Читать книгу: «Снег на Рейне»

Шрифт:

Готовый блокбастер

Роман Ларисы Кеффель-Наумовой весьма актуален. В нём судьба женщины показана во всём объёме и полноте натуры ищущей, живой, принявшей на себя все жгучие ветра времени, когда рухнул СССР и многие люди были, как листья, разбросаны этими катаклизмами.

Судьба главной героини начинается в Эстонии в самом конце советской эпохи. Мы видим её девочкой. Отец эстонец, мать русская. Детство далеко от идиллии. Отец пьёт, сосед домогается, защитить некому. И только увиденный по телевизору сентиментальный фильм – эталон счастья. Здесь автор впервые намечает противостояние реальности и глянца, которое впоследствии становится одной из основных смысловых причин движения сюжета. С первых страниц автор демонстрирует мастерство реалиста, она умеет написать так, что в кратких словах создаётся ёмкий образ. «Мужчина, усатый красавец в сером цилиндре и в сюртуке-визитке, в лаковых штиблетах, с тросточкой, всё с той же любовью и восхищением, что и в начале, смотрел на обворожительную красавицу жену в летнем платье кремового цвета с летящими лентами, кружевами и цветами и в шляпе в тон, завязанной сбоку, под подбородком, изящным шёлковым бантом. Лилька, как загипнотизированная, не могла оторвать от экрана взгляд». Это как раз описание поразившего девочку фильма. Задача стояла трудная: описать так, чтоб было понятно и зримо потрясение, изменившее впоследствии всю жизнь Лилиты. И эта задача решена успешно.

В романе жёстко выстроен сюжет. Автору не требуется заполнять пустоту, поскольку пустоты в тексте нет. И это одно из очевидных его достоинств. Следить за приключениями героини интересно, они не только удерживают внимание, но и вызывают глубокое сочувствие.

Несмотря на большой драматизм и быструю поступь текста, автор не суетится. В каждом сюжетном блоке ровно столько пространства, сколько нужно. И пока героиня понимает, что её поход за новой, почти как из телевизора, жизнью привел её к опасным сектантам, читатель успевает много узнать о нравах в Германии, о судьбах наших эмигрантов, роман обрастает новыми героями, меняет общий эмоциональный настрой. Мы втягиваемся в него, каждый герой нам даёт прояснить нечто новое в общем замысле.

Весь роман перед нами раскрывается характер героини. От трогательной девчушки до женщины, прошедшей через череду испытаний. Это очень достойный характер, и Лариса Кеффель-Наумова поступает с ним, как художник с портретом. Он показывается нам через отношение героини к людям, равно как и через отношение к ней других людей. Арка героя высока, но от этого не менее заметна. Важнейшей парадигмой здесь является чувственная, плотская составляющая. После домогательств в детстве Лилька утратила возможность наслаждаться физической близостью с мужчиной. Представляю, как иные сделали бы из этого истеричный автофикшен. Обвинили бы немного проклятый режим и привели бы героиню или к самоубийству, или в оппозицию. Автор романа «Снег на Рейне» чужда этих всем уже наскучивших выкрутасов. Проблема героини решается через любовь, заботу, ласку, чуткость. После многих неудачных опытов Лилька находит своего человека, защиту, опору. Но не стоит думать, что роман – это всего лишь череда женских обстоятельств. От главы к главе интрига закручивается сильнее и сильнее. Те, кто пытался затащить Лильку в секту сайентологов, появляются на страницах романа и пытаются мстить. Так что элементы бондианы есть, но всё сделано со вкусом, без даже минимального налёта вульгарщины и бульварщины.

Мне нравится суггестивность этого текста. Да, рассказ, да, интересная история, да, головокружительные повороты сюжета, но есть и главное для русской литературы – мощное эмоциональное воздействие на читателя. Когда умирает любимый человек героини, мы испытываем вместе с ней ту же боль и так же радуемся, когда её жизнь всё же просветляется. Мы говорим себе: человек, который прошёл столько испытаний, заслуживает счастья. И когда оно наступает, ощущаем гармонию.

