Читать книгу: «Патриоты»

© Кирилл Шпак, 2023

ISBN 978-5-0055-7492-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Если человек идёт не в ногу со своими спутниками, возможно, это потому, что он слышит другой барабан. Пусть он шагает под ту музыку, которая ему слышится, в каком бы ритме она ни звучала.

© Генри Дэвид Торо,

«Уолден, или Жизнь в лесу».

1
Гражданин Z

О чем думает человек, жизнь которого висит на последнем волоске? В тот момент, когда песчинки в верхней половине часов, отсчитывающих, сколько ему осталось существовать в грязном и холодном мире, заканчиваются. В секунду, когда последняя из них попадает в микроскопическое отверстие в центральной части часов, скатываясь по гладкой поверхности стекла, и падает вниз, к сотням, тысячам, миллионам других песчинок, будто отживших свое. Они недвижимо лежат в нижней половине часов. Мертвые. Песчинка падает. Волосок рвется.

Однако, вот, часы переворачиваются, и будто с новой силой каждый из микроскопических кусочков диоксида кремния вновь летит вниз, беззвучно бьется о стекло, формируя горку из тел. Гору трупов. Гору черепов. Думая обо всем этом, невольно вспоминаешь «Апофеоз войны». Песчинки воюют друг с другом. Они борются за право упасть первой, разбиться, умереть, окропив собственной песчаной кровью стекло часов.

Все мы – песчинки.

Бежим наперегонки, стремясь поскорее закончить эту адскую гонку. А финал один.

В древности люди умирали за свободу. Прыгали на пики в узких замковых проходах, стремясь избавить себя от феодального гнета. Неслись на баррикады с мушкетом в руках, отстаивая собственные идеалы и права. Закрывали собой пулеметы, обороняясь от иноземных захватчиков.

А мы умираем за еду, сигареты и пойло. Рак легких, ожирение и цирроз – вот главные проблемы человечества. Вот то, что вызывает смерти в современном мире.

Ни тебе Великой войны, ни Великой депрессии…

***

Мы шли втроем по обмываемому дождем и тающим снегом асфальту тротуара, холодному и мокрому, по понятным причинам. Я и еще двое моих напарников. Наши ноги заплетались в непонятные узлы, когда мы пытались переступать через многочисленные разбросанные по тротуару камни. Вернее, даже не камни. Куски бетона. Грубые, острые куски бетона. Какие-то мелкие, какие-то – покрупнее, но все они валялись здесь, на нашем пути, преграждая дорогу к нашей главной цели. Осколков становилось все больше по мере нашего приближения. Мы шли вперед, перешагивая через длинные куски арматуры, будто торчавшие прямо из-под земли, через разломанные листы бетонных плит, через вывороченные прямо из-под земли гигантские валуны, трубы водоснабжения, упавшие столбы линии электропередачи, выкорчеванные деревья без листьев. Безжизненная пустыня. Груда ошметков цивилизации. Горстка намеков на нее, когда-то существовавшую здесь. Апофеоз войны. Горка песчинок.

Чего стоит человеческая жизнь? Ничего.

Она не стоит и кусочка, мельчайшего кусочка от всех этих бетонных обломков. Не стоит и песчинки. Никогда не стоила.

Только в древности люди умирали за свободу. А мы…

2
Гражданка I

Мы шли вперед в многолюдной толпе. Все мы: я; мистер J, этот парень двадцати пяти лет с короткой стрижкой и минимальным количеством лишнего веса, выглядевший, правда, совсем юнцом, не походивший на свой возраст; и миссис T, учительница из нашей школы, почти пенсионерка, полноватая с короткой стрижкой из седых волос, в очках, вся в морщинках, которыми испещрены ее руки и лицо. Мистер Z двигался чуть впереди нас, будто выступая в роли предводителя нашей небольшой группы, даже несмотря на то, что никто из нас его взглядов не разделял.

Мы шли вперед организованной толпой, по широкому проспекту с односторонним движением, перекрытому в самом его начале машинами некоторых из тех протестующих, что прибыли на место начала Митинга первыми. Это шествие. Митинг. Оно должно стать чем-то, чего еще никогда не знало Государство. Чем-то, что уничтожит осточертевшую диктатуру Президента.

