… Ха-ха-ха…

Пожимаю плечами.

– Нет, ну а как ты хочешь… я что?.. мое дело маленькое – написать отчет… как все есть на самом деле… а уж разная там политика… это – прости… это по твоей части…

– Да, да, не переживай (Аденоид слегка наморщил лоб). Нет проблем.

Он на миг задумался о чем-то, затем резко рывком вернул себя в разговор.

– Ну хорошо, хорошо… рассказывай дальше… так удалось тебе уже что-нибудь замутить… в этом самом… проектном отделе?

Я беру в руки свой рабочий блокнот, перелистываю несколько страниц и, найдя то, что искал, разглаживаю бумажный лист ребром ладони.

– Если честно…

Делаю глубокий вдох, но тут откуда ни возьмись появляется Леночка с подносом о две чашки и сахарницей. Какое-то время уходит на обретение всем этим добром подобающего места на журнальном столике (я попутно едва не замарал свои бумаги), затем Аденоид долго и старательно размешивает в своей чашке кубик рафинада, закончив – отодвигает чай в сторону, так его и не пригубив, и лишь после этого подымает вновь на меня глаза.

– Извини, нас прервали…

– Так вот, – я киваю головой, – значит, проектный отдел… ну такой – проектный и проектный… как всегда… люди, заточенные на героическое пожаротушение любой ценой… понятно, что полный хаос и всем это нравится…

– Сколько там?..

– Восемь. Восемь руководителей проектов. Включая этого самого Якова.

Аденоид кивает.

– С бумаг начал?

– Да, как всегда. От простого к сложному, так сказать… Сперва полтора часа рассказывал этому Якову о пользе ведения рабочих журналов…

– Внял?

– Еще как! Буквально с двух слов пришел в какую-то немыслимую ажитацию… словно бы я ему восьмеричный путь спасения открыл, не меньше… уж не знаю, что он тогда себе навоображал – а только я сразу почувствовал, что дело тут дрянь. Интуицию не пропьешь…

– Гуд… – Аденоид не перестает кивать головой, словно китайская фарфоровая кукла, – Не пропьешь. А дальше?

– Потом объявили все сотрудникам. Сперва выступил он – путано и эмоционально – потом я. Сказал им, что если кто боится неадекватной реакции начальства на фиксацию чаепитий и разных там походов в сортир, то можно хронометраж и вовсе не вести… пока… только записывать задачи, встречи, переговоры, звонки…

– Напряглись?

– Да как обычно… я в таких случаях свой собственный журнал показываю, зачитываю отдельные места… чаще всего помогает… Затем скорехонько перевели разговор из рекомендательной в распорядительную тональность, установили недельный контрольный срок и с тем и разошлись… под обычное в таких случаях глухое ворчание… А через неделю я взглянул, что они такого понаписали…

– У тебя в таблице все?..

– Да, поименно… само собой… там одна баба интересная – мне она сразу как-то приглянулась… такая, знаешь, от станка как бы… все воспринимает всерьез… по сути – антагонист этому Якову… вот она прям роман производственный написала… зачитаешься!.. с драматургией, с акцентами…

– А остальные?

– Ну и остальные ничего… кто лучше, кто хуже… но все написали!.. все, кроме… угадай кого?..

Аденоид смеется.

– Яков?

– Он. Так и не приступил. Я потом приватно ему говорю… мол, так нельзя… отдавать распоряжение и самому же его игнорировать… А он – типа не могу, у меня столько работы, времени нет ни на что, вы же видите… Я говорю: нет, не вижу, я же не сижу тут у вас в офисе целый день – а вот из журналов как раз и надеялся увидеть, как распределена нагрузка… Ну он вроде согласился… Решили продолжить. Еще две недели (я пока документооборотом занимался) прихожу – а все та ж картина: тетка пишет свои романы, остальные пыхтят помаленьку, кое-кто уже привыкать начал… а Охонько этот – так и не попробовал даже… короче, как я сказал – гнать ссаной тряпкой… и эту бабу – на его место… очевидный просто случай…

– Написал?..

– Да, все здесь.

Протягиваю прозрачную папочку с отчетом.