Помимо всего прочего, роман очень познавателен, в нём много сведений внутри текста о жизни в позднем СССР, о Европе, о разных верованиях и сектах, есть прямые исторические отступления, не менее захватывающие, чем сама история главной героини. Видно, что всякий предмет, которого автор касается, изучен ею досконально. Она очень ответственный автор, и это тоже в плюс. От внимания к факту и детали пролегает путь к правдивости характеров.

Стилистически роман «Снег на Рейне» выполнен достаточно просто, но при этом в этой простоте нет пресловутой телеграфности, язык тут важнее стиля, а значение слов не стремится любой ценой к многозначности. Диалоги создают стереоскопический эффект, многие сцены выстроены явно по законам кадра.

Думаю, что кинематографистам не помешает обратить внимание на этот текст. В нём есть всё для настоящего блокбастера: история, актуальность, много линий, ярко выраженный злодей и, конечно же, в конце торжествует жизнь, а не смерть. Полагаю, в наше сложное и драматичное время такой акцент вовсе не дань традиционному гуманизму, а ключевая парадигма развития художественной и литературной мысли.

Максим Замшев, Главный редактор «Литературной газеты», Председатель МГО Союза писателей России, Член Совета при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека, Президент Академии поэзии

Уважаемые читатели!

Прежде всего, сердечно благодарю вас за то, что проявили интерес к моему роману. Я постаралась сделать всё, чтобы вам было нескучно, а уж как оно получилось – судить вам! Спасибо тем, кто осилит его до конца, продираясь сквозь хитросплетения сюжета, а также тем, кто, прочитав пару страниц и поняв, что это «долгая песня», просмотрит по диагонали или прочитает только первые строки. Спасибо вам! Хочу также предупредить: не стоит искать сходства событий и персонажей с реальной жизнью – все имена и события в произведении вымышлены, любые совпадения с реальными людьми и событиями случайны.

Желаю приятного чтения!

С дружеским приветом, Лариса Кеффель-Наумова

Глава I. Она

…Когда судьба по следу шла за нами,
Как сумасшедший с бритвою в руке.

Арсений Тарковский

Мать в очередной раз гладила отцу «выходную» красную рубаху. Была пятница. Отец собирался на гулянку. Мать это знала и не сопротивлялась. Она русская, муж эстонец. Жили они в Тарту. Лилька сидела в углу нахмурившись. Две недели назад ей исполнилось шесть лет. Была она рослой темноволосой девочкой, с зеленоватыми с золотыми крапинками глазами, несколько вытянутыми к вискам, и вздёрнутым вместе с верхней губой носиком. Стандартное платье, купленное на её возраст в детском магазине, всегда выглядело на ней немного коротким, юбка не могла прикрыть чересчур длинные, как у цапли, ножки. Мать всё время надшивала или надвязывала рюшки из другого, более-менее подходящего материала или ниток. Особо выбирать не приходилось.

Отец, когда бывал пьяным, а бывал во хмелю он частенько, орал матери: «Забери своего бастарда! Нагуляла!» Лилька не понимала, кто это такой, бастард, и где мама гуляла. Она была очень похожа на отца – двухметрового великана: эстонская рослая порода и материн тёмный окрас. Мама, наоборот, была небольшого роста, миниатюрная, с тёмными, чуть подвивающимися роскошными волосами, с которыми она не могла совладать, и Лилька каждое утро была свидетельницей мучений матери, собирающей эту роскошную гриву на затылке в хвост. На последнем обороте она не вытаскивала до конца волосы из-под резинки. Получалась такая чудесная причёска – «пальма». Мать перехватывала эту роскошь модной заколкой, и Лильке казалось, что её мама похожа на всех эстонских, польских и других моделей, которых она видела в журналах мод с выкройками, что лежали на журнальном столике в гостиной.

…Мать шила себе и знакомым.

– Мам, мам! – галдела Лилька. – Ты сошьёшь мне принцессино платье? Такое, из розового тюля?

У матери, в этот момент подкалывающей что-то, во рту были булавки.

– Сосью! Сосью! Только остань! – шепелявила мать.

– А когда? – не унималась Лилька.