Отовсюду звучали крики. Но не просто пронзительные вопли, как можно подумать с первого взгляда. Это были организованные хоровые выкрики лозунгов. Люди шли с плакатами, изображавшими перечеркнутое двумя красными линиями лицо светловолосого белого мужчины с залысинами, голубыми глазами и тонкой линией розовых губ.

Приятная внешность, серьезный, но с добротой взгляд.

Так и не скажешь сразу, что именно этот человек подмял под свой единоличный контроль страну с населением в полторы сотни миллионов человек.

Говорят, все известнейшие серийные убийцы не обладали выдающейся внешностью. Именно поэтому им удавалось скрываться от закона так долго. Деннис Нильсен, Тед Банди, Джеффри Дамер, Джон Гейси, Андрей Чикатило, Джон Бантинг, Дэвид Берковиц, Чарльз Старквезер, Доранхель Варгас, Сергей Ряховский – все эти ублюдки были самыми обычными людьми. Они жили рядом с нами, в окружении таких же, как они. Ходили на работу и ели в одних с нами ресторанах. Они покупали еду в тех же магазинах, что и мы, готовили ее на таких же, как наши, кухнях, поедали за идентичными нашим столами из Икеи. Они ничем не выделялись, но успевали стабильно убивать по одному человеку в неделю. Двадцать человек в месяц. Двести сорок человек в год.

Десяток ублюдков, посчитавших себя королями. Они оказались способны вместе убить четверть тысячи человек за год. Так сколько же может убить один ублюдок, действительно коронованный народом, за два десятка лет?

Мы все, я, Z, J, T и еще тысячи других участников Митинга вышли сегодня на улицы, чтобы выразить свой протест президенту-узурпатору.

Мы шли по широкому проспекту, лозунгами выкрикивая наши требования, размахивая флагами Государства и плакатами со лживой мордой, перечеркнутой парой красных прямых. Огромная куча народу. Многотысячная толпа из людей всех возрастов, всех полов, гендеров и ориентаций. Все они были здесь – на главном проспекте столицы Государства. Они кричали; «Государство без Президента», «Пятый срок – тюремный», «Государство будет свободным».

Сквозь громкий топот и кричалки неожиданно для всех прорвался новый звук. Другой. Опасный. Мирное шествие желавших выказать свой протест по отношению к действовавшей власти в один момент было обречено стать чем-то иным.

Справа от меня, совсем рядом, шла миссис T. Эта старушка уже давно не была так активна, как прочие протестующие, но она старалась не отставать от нас, переваливаясь с ноги на ногу, торопясь, ковыляя следом.

– Он должен уйти… – сказала она будто бы себе под нос, – Если он не уйдет, Государство вымрет. Он сам уничтожит его изнутри.

Президент линчевал собственный народ. Как Джек-потрошитель избавлял мир от проституток из трущоб, как Джон Бантинг казнил геев и наркоманов. Все они считали, что делали мир лучше.

Пронзительный крик полицейской сирены – вот, что нарушило квинтэссенцию звуков протеста. Президенту не нравился Митинг. Этот маленький человечек злобно топал ножками у себя в бункере под дворцом в центре Столицы, к которому и шли протестовавшие, за бетонной дверью десятиметровой толщины, и кричал о том, как сильно он хочет казнить всех, кто не желает видеть его на посту президента. Расстрелять их в центре города. Раздавить танками и прочей военной техникой на главной улице Столицы.

А его ручные псы, готовые к драке, ублюдки в форме, гордо называвшие себя стражами закона и порядка в Государстве, охранниками народа… все они на деле лишь старались выслужиться перед новоявленным царьком и получить побольше шоколадного печенья на ужин.

Мы шли нашей небольшой компанией не в самом начале многотысячной колонны, однако, даже отсюда, из ее середины, мы могли видеть, как полицейский автозак затормозил перед началом всей этой толпы. Спустя мгновения люди замерли.

Мужчина произнес в рупор: «Уважаемые граждане, вы находитесь на несанкционированной акции протеста! Убедительная просьба разойтись!»

Он повторял: «Убедительная просьба сейчас же разойтись! Уважаемые граждане…» – и так по кругу.

