Читать книгу: «Сплетня», страница 2

Звучит, конечно, довольно-таки соблазнительно, но злая решимость в оскале ее сына, на которого я поглядываю исподтишка, и моя непопулярность вряд ли оставят нам хоть какой-то шанс на победу.

– Да ни за что, – выдает Раф, прежде чем я нахожу подходящие слова с извинениями для декана. Еще и таким твердым тоном, что я невольно пячусь назад, пока не упираюсь лопатками в дверь.

Та, не запертая, распахивается от давления, и я снова вздрагиваю, хотя не из пугливых. Романов с порывом ветра вылетает из кабинета, не обронив и короткого «спасибо», что поработала для него швейцаром. Хотя он и в кафе за кофе меня никогда не благодарил, но молча оставлял на чай, поэтому я не обращала внимания на его манеры. Вот только когда дверь с щелчком захлопывается обратно, я прихожу в себя и наконец осознаю кое-что важное. По его вине или нет, но мое место досталось… кому там? Савельеву? Тому, кто ничего не сдает в срок и не ходит на поточные лекции. И он будет учиться на бюджете, а я… нет. Все кончено? Для меня. В дизайне. Я так понимаю, что да, и… уже представляю, как работаю в кофейне при универе, который придется бросить, до скончания веков. Бр-р, жуть.

Глава 3
Она
Благодарим за покупку, но не очень-то ждем снова

Да ни за что. Не попав на пары, что еще обязательно аукнется мне, я вылетаю из здания университета с такой скоростью, что едва не сбиваю с ног нескольких парней вдвое шире меня. Профессора-сноба, который ведет у нас живопись, не удовлетворило даже участие декана в моем опоздании. Он, как и прежде, остался неумолим, а я – за бортом во всех смыслах. Стиснув зубы, чтобы не ответить «ласково» на летящие в спину предложения извиниться, я крепче прижимаю к боку сумку с планшетами и, пока та больно бьет по ногам, как могу быстро шагаю в сторону кафе. А что мне еще остается делать? Не домой же идти на пару часов, чтобы перед сменой развлекать Лёву танцами с бубном? Увольте.

Ни за что. Не чувствую ничего, кроме злости, которая то и дело выплескивается наружу: хлопаю дверью в кафе так, что стекла дрожат, и на три часа раньше выгоняю домой расслабленно болтающих девочек за стойкой. Затем натягиваю на себя форму с таким рвением, что слышу треск швов, а записывая свое имя в график заступления на смену, протыкаю бумагу насквозь.

Меня раздражают посторонние звуки, запах кофе, который я ненавижу всей душой, даже то, как тормозит телефон, не успевая подсчитывать за мной расходы. Я уже вижу, что мне не собрать необходимую сумму за оставшиеся дни, даже если не буду есть, спать, останусь жить на работе и нахватаю хвостов в универе. Даже если я возьму дополнительные часы, как сегодня, – это плюс шестьсот рублей в копилку с каждой смены. Не успею, и прогулы ничем хорошим не закончатся, а на носу сессия. И выйти в другие дни не получится, потому что девочкам тоже нужно работать. Можно было бы, конечно, занять денег, а уже после разбираться со всем, но мне не у кого. У родителей лишнего рубля нет, Роза до сих пор припоминает мне пять тысяч, которые я по глупости у нее одолжила и вернула на пару дней позже оговоренного срока, в кафе все в одном непростом положении, а остальным плевать на меня, потому что мне плевать на них. Мой однокурсник Рома с платного не в счет, тому вообще плевать на все, но ему быть должной я точно не хочу.