– Ну вот и ладушки… ладушки… – Аденоид берет папочку в руки, слегка ее встряхивает, словно бы прикидывая вес, после чего вновь опускает на стол, поближе к своему краю.

– Планы будешь смотреть?.. – я достаю еще один листок, пальцами двигаю его в сторону собеседника, одновременно наблюдая за его реакцией, – по документообороту у них, Костя, в целом неплохо уже… принимают, хотя и ругаются…

– Ладно… – Аденоид вдруг откинулся на спинку и, сложив на груди руки, ненадолго прикрыл глаза, – планы… пришли мне потом мэйлом планы… что-то устал я, если честно… этот дядька… ну ты видел… просто высосал меня всего… как все равно паук муху… давно таких переговоров не случалось…

Он открывает глаза и виновато улыбается.

– Слушай… ну их всех к бесу… поехали куда-нибудь сейчас… посидим, выпьем… машины на внешней парковке можно оставить, она бесплатная… завтра заберем… вот, знаешь, даже домой сейчас не хочу почему-то… ну что?.. давай, давай, свалим отсюда… и ты мне, наконец, расскажешь, что там у тебя приключилось… а то намекнул вскользь, а я и не расспросил… нехорошо… работаем вместе, а про жизнь и не общаемся толком…

Я смотрю на него с детским затаенным восторгом:

– Да как скажешь, Костя… давай, поехали конечно, я-то свободен…

Найти на Охте нормальный ресторан, это знаете ли… Но не таков Аденоид, чтобы пасовать перед подобного рода трудностями – воистину, он не был бы самим собою, коли, оказавшись где-нибудь, загодя не изучил бы все подходы и окрестности. В общем, плюхнувшись на заднее сидение, мой благодетель уверенной десницей направил таксиста в нужную сторону и тот привез нас вскоре в какое-то не слишком пафосное заведение, скрытое к тому же двумя линиями домов от досужих глаз проезжающих по Большеохтинскому проспекту.

– Здесь неплохо, – уверенно бросил Аденоид, направляясь к столику, – Свежее совсем место… Еще не успели скурвиться…

С шумом отодвинув стул, он сел, водрузив рядом с собой портфель, обернулся ко мне и, не дожидаясь, пока я займу свой, продолжил:

– Да и не успеют уже, по всему…

– Что?

– Не успеют скурвиться, говорю…

– Почему же?

– Да потому что разорятся еще прежде того. Непременно. Даю год им еще, от силы – полтора. А потом – все, айёля.

Он потянулся за меню и уже секунду спустя углубился в чтение принесенного метрдотелем увесистого фолианта.

– Нет, погоди, погоди… мне интересно… ну вот откуда ты это знаешь?

– Как откуда?.. – Аденоид нехотя оторвался от чтения, – Видишь же сам – вокруг хоть шаром покати… никого… пустой зал… огромный такой… и пустой… одни скучающие официанты с очами как оловянные пуговицы… а ведь уже вечер пятницы наступает, считай, время рублевое… ну и теперь прикинь, какие у них расходы…

Он как-то странно вздохнул – разом устало и сочувственно. Сочувственно вроде бы к обреченному ресторану, но на самом деле – к себе самому, к кому же еще, к себе самому, измученному и уставшему.

– Ну я же здесь бываю… что ты… раза три в месяц, наверное… или даже чаще… и обедаю, и вечерами иногда… так вот, говорю тебе: ни разу не застал нормального наполнения!.. ни единого разу!..

– А отчего так?

Аденоид пожимает плечами.

– Бог его знает. Ресторанный бизнес вообще непредсказуем. Русская рулетка.

– И фастфуд?

– Нее… Фастфуд… Фастфуд – это совсем другое. Фастфуд это обычный бизнес, очень приятный, у меня был клиент, блинчики пек… все просто замечательно…

Аденоид улыбнулся помимо воли – видимо, работа с блинопеками и в самом деле оставила у него какие-то исключительно добрые воспоминания.

