Читать книгу: «Наши тонкие струны», страница 3
011. ВИА «Молодость»
Филипп Филиппович в белой подростковой толстовке выглядит странно. Но ему самому так не кажется. Длинные редеющие волосы он зачесывает назад. При этом очки на его носу можно оценить примерно в половину средней зарплаты по Петербургу. Другая половина ушла на его кожаные кеды.
Филипп Филиппович развернул стул и угнездился на нем, положив руки на спинку. Он с удовольствием встал бы за дирижерский пульт. Но репетиционная точка в подвале, и сводчатые потолки здесь довольно низкие. Чего доброго, можно и голову расшибить.
Перед ним стоят навытяжку четверо парней. У одного на шее висит аккордеон «Вельтмайстер» лягушачьего цвета.
Девчонки стоят в сторонке. Их тоже четверо. Пятая сидит на табуретке. С независимым видом и с ярко-рыжей гитарой.
Это – ВИА «Молодость» в полном составе.
– Ну что, лодыри-тунеядцы-бездельники, – похоже, Фил Филиппыч опять ссылается на замшелые мемы из прошлого века. – Повторяем, только уже без лажи. Не забывайте про акценты. Что я вам говорил? Бодрые песни надо петь бодрее. Веселые – веселее.
Он жмет иконку на своем планшете и включает запись. Фонограмма преспокойно передается по bluetooth на колонки. Даже провода втыкать не нужно.
Звучит самый настоящий эстрадно-симфонический оркестр – что-то такое из семидесятых, с перегруженной духовой секцией и картонными барабанами. Воодушевляющая музыка.
Неба утреннего стяг!
В жизни важен первый шаг!
Парни и девушки старательно поют. Даже аккордеонист пробегает пальцами по клавишам и кнопкам: и вновь продолжается бой, тарарарарам! Крис отрешенно грызет медиатор. Ее соло будет позже.
– Ну что это такое, – Фил жмет на кнопку, и оркестр затыкается. – Петь надо с выражением! С настроением! Кристина, вынь гадость изо рта! И кто опять спел «в жизни важен первый фак»? А, парни? У кого тут бас-баритон с просадкой на верхах? Думаете, вы одинаково хреново поете, так я вас не различаю? Да я десять лет хормейстером работал! И все время одно и то же. В каждом потоке какой-нибудь клоун да отыщется!
Певцы тихонько ржут и перемигиваются с певицами. Фил грозит им кулаком.
– Одно для них важно, – кипятится он. – Что на уме, то и на языке… Ну-ка, еще раз с первой цифры!
Фонограмму запускают опять. Артисты напряженно вживаются в образ. Филипп дирижирует сидя.
Еще пара попыток – и он успокаивается. Вокальная группа звучит не так уж и плохо, а внезапное соло на гитаре (ламповый овердрайв с квакушкой) врезается в звуковую ткань, как бензопила в фанеру. Когда же фанера смолкает, аккордеон вдруг продолжает играть еще с десяток тактов что-то такое отвлеченно французское на три четверти, постепенно затихая, как бы удаляясь. И прямолинейный хит из прошлого приобретает целую кучу новых смыслов.
– Ну ладно, сегодня уже получше, получше, – Фил меняет гнев на милость. – Крис вообще молодец. Если дальше так пойдет, то и комиссия нам это дело утвердит. Завтра разучиваем ваше любимое – «Вдоль по Питерской». Через две недели сделаем контрольный прогон, на учебной сцене. Кстати, для нашего гармониста я заказал красную рубаху. Серега, слышал? Красное с зеленым – сочетание «вырви глаз». Еще картуз тебе закажем, как у Есенина! Будешь первый парень на деревне!
Серега глупо кивает. Первый парень давно вздыхает по Крис, у которой он не первый… и на всякий случай он помалкивает. Рыженькая гитаристка на него не смотрит, и на новую рубаху надежды мало, равно как и на картуз. Знать бы еще, что это такое.
– Можно, я как обычно приду? – спрашивает Маша Талашева.
– Можно. Ты же у нас все равно отвернуться норовишь… Маскируешься… Ах, да, девчонки, главное-то забыл. На той неделе пойдем с вами в театральную мастерскую. Будем шить вам платья. Белые, шелковые, с блестками, цены немалой. И не вздыхайте так. Еще меня благодарить будете.
