Читать книгу: «Здоровый, десятичасовой сон»

Шрифт:

Дизайнер обложки Елизавета Долгирева

Редактор Полина Сокольская

ISBN 978-5-4496-0413-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Если уж говорить откровенно, то эта книга должна была быть сборником рассказов, написанных за последние пару лет, но мне показалось, что так она будет какой-то неполноценной и неправильной. Чтобы создать это ощущение целостности, я решил вплести все рассказы, которые мне кажутся удачными, внутрь нехитрого художественного сюжета, помогающего им раскрыться с другой стороны. Изначально идея показалась мне здравой, но потом меня настигла очень сложная задача – сделать эти «склейки» максимально непохожими на ведущих школьного мероприятия, выходящих между танцевально-вокальными номерами или, что еще хуже, на переходы номеров университетского КВН. Искренне надеюсь, что у меня это получилось и желаю вам приятного чтения.

«Если Вы всерьез хотите разочаровать родителей, а к гомосексуализму душа не лежит, – идите в искусство»
© Курт Воннегут

22 февраля

Я никогда не был писателем, не учился им быть, да и становиться не собирался. Поэтому все написанное ниже (не забыть изменить на «все, что вы видите перед собой», если соберусь выпускать книгу) это скорее дневник, переплетенный с бессмысленным набором зарисовок событий, которые с некоторых пор я вижу во снах, видениях и сновидениях (загуглить, есть ли разница), и объясняю вам, читателям.

Началось все сегодня, 22 февраля. Я просто увидел невероятно реалистичный сон, который запомнил абсолютно во всех деталях настолько досконально, будто я действительно прожил его. Сразу после пробуждения я насильно выдернул ноутбук из режима сна и кинулся записывать увиденное во всех деталях. Буквально за 5—10 минут чистого высмаркивания сознания на электронный лист c жирным слепым пятном из битых пикселей в левом нижнем углу, получился приблизительно такой рассказ:

«Медузьи повадки»

1

«Дамы и господа! Счастлив вам представить нашу последнюю разработку – средство, что избавит человечество от старения и дарует вечную молодость! Тысячелетия развития и становления цивилизации и науки привели к тому, что человек может побороться со своим естественным ходом жизни. Победа над старением и увяданием позволит качественно накапливать самый важный ресурс – человеческий опыт, порождающий большое количество интеллигентных людей и настоящих профессионалов своего дела, способных продвигать мир к светлому будущему семимильными шагами. Наша разработка представляет из себя особые инъекции, постепенно замедляющие и отключающие процесс старения. В течение последних лет они были протестированы множество раз и сертифицированы согласно всем известным медицинским стандартам. Уже с завтрашнего дня они будут введены в обиход каждой больницы нашей страны и откроют новую веху в истории человечества.»

Именно так выглядит отрывок из текста газетной вырезки, висящей над моим рабочим местом. Это слова моего деда, человека с самой большой буквы, мечтателя и авантюриста. Слова, произнесенные до глобализации, промышленной революции, научного переворота, отмены Ньютоновской физики, подчинения гравитационных сил и прочего. Я ими вдохновляюсь и всегда так говорю своему деду, когда езжу к нему в «дом престарелых». На самом деле, это просто старое название для нового явления. Престарелых в нем нет, есть только много людей, которые выглядят так же, как я и ведут себя немного странно. Или не немного.

Каждую субботу я захожу в палату к своему дедушке, мужчине пока еще белого цвета, что изобрел специальный раствор, схожий по свойствам с кровью, но основанный на геноме медузы, что обновляет свои клетки. С помощью этого генома создается специальная жидкость, которую вводят человеку практически с рождения до тех пор, пока полностью не заменит ему кровь, оседая в теле раз за разом. И, вот, ее создатель, которому на вид буквально лет 30, лежит голым, в окружении мерзких, пахнущих больницей и покрашенных в желтый цвет стен, в памперсе и с трубкой, воткнутой в уретру, потому что он забывает сходить в туалет, пока открывает новые формулы бессмертия, считая в уравнениях несуществующие переменные.

А его сосед по комнате, дядя Коля, отработавший инженером водосточных систем около трехсот лет, создает различные конструкции из его трубки для уретры и регулярно обливается, из-за чего симпатичной, белокурой медсестре, что на посту уже 150 лет приходится все время за ними убирать. Другой их сосед, заросший густой, черной бородой почти до оголенной и костлявой груди, сутками находится под кушеткой, заявляя всем, что он уже лежит в гробу, ожидая вечного покоя. Тоже в памперсе.