– Ладно, надо же что-то заказать… Я, со своей стороны… смею посоветовать… Хоть они себя и позиционируют, конечно, как аргентинский гриль-бар, стейки-фигейки и все такое… Короче, повар здешний – мастак рыбу готовить, вот что… только никто в целом свете об этом не догадывается… и, само собой, не заказывает… а ты – возьми!.. закажи вот, видишь – дораду с овощами… морского карася, по-нашему… да…

Я следую совету, мы делаем заказ, затем выпиваем по рюмке водки в качестве аперитива и лишь после этого удается расслабиться помаленьку. Аденоид – и тот начинает оживать:

– Знаешь, я тут как-то стал свидетелем… короче, прихожу пообедать – а тут движуха какая-то, девки полуголые, музыка, телевидение снует… хотел уж было ретироваться, думаю, чего людям мешать – но меня остановили: нет, нет, что вы, не беспокойтесь… занимайте любой столик… Ну, сел вон там, у окна, смотрю, значит…

– И что это было?

– А это было… вот, что это было… это, короче, они так пытались… себя продвигать…

– Через телевидение?..

– Нет… ну зачем… Через шоу. Это было шоу, которое называется… «взвешивание».

– Чего-о?

– Взвешивание профессиональных боксеров. Ну, перед боем, там, положено… взвесить… под протокол… Так вот, под это дело устраивают эвент. Рекламодатели, все такое. Очень живописно: девки трясут ногами, бойцы бросают такие зверские взгляды друг на друга, мол, прямощастебяпорвуелесдерживаюсь. Тренеры с серьезным видом говорят глупости в микрофон…

– Понятно.

– Не, ничего тебе не понятно. Я главного не рассказал еще.

– Главного?

– Ну да, главное впечатление, которое я из этого вынес…

– О, господи, Костя, ты что из всего-всего на свете выносишь впечатления? Вот мы с тобой сейчас сидим, а ты тем временем выносишь впечатления, да?

Наморщив лоб, я с чувством декламирую:

– «Вот ты, мудила, просто ходишь. Переставляя две ноги. А президент предпринимает. Шаги».

Аденоид улыбается смущенно и даже несколько обиженно.

– Ну а как иначе, Игорь?.. Жизнь, она же и состоит из впечатлений… только они и остаются, их потом и в могилу с собой забираешь… а не выписки с банковских счетов…

Я киваю, разливая по опустевшим бокалам Barbaresco. Чего-чего, а жизнь Аденоид понимать умеет, да – нам тут учиться и учиться…

– Ну так и что же тебя в тот раз поразило?

– А вот что, – Аденоид опять улыбается, на этот раз словно бы немного стыдливо, – Ты, значит, только представь, Игорь, зрительно: вот, в зале с дюжину мужиков, да? Разного возраста, роста, комплекции. Одни, там, в спортивных костюмах, другие – наоборот, при полном параде, пиджаки не самые дешевые, галстуки, все как надо. Блондины, шатены, кто-то – лысый как пень, кто-то – седой как лунь…

– Да…

– Словом, ничего общего, казалось бы. Но! Но у всех, слышишь, у всех до одного – расплющены носы!

Я начинаю смеяться. Аденоид тут же с готовностью подхватывает:

– Нет, ну вот только представь… я еще сперва подумал: они как, родственники все, что ли? но уже… в следующий… миг… допетрил – носы!! Да, носы!.. Это… вот, знаешь, что мне напомнило?

Он с трудом продирается сквозь смех.

– Вот просто первая аналогия… сама собой приходит… исподволь, можно сказать…

Я мотаю головой.

– Нет…

– Ну как же… собачья выставка… представь: много-много эрдельтерьеров… и у всех – купированные хвосты!

Меня вновь пробирает смех, с трудом заливаю его вином и ради большей надежности закупориваю еще и кусочком рыбы.

– Точно! Я представил, ага… точно, как эрдельтерьеры… им купируют хвосты и уши… чтоб никто за них в драке не укусил…

– Ну видишь…

Теперь мы оба ржем в голос. Барбареско сделало свое великое дело…

….............

