Читать книгу: «Последний день на том свете. Между живым и любимым…»

Шрифт:

ISBN 978-5-0064-1840-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Слова благодарности

В своей первой работе я хочу выразить благодарность многим людям: маме, друзьям, близким, родным. Спасибо всем, кто в меня верил и не верил, но в первую очередь, я хочу сказать спасибо самому себе.

Если вы это читаете, значит, я смог преодолеть неуверенность в себе и показать миру свое творчество. Для меня это большой шаг, хотя, возможно, всем остальным и будет наплевать.

Вступление

Каждую ночь, перед тем как провалиться в сладкие объятия сна, я представляю, как пролетаю подобно птице мимо уютного городка где-то неподалеку от моря. Медленно приземляюсь на тихую улочку, что граничит с пляжем и достаю свои сигареты. Нужно перевести дух и покурить, пока я жду рассвет. Надо мной шелестят листья пышных зеленых деревьев, мой силуэт растворяется в утренней дымке, солнце только начинает подходить к горизонту. Я томно затягиваюсь, мне некуда торопиться, смакую канцерогенный дым – он неспеша сливается с коралловым небом. Уходя вниз по улице, я чувствую, как первые лучи солнца трогают мою спину.

Встретив рассвет, я решил где-нибудь перекусить и увидел небольшое уютное кафе, от которого исходит сладкий запах выпечки, корицы и конечно же, кофе. Столик на летней террасе не занят – сегодня чудесная погода, ни к чему чахнуть в помещении. Заказал себе легкий завтрак, читаю книгу или набираю сообщение кому-то в телефоне, думаю о своем и наслаждаюсь симфонией звуков раннего утра. Слышу, как шелестят листья, слышу отдаленное журчание океана, улавливаю стук моросящих по асфальту каплей дождя, цепляюсь за голоса беседующих о чем-то людей, что не спеша проходят с зонтиками мимо. Мне приносят вкуснейший кофе с парочкой тостов. После завтрака я прохаживаюсь вдоль узких улочек, усеянных тускло горящими фонарями. Мне хочется выпить. Я взял бутылку виски в магазинчике неподалеку и зашагал к пляшу. На берегу никого нет, я сбрасываю обувь и глотнув немного жгучего пойла, смотрю как тучи затягивают небо. Волны приобретают серо-голубой цвет. Морская вода пенится и нежно обнимает мои ноги. Наглядевшись на серые тучи, что так приятно контрастируют с бушующими морскими барашками, мои ноги плавно отрываются от земли и уже в следующее мгновение я устремляюсь куда глаза глядят; пробиваю насквозь потолок из хмурых облаков и вдыхаю свежий запах дождя. Лечу по бескрайним широтам верхнего слоя атмосферы, и чувства переполняют внутреннее дитя. Я абсолютно спокоен и полон внутренней решимости к новым вызовам от жизни.

Скитания по миру, дождливое утро, близкий человек рядом и чувство внутренней свободы и собственной значимости – это бы могло сделать меня счастливым…

Глава I

Вторник. 7:30, звенит будильник. Мой мозг судорожно пытается схватиться за сон, за возможность почувствовать наслаждение от сна. Именно в семь утра ты понимаешь, как же важен уход твоего сознания на отдых…

Я переключаю будильник на пять минут позже и пытаюсь забыть о том, что должен идти в место, которое мне абсолютно не нравится. После второго будильника мне все же приходится свесить ноги и с самым сердитым лицом пойти чистить зубы.