– Шелковые? – спрашивает Крис, слегка скривившись. – Блестящие? Как у кого?
– Да уж не как у Evanescence, – говорит Фил. – Как у Людмилы Зыкиной.
012. Поменьше розовых соплей
С репетиции Маша и Крис едут вместе.
– У тебя горло не болит? – заботливо спрашивает Крис.
– Вроде нет. А должно?
– Мне показалось, ты устала от всех этих советских маршей.
– Есть такое. А что поделать?
Крис замолкает.
Сегодня вечером они неплохо поиграли вдвоем. Потом явился Филипп Филиппыч. Сел на свой любимый стул. Попросил исполнить что-нибудь авторское. Ну как тут откажешь? Пришлось сыграть для него «Что-то может случиться». Под одну гитару.
Фил никак не прокомментировал услышанное. Только попросил текст почитать.
«Вроде ничего криминального, – сказал он. – На будущее: поменьше розовых соплей. Вот вообще не ко времени. Дружеский совет».
После таких слов Крис побоялась играть «Ты мое солнце». Мало ли что.
И вот они едут домой. Как всегда, в ее голове крутится новая музыкальная фраза. Чтобы не забыть, она тихонько напела ее в диктофон. Мелодии очень легко вылетают из головы. Правда, иногда возвращаются, среди ночи или средь бела дня, никогда не угадаешь. Или исчезают безвозвратно.
Крис умеет писать музыку нотами. Но рисовать всякие крючки в автобусе – это будет уже слишком для почтенной публики. Чего доброго, примут за шпионку.
С текстами проще. Их можно заносить в телефон, притворившись, что пишешь деловые заметки. Никто ведь не заглянет тебе через плечо и не проверит. А если заглянет, то запросто получит локтем в лоб.
Сегодня в ее заметках – какие-то отрывочные строчки:
До сих пор мне было легко
Уходить, не прощаясь
Да, это странное чувство – когда тебе никогда не было дела ни до кого, и вдруг внезапно все изменилось.
Но нет, остальных это не касается. Всех остальных она легко бы послала подальше вместе с их косыми взглядами и дружескими советами.
Неужели Крис никогда раньше не умела дружить?
Она и до сих пор не умеет. Не знает даже, что говорить, когда очень не хочется прощаться.
– Ко мне зайдем? – предлагает Крис. – Слопаем пару сэндвичей?
Маша согласна. Все-таки это утомительно – петь сразу на двух репетициях. К тому же в свою отдельную комнату в студгородке она как-то не спешит.
На этот раз их никто не встречает, даже домашний парень Макс куда-то пропал. Но в квартире кто-то есть. Кто-то смотрит в гостиной телевизор. В этой квартире – толстые стены, и слов не разобрать. Ясно только, что это новости или криминальная хроника.
Крис выглядит потерянной. Она больше не улыбается.
– Может, я пойду? – говорит Маша.
– Еще чего. Из-за отчима, что ли? Этот чел здесь вообще лишний. Пусть лучше он отсюда свалит.
Кажется, она говорит слишком громко. Потому что телевизор смолкает. Зато слышится чей-то многозначительный кашель. У кристинкиного отчима – низкий густой голос, как у певца Шаляпина. И кашель тоже густой.
Это отвратительно. Этот человек ей отвратителен. Крис морщится.
– Пошли на кухню, – упрямо говорит она. – Не сожрал же он всю колбасу!
Они пьют чай с бутербродами. Изо всех сил стараются не говорить о личном. Конечно, это невозможно.
– Я хочу отсюда съехать, – говорит наконец Крис. – Я больше не могу. Он думает, меня можно купить… всякими подарками. Он думает, я буду молчать.
– О чем, – тихо-тихо спрашивает Маша.
– О том, что он… делает что хочет. Что он сидит на дейтинг-сервисах, да еще заходит с разных аккаунтов. Потом возит каких-то малолеток на дачу. Будто я не знаю.
– А как же твоя мама?