Потом, когда убрали тарелки, в пору долгих ласковых полусумерек десерта и кофе, Аденоид наконец поинтересовался моими обстоятельствами. Черт его знает – может, он и правильный выбрал момент: алкоголь и еда уже сделали меня болтливым, но еще пока – не занудным. В общем, я довольно длинно, но, полагаю, все-таки весело трындел тогда про Карину, склоняя на все лады ее затеи и собственную беспомощность – и, надеюсь, в целом, это больше походило на цирк, нежели на исповедь у терапевта, – как в давешнем разговоре с печальной Ксенией.

Аденоид меж тем оттаял окончательно: заказав портвейн, он теперь посасывал его по чуть-чуть, откинувшись на спинку своего стула и глядя на меня так, как глядят на непутевых детей хороших знакомых – с некоторым, как бы сказать, сочувственным неодобрением: дескать, ну что же ты, родной, я так на тебя надеялся! Он то кивал головой, то хмурился сквозь улыбку и наконец дождавшись, когда мои россказни иссякли, не замедлил вынести хирургически-выверенный вердикт:

– Ну я считаю, Игорь, что ты дурью маешься, уж прости… вместо того, чтобы как все, завести себе нормальную разведенку с ребенком среднего школьного возраста… которая все понимает, все умеет и ни на что особо не надеется…

Я молча выгнул брови.

– Коли честно, так и вовсе не пойму… как в нашем с тобой возрасте можно жить с бабой, никогда не имевшей детей?

Аденоид отодвинул опустевший бокал, покачал головой и вновь поднял на меня глаза:

– Эти нерожавшие бабы – они, в сущности, аксолотли еще…

– К-то?

– Ну аксолотли. Головастики. Такие как бы личинки земноводных, не желающие становиться взрослыми особями, им и без этого прекрасно. В благоприятных условиях окружающей среды всю свою жизнь проживают в фазе головастиков. В зоомагазинах продаются, зайди как-нибудь интереса ради… взгляни…

– ??..

– Нет, правда – они очень красивые порой… такие жабры кружевные колышутся… за то их, в сущности, и держат в аквариумах… и секс у них в жизни есть и все такое… но вот беда – невзрослые…

– Ну так и что…

– Ну так и то. Такую недобабу если уж у себя завел – то как бы тоже следует держать в аквариуме. Ну или разве что в молодости – когда ты сам еще – аксолотль. Тогда да, все в порядке – вы на равных, вам обоим интересно… что там спереди да как… ну и гормоны бушуют, чего уж… А вот после сорока уже – одно из двух: либо дочь, либо – секс-кукла. Третьего не дано, прости.

Словно бы легкий приступ паники… но нет, просто действие портвейна на слизистую желудка…

– У меня есть дочь. Зачем мне еще одна?

– А бог тебя знает, может, ты своей недоволен. Экзистенциально недоволен. Сам того не замечая. И хочешь исправить ошибки какие-то.

– Да вроде доволен…

– Тогда – секс-кукла… тут методом исключения… третьего не дано.

Он принялся живо мотать головой из стороны в сторону.

– Третьего не дано… не дано…

Потом в такси меня впервые за много лет укачало. Где-то на Пискаревском я попросил водителя остановить, опрометью выскочил из машины и, покорно встав над какой-то канавкой, принялся ждать надлежащей кульминации. Однако рвоты не случилось. Позывы мало-помалу сошли на нет, и я, ободренный вечерней свежестью, вернулся в автомобиль. Таксист молча тронулся, вдавив меня в спинку сидения, при этом нечаянное облегчение меня, помнится, даже немного расстроило: «и в этом тоже, – стрельнуло в пьяном мозгу, – да, и в этом тоже ты несвободен, зажат… неспособен в полной мере расслабиться… позволить вещам идти их естественным, ничем не сдерживаемым ходом… бестолочь… раб шумных сборищ и мычащих стад!..»

10.

Всяк волен в неприязни. Вот просто ненавижу выражение «бог троицу любит». Какая-то неизводимая пошлость стоит за ним, претензия на объяснение сущего вне попыток в этом сущем хоть чуток разобраться. Моргнешь ресницами – и встают перед глазами, словно живые, эти несчетные и несчастные безликие мужчины и женщины, исправно наступающие в третий раз на очередные грабли судьбы и сплевывающие указанную фразу там, где нужно бы тихо сказать «аминь!». Или же и вовсе промолчать да пошевелить мозгами.