В коридоре я вижу свою маму – добрейший человек, ее девизом было «никогда не унывать», но, естественно, это высказывание не всегда работало. Откровенно говоря, у нее не самая простая жизнь: развод за спиной, работает много, отдыхает мало – все это выливалось в постоянные недопонимания между нами. Первые пять классов в школе я слышал лишь нравоучения и попытки воспитания, но с возрастом, когда я стал походить на человека, который мог сломать руку какому-нибудь не самому мелкому мужчине, мама начала со мной считаться. Дело, конечно, не только в физических данных, но и в моей образованности. Я рано понял, что никто кроме тебя самого не сможет развить в себе какие-то навыки, и возраст тут абсолютно не играет никакой роли. Мне нравится читать, я читаю много книг, и больше всего книги меня привлекают своей загадкой: через буквы я могу созерцать абсолютно любую картину, а в свою очередь эту картину из слов кто-то же написал. Писатель равносилен художнику, причем не ясно, кому нужно больше таланта, мастеру с пером или с кистью – и тот, и другой оттачивают свой навык годами, и у того, и другого есть большие перспективы либо на успех, либо на провал. К годам шестнадцати у меня выработались неплохие навыки оратора: я разбирался в вопросах политики, культуры и некоторых наук, во многих моментах уже мог стоять на своем в словесных ссорах с моей мамой, учителями и просто с, как они думают, «взрослыми» людьми. Но моя мама была отнюдь не глупой, она знала очень много: ей нравилось искусство, театр, литература, классическая музыка, но годы стали брать свое, как и работа, с которой она не вылезала; чтобы нас прокормить, иногда ей приходилось работать и по месяцу без выходных в принципе. Эти факторы не очень хорошо сказались на ней и пока она была вся в работе, я набирался знаний и стал превалировать в наших разногласиях. Мы с ней абсолютно разные люди, разные эпохи, разные взгляды на мир. Но время было другое, не хуже и не лучше, просто другое – это время оставило огромный след на родителях, весь этот консерватизм не мог ужиться в нас, в таких реалиях, как сейчас, поэтому спорить с мамой было для меня нормой. Мы остались с ней вдвоем, когда мне исполнилось три, она не смогла поладить с моим отцом, у них часто были разногласия, они ругались, нередко дело доходило до рукоприкладства – классика, ничего интересного. До этого мы с отцом и мамой жили в большом городе, но развод родителей побудил маму переехать к ее маме. И тогда мне было все равно, я являлся маленьким мальчиком с бурной фантазией, которую мог применять в любом месте. Но, став старше, я стал понимать, в какую дыру мы попали. Она не могла найти работу, и ей приходилось за гроши вытирать столики в кафе, работать на кассе в магазине, одним словом – выживать. Но этот город не был для нее чужим, и вскоре нам помог один ее хороший знакомый, и мама нашла более-менее хорошую работу. Она стала риэлтором – не то, о чем мечтает каждый, зато хватает денег на одежду и еду. Так мы с ней и жили одиннадцать лет в этом забытом всеми городке.

Пока мать была весь день на работе, я занимался всем, что лезло на ум, даже пошел в школу искусств, окончил ее в пятнадцать лет, но рисовать так и не научился. Я часто в начальной школе рисовал разных чудищ, монстров, трехногих, с огромными пастями и светящимися глазами. Помню, как показывал рисунки учительнице в начальной школе, а она ругала меня; так на одном из уроков ИЗО нашему классу дали задачу нарисовать вазу с цветами, из которых росли зеленые стебли, а мальчики рисовали кактусы или машины, но наш классный руководитель их особо за это не ругала. Я же в свою очередь нарисовал огромный темно-зеленый одуванчик, у него были челюсти, как у акулы, и ярко-зеленые глаза, а вместо вазы был блендер. Я подумал, что блендер будет посовременней какой-то вазы. Понес свой рисунок к учителю и получил в лицо фразу: «Джеймс, что это за кошмар?».