Не носит памперс в их палате только один персонаж, но лучше бы он его носил. Иван, воспитавший самолично штук 20 детей в противовес законодательству нашей планеты, скрываясь от штрафов на ферме где-то в глубинке, сейчас ходит по палате и командует, как именно строить уретропровод, истошно покрикивая и выпучивая краснющие глаза, убеждая его послушать, потому что он уже очень много прожил и «наверное, получше разбирается». Он единственный из них пребывает в «адекватном» состоянии, но очень уж он достал двадцать своих отпрысков.

Прокручивая в голове дедушкину речь, будто углубляясь в душу, что смотрит на меня из его глаз на фотографии, которые я ещё застал не такими стеклянными, как сейчас, я гуляю по парку возле дома и думаю. Раскидываю мозгами, так сказать.

Мысли мои прерывает девушка с собачкой. Девушку я встречаю в парке лет уже пятьдесят, но она все ещё «девушка», и собачек сменила соответственно штук пять. Она, наверное, воспринимает их как аксессуар. Таскает в сумке, зовет не по кличке, а по породе. Мол, «терьер Каширский, беги-ка сюда.» Таких как она я видел уже тысячи раз, если все разы это не была она, конечно.

– Здравствуйте! Как ваша работа?

– Здрасьте. Да порядок, дорабатываем всякие мелкие моменты в инъекциях, стараемся сделать так, чтобы их надо было вводить меньше времени и организм обрастал бы ещё более мощной иммунной системой. А ваша как? – спросил я в ответ, запамятовав, честно говоря, чем она занимается.

– Да тоже отлично, вот, вывела уже седьмое поколение для этой породы. У них айкью выше уже на целых четыре единицы!

– Ого, да вы делаете успехи, – я натужно изобразил удивление.

– Да, ведь…

– Ну ладно, до скорого, – вылетело из меня, прервав ее на вдохе.

– Ой, до свидания!

Я не мог вспомнить, какая новая мысль готова была родиться у меня из ряда предыдущих заключений, поэтому смиренно побрел домой, посматривая на погоду, которую сегодня выбрали жители нашего города. Блин, я голосовал за дождь.

Капли дождя, который все же случился вопреки общественному решению, проливались из дырки на западе. Это было похоже на одуванчик, что рвется из под толщи асфальта. Позабыв из-за этого, куда я шел, я двинулся к капающему дождю, чтобы посмотреть на дырку. Узнаю московский подход к делу.

Под дыркой было на удивление пусто и не на удивление мокро. Я подошёл, задрав голову наверх и увидел, как по стенкам полупроницаемого купола стекают в атмосферу клубы вредных, черноватых газов. Стало противно. Жаль, что я живу не в научно-фантастической книге, где можно просто зайти в телепорт и очутиться дома. Нет же, мне надо либо идти пешком еще минут 30, либо садиться на поезд, но это будет минут 15—20, что сравнимо. Прогуляюсь.

2

– Женечка, привет

На пороге нашей «квартирки рабочей недели» меня встречала супруга. Азиатка – брюнетка в розовом конопляном халате, которую я вижу почти каждый день уже слишком много лет. Она устало улыбалась, показывая неглубокие ямочки и посверкивая искорками подзатухшего огонька в глазах.

– Привет, Таноэ

– Вина? Сегодня на ужин будет настоящая говядина, а не как последнее время. Можно выпить вроде как в ознаменование выхода из кризиса.

– Ого, это здорово.

Мы включили оптоволоконный столик, чтобы заработала подсветка и сели ужинать на кухне. Из-за своего настроения, я смотрел на Таноэ и думал, что она, наверное, самая лучшая женщина на Земле для меня, но она все равно очень мне надоела. Будто бы в ней нет больше ничего, что можно открыть и познать. Ничего, в чем она совершенствуется и меняется. Меня давил натяжной потолок.

– О чем задумался?

– А, да так, – я начал судорожно перебирать предпоследние мысли и идеи из головы, чтобы выдать ее за свежую. – про деда думаю. Я к нему заходил в субботу, он что-то совсем плох стал. Забывает теперь даже в туалет сходить, настолько увлечен своей «работой».