– Когда за тобой приедет прекрасный принц! – мать наконец выбрала изо рта все булавки.

– А он приедет? – сомневалась Лилька.

– Конечно! – улыбалась мать. – В своё время.

Когда вырастешь…

…Девочка радостно прыгала вокруг матери, которая наконец-то закончила причёсываться.

– А теперь подушись «Красной Москвой»! Ну пожалуйста!

Мать вытаскивала из коробки флакон, присев перед трельяжем, и, томно откинув красивую голову, душилась сама и стеклянной пробкой проводила за ухом и по шее вертевшейся рядом дочки, верещавшей от восторга, вдруг в порыве молодой, искрящейся радости вскакивала – и вдвоём, взявшись за руки, они минуту или две кружились, хохоча до слёз.

Отец привёз мать к себе, в Эстонию, после армии. Он служил в Шуе, под Иваново, а Иваново, как известно, город невест. Там и познакомился с ней на танцах, в увольнительной. Эта девушка показалась ему на брызгающей разноцветными фонариками танцплощадке, в ритмичных звуках музыки до того красивой, что всё никак не решался подойти – только краснел, опускал глаза и топтался около круга, как стоялый конь. На ней была полупрозрачная нейлоновая блуза, на осиной талии стянута летящая пёстрая юбка, туфли-лодочки… Цыганка, как звал её отец, этакая Эсмеральда с блестящим великолепием смоляных волос, рассыпавшихся по плечам! А она не могла оторвать взгляд от нездешнего великана, совсем не похожего на русских парней, – высокого застенчивого исполина с будто выгоревшими от солнца волосами.

– Ну иди! Пригласи его! – пихали её подружки, и она подошла.

Служивый, при виде которого вдруг так тревожно забилось сердце девушки, оказался эстонцем из Тарту (в Шуе его за диковинную манеру коверкать слова прозвали «иностранец»). Где эта Эстония? Какая это страна? Никто в ней не был.

В XI веке дружина киевского князя Ярослава Мудрого присоединила часть земель эстов к Киевской Руси. Князь основал на этих землях город Юрьев, то бишь Тарту. Кому только не принадлежал город! Времена тогда были неспокойные. Продвинутые правители удовлетворяли свои гендерные амбиции в войнах: на полях сражений, в осадах и штурмах городов-крепостей, к каковым и принадлежал Тарту. Ох и швыряло его! От новгородцев – к ливонцам, от суетных поляков – к воинственным шведам. Повидал городок на своём веку – мало не покажется! Жители сей «цитадели», судя по всему, так и не отошли от постоянных пертурбаций бытия и сознания и до сих пор находятся как бы в перманентном удивлении от того, что с ними произошло. О глубокомысленности и неторопливости мышления эстонцев ходят легенды.

Солдата с солнечными волосами и хрустально-голубыми глазами, обжигающими холодноватым взглядом, с густыми светлыми ресницами под белёсыми, словно выгоревшими бровями звали Айвар. Наверняка в его крови соединились и новгородцы, и поляки, но прежде всего, как потом уже смекнула Ирина (так звали шуйскую Эсмеральду), любители выпить! Но это было потом. А сначала была любовь, они уходили далеко в луга и целовались, целовались… Ирину провожали как за границу. Гуляли три дня.

Мать Айвара, Пирет, встретила невестку неласково. Всё время на эстонском что-то сердито бурчала, показывая головой в сторону Ирины: мол, привёз, «свою» не мог взять! Там, в России, Айвар был с ней другим – нежным, добрым, приносил ей луговые цветы, бабочек в банке. Один раз Ирина пришла на свидание, а он открыл банку – и бабочки разлетелись: лимонницы, павлиний глаз, шоколадницы, капустницы… Ирина замерла от восторга! Но здесь, в Тарту, всё изменилось. Появились старые друзья, с которыми он работал в порту. Грубые, немногословные, они смотрели на Ирэну, как они её называли на эстонский манер, как на чужую – русскую – и при случае высмеивали Айвара, настраивали против молодой жены. Она была уже беременна и, стиснув зубы, терпела грубость и отчуждённость мужа. Он стал часто выпивать. Когда родилась дочка, лучше не стало. Айвар хотел сына.