Через много лет я стал осознавать, что эта женщина – мерзкое создание, которое абсолютно не знает, как работать с детьми. После этих слов она повела меня к школьному психологу, которая полагала, что у меня расстройство личности или еще какая-то чепуха с ментальным здоровьем – это была женщина лет тридцати пяти, в отвратительном клетчатом болотном пиджаке, туго завязанным пучком волос и в очках с коричневой оправой, этот образ отпечатался у меня в памяти на всю жизнь. Каждый день после уроков я приходил к ней и выслушивал ее нотации о высокой морали и еще какой-то чепухе, она хотела убить во мне мой детский красочный мир, на что я ответил так: на пятый сеанс я пришел не совсем в обычном виде, перед этим я заперся в туалете и покрасил свои волосы гуашью, получилось очень красиво; там был синий, зеленый, желтый, красный: «мальчик радуга» – так меня назвала какая-то девушка из старших классов, когда я направлялся в кабинет. Реакция этой женщины не заставила себя долго ждать – это было нечто: ее глаза вылезли за пределы своих очков, а рот открылся так широко, что туда можно было поместить ядерную бомбу «толстяк». После чего последовал очень громкий монолог о том, какой же я испорченный и неправильный ребенок. Гнусная карга, совсем не разбирающаяся в детской личности и считавшая себя чуть ли не Фрейдом и Юнгом в одном флаконе, сидела со мной часами и вдалбливала какие-то бредовые мысли по типу того, что я должен расти нормальным, здоровым ребенком без странностей, но ее слова меня особо не задевали, в какой-то момент мне надоело слушать ее бредни, и я просто ушел, ушел с гордо поднятой разноцветной головой. На следующий день маму впервые вызвали в школу, о чем очень сильно пожалели. Она была человеком с характером и чуть не набросилась с кулаками сначала на учителя, а затем на психолога, который через два года покончил жизнь самоубийством. На что моя реакция была неоднозначной, тогда я мало понимал значение слова «ирония», но что-то в моей маленькой голове говорило о том, что разве люди, которые лечат других людей от душевных недугов, не должны страдать ими, а уж тем более убивать себя из-за них? Скорее всего, эта тварь просто поняла, насколько ничтожна и не смогла жить с этим, ведь не очень-то и хочется жить с мыслями о том, как мучила детей и превращала их в серую массу, в сгусток обыденности, но это все во мне тогда говорил мой юношеский максимализм, и я не считаю, что это плохо.

В общем и целом мои детские, яркие взгляды ни у кого так и не получилось тогда разрушить, я остался предан своим странным идеалам.

Эта история прокрутилась в моей голове, пока я чистил зубы, и через несколько минут подошла мама и сказала:

– Доброе утро, с праздником тебя, мой будущий выпускник!

Я смотрю на нее и не знаю, плакать мне или смеяться. Как можно догадаться, праздником являлось «первое сентября» – самый неприятный и мерзкий праздник в таком случае. Что хорошего в том, чтобы ходить одиннадцать лет в одно и то же место и проводить там очень скучное время, сидя по 7 часов в день на уроках и слушая информацию, которая в жизни тебе по большей части не пригодится? Свой кругозор я расширял исключительно за пределами учебного заведения, и даже какие-то посиделки на лавочке с бутылкой пива и душевными разговорами с друзьями дали мне куда больше, чем теорема Пифагора.

И перед каждым новым учебным годом нужно еще ходить на праздник, где нам напомнят, что мы лишь винтики в огромном механизме, которые не способны выбирать, как им жить. Образование не дает понять, кем ты хочешь стать, оно лишь дает какие-то факты о нашем мире, не сказать, что это плохо, но детям, как правило, это мало интересно.

Я подошел к холодильнику и взял молоко, налил его в чашку с хлопьями – на большее по утрам мой организм не способен. После завтрака я одеваюсь в свой новый, пахнущий свежими вещами из магазина одежды костюм с белой рубашкой и выхожу на улицу; мама перед выходом пожелала мне всего хорошего. Мне стало еще хуже, но не от ее слов, а от осознания, что весь следующий год хорошо мне не будет. На крыльце я вставил в уши наушники и пошел в школу. Музыка при походе в школу – мой утренний ритуал, без нее мне сложнее воспринимать реальность, все вокруг тускнеет и теряет последнюю каплю интереса. Она может быть сильнее наркотика, пронизывая тебя своими мотивами, звуками, словами, нужно всего лишь настроиться на нужный лад, проникнуть в музыку, стать с композицией одним целым, течь с мелодией в одном направлении. Короче говоря, музыку я любил, она всегда была моим верным соратником в сложных ситуациях.