В общем – бог троицу любит, и неделю спустя после Барбареско им. святого Аденоида я вздумал повторить свой каминг-аут, избрав на этот раз Кота конфидентом.

Со Славой мы, считай, и не виделись со времени той памятной вечеринки. Раза три разговаривали по телефону, еще столько же раз Маша, одна, без вечно занятого мужа, составляла нам с Кариной компанию в борьбе с досугом. В общем, я считал, что отношения с Котельниковыми в полной мере восстановлены и форсировать коммуникацию нет нужды – в конце концов, добрые приятели тем и хороши, что о них не нужно думать постоянно. Если, конечно, не происходит ничего печального.

Короче, повод возник. Не повод, а так: по Аденоидовому проекту проступили какие-то юридические вопросы, и я, следуя студенческой перфекционистской привычке, почти угасшей, но все-таки дававшей время от времени рецидивы, решил разобраться досконально (работа этого отнюдь не требовала) и позвонил Коту. Кот завел объяснение от яиц Леды, я запутался, в итоге постановили встретиться очно и разжевать все до консистенции пастеризованного младенческого питания.

Надо сказать, что последняя, рабочая, суббота апреля выдалась сравнительно теплой – каденция нескольких дней довела термометр градусов до шестнадцати, что не могло не поднять настроения, породив мечты о дальнейшем прогрессе в подобном же духе. Сразу скажу, что мечты эти ничуть не оправдались: коли не путаю, уже в воскресенье начало холодать и вплоть до первых чисел мая все болталось и болталось на уровне прежних унылых плюс семи – десяти, максимум – но мы с Котом об этом, само собой, знать не могли и просто щурились как дети забытому за зиму солнышку.

Да, я забыл пояснить, что встречались мы прямо на свежем воздухе, в парке Лесотехнической академии, куда Кот подрулил, устаканив свои рутинные дела в Выборгском районном суде. Ну а мне, понятно, и пешком было два шага…

Скажу в свое оправдание, что инициатива в выборе места была не моя – Кот сам же и предложил, сам и встретил меня, причем, именно там, где мне было всего удобнее: на Новороссийской у калитки против улицы Орбели, а не, скажем, на углу с Сампсониевским или рядом с каким-нибудь еще входом в этот огромный парк. Вряд ли это было жестом любезности – скорее, случайным стечением обстоятельств, своего рода добрым предзнаменованием.

В общем, к моему приходу Кот уже стоял возле известной лишь местным жителям прорехи в вытянувшейся во всю свою километровую длину чугунной изгороди. Точнее, прохаживался там взад-вперед по дорожке, заложив руки в карманы и зажав под мышкой тоненькую кожаную папочку, содержимое которой он, как видно, не решился доверить багажнику припаркованного автомобиля. Меня он заметил лишь в ответ на мой оклик – оторвался от разглядывания собственных туфель, поднял глаза и как-то устало улыбнулся.

– Привет…

Я приобнял его за плечи.

– Привет, привет… давно уже здесь?

Он молча помотал головой.

– Ну значит я не опоздал!.. Знаешь, вот прошелся сейчас от дома… такое странное ощущение… все равно как в прошлое нырнул головой вниз…

Кот понимающе кивнул:

– Ну да. Я помню. Ты же вырос в этих краях…

Мы двинулись по аллейке вглубь парка, затем свернули налево и пошли в сторону Институтского переулка.

– Ну тут считай родное все, да… Отец в детстве водил сюда гулять… а до него – дед, но этого я уже и сам не помню…

– Сюда, в этот парк?

– Ага… да тут всё, я ж говорю… вон, кардиоцентр на Орбели, вон там, за деревьями, ты отсюда не видишь… так вот, в нем отец и помер… три раза отлеживался там после инфаркта, потом выписывали… а на четвертый – помер… А с этой стороны тогда был интернат для дефективных детей… ну или так считалось, что для дефективных, не знаю… но что был интернат, это точно… И вот я, когда в детстве мимо проходил… всегда в глубине души, боялся… боялся с этими детьми столкнуться вдруг лицом к лицу… старался поскорее проскочить… даже когда не один шел…

– Ну и как, столкнулся все-таки?