Запах раскалённого утюга напомнил Лильке, что отец опять уходит. Мама весь вечер будет плакать. Лильке тяжело было видеть, как мать страдает. Схватив любимого мишку, поверенного во всех её горестях, она незаметно выскользнула на улицу. За дровяным сараем её остановил сосед. Спросил, что случилось, почему она такая грустная. Стал утешать: гладил по волосам, что-то говорил мягким, вкрадчивым голосом. Лилька не могла понять, почему эти вроде бы нежные прикосновения так ей неприятны. Незаметно он подвёл её к сараю и, тяжело дыша на неё перегаром, стал залезать ей в трусы. Лилька хихикала – было щекотно, но потом стало неприятно и даже больно. Она попыталась вырваться, а палец соседа всё пытался проникнуть внутрь Лильки.

– Что с тобой?

Девочка прибежала потная, расхристанная. Мать опять плакала. Лилька нахмурилась.

– Ничего.

– А что ты такая?

– По дровам лазила…

Невдалеке от центра Тарту жила её бабушка Пирет, мать отца, – одна, в частном доме. Совершенно сумасшедшая женщина. Тогда она казалась девочке очень старой, но позже Лилька поняла, что было ей только около шестидесяти. Сумасбродная бабка очень любила всякую живность: голубей, бродячих собак, но особенно крыс, даже дома прикармливала их. Эти малоприятные существа вечно шмыгали по полу. Когда Лильку привозили к бабушке, вечером девочка долго лежала и не могла заснуть, слушая в темноте шуршание этих тварей; она в ужасе подтыкала везде одеяло – и так и забывалась сном, с поджатыми ногами, боясь, что крысы отгрызут у неё что-нибудь или укусят.

Однажды она наливала себе воду на кухне. На плите – старой, дровяной, как из страшных сказок братьев Гримм, – что-то булькало. Вдруг Лилька почувствовала взгляд. Бессознательно обернулась. Недалеко от неё спокойно, уложив длинный хвост, сидела большая жирная крыса и смотрела на Лильку своими глазками-бусинками, будто изучая её, прикидывая, стоит ли нападать… Крыса была размером с кошку. От ужаса Лилька завизжала, и крыса медленно, как бы нехотя, снялась с места и тяжело, недовольно переваливаясь, засеменила за угол, на прощание осклабившись и вильнув хвостом, как кнутом. Эти хитрые бестии с длинными узкими мордами потом будут преследовать её в кошмарных снах всю жизнь.

Как-то раз по телевизору Лилька увидела один старый иностранный фильм. Сюжет она не запомнила, но её поразила яркая картинка счастья, общая атмосфера добра, покоя и благополучия. В великолепном доме, с увитыми плющом большими окнами и выходящей прямо в сад полукруглой террасой, жила счастливая семья. Детки в белых штанишках и платьицах бегали по зелёной лужайке и брызгались из маленького круглого фонтана с чудесной мраморной фигуркой гречанки посередине, а мама и папа пили кофе из изящных чашечек и нежно смотрели друг на друга, сидя за овальным, накрытым к завтраку столом. Почему-то больше всего поразил маленькую Лильку этот стол: серебро сервировки, поблёскивающее в лучах утреннего солнца, и ослепительно-белая крахмальная скатерть, которую колыхал лёгкий летний ветерок. А дальше, по ходу фильма, ещё одна сцена томительным несбыточным желанием врезалась в сердце маленькой Лильке: вся семья куда-то шла, родители держали детей за руки, все были нарядно одеты. Мужчина, усатый красавец в сером цилиндре и в сюртуке-визитке, в лаковых штиблетах, с тросточкой, всё с той же любовью и восхищением, что и в начале, смотрел на обворожительную красавицу жену в летнем платье кремового цвета с летящими лентами, кружевами и цветами и в шляпе в тон, завязанной сбоку, под подбородком, изящным шёлковым бантом. Лилька, как загипнотизированная, не могла оторвать от экрана взгляд. Так и сидела с открытым от изумления ртом на стуле около телевизора, хотя фильм уже кончился. Неужели это существует на свете?..