Возле школы толпилось куча народу: все учащиеся с первого по старший классы и их родители – все нарядные, у всех на лицах чувство взволнованности.

Для кого-то это первое посещение школы за всю жизнь, эти маленькие дети в большинстве своем не понимают, что же их ждет – столько проблем, напрягов, разногласий, безумия.

Классы становятся перед школой на свои места, и через несколько минут началась линейка. Я без труда отыскал свой класс, поздоровался с парнями и шепотом, пока на крыльце школы какие-то важные шишки из отдела образования произносили свои нелепые речи, спросил шепотом у своего друга Винсента:

– Ты давно тут?

– Только пришел, но уже хочу обратно домой, – ответил худощавый парень, чуть выше меня ростом.

– Да уж, дерьмо, больше такого длинного уикенда у нас не будет. – Речь шла о летних каникулах, последний год как-никак; но что поделать, с одной стороны, хочется освободиться от всего этого сумасшествия, с другой, в школе мы как никогда беззаботны, делаем что захотим.

– Ты прав в чем-то. Смотри, директор вышел, снова начинается эта бесполезная трепля языком, – сказал я.

Какой-то учитель услышал это и криво на меня посмотрел, на что я ответил очень злобным взглядом.

Я могу сказать, не утрируя: мой взгляд действительно был сильным, холодным и пронизывающим, когда мне на самом деле требовалось вызвать в человеке как минимум неловкость, а как максимум – огромный дискомфорт. Я смотрел своими бледно-голубыми глазами в его зрачки, смотрел в его душу, а там уже человек либо отводил взгляд, либо же просил прекратить. В случае с этой учительницей – она отвернулась. И вот мы стоим тут, я абсолютно не слушаю напутствия нашего директора на будущий год, мне плевать – я думаю о том, когда уже можно будет сходить покурить на задний двор с моим другом.

Каждый год мы приходим на это место, слушали, как начинает играть торжественная музыка, а после выходит директор, которого почти никогда и не видно; он начинает говорить, какие мы должны быть ответственными за знания, и все в том же духе, ничего не меняется, поэтому и вслушиваться нет смысла. По окончании его манифеста все ученики расходятся по классам, наш класс – самый обычный кабинет с доской, партами, окнами и классным руководителем, от которого вечно разносится ужасный запах пропотевших старых носков. Когда она начинает кричать (а делает она это часто), моя голова не выдерживает таких нагрузок. Этот писк может свести с ума, я словно собака почувствовала на себе эффект от собачьего свистка, выглядела она всегда нервной и чуть не в себе. Возможно, она не всегда была такой, во всем виноваты якобы мы, будто это мы ее довели за шесть лет своим хамством и неадекватностью. Если смотреть на ситуацию со стороны, то наш коллектив просто воспитан при других условиях: родители в большинстве своем нас не заставляли гулять где-нибудь, с кем-нибудь, у нашего поколения больше свободы, поэтому мы чувствуем себя взрослее, чем должны быть в старших классах. В нас до сих пор видят детей, которыми можно управлять, но пластилин давным-давно затвердел.

Стоит признать, наш класс с первого года был очень активным и буйным, с таким не все могут совладать. На третьем году обучения мы довели учительницу до слез, ситуация повторилась в шестом и в седьмом.

А все почему?

Потому что нам давали учителей скучных, которым не было дела до нас, но, а нам не было дела до них. На самом деле, я и сам не знаю, на что у них была такая реакция. мы просто были шумные и имели свое мнение на все – это учителей и бесило.