– Ей проще не замечать. Она зависает на работе. В своей больнице. Ну и еще… она боится, что нам с Маском будет плохо, если у них все развалится. Она нас двоих не потянет. Она так думает.
– А ты что думаешь?
– Ну а что поделать? – говорит Крис. – Мне даже восемнадцати нет.
Ее зеленые глаза блестят в темноте. Она вертит в руках чайную ложечку:
– Видела красоту? Серебряная. От бабушки досталась. Здесь все наше. А не его.
Маша рассматривает ложечку. На ней выгравирована какая-то монограмма нерусскими готическими буквами.
– Надоело мне все это, – говорит Крис. – Я хочу денег заработать. Чтобы не зависеть ни от кого. Создать группу и играть концерты. И чтоб люди во всем мире скачивали наши песни. Ну да, глупо, но я все равно больше ничего не умею и учиться не хочу. Не хочу жить… как они. Понимаешь?
Маша опускает ресницы. Конечно, она понимает. Она всегда мечтала о том же самом. Только не формулировала так четко. Может быть, оттого, что у нее не было отчима?
Что-то такое можно прочитать на ее лице. Потому что Крис понемногу краснеет.
– Ты не думай, он мне никто, – говорит она почему-то. – Мы с ним уже год не общаемся.
Получилось еще хуже.
– Я ничего и не думаю, Крис, – говорит Маша.
– Он еще и жадный. Он ведь даже гитару мне не насовсем подарил, а только дал попользоваться. Сам-то играть разучился, да и некогда.
Маша пожимает плечами.
– Говорит, когда-то он ее сам из Америки привез. Может, и не брешет. Он же раньше на пароходе плавал.
– Гитара – класс, – говорит Маша.
Потом они говорят о гитарах и о всяких примочках. Это всегда интересно. А главное – безопасно.
Когда совсем темнеет, Маша собирается домой. Крис порывается проводить, Маша отказывается. И верно: лучше сделать вид, что они с Машей совершенно не беспокоятся друг о друге. Иначе их могут неправильно понять. В нашем неправильном мире это легко.
И потом, можно ведь послать из автобуса сообщение?
013. Мама не узнает
Когда за Машей захлопывается дверь, Крис вздыхает. Хочет уже пройти к себе (у них с Максом одна комната на двоих, разделенная перегородкой). Макса нет дома, и в этой комнате темно, только компьютер еле слышно гудит и мигает красной лампочкой. Обсчитывает какую-нибудь тяжелую задачу. Макс называет это «рендеринг». Хз, что это значит.
– Кристи! Погоди маленько, – слышит она густой голос из гостиной.
Почему-то ей хочется накинуть на голову капюшон и отвернуться к стенке. Как в детстве, когда тебя ставят в угол за плохое поведение.
Глупое желание. И бессмысленное. Тебя и так загнали в угол уже давно.
Плотная фигура материализуется в дверях.
– Что за новая подруга? – спрашивает отчим.
Как будто он видел много старых.
– Из института, – говорит Крис.
– Ах, ну да. Новая жизнь, новые интересы.
– Не завидуй, – говорит Крис.
Он складывает руки на груди. Так его руки кажутся мускулистыми, а не просто жирными.
Что поделаешь, он стал слишком взрослым. Постарел и обрюзг буквально за два года. С мужиками такое бывает. С м[…]даками особенно.
– Ты на кухню? – спрашивает Крис. – Извини. Мы всю ветчину съели.
– Что ж вы так, – медленно говорит он.
– Тебе лучше не жрать на ночь. Вредно для здоровья. Мама сколько раз говорила.
Ее голос почти совсем не дрожит. И только пальцы нервно теребят шнурочки капюшона. Длинные, красивые пальцы.
– Мама не узнает.
Он улыбается влажными губами. И аккуратно берет ее за руку своей лапой – тоже слегка расжиревшей. Когда-то он прекрасно играл на гитаре. Теперь у него пальцы как сосиски. Как у Би. Би. Кинга, только цвет другой. Впрочем, Би. Би. Кинг до восьмидесяти лет играл великолепно. Черный король блюза.
Когда-то они вдвоем смотрели всякие такие записи. А потом он учил ее гитарной аппликатуре. И как правильно держать руку.