Слишком сильно жму кнопки на кассе, которая едва не стонет в ответ, когда в очереди, выбирая эклеры, какие-то девочки бурно обсуждают в деталях тот самый конкурс, о котором говорила Марина Евгеньевна. Они вспоминают, как в прошлом году один из выпускников снял видеовизитку, прыгая с тарзанки, и гадают, кто в этот раз осмелится переплюнуть его, а я не сдерживаю смешок, потому что это точно буду не я. Я высоты не то чтобы боюсь, но определенно остерегаюсь. Следом в голове опять гудит противное и категоричное «ни за что», и я осознаю, что даже при большом желании, которого у меня нет и не будет, участвовать мне не с кем. И вряд ли я сумею оправдаться, как звезды, мол, я не одинока, а в отношениях с собой.

Ни за что. Да как он посмел вообще? Снова взрываюсь. Нашелся король мира! Будто я согласилась бы иметь с ним что-то общее. Все романтичные мысли, которые я позволяла себе до этого, стерты подчистую. Нет, ни за какие деньги! Это я должна была сказать: «Да ни за что!» – а не он. Пока думаю об этом, слишком сильно сдавливаю щипцами пирожное, которое просят достать с витрины. В результате оно ломается и теряет товарный вид, а через полчаса я, едва не плача от несправедливости, лопаю его, спрятавшись в углу за дверью. Минус двести рублей из бюджета. Они не стоили того.

После какое-то время кафе пустует. Все, как всегда, учатся, лишь изредка прохожие заглядывают за стаканчиком кофе, поэтому у меня есть возможность хоть как-то спасти ситуацию с профессором-снобом. Ребята сейчас рисуют натюрморт с носом. Да, с простым человеческим НОСОМ. Никто на первом курсе, конечно же, не работает ни с бюстами, ни тем более с натурой. Мы рисуем части тела: голова, глаза, уши… нос. В окружении бутылки и ведерка с кисточкой. Только из-за моего пропуска у меня не будет достаточного времени на работу: вместо шестнадцати часов мне придется как-то справиться только за двенадцать. Возможно, рисовать без перерыва даже на туалет. И я могла бы стойко перенести эту мысль, если бы у меня был повод для радости. Тот самый повод, который отобрал придурок Раф, чтоб его.

Делаю набросок карандашом с фотки, которую прислала по моей просьбе староста. В следующий раз пара начнется с цвета, поэтому нужно иметь хоть какой-то черновой эскиз. По голове за него меня вряд ли погладят, но даже с такого убогого ракурса я обязана набрать хотя бы семьдесят пять баллов, чтобы получить пятерку и сохранить первое место в рейтинге – уже из принципа. Обязана и… Очень надеюсь, что декановскому сыночку хотя бы икается больно. Когда аж до пищевода пробирает.

Пары у большинства студентов заканчиваются в три пятнадцать, поэтому к половине четвертого в кафе набивается народ, и у меня начинается забег с препятствиями между столиками. Первыми на порог, чтобы занять самый большой угловой диван, заявляются змеюки, – я ни при чем, они сами себя так называют. Ну, точнее, у них есть университетский чат, где не состоит только… да все там есть, и зовется он «Змеиным». Главная, правда, считает себя самой настоящей коброй, но, по мне, она простая темноволосая гадюка. Ее Галей зовут, какая из нее кобра? За ней, будто развевающийся шлейф, ходят, не отставая, еще две змейки: рыжая проповедует феминизм – на деле же просто ненавидит всех парней, что ее бросили, а ко второй приклеили белобрысую, как и она сама, карликовую собачонку вроде шпица. Вечно таскает это волосатое чудо с собой в сумочке (куда она прячет его в универе, понятия не имею, но с животными на пары ходить нельзя). Они, как всегда, заказывают зеленый чай, чтобы я еще два часа подливала кипяток в чайник, и три диетических (это по их мнению) цезаря с курицей, который обычно уплетают за обе щеки, несмотря на то что у нас вместо фирменного соуса простая майонезная заправка.

– Мне пришлось распрощаться с ним, он нарушал мое личное пространство. Хотел только секса, – возмущается Галина, пока подружки поддакивают, осуждая гадкого парня.