Правда, класс тоже не хорош собой, мои коллеги по цеху никогда не были единым механизмом, кто-то сам по себе, а кто-то сбивается в небольшие группы. В воздухе постоянно чувствовался пассив абсолютно на все, в том числе и на всякого рода попытки совместного времяпрепровождения. У всех были отмазки разного рода: «я не могу, уезжаю», «денег нет», «родители не смогут подвезти». Многие просто игнорировали приглашения на различные мероприятия. А из-за не очень правильного поведения нашей учительницы, поехать куда-то было невозможно. Она сразу выдумывала сотню правил, которые нужно соблюдать, будто мы представляли собой пару тонн урана на атомной электростанции и должны быть под строгим контролем. Не сказать, что меня это сильно расстраивало. Я ездил сам куда хотел. Мне, в целом, было все равно, кто со мной учится, но иногда эти люди меня могли и позабавить. Буйность и веселье – эти два слова замечательно описывают наше собрание из двадцати человек. Организованные группы, какими бы они ни были, всегда меня отталкивали; когда вокруг тебя находится слишком много людей на постоянной основе, то ты со временем превращаешься в этих людей, а они в тебя, и вы как бы становитесь усредненной массой. Так что я старался всегда держаться рядом только с Винсентом, и мне этого вполне хватало, мне было с ним не скучно и я мог на него положиться.

Линейка и классные часы закончились, мы с другом выбежали из школы и решили зайти к нему домой, там нас уже ждала сестра – Шайла, двенадцать лет, забавная девчонка, хотя и бывает надоедливой, она очень любит сидеть с нами в одной комнате и дурачиться, а Винсент в шутку говорит, что она ведет себя так только при мне, потому что влюбилась. После услышанного я подумал, что в меня влюбиться очень нелегко, одним словом, я не притягателен; причем дело совсем не во внешности, у меня были светлые волосы, голубые глаза, стройное, сильное тело, густые брови и достаточно пропорциональное скулистое лицо – дело в моем, отчасти, меланхоличном и наполненном хаосом характере. Многим девушкам не по душе черный юмор и запретные аморальные темы, я их в этом не виню, но и сам меняться не буду, мне нравится какой я есть, мне часто приходят в голову мрачные мысли, таков уж я. Но не стану отрицать: я пытаюсь быть милым с девушками, но пока-что получается скверно. С одной стороны, хочется себе девушку, что будет с тобой рядом, будет поддерживать, ласкать и давать энергию, но с другой, на хрен оно и не сдалось, мороки столько с ними, но все же есть сильный интерес и с этим ничего не поделать.

Винсент переоделся, и мы плотно поели. Я часто кушаю у него, потому что его матушка очень умело заставляет опустошать их холодильник. не бывало такого, чтобы я уходил от их семейства голодным. Мама Винсента была живой и позитивной женщиной, она была крайне мила и любезна со мной всегда и чем-то походила на мою мать, да и они часто общались, мы дружили семьями. Я попрощался с Шейлой, и мы вышли на улицу, пройдя около сотни метров.

Я и Винс живем совсем рядом, расстояние между нами равнялось двум домам. Так дружба и зародилась между нами: нам было просто по пути идти домой со школы, и мы стали общаться, несли всякий детский лепет, зимой валялись в сугробах, осенью плескались водой из лужи, на летних каникулах убегали с утра на речку до позднего вечера. Мы дружим уже больше десяти лет, я хочу верить, что это настоящая дружба – у меня не так много ценностей в жизни, не хотелось бы решаться последних.

Мы зашли в подъезд, поднялись на лифте, я от скуки нарисовал член под кнопками, Винсент заржал, иногда меня тянет на странные подвиги, я непредсказуем…

Я и Винс зашли ко мне в квартиру, на пороге я окликнул маму (вдруг пришла на обед) и, убедившись, что дома только мы вдвоем, двинулись на балкон.

Пока я доставал сигареты, Винсент предварительно взял в руки палочки и сунул сигарету между ними, чтобы руки не пахли, хотя мне казалось, что его мама уже давно поняла, что он курит. Наша новая вредная привычка появилась в прошлом году на этом же балконе. Щелкнул зажигалкой, я поднес огонь ко рту и вдохнул густой серый дым, наполненный никотином. Пропуская отраву через себя, я с задумчивым видом выдыхаю дым и стряхиваю тлеющий пепел.

– О чем ты мечтаешь? – спросил я у Винсента.

– Не знаю, а что? – ответил тот, ковыряясь в носу.

– Просто любопытно, мы уже столько друг друга знаем, а я никогда у тебя этого не спрашивал, у тебя же наверняка есть какие-то цели на будущее, вот и стало интересно.