– Ты что? – улыбнулась мать. – Уже поздно. Пора спать.

В эту ночь Лильке снилось, что она принцесса в воздушном розовом платье и идёт куда-то с улыбающимся, похожим на отца великаном, только великан добрый и держит её за руку, чего отец никогда не делал. Отец редко выходил с ними, а если они и шли куда-то вместе – всё равно ничего хорошего не получалось. Всегда случался скандал, потому что он непременно искал, где бы выпить. А Лильке так хотелось идти, взяв их обоих за руки, чтобы все вокруг видели: у неё тоже есть отец и какая у них счастливая семья!

Сосед потом ещё не раз при случае затаскивал Лильку в сарай, а позже стал зазывать домой – посмотреть котёнка или поесть мороженое. Так продолжалось несколько лет. Девочка ничего не говорила матери, но твёрдо решила сбежать отсюда, из этого города, навсегда. Вырваться из этой беспросветной, серой жизни, подальше от постоянных гулянок отца и приставаний соседа. Она чувствовала себя Алисой. Ей казалось, что где-то есть Страна чудес, где исполнятся все её желания! Поэтому училась хорошо. Была старательной. Какие ж чудеса могут произойти с троечницей?! Да и лучше всего ей было в мире книг и контурных карт.

Лилита – это было её полное имя – с удовольствием занималась общественной работой: в то время как остальных учеников, прикреплённых к редколлегии, как ветром сдувало после уроков, она, наоборот, до самого вечера с удовольствием ползала по полу в пионерской комнате, вся обмазанная клеем, прилаживая на ватман вырезанные из журналов картинки и фотографии, рисуя с высунутым от старания языком в стенгазету цветы и букеты, сочиняя стихи. Домой идти не хотелось. Старая уборщица каждый раз с ворчанием гремела сзади ключами, запирая за ней, последней, дверь школы…

Настали девяностые. Советский Союз стремительно начал разваливаться на составные части. Прибалты первыми стали рваться прочь. Национализм в Эстонии к тому времени зашкаливал. От всего этого хаоса и неразберихи, которые происходили со страной, Лилька совершенно одурела. Как-то она прочитала объявление в газете: в Германии в немецкую семью требовалась нянька детям. Обещали визу, проживание и учёбу: Au-рair-Mädchen¹, или, иначе, Kindermädchen². Так она теперь будет называться! В школе Лилька как раз учила немецкий. Недолго думая, она написала по указанному в газете адресу. Рассказала, что закончила школу, знает неплохо язык, располагает к себе детей и легко ладит с ними. Добавила, что хотела бы учиться в Германии. Немцы, видимо, обрадовались и молниеносно прислали положительный ответ, а затем и приглашение. Сомнения отпали. Лилька в одну ночь, поплакав для порядка, приняла решение и – в буквальном смысле – сбежала! До последнего не говорила ничего матери. Знала, что не пустит.

Когда самолёт взмыл в небо, взяв курс на Франкфурт, она вдруг с жалостью вспомнила растерянные глаза матери и всю её беспомощную фигурку в проёме открытой двери. Тряхнула головой, отгоняя воспоминания, всё пыталась сглотнуть предательский ком в горле. Нет! Не сейчас! Она не хочет об этом думать! Закончилось её безрадостное детство, и все несчастья пусть останутся в прошлом. Впереди её ждёт новая, прекрасная жизнь!

Глава II. Новая жизнь!

Германия поначалу показалась ей раем, именно той землёй обетованной, о которой грезила она на своём топчанчике в углу в Тарту, горестно слушая, как в соседней комнате громко ругаются отец с матерью.

«У меня всё будет по-другому, – думала Лилька, крепко прижимая к себе своего единственного друга, медвежонка. – У меня будет красивый, умный, добрый муж, чудесные дети, просторная столовая, большой стол с крахмальной скатертью, уютный дом и много друзей! Мы будем путешествовать, путешествовать. Я увижу весь мир…»

С этими мыслями она благополучно засыпала. Медведь был грязно-розового цвета. Когда мать однажды попыталась постирать его, Лилька не смогла заснуть и, прокравшись, схватила ещё не высохшего медведя. Так с мокрым и уснула.