– Не-а, ни разу. Во всяком случае, не помню такого. Даже в окнах вроде не видал никого.

– Тем страшнее…

– Вот ты понимаешь!

Смеемся оба.

Какое-то время мы молча перебираем ногами – весенний парк завораживает предвкушением зеленой листвы, клейким запахом лопающихся почек, какой-то теплой дымкой, не то подымающейся от сопревших за зиму листьев, не то излучаемой прогревшимися наконец деревьями и кустами, чьи серые еще недавно как уголь ветки разом обогатились тончайшими дополнительными оттенками – одни зеленым, другие розово-коричневым…

– Скажи, а ты откуда знаешь… ну про эту… про калитку здесь?.. – я с трудом вывел себя из анабиоза, – тоже что ли здесь бывал?

– Гуляли тут, помнится… еще когда я к Машке женихался… – Кот кивнул в ответ как ни в чем не бывало, – вот с тех пор и запомнил…

– Но ведь это же сколько лет прошло!

– Ну да… вот такая у меня память, что сделаешь… беда просто… ничего не стереть, как ни пытаюсь…

Я усмехнулся.

– Эту калитку, если хочешь знать, с тех пор раз пять заваривали… потом открывали опять… то есть не было никакой гарантии… что именно сегодня она…

Кот вдруг резко остановился и, повернувшись ко мне лицом, чеканно произнес, глядя в глаза:

– Ну и что? Значит мне везет. Вот и все. Просто везет.

Я кивнул:

– С тобой хорошо.

– Ага. Давай теперь где-нибудь сядем, и я все-таки объясню тебе эту трахимудию…

Какие-то нотки недоумения проступили в голосе, он то ли стеснялся немного, то ли старался сдерживать легкое подспудное раздражение.

– Ты торопишься?

Кот мотает головой.

– Уже нет. Ладно, давай погуляем, не беда.

Мы выходим к корпусам Лесотехнической академии, берем направо и мимо вросшего за столетие в землю деревянного флигеля, по обсаженной туями аллейке идем вдоль Институтского.

– Видишь – теплицы?

– Да. А что?

– Я вот помню, как их строили. Долго-долго. Выложили кирпичом первый этаж, начали второй и застряли. Сейчас вот кажется, что на несколько лет. Мы с отцом гадали, что же это будет такое и сколько построят всего этажей – и на каждой прогулке убеждались, что дело не движется… а потом вдруг враз застеклили – и вот тебе теплица…

– Экий ты сентиментальный…

– Ну я же мальчиком был тогда… А вот этот белый корпус – я как-то летом, когда никого нет, пролез через ворота во внутренний двор – а там бац, стоит всамделишний бронетранспортер!

– Забрался на него?

– А то! Как Ленин все равно.

Кот хмыкнул.

– Ладно. Так где нам тут присесть?

– Сейчас покажу. Там, за углом, возле входа вроде должна быть скамейка.

Мы обошли белое здание, увитое в высоту первого этажа девичьим виноградом, и действительно обнаружили пару массивных садовых скамеек, установленных вдоль южного фасада, недалеко от парадного входа. Одна из них, по счастью, была пуста и чиста, мы с наслаждением плюхнулись на нее и какое-то время просто сидели, откинувшись на спинку и подставив солнышку лица. В этом месте пространства, рядом с прогревшейся за утро оштукатуренной стеной, лето наступало с опережением: листья и побеги растений вырывались на свет божий неделей раньше, в беспорядочных переплетениях провисших стволов весело щебетали воробьи, распустив перышки и радуясь насекомым, на свою беду досрочно повылезавшим из зимних убежищ. Даже запах вокруг был какой-то летний – хотя, возможно, мне это только казалось.

– Хорошо здесь!

Кот кивает молча.

– Хорошо. Хотя после этого сраного суда, знаешь, везде хорошо… Ладно, давай к делу.

Он положил на колени свою кожаную папку, коротко жжикнул молнией, после чего извлек оттуда расчерченный в клеточку и посаженый на кольца простенький блокнот формата А5. Затем щелкнул авторучкой.