– Да, маме тоже плохеет. Если раньше она обходилась постоянными звонками с просьбами вроде надеть шапку, ну, ты знаешь, – это «ты знаешь» она произнесла быстрее, чем остальные слова и пожала плечами. – то сейчас она намеревается приехать и учить меня китайскому языку и всем обычаям-традициям. Благо, папа еще в порядке и меня прикрывает.

– За здоровье?

– Да, за него.

Мы закончили ужинать, немного почитали под включенный только с звуком и запахом канал о живой природе, да пошли спать. Я долго не мог заснуть, потому что все время думал про Таноэ, пока она уже похрапывала в соседней комнате. Патовая получается ситуация. Я знаю ее уже слишком, чтобы испытывать от союза что-то вроде чувств первых сорока лет, пусть даже чуть помешанных с отцовскими эмоциями. Однако, я и не могу никуда уйти, просто потому что не могу, наверное, уже жить по-другому, да и уходить никуда не хочу. «Бархатная» постель начала чувствоваться мне чрезмерно мерзко путающей и обволакивающей, поэтому я пошел на кухню выпить молочного продукта, а по возвращению в постель забывал, точно ли я его выпил весь и в хождениях туда-сюда провел остаток ночи.

3

На сегодня выбрали тропический климат. Было жарковато и влажно, но это не сильно мешалось, потому что в лаборатории было 22 градуса ровно. До обеда я ломал голову над тем, что поменять в составе таким образом, чтобы сократить инъекционный период. Таня в это время ставила различные эксперименты, выполняя то, что я ей напишу, чтобы выяснить реакцию сыворотки на это.

– Пап, последний опыт вообще бесполезным получился. +– 0.6% исследуемого параметра, а капля азотной кислоты убавляет почти процентов 15 от самого эффекта продления жизни, не знаю, зачем ты ее написал, было же очевидно, что из реакции с белком ничего хорошего не выйдет, – сказала Таня, высунувшись из лаборатории и показав свое лицо с черными кудряшками и сертифицированной коричневой кожей #23, которую мы не хотели ставить вместо ее симпатично-желтоватой при рождении, но правила есть правила. Всё-таки это могло кого-нибудь оскорбить. Она поблескивала в мою сторону таким же огоньком, какой сидит и в глазах ее матери, но Танин огонь пока что горит ярким, даже слегка неоновым цветом.

– Угу, поняяятно, – протянул я.

Я посмотрел в глаза деда в ламинированном кусочке газеты и тут меня осенило. Более не размышляя, я заменил ноль в строке «азотная кислота» на 0.09 мл, состав автоматически пересчитался для выпускаемого объема, и я отправил рецептуру сразу в центральный компьютер цеха, потому что папе свое решение я смогу объяснить, а дочке нет. Всё-таки люди слишком идеалисты первые шестьдесят лет.

29 февраля

Последнюю строчку я написал сам, но это же лишь интерпретация мыслей человека, которого я прожил за свой сон, так что ничего страшного, думаю. Идею для создания подобного дневника я получил вчера случайно. Я ехал в образовательный центр, потому что мне поставили группу с четверга на сегодня, и будто бы уснул. Надо еще отметить, что это был один из тех автобусов, в которых кожзамные, потертые сиденья, исцарапанные окошки, бежевые, протертые в середине поручни и передавать за проезд надо на выходе. Поэтому такой сон, когда не осознаешь до конца, бодрствуешь ты или нет, из-за того что очень часто просыпаешься, был еще обусловлен скоростью, шумом и авиационными наклонностями самого автобуса. Но время в таком состоянии идет очень быстро. Провалившись буквально на несколько минут в что-то внешне более похожее на коматозное состояние, чем на сон, я четко увидел свои руки, покрытые трудовыми мозолями, рукава холщовой тюремной робы и стол из дсп, на котором лежит несколько уже исписанных мной листков следующего содержания:

«Запятнанная исповедь»

Глава первая, в которой я объясняю откуда все пошло

«Когда мне было 12 лет, я отбывал свое первое наказание за похоть и интерес. Мне пришлось мести граблями огромные, как мне тогда казалось, поля каштановых листьев»

«Не, слишком рано начал», – подумал я и плотно зарисовал написанное на вершине страницы.