– Твой брат вернется нескоро, – говорит отчим. – Хочешь, послушаем музыку? Есть Jamiroquai. Есть Джек Дэниэлс.
Крис хочет освободиться. Но отчего-то замирает на месте. Он осторожно трогает ее пальцы, как струны гитары.
– Просто иди за мной, рыжик, – говорит он. – Fire… walk with me.
014. Шел-шел и устал
Чуть раньше Маша спускалась по широкой лестнице. Между этажами – широкие полукруглые площадки с высокими арочными окнами. Это называют в Питере «парадной», или «парадняком», или еще чем-то таким же возвышенным.
В архангельской хрущевке нет никаких парадных. Там – лестничные клетки. Лучше и не скажешь.
На каменном подоконнике между вторым и третьим сидит Маск.
Увидев ее, он соскальзывает вниз. Он довольно высокого роста и еще немного нескладный. Ну да, он похож на сестру: курносым носом? Зелеными глазами?
Но сегодня он не такой лохматый. Посчитал нужным подстричься?
– Привет, Максим, – строго говорит Маша: она же старше. – Ты чего тут?
– Ну… я просто шел домой.
– Шел-шел и устал?
Нет, Маша не хочет его обидеть. Конечно, этот парень не опасен. Он просто излучает позитив, и Маша легко принимает эти сигналы: я – твой друг, я тебя не ударю, ты мне очень нравишься… Но Макс был бы очень огорчен, если бы понял, что Машка может читать и все остальные его послания. Те, что он никогда не стал бы транслировать. Ну, например: у меня еще никогда не было подружки… то есть так, чтобы по-настоящему, еще ни разу… Потому что я жутко застенчивый, и я сам это знаю… А вот чего не знаю, так это о чем говорить с девушками.
– Я не устал, – говорит он сейчас.
– Ну тогда проводи меня немножко, – предлагает Маша. – Если не трудно.
Ему? Трудно? Да он тут уже битый час ее дожидается. И еще час просидел бы. На холодном-то подоконнике.
Ничего. Ему даже полезно немного остыть.
Они выходят из парадной на проспект. На другой стороне, у Петроградской, остановка автобуса. Вот дотуда они и дойдут. Машка сядет в кресло у окна, помашет рукой Максу, и он послушно отправится домой. Съест сэндвич с сыром, подольше задержится в ванной, а потом пойдет спать. Это же ясно, как день. То есть, как вечер.
Только почему-то на Петроградской они не останавливаются. Не спеша идут дальше. С Максом приятно идти, он не болтает лишнего и не выеживается. К тому же, если посмотреть в навигатор, машкин автобус застрял в пробке где-то далеко за Троицким мостом.
Хоть бы он вообще сломался, думает Макс. Хоть бы они вот так шли и шли вдвоем. Он взял бы Машу за руку, но пока что как-то не получается.
Хорошо еще, что у него не пахнет изо рта. Военная хитрость: он прячет за щекой мятную таблетку.
– Я слышал ту вашу песню, про солнце, – говорит он. – Где гитара и голос. Классно звучит, хотя и на коленке сделано. Хотите, я подложку напишу, с басовой линией? Ну, то есть… хочешь?
– Напиши, – разрешает Маша. – Только там всего два куплета. И припева нет.
– А куда больше? Запилим пока шортс. Чего тянуть-то?
– Шортс?
– Ага. На одну минуту. Прямо на телефоне вертикальное видео запишем. Я уже сюжет придумал… Ну, типа в общих чертах. Снимать надо где-нибудь на крыше, на закате, чтобы фон был яркий. Такой… имбовый будет клип.
– Ты молодец, конечно, – говорит Маша. – Только снимайтесь пока без меня.
– Как это без тебя? А кто петь будет?
– Просто ты не понимаешь…
Да, Макс не понимает. Тогда Маша медленно опускает масочку на шею. Сказать по правде, ей все равно, что он подумает. Разве что немножко интересно: этот парень – такой, как все? Или… не такой? Хотя бы потому, что он брат ее лучшей подруги?
Макс смотрит во все глаза. Девочки в таких случаях закрывают глаза руками.
Кажется, он даже сжал кулаки.