Мы редко говорили о чем-то сокровенном, мой друг был достаточно скрытным человеком, да и я его научился понимать без слов.

– Без понятия, я бы хотел ничего не делать и чтобы мне за это платили, – ответил Винс иронично.

Я ухмыльнулся и ушел в раздумья, похожее отношение у всех людей в этом маленьком городе: никто не хочет думать, никто не хочет ничего решать, мало кто мечтает.

Все похоже на огромное течение – его несет по бескрайним серым морским полям. Людей здесь интересуют обыденные вещи: деньги, секс, алкоголь и как же плохо им живется, но я сам ничуть не лучше, все это меня тоже притягивает, только плюс к этому есть еще кое-что…

– Ну, а у тебя есть мечта Джеймс?

– Наверное, есть, она очень размытая, неясная, но все же есть… Хочу быть свободным, хочется взлететь и умчаться прочь, – сказал я и элегантно выбросил бычок в окно.

– Это, конечно, здорово, кто бы не хотел, но что-то посерьезнее у тебя есть в мечтах?

– Это не совсем так просто – я хочу чувствовать себя свободным мысленно, выбраться из этого маленького города и делать что душа пожелает, хочу каждый день просыпаться и понимать, что я не проживу его впустую, хочу найти любимое дело, но все это так сложно.

– Звучит здорово, брат, но как этого достичь, ты не знаешь?

– Не знаю, может, мне нужен какой-то знак или меня должно что-то вдохновить…

Мы стояли, смотрели в окно и молча курили, у каждого были свои мысли на этот счет, и не часто у нас в разговорах всплывали серьезные темы.

Я не стал разъяснять дальше Винсу, чего именно я хочу, не стал вдаваться в подробности своих многотонных, меланхоличных мыслей о том, чего именно хочет моя душа, потому что сам до конца не понимал, да и он бы заскучал, я не виню его за это. Винсент хороший друг и человек, немного забывчивый и немного не ответственный, он похож на домашнего толстого кота, которому все по барабану, но он всегда был готов мне помочь и всегда был рад проводить со мной вместе время, даже если и делать было особо нечего. Мы страдали от скуки вместе, может, жизнь у меня и не сложится как мне нужно, но друг у меня точно классный.

Но все же, возвращаясь к своим мечтам, я хотел бы спокойно летать по чертогам своего разума, видеть курс и лететь на него; мне хочется оставить что-нибудь после себя, взлететь и упасть в конце красиво. Оставить огромную, не смывающуюся лужу крови на асфальте. С такой мечтой жизнь имеет смысл, жаль, что многие даже не пытаются понять, чего хотят, а может, я просто сильно заморачиваюсь, живут же как-то люди и думают только о счетах, ипотеках и о том, что приготовить на ужин…

Мы докурили и пошли в комнату, выходя с балкона, я на секунду будто уснул и упал, но самое странное – я подумал, что запнулся, но каких-либо преград под ногами у меня не было, ни с того ни с сего, просто так, Винсент начал смеяться, и я вместе с ним. Хотя про себя подумал, что в последнее время я часто начал запинаться, да и в целом стал намного невнимательнее.

Я поднялся, и мы пошли смотреть фильм в мою комнату, на повестке было «Криминальное чтиво», Винс его обожал. Что может быть лучше кровавого, запутанного, остросюжетного детектива от Тарантино?

Немного о моей комнате и, возможно, о моем небольшом расстройстве личности. Как-то летним днем мне стало слишком скучно смотреть на стены, они мне надоели, в них было даже что-то пугающее. Я взял черную краску и большой кистью стал рисовать граффити. Через час моя комната была заполнена черными надписями различного характера: от философских слов и цитат до названия любимых музыкальных групп. Мама, придя с работы, лишь сказала, что это выглядит угнетающе – это меня позабавило, она была достаточно сдержанна, но чувства угнетения, глядя на эти стены, у меня не было – только чувство гордости за то, что я смог изменить, может, совсем маленький, но все же клочок своей жизни.