Этот мужчина в форме, он выбрался из автозака, и в одно мгновение позади него начали скапливаться новые люди. Обернутые в черно-синюю форму, с дубинками и электрошокерами в руках, в шлемах и черных балаклавах – все они походили скорее на террористов, чем на защитников закона. Фашисты в форме. Гитлер и Сталин могли бы ползать на коленях перед Президентом, прося у него помощи их «диктатурам-на-последнем-издыхании». Каддафи и Хусейн. Тито и Чаушеску. Муссолини и Пиночет. Мао Цзэдун и Ким Ир Сен. Салазар и Франко. Все они в свое время могли только мечтать о том, что сейчас так яро пытался сохранить в своих руках Президент.

– Расходимся, граждане! Расходимся! – рупор на ножках не переставал кричать.

Колонна протестующих остановилась, не дойдя до полицейского перекрытия дороги пары десятков метров.

– Просьба немедленно разойтись по домам!

Люди встали на месте. Постепенно, подобно змее, от головы до самого ее хвоста через всю колонну пронесся громкий звук – тысячи людей почти синхронно топнули ногой.

– Уважаемые граждане, если требования сотрудников полиции не будут исполнены немедленно, мы будем вынуждены применить силу.

Полицейский одной рукой держал рупор, а во второй вертел черную дубинку, которой вот-вот начнет лупить каждого, кто попадется под руку, а затем передавать своим коллегам из Президентской Гвардии, дабы те усадили «нарушителя порядка» в холодный и грязный автозак и увезли на другой конец города. Там, в полицейском участке этого бедного человека продержат несколько часов, будут бить его, издеваться над ним. Возможно, даже пытать, несмотря на то, что он и находится здесь абсолютно беспричинно. Просто потому, что пришел высказать свое мнение. Он пришел сказать власти «нет», а его поймали, избили и отправили домой, однако, наутро по всем федеральным каналам разлетится новость о том, как доблестные стражи закона изловили опасных преступников и экстремистов, по всем человеческим законам и соблюдая все их права доставили их в участок, оформили протокол и с миром отпустили, обязав выплатить всего лишь многотысячный штраф.

Прелестные реалии Государства.

– Уважаемые граждане!.. – звучавший будто роботизированным из рупора, голос вновь произносит наспех заученные еще в полицейской академии фразы. Теперь ему приходится повторять их очень часто, едва ли не каждый день.

Человек в форме опустил рупор вниз и поднял вместо него дубинку.

Мгновенно, вслед за ним из небольших подобий ножен, которые по сути же являлись куском кожи с клепкой, стоявшие позади полицейского гвардейцы вынули и свои дубины. Сотня черных мечей, направленных прямо на толпу безоружных граждан.

Но Митинг – это уже не просто шествие. Нет.

Митинг – это нечто большее. Он продолжался уже на протяжении нескольких дней. Каждые сутки те или иные люди выходили на улицы в самых различных местах Столицы и всего Государства в целом. Каждый раз их разгоняли. Где-то использовали водометы, где-то – резиновые пули, где-то хватало и просто полицейских дубинок, но сегодня этого не должно было случиться.

Митинг – это надежда. Последняя надежда на справедливость для всех граждан Государства…

3
Гражданин J

Знаете ли вы, что означает брать интервью у известнейшего в стране оппозиционного политика? У человека, за которым охотятся абсолютно все спецслужбы Государства, следят за каждым его шагом, следуют по пятам, будто под микроскопом рассматривая любое его слово и действие, стараясь отыскать там хоть какую-нибудь мельчайшую толику чего-то запрещенного.

Я тоже не знал. До сих пор.

В тот момент, когда я ехал на велосипеде по разбитому асфальту широченной дороги, какие в цивилизованных странах являются редкостью для спальных районах, если не отсутствуют вовсе. Тогда я абсолютно ясно осознавал, что это интервью может стать последним для всей моей журналистской карьеры в Государстве. Мне придется бежать из страны, исчезнуть, смыться и просить политического убежища за границей. Или просто остаться здесь и ждать, пока за мной придут президентские гвардейцы.

Они заберут меня рано утром, еще до восхода солнца. Приедут на двух больших джипах с мигалками. Все машины силовиков – американские, но по федеральному телевидению в этот момент будут рассказывать о прорыве Государства в области автомобильной промышленности. Я, вдохновленный последним интервью, не буду спать всю ночь после его выхода в последнем выпуске нашего интернет-издания этим днем. Я буду сидеть на диване, смотреть, как по федеральным каналам говорят о рывках и прорывах, доедать чипсы и измазанными в остром соусе пальцами нажимать кнопки громкости на пульте.