Лилита попала, как ей сначала показалось, именно в такую идеальную семью: дом, двое детей-близнецов, мальчик и девочка, хозяева – воспитанные, образованные немцы. Муж – работник банка, жена – врач в глазной клинике. Хозяйские дети были довольно противные, но послушные. У обоих были густые белые волосы и водянистые холодные голубые глаза. Лилита на удивление быстро научилась справляться с детьми. Родители давали близнецам задание, дети делали уроки, Лилька проверяла ошибки. Близнецы пытались её подловить, но Лилька важно брала орфографический словарь или учебник грамматики и показывала, тыкала носом. Киндеры недовольно сопели, потому что Лилька всегда оказывалась права. Не зря же в школе по немецкому у неё было «отлично». Один Бог знает, почему ей легко давался этот гортанный, малосимпатичный и трудный в произношении язык… Дети зауважали Лильку, стали слушаться её беспрекословно и ходили за ней, как хвостики. Дети – жестокие существа. Впрочем, это лишь маленькая модель взрослого мира. В них ещё видно то, что потом, во взрослом состоянии, уходит внутрь. Уважают только сильного, умного. Уважают только того, перед кем отступают, кто одерживает вверх. Кто доказал своё право на место под солнцем.

Со временем что-то в этой новой благостной обстановке стало её напрягать. Какие-то смутные подозрения тяготили её, она постоянно наталкивалась на нечто непонятное, что пока ещё не проявлялось, но будто витало во всей атмосфере дома и странном поведении его хозяев, – лёгкую недосказанность, то, как они замолкали, прерывая при её появлении оживлённый диалог. Их отношение к ней как к няне детей ничем особо не отличалось от общепринятого в немецком обществе отношения к такого рода персоналу – такое же строгое, но доброжелательно-ровное, вежливое. Немного странной ей показалась кирха, в которую семья ходила по воскресеньям. И в этом, на первый взгляд, тоже не было ничего необычного.

Лилька была православная. Мать окрестила, отцу было всё равно. У матери был знакомый священник. Такого имени – Лилита или хотя бы Лилия – в святцах не оказалось, поэтому при крещении ей дали имя Лия. Власть это всё не приветствовала, поэтому священник согласился провести обряд дома.

Мать как-то сказала Лильке:

– У тебя ангел на правом плече…

– Где? – пыталась увидеть, своротив голову на сторону, маленькая Лилита.

– Да вот же он! – мать улыбалась, целуя дочкино плечико. – Ты всё ему говори, обо всём проси – он поможет.

Молитве научила: «Ангел мой! Хранитель мой! Храни моё тело, крепи моё сердце! Аминь». Мать водила Лильку в храм настолько часто, насколько получалось. А иногда они уходили и долго гуляли по городу, чтобы не видеть, как дома беснуется пьяный отец. Почти всегда после долгих блужданий ноги их приводили в церковь. Иногда они попадались на глаза матушке Наталье, и она их приглашала в дом. Священник, отец Николай, утешал и успокаивал маму, а девочка играла во всякие незнакомые увлекательные игры с добрыми детишками священника, которые сильно отличались от других детей с её улицы. А иногда старший мальчик, Артемий, читал притихшим малышам сказки. Лилька всегда ждала, когда будет счастливый конец, и тогда вскакивала и от избытка чувств подпрыгивала и хлопала в ладоши. Принцесса вышла замуж за принца! Ура-а-а! Но однажды она услышала сказку, которая повергла её в рыдания. Это была сказка о стойком оловянном солдатике. Она долго не могла забыть эту историю, плакала и горевала о погибшей в огне танцовщице и бедном одноногом солдатике. Мать утешала впечатлительную девочку, а сама думала о том, что, должно быть, нелегко её дочурке будет, когда та вырастет, смириться с мыслью, что принцев-то в действительности почти нет, а те, что есть, со временем превращаются из красавцев в настоящих чудовищ. Вот именно в этой последовательности.

– Мам! Но ведь это только сказка? У меня так никогда не будет? Так жалко! Солдатик ведь так любил танцовщицу!