– Ну… ничего страшного, – он неумело пытается врать. – Просто царапина. И потом, можно же что-нибудь придумать. Наложить фильтр в нейросетях… если тебе… неприятно…
– Мне все равно, – говорит Маша.
В молчании они идут до следующей остановки. Ну, или нет: они обмениваются ничего не значащими фразами о музыке и о компьютерных программах. Да, эти фразы ничего не значат, если ты так и не решился сказать главного.
А ведь хотел. Еще пять минут назад.
Автобус нехотя причаливает к остановке.
– Спасибо, Максим, – говорит Маша. – Я поеду.
Темная масочка снова на ней.
Макс беззвучно шевелит губами. Он хочет что-то придумать, чтобы она осталась. Или… чтобы пригласила поехать с ней вместе. Ни один из вариантов, что всплывают в его голове, никуда не годятся. Ни один из вопросов не предполагает ответа. Вот разве что этот, последний:
– Можно мне к вам в группу?
Маша задерживается в дверях:
– Макс… давай лучше завтра про это поговорим?
– То есть можно?
Маша хочет рассмеяться, но видит его сумасшедшие глаза – и отменяет свое решение. И поворачивается к нему. Одной ногой она уже в автобусе. Макс – внизу.
Наверно, водитель видит эти маневры в свое зеркало. И не спешит закрывать двери.
Он тянется вперед. Еще миг, и он ее поцелует. Очень неумело и неловко – чуть пониже уха, к которому крепится черная маска. Он прикоснется к ее уху своим холодным щенячьим носом.
И произойдет чудо. Золотой ангел, ты слышишь? Разве это так трудно?
Но нет. Ночью ангелы спят.
И еще «ментос» во рту мешает. Вот и что с ним делать? Проглотить или выплюнуть?
Водитель в своей кабине сердито стучит пальцем по микрофону, как дирижер по пульту:
– Ш-ш… молодые люди, заканчиваем прощаться…
Макс послушно отступает на шаг. Он хорошо учился в своем десятом классе. Теперь уже в одиннадцатом.
Нет, глупый маленький принц не поцелует принцессу. И она не исцелится. Так и останется… чудовищем.
– Иди домой, Максим, – говорит Маша устало. – Проследи, чтоб у Крис все было в порядке. Увидимся.
Хлоп! Двери закрываются, и автобус отъезжает, мигая желтым поворотником. Сердце Макса сейчас разобьется на части.
Но никто на него даже не смотрит.
Всем все равно.
015. У меня есть groove
Если кому не все равно – у Крис все в порядке. В безусловном и абсолютном порядке.
В их (с Максом) комнате – тишина и темнота. Компьютер завершил свой рендеринг и впал в спящий режим.
Крис не хочет спать. Она просто валяется на кровати, раскинув руки. Она кажется совершенно спокойной. Лишь иногда ее длинные пальцы сжимаются и впиваются в черный бархат покрывала, и тогда бархат идет складками.
С девочками такое бывает.
Но если бы кто-нибудь мог сейчас прочитать ее мысли, он бы сильно встревожился. Даже настолько, что вызвал бы врача, пожалуй.
Или сразу полицию.
В прихожей щелкает замок. Стараясь не шуметь, Маск снимает кроссовки и ставит на полочку.
Нет, он не идет на кухню за бутербродами. И в ванной не задерживается. Он проходит в свою половину комнаты. Трогает мышку на столе, и компьютер оживает, но только затем, чтобы вскоре выключиться уже по-настоящему.
После этого и Макс тоже падает на постель. И лежит, закинув руки за голову.
– Крис, – зовет он негромко. – Ты здесь?
– Меня нет.
Молчание.
– Крис…
– Чего тебе?
– У тебя все в порядке?
– Это ты сам придумал так спросить? Не поверю никогда.
Макс слегка смущен.
– Ну, это… я Машу встретил. Возле дома. Проводил… немножко. Она попросила за тобой проследить.
– Что проводил – молодец. А будешь следить – глаза выцарапаю.
– Вот все-таки ты злобная фурия.
Макс выжидает с минуту. Подумав, заходит с другого конца:
– Крис… я там сделал ритм-секцию для вашей песни. Бас прописал с миди-клавы, потом подредактировал. Хочешь послушать?