«Моя биография начинается со сломанного в 15 лет носа, когда я заступился за практически незнакомую девушку и заработал красивую кровавую юшку, текущую честной рекой, а не просто капающую, и свой первый привод в полицию, причем по жалобе этой же девушки»

«Не, нихуя. Больно слезливо и далеко», – подумал я и вырвал страницу с корнем, за что услышал несколько не самых мирно-культурных замечаний от своего соседа, ведь сейчас была его очередь спать.

«Я сломался не так давно, в свои 19 лет. Я закончил тогда отдавать долг родине, так как из-за душевной тяги к щедрости и авантюризму не стал считать и выяснять кто, сколько и кому должен. И как у любого порядочного дембеля, у меня тестостерон плескался через край. Хотелось драться и трахаться. Поэтому перед тем как хорошенечко получить в уже начатый нос в темной подворотне за мобильный телефон, мы пошли в местную проститутошную. Проститутошную, потому что назвать это место борделем было бы слишком уж смело и роскошно. Это была хрущевка, где героиновые селянки ходили в застиранных халатах и прятались с тобой по комнатам, а иногда и кладовкам. Для меня это был первый опыт посещения такого места, поэтому я чуть подрастерялся тогда. Выбрал самую симпатичную из тех, что были, и она повела меня в комнату с кроватью, на которой совсем не случайно были черные простыни. Помимо кровати там стояли стул с высокой спинкой и кофейный столик, на котором стоял работающий ноутбук.

Не зная, как, эм, начать, я говорю ей взять в рот. Когда чувствую щеку, закрываю глаза от удовольствия. А открываю их минуты через две от того, что слышу какие-то посторонние звуки. Всматриваюсь, а на экране ноутбука мальчик лет восьми-десяти в мониторных наушниках разговаривает с этой женщиной. Отчитывается о количестве сданных домашних работ, пока мой член скользит у нее между щек. Естественно, я вынимаю, оставляя характерную нитку слюны на подбородке и с невероятным удивлением и какими-то вопросительными выкриками смотрю на нее. Она же буквально секунду смотрит на меня, пожимает плечами, вытирает подбородок и, как ни в чем не бывало, продолжает разговаривать с мальчиком про оценки в школе. Не надо, думаю, говорить, что по носу я тогда получил в объяснимо расстроенных чувствах.»

Глава вторая, в которой я познакомился с Викой

С Викой я познакомился уже через год, когда мы пересеклись на вписке, где пьют водку из пластиковых стаканчиков, слушают популярную, «бочковую» музыку с беспроводной колонки и шмаляют на балконе. Она – симпатичная блондинка с умными зелеными глазами и хорошо подвешенным языком. Я – пьяный, несуразный, но думал, что харизматичный и красноречивый.

– Да не может существовать бога. По-твоему, выходит, что тот, кто нас создал, подразумевал ужасы этого мира? Концлагеря, войны, пытки, рак у детей, в конце концов. – высказывал смелые и нигилистические идеи я.

– Естественно он есть. Не из бульона же мы взялись! А то, что ты описываешь, это просто ошибки человечества. Вещи, которые допускали и приумножали люди старого типа мышления. Думаю, они с лихвой расплатились за это бесконечными мучениями в адских котлах.

– Какая разница, расплатились они или нет, если они уже заставили миллионы, а может и миллиарды невинных, чистых людей уйти из жизни. Тем более, это никак не объясняет детские болезни, наводнения, цунами, извержения вулканов и прочее.

– А вот и объясняет! Вся суть жизненного пути сводится к тому, чтобы душа предстала перед божьим судом как раз чистой и могла отправиться в рай, где пребывание станет бесконечным. И если так случилось, значит на то была воля Божья.

– А если нет никакого Бога? Если это произошло просто так?

– Если даже ЕГО, – Вика обратилась головой к потолку. – нет, что я говорю, конечно, исключительно гипотетически, то духовная идея божьего учения все равно является правильным вектором для государства. Оно наставляет людей быть добрыми к другим людям, развивать себя и приумножать мир и добродетель.

– Ага, мир, добро и никакого развития и движения. Вспомни историю. Весь церковно-религиозный период это кромешный мрак, застой, и, как становится модным говорить, бесовство.

– Так почему ты думаешь, что это плохо? Может люди были счастливы от этого. Их жизнь была хороша и без научно-технического прогресса, что приносит нам одни беды. Автомат Калашникова, водородные и ядерные бомбы, вытравливание хлором. И уж если мы обращаемся к истории, то задумайся, кто совершил самый большой технический и биологический научный скачок в 20 веке?