– Нет, конечно, – мать гладила её по головке. – У тебя будет всё хорошо. Ты встретишь прекрасного принца, и вы будете жить долго и счастливо.

* * *

Хотя Лилька и была крещена по православному обычаю, но в Тарту иной раз, гуляя по городу, заходила в католический собор во время службы. Однако эта церковь, куда она ходила с немцами, была какая-то непонятная. На церковь-то не похожа. Какое-то шоу! Современное. Несколько агрессивное даже. Здание, в котором она располагалась, – с огромным залом, как концертным. Священник вроде как и не священник вовсе. Фатоватый, с приглаженными блестящими волосами, с ослепительной улыбкой, в чёрном «с искоркой», несколько обуженном костюме, с чересчур живыми для священника глазами, смотрящими из-под постоянно приподнятых от радостного возбуждения бровей. В процессе своей проповеди он всё выкрикивал и выкрикивал какие-то (судя по всему, знакомые всем присутствующим в зале) изречения, потому что все хлопали, повторяли вслед за ним, воздевая руки в едином порыве, как бы подхватывая пущенную в них с возвышения энергию.

Когда Лилька как-то раз осталась одна в доме и обходила комнаты, то увидела, заглянув в спальню к хозяйке, странный крест.

«Необычный… Не похож на католический», – удивилась тогда она.

На кресте, в перекрестье, располагался ещё один крест, поменьше.

«Роза ветров какая-то!» – насторожённо подумала Лилька, начиная догадываться.

Повсюду она натыкалась на непонятные, загадочные символы – два треугольника, соединённые латинской буквой S. У себя в комнате через недолгое время она обнаружила книжки «Дорога к счастью» и «Дианетика». Их автором был какой-то Л. Рон Хаббард. Лилька заинтересованно по вечерам стала листать их, пытаясь разобраться, но так ничего и не поняла: сайентология – это наука или всё-таки религия? Автор горячо и убеждённо утверждал, что это и то и другое. На Лильку всё это произвело впечатление чего-то фантасмагорического. Надо было в этом разобраться.

Под книжку легко было засыпать. Лилька, за день набегавшись с детьми по теннисам и плаваниям, бесчисленным детским университетам и французским академиям, где они что-то учили, слушали чьи-то доклады, играли в шахматы, лепили, рисовали, делали оригами и бог знает ещё что, с непривычки уставала. Но и всего этого её подопечным казалось мало, и шустрая Кирстен пыталась ещё успеть «подолбить» на электрическом пианино, а второй близнец, не менее гиперактивный Торстен, так же рьяно и самозабвенно фальшивя, играл на дудке. Можно было оглохнуть от всей этой какофонии! К ночи она совсем выматывалась и почти без сил добиралась до койки.

Лилька была рада переключиться и почитать что-то отвлечённое – как она думала, фантастическое. Листая книжку о странной религии, из введения она узнала, что означал этот непонятный крест в спальне хозяйки, фрау Нойманн. Оказалось, что восемь оконечностей креста («сайентологический крест представляет собой дважды перечёркнутый по центру восьмиконечный крест») символизировали «восемь динамик», или восемь степеней выживания, имеющихся у каждого человека, в том числе стремление к выживанию в качестве духовного существа, а также стремление к выживанию в качестве божественной сущности. Хаббард описывает выживание как удаление от смерти и приближение к бессмертию.

Смысл этих восьми динамик, как поняла Лилька, сводился к стремлению человека к выживанию. Индивидуально. Группами. За счёт части человечества. Хоть птицами, хоть рыбами, хоть гадами морскими. Всеми возможными способами. Пройдя все эти ступени опыта и самосовершенствования духа, человек, как утверждал автор, превращается в высокодуховное существо, и перед ним, как красная дорожка, простирается сама вечность, то есть бесконечность. Под это дело подводилась база, диалектика.