– Смотри же…

Ручка уверенно заскрипела по клеточкам, оставляя после себя неровные прямоугольники, соединенные нарочитыми угловатыми стрелками, а также короткие надписи едва ли не детскими печатными буковками. Надписи эти, никак не желая помещаться внутри отведенных им рамочек, лезли оттуда прочь, мельчая и забирая всякий раз вверх – но все же исправно достигали положенных окончаний, не размениваясь на сокращения: их Кот терпеть не мог.

Не прошло и двадцати минут, как прежняя вуаль непонимания рассеялась без следа. Все оказалось просто, вернее – все теперь казалось таковым, порождая удивление прежнему моему тугомыслию. Впрочем, я знал, что подобное чувство – столь же обманчиво, сколь и характерно: всякая материя прежде чем будет понята, с неизбежностью возьмет свое. Свое во времени ли, в количестве ли раз повторения – но ровно столько, сколько назначено ей благословенной Метидой.

Закончив объяснение, Кот терпеливо выждал паузу, дав мне время осмыслить обретенное откровение, затем вновь откинулся на спинку скамейки. Блокнот так и остался лежать у него на коленях.

Какое-то время опять сидели молча.

– Скажи… а с этой Машкиной подружкой… Карина или как ее там… короче, у тебя с ней теперь все, насколько я понимаю?

Сказав это, Кот не изменил позы – как и прежде жмурился на солнышко, обхватив руками затылок и выгнув локти так, что они сделались похожи на крылья гигантской бабочки.

– Мне Машка давеча наплела чего-то… но я так ни хера и не понял, говоря по правде… кто-то кого-то не так любил… она – тебя или ты – ее, наоборот…

Я лишь кивнул головой.

– Ну, как-то так…

– И что?

– Не знаю…

– Она от тебя или обратное?..

– Она. – Я невольно вздохнул, – А может, и я… в таких делах сам черт не разберет… в общем, все делается по обоюдному согласию, не правда ли?

Кот усмехнулся.

– Она странная, конечно… я, впрочем, видел-то ее раз пять, наверное… Машка говорит, она сейчас в депрессии, ни с кем не общается, с работы ушла…

– Я тоже.

– Ушел с работы?

– Да нет же. Я тоже в депрессии. А с работой… ну хоть в этом – порядок, и то спасибо богам-олимпийцам…

– А что же не так? – Кот словно бы проснулся, убрал руки из-за головы и, повернувшись ко мне, взглянул исподлобья. Кажется, впервые за это время я почувствовал, что разговор ему и впрямь интересен.

– Да всё, в общем…

– …новой бабы не найти?

– Ну, нет… то есть да… короче, я и не ищу пока… и даже не знаю, кого бы хотел сейчас найти…

Кот чуть слышно присвистнул.

– Экое у тебя… повышение ставок…

– Да чего уж там… просто не нужен никто… как и я теперь – никому…

– Теперь?.. – Кот улыбнулся.

– Ну да… не знаю, может, возраст… или другое что…

Получилось как-то жалобно, и я невольно поморщился.

– Ну вот чувствую себя такой Луной вокруг Земли… понимаешь… летаю… вроде бы и весь на виду и сам все вижу – а по существу, дела никакого нет. Ни Луне до земных дел, ни наоборот… одни только воспоминания какие-то… бесплодные и мучительные…

Теперь Кот смеется в голос:

– Возраст у нас с тобой… еще детский, Игорь… правду говорю!.. детский!.. еще свадьбу играть – самый сок… Тут у тебя действительно другое…

Выпятив нижнюю губу, он два раза кивнул сам себе.

– Тут другое совсем…

Я невольно заражаюсь его глубокомыслием:

– В чем же оно, это другое, поведай мне тогда, о, мудрейший?

– Да почем мне знать… ты лучше вот что… ты скажи: ну а в койку тебе баба нужна ведь?

– Нужна, да…

– И как же ты?..

– А черт его знает. Устрою как-нибудь… но, боже упаси теперь – чтоб кто-то дома у меня шнырял… выставляя напоказ экзистенциальную маяту… хватит, наигрался!..

– Что ж, это ведь прикольно по-своему, разве нет?