Они ворвутся в мою прихожую без стука, выбив дверь тараном. Их будет четверо, все в балаклавах и черных шлемах, бронежилетах и черно-синей форме. Громко топая по дешевому ламинату, они пронесутся в гостиную и направят на меня, лежащего на диване и поедающего чипсы, все четыре ствола своих винтовок.

Я встану, подниму руки, предварительно отставив миску на диван со своих коленей. Один из них подойдет и жестким ударом колена в живот повалит меня на землю. Он заломает мне руки за спину, уложит на живот, лицом вниз, наденет на запястья тесные металлические наручники. Все это произойдет в полной тишине, которую будут нарушать лишь издаваемые мной звуки кряхтения от боли.

Затем ко мне подойдут остальные, они в порядке очереди станут бить меня по ребрам и почкам ногами, обутыми в тяжелые ботинки. Несколько ударов один за одним пронзят мое тело острой болью. Она по нервным окончаниям пройдет в кости, которые отразят ее сильными колебаниями в плоть, я попытаюсь согнуться еще сильнее, лежа на полу, а тот урод в форме, что подошел ко мне первым, поставит мне ногу на спину, чтобы я этого не делал.

По телевизору будут говорить о том, как доблестные стражи закона задержали коварных экстремистов, якобы устроивших массовые беспорядки вчера утром.

Потом они поднимут меня на ноги и уведут в автозак. Дверь в мою квартиру останется распахнутой, но это неважно, ведь я больше никогда сюда не вернусь. Я исчезну где-то на окраинах Столицы. Мое имя в подписи к интервью станет последним, что от меня осталось. Только имя и несколько сотен строк текста на одной из многочисленных веб-страниц сайта нашего интернет-издания…

Но этого не случится. В тот день я был готов ко всему. Два дня назад я получил визу в посольстве, купил билет на самолет и заказал такси. Я закончу работу над интервью и отправлю его в издательство. Они опубликуют текст завтра днем, после чего я улечу, не дожидаясь того утра, когда за мной явятся гвардейцы Президента. Я исчезну, но не так, как они хотят, не на их правилах. Поле для этой игры будет перевернуто. Я начну новую жизнь где-то в Австрии. Но прежде закончу работу над интервью.

Я мчал на велосипеде по колдобинам пригорода Столицы, по раздолбанному асфальту в окружении проносившихся рядом, почти вплотную ко мне, машин. При жизни в тоталитарном государстве, где пятая часть населения перебивается голодом, находясь за чертой бедности, последнее, о чем тебе остается думать, так это о наличии велосипедных дорожек для комфортного передвижения по городу.

У меня в наушниках звучало радио. Какая-то утренняя программа. Одна из тех, какие крутили по главным государственным телеканалам. Диктор приветствовал всех и говорил, что на вчерашней вечерней пресс-конференции ручка на столе Президента лежала не так, как обычно. Он рассказывал о том, что могли значить подобные перестановки, пока я ехал мимо череды из десятка распахнутых мусорных баков, стоявших вдоль дороги, напротив нескольких жилых домов, через толстую полоску грязного и облезлого коричнево-зеленого подобия газона. Из баков валился мусор, вокруг стоял жуткий смрад, летали голуби и бегали нередкие крысы. Я остановился на светофоре, передо мной было несколько машин сомнительного качества. Прорыв Государственного автопрома. Рывок Президентского машиностроения.

На таймере светофора быстро сменялись цифры: 79, 78, 77. Я смотрел вокруг себя, периодически поглядывая на красное табло.

Неподалеку от мусорных баков стоял магазинчик, совершенно обычный. Вероятно, именно в такие, как этот, в свое время ходили все известнейшие серийные убийцы. Сразу после очередного убийства они вырезали трупу печень, затем шли в душ, меняли одежду, делали деловитый вид и шли в этот самый магазин с упаковкой мелко нарубленной печенки с надписью «Говяжья печень, 120 г», напечатанной на дешевой фотобумаге дешевым струйным принтером. Они утверждали, что купили просроченный продукт в этом магазине и показывали чеки, которые это подтверждали, ведь вчера они действительно купили здесь печень. Только действительно говяжью. И не просроченную. Им возвращали деньги, а просроченный продукт забирали и клали в большую коробку. Вскоре к нему отправлялись еще десятки таких продуктов, а затем их относили к тем самым бакам, ставили рядом.