«Первая динамика – это стремление к выживанию самого себя. Вторая динамика – это стремление к выживанию посредством секса и семьи, воспитание детей. Третья динамика – это стремление к выживанию в качестве группы. Четвёртая динамика – это стремление к выживанию посредством всего человечества и к выживанию как части всего человечества. Пятая динамика – это стремление к выживанию посредством форм жизни, таких как животные, птицы, насекомые, рыбы и растения. Шестая динамика – это стремление к выживанию посредством физической вселенной, которая состоит из материи, энергии, пространства и времени. Седьмая динамика – это стремление к выживанию в качестве духовных существ или в качестве духа. Восьмая динамика – это стремление к выживанию посредством Верховного существа или посредством Бесконечности».

Пока всё это напоминало какую-то новую игру, правила которой Лильке было интересно узнать. Не зря же в школе она была отличницей!

Символом сайентологии были два треугольника, соединённые латинской буквой S. Каждая из вершин треугольников что-то обозначала: «Общение», «Знание», «Контроль», «Ответственность»… Латинская же S, которой треугольники были скреплены, означала слово Scientology. Как утверждал сам основатель, оно было им создано путём слияния двух слов: латинского scio, которое означает «знание», и греческого logos, которое означает «слово». Проще говоря, соединение во внешнюю форму полученного знания внутренней мысли – для её выражения и сообщения вовне.

Постигающим теорию рекомендовалось постоянно увеличивать с помощью предлагаемых практик своё знание жизни, а также чувство ответственности за неё и контроль над нею.

«Вообще-то, всё достаточно логично! Ну и что здесь нового?» – подумала озадаченно Лилита.

Действительно, все мы, ещё с рождения, постепенно узнаём, что такое хорошо и что такое плохо. Все мы увеличиваем знание жизни, растём, набираемся опыта, совершаем намеренно или по неведению ошибки, учимся признавать их и больше не повторять – и тогда приходит взрослое, осознанное чувство ответственности за свои поступки.

В одной статье, уже много позже, Лилька прочитала, что в сайентологии есть система верований в то, что люди – бессмертные «тэтаны»³ с вечной судьбой в Бесконечности, и религиозные практики, в ходе которых тэтанов освобождают от тяжёлых воспоминаний – «инграмм»⁴ (что более или менее соответствует иудаистскому и христианскому представлению о грехе). По всей Америке созданы многочисленные клубы по изучению дианетики, в которых многоступенчатая система «курсов совершенствования личности» предполагала многолетнее продвижение «совершенствующейся души» от нулевого уровня до сто десятого.

Постепенно вчитываясь в текст, Лилька поняла, что изначально дианетика задумывалась как некая «новая психотерапия» и вовсе не предполагалось, что она заложит основание для религии. Сайентология берёт начало из дианетики – принципов и методов, которые Хаббард изложил в книге «Дианетика: современная наука душевного здоровья», выпущенной в 1950 году. В книге излагалась теория Хаббарда о причинах нерационального поведения и психосоматических заболеваний, а также предлагались различные методы детоксикации, очищения организма от радиации, к которым относятся приём биологически активной добавки – ниацина⁵ (который, по мнению Хаббарда, способствует выводу из организма токсинов), сауна, бег трусцой и «терапия» (так называемый одитинг⁶). Всё это для того, чтобы избавиться от вероятных проблем психологического и психосоматического порядка.

1.Au-pair-Mädchen (нем.) – живущая в семье и помогающая по хозяйству девушка-иностранка. Одновременно она совершенствует язык, а затем поступает в университет и уходит от хозяев.

2.Kindermädchen (нем.) – няня.

3.Тэтан (англ. thetan) – сайентологический псевдонаучный термин, подразумевающий непосредственно личность, духовное существо. Согласно данной концепции, тэтан – не разум и не тело, а тот, кто осознаёт, что он осознаёт, то есть индивидуальность…

4.Инграммы (сайентологический термин) – тяжёлые воспоминания прошлых жизней, составляющие реактивного ума, которые мешают человеку совершенствоваться.

5.Ниацин – один из восьми витаминов группы В, важных для всего нашего организма.

6.О́дитинг (англ. auditing – «проверяющий»; от лат. audire – «слушать») – важнейшая практика в сайентологии, представляет собой общение один на один клиента (преклира) с сайентологическим консультантом (о́дитором).