– Ужас как прикольно… (я начинаю заводиться) Чувствуешь себя потом раненым на чужой войне…

– Ну, ясно, ясно… – Кот почувствовал, что пора меня успокаивать, – значит, не хочешь ни с кем теперь связываться… так и запишем…

Он взял рукою блокнот – словно бы и вправду решив записать в него что-то.

– Так что тебя все-таки не устраивает, а? Захотел жить один – и живешь один теперь. Бабу надо в постель… ну так для этого проституция изобретена человечеством… Чего еще-то тебе жаждется?

Пожимаю плечами. И вправду – а чего еще?

– Мне кажется… послушай, мне вот кажется… хотя могу и ошибиться…

– …ну-ну… давай-давай…

– Только не смейся, ладно?..

– Не буду, не буду. Валяй. Давай раскрывай мне свои желания, а я, как тот джинн из старинной лампы… Сложу на груди руки и стану талдычить: «слушаю и повинуюсь, мой господин!».

Сказав это, он и в самом деле сложил руки крестом.

– Знаешь, мне, наверно, нужно чего-то нового… какие-то незнакомые ощущения, или как бы сказать… чтоб была такая… позитивная неопределенность.

– Позитивная неопределенность? Всего-то? По-русски это называется счастьем, милый мой друг… ничего другого… все как у всех… в общем, ты мне не ответил по существу… толком ничего не сказал…

– Да ну тебя, Слава, тебе не угодишь… какой ты джинн, на хрен…

Я растерянно качаю головой.

– Слушай, ну я, правда… правда, не знаю, как объяснить иначе… ну вот не то, что бы не осталось в мире неизведанного – этого-то хоть отбавляй… на каждом шагу… а вот нет такого неизведанного, чего бы я на самом деле хотел изведать…

– А как, скажи, можно знать заранее, чего бы ты хотел, а чего – нет?.. ведь оно ж в самом деле – неизведанное…

– Ну я не знаю… наверное, никак… видимо, я просто разучился мечтать!..

– Вот! – мой собеседник словно бы даже обрадовался. Лицо его расплылось в улыбке – снисходительной улыбочке Люцифера, протягивающего игрушку смертельно больному ребенку, – вот ты и сформулировал на этот раз как надо: разучился мечтать. А то – не знаю, как сказать, не знаю, как сказать… заладил тоже… как баба… все ты знаешь…

А ведь он прав, черт возьми! Теперь и я улыбаюсь – пожалуй, с искренним облегчением.

– Ну, хорошо, хорошо, пусть так. Разучился мечтать. И что, по-твоему, подобное – лечится?

Кот пожимает плечами.

– Не знаю. Лечится, наверное.

– Как?

– Ну, как. Ты сам сказал – новыми впечатлениями.

– И каких же впечатлений мне теперь искать? – комариный писк надежды, зародившись, тут же глохнет в моем мозгу, – вот расскажи, придумай мне, Слава, будь ласков!..

Кот изображает наигранной удивление.

– Да чё там… Купи себе собаку.

– Собаку? Какую собаку?

– Большую. Лохматую. Пастушеской породы. Или, может, козу.

– Чего-о?

– Того. Купи собаку или козу и занимайся с ней скотоложеством. Вот тебе и новые ощущения с впечатлениями… целая куча… мало не покажется… Законом, конечно, запрещено, но никто ведь не пронюхает!

– Сука ты, Котельников…

– Да ладно, ладно… (снисходительно улыбается) не петушись… смотри… вот тебе дебютная идея, так сказать… а дальше поглядим… включаешь компьютер и лезешь, значит, на сайт…

– …какой еще сайт?..

– Лезешь на сайт… называется «взять на содержание» ком… только в одно слово, английскими… сейчас, погоди, запишу тебе тут…

Он вновь щелкает ручкой и размашисто чертит что-то в своем блокнотике. Затем порывисто выдирает страницу и, сложив ее пополам, протягивает мне. Беру и машинально сую в карман, даже не взглянув.

– Ты что, Слава? Это сайт знакомств? Со всякими идиотскими анкетами и поборами за подъем анкеты в заоблачную высь?