– Не сейчас.
Макс огорчен. И все-таки он не выдерживает. Поднимается и заглядывает в ее половину пространства – темную и печальную:
– Слушай, Крис… возьмите меня в свой проект, а? Я у Маши спрашивал. Она вроде не против.
Сестра садится на кровати. Удивленно смотрит на брата.
– Так нет еще никакого проекта. Мы даже название не придумали. Ты о чем?
– Вот со мной и будет.
– Тебе школу заканчивать нужно.
– Вот и закончу. Досрочно. Нахрен сдалось еще год убивать? Все равно я в Первый Мед не поступлю, и думать нечего.
– Дурак, что ли? Мать всю жизнь мечтает, что ты врачом будешь. Она как услышит, тебе все лишнее отрежет скальпелем.
Макс переступает с ноги на ногу и злится, как шестиклассник:
– Не отрежет. Я за это у нее вайфай заблокирую. А вы все равно лучше меня никого не найдете, спорим?
– Обоснуй, – предлагает Крис. – У тебя даже слуха нет.
– Зато у меня есть groove. Я любой ритм забить могу на раз. Я в курсе всех трендов, даже в кей-попе, и не смейся, пожалуйста. Я знаю, где любые сэмплы можно скачать. Мои биты, чтоб ты знала, московские рэперы покупают. Ну, то есть два раза купили, а в третий раз на деньги кинули… Зато я потом жалобу разослал по всем платформам, их и забанили. Поняла? Я много чего умею, Крис. Я бы вообще один работал, но это скучно.
– Скучно ему. А у нас что, цирк с конями?
– У вас… – Он держит паузу на пару тактов, а потом продолжает. – У вас самый офигительный цирк, который я видел. Точнее, слышал. Когда Маша начинает петь, у меня мурашки по всему телу… У тебя тоже?
Крис в темноте кивает.
– А ты пишешь хорошие песни. Нет, правда. Я же много чего слушал. Это не попсня, и не рэп кринжовый, и не говнорок. Это лучше. Это… как тебе сказать… Из этого можно совсем новую музыку сделать. Которой еще никогда не было. Если ты рискнешь.
Крис не отвечает.
– Ты не думай. Это не бред. Я знаю, как это должно звучать. Это должен быть такой… темный вайб… чтобы мурашило и от голоса, и от текста, и от звука. Как трип-хоп, только по-новому. Я уже почти придумал, как это будет. Рассказать?
Крис сглатывает слюну. Вот ведь странно: как бы паршиво ни было у нее на душе, о музыке она может говорить часами. И ее брат тоже.
Так они и разговаривают, пока не слышат за дверью тяжелые шаги. И дверь отворяется без предупреждения.
– Вы чего там шепчетесь? – спрашивает темный чел. – Ну-ка живо спать. Заговорщики, блин.
Затем этот черт продолжает свой путь, шаркая шлепками. В уборную, куда же еще.
Две пары зеленых глаз блестят в темноте.
– С-сволочь, – шепчет Макс. – Долбаный скуфидон. Ненавижу его.
– Ему пофиг, – говорит Крис.
Макс ударяет кулаком в ладонь.
– А мне нет. Я не хочу это больше терпеть. Или, может, ты хочешь?
– Н-нет.
– Знаешь, Крис, о чем я мечтаю? Вот заработаем мы миллион. Купим автобус и будем на гастроли ездить, по разным городам и странам. В автобусе удобно комбики возить и инструменты. А ночевать будем в придорожных отелях, по классике, с блэкджеком и шлюхами… Ну ладно, без блэкджека. Но про все остальное я серьезно. Вот мне семнадцать исполнится, я на права сдам. Буду вас сам возить, а иногда с тобой будем за рулем меняться. Кормить меня можно сэндвичами. Как тебе такое, Крис?
Его сестра сидит на кровати, поджав ноги. При этих словах она поворачивается к нему и улыбается. Пожалуй, в первый раз за этот вечер.
– Спасибо, брат, – говорит она. – Водитель нам точно пригодится. Так что ты уже на проекте… Осталось заработать миллион.