Но чего еще бедняга должен был хотеть, если у Галины на странице все фото в купальнике из тонких бисерных веревочек? Там душе точно спрятаться негде. Обычно они болтают при мне, будто меня и не существует. Замечают, только когда нужно обновить чай, который после третьей порции кипятка перестает краситься. Да еще иногда чтобы попросить бесплатный стакан воды. Три. Но в общем потоке не самых адекватных просьб они меня даже веселят бредовыми слухами, которые всегда крутятся за их столиком.

Ближе к пяти я выдыхаю и, вспомнив о сплетнях, лезу в тот самый чат, который бурно обсуждается за угловым столиком. Листаю сообщения, отмеченные тегом «Данил Романов», и испытываю удовлетворение, читая все те гадости, которые пишут о нем. Свято верю в каждую, пусть и точно знаю, что как минимум половина из этого полный бред. Плевать. В моей голове Романов сейчас так гадок, что может и руку поднять на бывшую девушку, имени которой даже не называют, и к хвостам дворовых кошек жестянки привязывать, чтобы довести бедных животных до безумия. Остаюсь довольна проведенным исследованием и отказываюсь думать о том, что сегодня четверг. Если ему хватит смелости заявиться в кофейню, я плюну ему в кофе при нем же. Вот так.

Удовлетворенно киваю себе, а когда вижу на пороге Катю, с которой мы обычно работаем вместе, кажется, что настроение полностью восстановлено. Пусть она часто опаздывает на смену, но я не против – прекрасно понимаю ее. Она берет целую кучу дополнительных занятий, чтобы потянуть программу мехмата², куда ее заставили поступить любящие родители, которые явно не желают дочери ничего, кроме ранней седины. А еще она делится чаевыми и часто закрывает кафе сама, так как после десяти ее забирает парень, поэтому я готова терпеть.

– Эй, Гомес! – выдаю я нашу привычную шутку.

Выяснилось, что в детстве Кате пересадили почку, как знаменитой Селене, вот и прилипло с тех пор. Она в ответ обычно зовет меня колючкой и спрашивает, как в кафе идут дела, а я болтаю о чем угодно, только не о работе. В этот раз она, правда, нарушает традицию: заходит молча, с красным лицом и бросает на меня испуганный взгляд. Потому что следом за ней показывается хозяйка, которую до следующей недели никто не ждал. Этот день не мог стать лучше.

И я ошибаюсь уже дважды. Потому что, когда спустя десять минут Галина и ее подпевалы выгибают шеи, явно становятся агрессивнее и готовятся к смертоносному броску, я догадываюсь, что (или КТО) могло послужить поводом. Явление народу не Христа, но мистера НИ-ЗА-ЧТО собственной персоной. Мои надежды на то, что хотя бы сегодня Данил Романов постесняется заявиться ровно в пять часов за своим кофе, не оправдались. Судя по привычно безразличному выражению лица, он муками совести не страдает. А что его вообще может волновать, кроме собственной задницы?

– Сделаешь раф? Ванильный, – просит он, простояв у кассы минуту, пока я пряталась в углу и делала вид, что его не существует.

Надеялась, что Катя успеет вернуться из уборной, где, видимо, рыдает из-за хозяйки, пригрозившей ей увольнением. Но ее – увы и ах – не предвидится на горизонте, а хозяйка может в любой момент вырваться из подсобки, где наводит порядок.

Змеи начинают шипеть громче, а мне приходится выйти из укрытия и посмотреть прямо на Романова. Нет, я понимаю, что он весь из себя брутальный, ходит в мороз в джинсовой куртке на меху, но… так с виду и не скажешь, что он тот самый человек, о котором пишут бесконечные гадости в чате. И как бы я ни хотела, чтобы он им был, на абьюзера и бэд-боя Романов точно не похож, а быть самовлюбленным сыном богатых родителей не такое уж и преступление. Неужели кто-то правда верит в змеиные сплетни? И никому не кажется странным, что их криминальный авторитет заказывает ванильный раф? Это же так… ванильно.

– Ни за что, – шиплю на него, скрестив руки на груди.