Прямо как сейчас. Одетая в фартук продавца, какая-то юная черноволосая девушка вынесла коробку, доверху набитую просрочкой, на улицу и оставила возле бетонной конструкции, отгораживавшей череду из десятка мусорных баков от грязных и облезлых газонов. Полупрозрачная ширма. Иллюзия красоты и защиты.

Я вновь взглянул на светофор, цифры продолжали бежать: 55, 54, 53, 52…

Диктор у меня в ухе только что сказал, что Государство перешагнуло тот порог, когда бедность была чем-то массовым. Он говорил, что средние зарплаты, как и пенсии, в стране высоки, что люди ни в чем не нуждаются.

А я стоял на светофоре и смотрел, как к мусорным бакам с другой стороны подходит пара сгорбившихся старушек в обносках, обе с тростями и большими белыми пакетами-майками, развевающимися на ветру.

Светофор считал: 41, 40, 39, 38…

Девушка из магазина оставила коробку возле баков, не дойдя до них нескольких метров, со сморщенным от вони лицом и зажатым свободной рукой носом.

25, 24, 23, 22…

Старушки, ковыляя, подошли ближе. Морщинистые лица со впалыми глазами. Худоба на лице под обвисшей кожей. Тонкие руки с длинными сморщенными пальцами. Они раскрыли коробку и принялись вынимать оттуда просроченные продукты.

10, 9, 8, 7…

Они достали какие-то пожухшие овощи, переспелые бананы, подгнившие яблоки, коробку печенья, которую они могли бы отдать своим внукам, если бы те у них были. Но у них не было никого. Никого не осталось. И лишь государство, которое, по-хорошему, обязано обеспечить своим гражданам достойную старость, и то их бросило на произвол судьбы, заставив от безденежья побираться на помойках.

6, 5, 4…

Они достали из коробки две упаковки с говяжьей печенью. Этикетка на одной из них напечатана на дешевой фотобумаге дешевым струйным принтером в доме у их соседа-серийного убийцы, который принес сюда эту печень несколько часов назад.

3, 2, 1…

4
Гражданка T

– Уважаемые коллеги! – голос директора, мерзкого типа в очках и лысиной, толстого и не самого опрятного, звучал, как из рупора. – Близятся выборы, и, я уверен, каждый из вас знает, насколько это значимое событие для нашей страны.

Стоя на небольшой трибуне, он говорил в микрофон, и из маленькой и некачественной колонки его голос вылетал роботизированным, измененным и извращенным до неузнаваемости.

– Как и пять лет назад, наша школа была выбрана в качестве избирательного участка от нашего округа. – произнес он. – Думаю, вы помните, что это означает.

Вбрасывать дополнительные бюллетени, чтобы Президента избрали еще на один срок. На пятую пятилетку подряд. И все это за вшивую доплату в две тысячи и под угрозой увольнения в случае отказа и уголовного преследования в случае рассказа кому-либо обо всех этих деяниях. Плевать, что все и так знают. Плевать на сотни видео с самых различных избирательных участков. Президент вот уже двадцать лет отрицает факт своей нелегитимности.

– Это означает, что каждый из вас сможет сработать на благо нашей великой страны еще раз! – громогласно объявил директор, после чего весь зал залился аплодисментами.

Моя бабушка бежала из России в Государство во времена Гражданской войны, а потом в ужасах читала в газетах о сталинских зверствах. Кто знал, что в скором времени в Государстве заведется свой собственный Сталин.

Директор сказал, что школе необходимо подготовиться к важнейшему в этом году событию, которое состоится уже через неделю.

Нашего Президента должны переизбрать, он должен просидеть у власти не двадцать, а двадцать пять лет, не двадцать пять лет, а тридцать, а затем не тридцать, а все сорок. И мы, те, на кого он рассчитывает и надеется, его поддержка и опора, мы сделаем все для того, чтобы Президент правил вечно. Вне зависимости от того, на что придется пойти – переписать Конституцию под него или расстрелять ради его свободы толпу демонстрантов, опасных элементов, дестабилизирующих наше процветающее общество.

И за это каждому из нас Президент выпишет по две тысячи. Две тысячи, на которые можно купить продуктов на неделю. Или оплатить какую-нибудь половину от всех тех налогов, которые Президент собирает ежемесячно. Он выдаст нам две тысячи, а заберет назад сорок восемь. За свой пятилетний срок он в очередной раз досуха нас выдоит, мы обеднеем на двести сорок тысяч, а на шестой год, прямо перед выборами, он вновь пообещает нам евро по тридцать, доллар по двадцать пять и две тысячи сверху, и мы с новыми силами и радостью побежим вновь делать его президентом. На следующие пять лет. «На наших с вами плечах великая миссия, коллеги!»