– Эм, СССР с железным занавесом?

– Неееа. Как раз нацисты, что ставили опыты над живыми людьми, проводили операции, нарушающие всякий гуманизм и использовали рабский труд. По такой цене ты хочешь покупать прогресс?

– Ладно, может в этом есть смысл, – я понял, что спорить бесполезно, так как мы оба останемся на своем, а голова набита алкогольной ватой и не хочет придумывать мне достойные контраргументы, а не мычание ни о чем. – выпьем?

– Да, давай. Ты же понимаешь правильный путь, но не хочешь себе в этом признаваться.

Я сделал вид, что не услышал последнюю фразу, будто сглотнув ее с алкоголем. Утром я проснулся на зелено-черноватом, обшарпанном диване с похмельем и Викой. Если происхождение первого я еще понимал, то возникновение второго в моей постели точно нет. Вот вообще не помнил. Схватившись за лоб, я медленно повернул голову направо и тщательно осмотрел ее. Сопит еще. Надо съебываться. Я тихо собрал свою раскиданную по полу одежду, но презерватива не нашел. Это плохо. Или хорошо?

Прошел мимо спящих по лавкам разных тел, больше половины имен которых я не помнил или не знал, и доковылял до двери. Она оказалась открытой, что было мне на руку. Я посмотрел назад, на моего друга Пашу, что привел меня сюда, а сейчас пускал эпичную нитку слюны с дивана. Решил не будить его, потому что если его побеспокоить, то точно проснется парень, который его во сне приобнимает, а дальше это как цепная реакция. Шмыгнув в входную дверь, я, держась за перила, спустился по лестнице вонючего подъезда и пошел домой. Горячий душ, питьевая вода, нормальный сон.

Глава третья, после которой моя жизнь изменилась

Второй раз я встретился с Викой, которая, как вы уже поняли или потом поймете, главная фигура моего повествования, когда попал к ней на работу. Не сказал бы, что впечатление из приятных. Я прогуливался по улице в центре города, закрытой для машин по выходным, мимо розовой церкви и не заметил, как наступил полдень, что значит время обеденной молитвы. Паша – приятель, с которым я прогуливался, тут же кинул циновку на асфальт, лег на спину, сложил руки на груди и начал шептать текст молитвы, смотря проникновенно в небо. Я же ухмыльнулся и проигнорировал этот обряд, провтыкав в телефон. Однако, полицейский патруль неожиданно прибежал сзади, предварительно сфотографировав, как я презрительно стою во время всеобщего лежания. Повернувшись, я увидел совсем близко двух полицейских и начал бежать от них, за что мгновенно схватил парализующий удар электричеством, после чего меня вдвоем скрутили, как ковер со стены советского жилища, и запаковали в буханку, что довезла меня до пункта задержания Сталинского района. Обшарпанные стены, столы и шкафы из ДСП, зеленое и разросшееся цветулеще в углу, что впитало в себя негативной энергии больше любого прикомпьютерного кактуса и, конечно, иконы и портреты светил политики и религии на этих же стенах. За столом сидит Вика и пишет мне какую-то бумажку.

– Нет, ну ты правда дурак. Я думала, что просто притворяешься, чтобы произвести впечатление, а ты действительно неадекватный.

– Ага, настоящий на все сто процентов, – хмуро протянул я слоган из навязчивой рекламы сока.

– Ладно, сделаем вот как. Я напишу тебе только административный штраф, будто ты просто долго искал место, куда можно лечь, а ты обещаешь мне, что сходишь в воскресенье в церковь. Ну и меня в кафе сводишь, естественно.

– Нууу. Церковь не обещаю, но кафе устроить можно, да.

– Не в твоей ситуации следует торговаться.

– Окей, можно и церковь.

Пишу это сейчас и думаю, как же пошло это было. Кстати, знаете, почему про плохой художественный текст говорят, будто он пошлый? Я думаю, причина в тупости. Невозможно сказать нечто пошлое, особенно непосредственно в постели или любом другом месте действа, чтобы это не звучало ужасно тупо. Но такие вещи нужно говорить, даже не смотря на то, что они очень тупые и приторно слащавые, потому что отказываться от такого аспекта общения очень вредно для отношений. Тупости, тупо, тупые. Похоже, что я очень пошлый автор для своей единственной, но достойной большего книги. Не книги, книжки. Нет, даже книженции.

Бесплатный фрагмент закончился.