Пусть и непрофессионально, зато как хочу. И тут же разворачиваюсь к кофемашине, чтобы выполнить заказ. Потому что, каким бы придурком клиент ни был, он всегда прав. Даже если этому клиенту хочется выплеснуть горячий напиток прямо в лицо, чтобы он прекратил прожигать взглядом место между моих лопаток, – я уже и так до предела выгнула спину.

– Предложишь какой-нибудь десерт? – доносится до меня, и я не сразу верю, что правда слышу это.

Он ломает весь алгоритм нашего обычного диалога, где после затянувшегося молчания я протягиваю ему бумажный стаканчик и желаю хорошего вечера, как завещала должностная инструкция.

– Пряник, – киваю через плечо на корзинку, где обычно складируем продукцию со скидками. – Вчерашний как раз.

– Почему его? – Интонация ползет вверх, будто я все же удивила Рафа, но ни один мускул не дрогнет. Робот, не иначе.

– Такой же черствый. Сухарь.

Боковым зрением вижу, как его бровь летит вверх, и он вдруг делает шаг вперед, приближаясь к стойке. А наблюдатели уже почти ложатся на столики, чтобы не пропустить ни слова.

– Послушай… – начинает он.

Я же резко разворачиваюсь и ставлю стаканчик на прилавок, прерывая то, что он собирался сказать. Очень хочется сжать стаканчик чуточку сильнее, чтобы кофе брызнул и испортил идеальную белизну футболки под курткой.

– То, что я сказал, не имеет отношения…

Чего он хочет, если уже и так все отобрал?

– Ваш кофе, к оплате триста рублей. – Я ввожу сумму на терминале, желая поскорее избавиться от Рафа. Пусть все перестанут пялиться, а то сегодня прямо медом намазано. Или я раньше не обращала внимания? – Благодарим за покупку, – бросаю, уже отворачиваясь.

Благодарим, но не очень-то ждем снова, если уж на то пошло. Кажется, я так яростно улыбаюсь, что у меня подергиваются щека и глаз. Не глядя подкалываю чеки к другим, равнодушно убираю лишние сто рублей, оставленные на чай, в общую копилку и уже надеюсь услышать хлопок закрывающейся двери, когда понимаю, что его нет. Интерес берет верх: я выглядываю в зал и замечаю, что Раф собирается отпить свой прекрасный напиток прямо здесь, в кафе.

Черт! Ну зачем? Ни разу же так не делал! Уходил, курил под окнами, садился в тачку и уезжал в заоблачную даль. Почему именно сегодня он решает, не ступив за порог, поднести стакан к губам, чуть запрокинуть голову, приподнять руку и… вылить на себя тот самый ванильный раф.

Что? Ну, возможно, я не то чтобы плотно закрыла крышку (ничего не докажете!).

– Что тут происходит? – И конечно же, именно в этот момент в зал заходят Катя с хозяйкой. – Лиля!

– Что Лиля? Он сам! – не скрываю искреннего возмущения, потому что он САМ решил пить кофе в зале: мог бы идти пачкать улицу.

– Исправь это!

И как она себе это представляет?

– Мне ему свою блузку отдать? И так еще за ним убирать… – ругаюсь я, не глядя по сторонам, чтобы не вступать в зрительный контакт с Рафом.

Только хозяйка решает по-другому и отправляет не меня, а Катю мыть полы. Мне же с Романовым велит идти в подсобку, чтобы переодеть его в фирменную футболку с эмблемой кафе, которые она закупила для нас. Прекрасно. Нахожу размер побольше, куда с трудом втискивается наша Наташа, которую за спиной по-доброму зовут Добрыней Никитичем – кость у нее широкая, как и душа. Не поднимая глаз, сую упаковку Романову и, отвернувшись, пристукиваю носком ботинка в ожидании. Уйти бы, да оставить одного нельзя – вдруг что решит спереть, а мне потом отрывать от кармана заслуженный заработок.