На уроках истории и обществознания обычно я рассказываю детям о том, как работает экономика и государство. Я говорю им о демократии и правах человека, а они смотрят на меня непонимающими глазами, хихикают и улыбаются. Они не знают, что это. Эти дети выросли при Президенте. Они родились при нем, он забрал у них детство. Они росли, глядя на то, как тех из них, что на несколько лет постарше, бьют полицейскими дубинками и электрошокерами на мирных акциях протеста, как им ломают кости, как их сажают в автозаки и увозят туда, откуда возвращаются почему-то не все. Они прожили всю свою жизнь, глядя на то, как дорожают продукты в магазинах, а зарплаты падают, как их родители стабильно нищают из года в год.

Сначала они жили в большой двухкомнатной квартире в центре Столицы, но потом пришел Президент. И вроде бы поначалу все было в порядке. Первый его срок закончился достаточно позитивно – они сумели из двухкомнатной квартиры перебраться в трехкомнатную и родить еще одного ребенка. Президента переизбрали, и, разумеется, родители этих детей на вторых выборах голосовали за него, а затем с гордостью за себя и свою страну размахивали бюллетенем, еще не осознавая, к чему все это приведет.

Однако, в дальнейшем все стало складываться не так радужно. Страна начала нищать, а по телевизору говорили, что все в порядке, и это лишь небольшой кризис перед новым рывком Государственной экономики. Перед новым прорывом. Из трехкомнатной квартиры они вернулись назад, в двухкомнатную, а затем и вовсе переехали в однокомнатную. Теперь они вчетвером живут на четырех десятках квадратных метров. И это еще в лучшем случае.

И никто из них, разумеется, не понимал, почему все так произошло. Жирные, истекающие потом в свете софитов и обмазанные гелем для волос пропагандисты продолжали говорить о том, что в Государстве все прекрасно, что еще чуть-чуть и оно вырвется из кризиса, благодаря нашему Президенту. Пока ветераны самых различных войн дрались за просрочку возле мусорных баков, пока полицейские пытали студентов, украденных прямо с протестной акции, где-то на задворках Столицы, пока больницы гнили и рушились на глазах у лежавших в них пациентов, Президент на пресс-конференции рассказывал провластным СМИ о том, какие очередные рывки и прорывы Государство совершило во всех областях науки и техники.

Ницше как-то сказал, что лицемерие у нас часто называют правилами приличия. А знаете, что еще называют правилами приличия? Патриотизм. Скажи хоть слово плохо о стране, где ты родился, и тебя обольют грязью с ног до головы, раскритикуют за то, что ты не патриот, прогнулся под врагов, хочешь, чтобы Государство было захвачено злобными американцами и превращено в американскую колонию. А ты всего лишь сказал, что тебе не нравится, когда пенсионеры едят просрочку с мусорок.

Лицемерие всюду. Везде. В каждом человеке, что мнит себя патриотом. Нет, он не патриот, он всего лишь лицемер. Тот, кто убил собственных родителей, а теперь просит о снисхождении, ссылаясь на то, что он сирота.

Директор продолжал говорить громкие слова о Президенте, Государстве и нашей конкретной школе, о том, как много первый делает для второго и третьей. Его рассказам вторили громкие аплодисменты, доносившиеся из зала. Странно, что кто-то всерьез в это верит…

Его прервал резкий дребезжащий звук. Прозвенел звонок. Восемь сорок утра. Наше небольшое учительское собрание перед началом уроков закончилось. Через десять минут должны были начаться уроки.

Я вышла из актового зала через скрипучую фанерную двойную дверь плохого качества, предварительно расписавшись в какой-то бумажке. Таким образом, все здесь подтверждали свою причастность к грядущим выборам. Соглашались в очередной раз помочь Президенту добраться до власти.

Громким топотом по кафелю пронесся стук каблуков нескольких десятков пар ног, все они выходили из зала и отправлялись по своим кабинетам, дабы начать уроки. Уроки у сотен детей, потерявших детство. У детей, что родились и выросли при одном человеке.