Я не нервничаю. Закатываю глаза, споря сама с собой. Просто тихо очень. Подозрительно. Смотрю через плечо и… о! Меня слепит голым телом с татушкой на груди. Мои глаза, боже! Отворачиваюсь, пока не поймали с поличным, кусаю губы. В один миг здесь становится слишком жарко, и я обмахиваю краснеющее лицо рукой. Нет, ничего особенного я не увидела: обычная грудная клетка, похожий на лилию цветок под сердцем, немного ребер и плоский живот. Стройная фигура, но крайне пикантный момент, учитывая, кому это тело принадлежит. Не хочу видеть Ванильного Рафа голым – и точка.

– Не мой размер, – вдруг подает голос Романов, который все это время молчал, и я даже подпрыгиваю от неожиданности. Он же не видел, как я… Да не видел, не мог. Хотя мог бы отказаться от шоу «Снимите это немедленно», которое всегда обожала моя мама, и проваливать. Ставлю единственную родную почку Кати, у него в багажнике катается спортивная сумка. Что? Да, я видела его фотографии из качалки. Их все видели!

Оборачиваюсь, чтобы нарычать на него, и оказываюсь не готова к тому, что он подошел ближе. В чертовой комнатке два на два вдруг утыкаюсь носом в обтянутую белой тканью грудь. Вроде бы не такой он здоровый, но футболка ему явно коротка и сидит, мягко говоря, в облипку. Настолько, что я не сдерживаю смешок.

Улыбаюсь, он это замечает. Тут же накидывает сверху куртку, не подавая вида, что смущен. Я тотчас прикрываю рот ладонью, делаю почти что пируэт на одной ноге и с чистой совестью собираюсь сбежать. Тут же спотыкаюсь о свои мысли и о какой-то мешок на полу, путаюсь в ногах и теряю равновесие. Уже падаю, когда, вскрикнув, на инстинктах цепляюсь вытянутой рукой за единственную выпуклую часть стены – Рафа. Как раз за край воротника, который трещит под моими пальцами, когда я волшебным образом оказываюсь с ним лицом к лицу. Как раз в тот момент, когда дверь открывается, и на нас во все глаза пялится мисс Кобра.

– Извините, я думала, здесь уборная.

А вот и неправда! Точно знает же, где туалет. Она лезет в телефон, когда я отпрыгиваю почти на метр от Романова, чьи лапы каким-то образом оказались на моей талии.

– Это служебное помещение. Все на выход, – тут же командую я.

Выталкиваю в зал сначала одну, потом другого. Делаю вдох и выхожу сама, тщательно притворяясь, что крайне увлечена, доставая пластиковые крышки для стаканчиков из упаковки, которую захватила с собой.

– Все в порядке? – шепчет Катя.

– Угу, – киваю я и с безграничной радостью приветствую новых посетителей, пока старые, слава богу, удаляются из кафе, не прощаясь.

Но что-то меняется. Змеиный столик теперь каждый раз притихает, как только я оказываюсь поблизости, и это определенно что-то новенькое. Не сказала бы, что мне не нравится, но я бы предпочла, чтобы они и дальше меня не замечали.

– Гх-гх, – кашляет вдруг собачница, когда я с пустым подносом прохожу мимо, потому как только что принесла разогретые бутерброды парочке рядом с ними. И нет, она не давится шерстью своего кремового шпица. Видимо, она обращается ко мне, но я старательно игнорирую ее. – Лиля?

Черт. Это не я. Я официантка, бесполое существо без имени и расы.

– Ты ведь Ларина, да? С графического дизайна?

Меня вычислили. Теперь мне придется ее убить.

– Какое отношение это имеет к делу? – с наигранно вежливой улыбкой отвечаю вопросом на вопрос.

– У меня друг учится с тобой. Рома Кузнецов, брюнет такой…

Знаю я Рому.

– Не знаю его, будут еще вопросы? Может, добавить кипятка в чай? – повышаю голос, соседние столики обращают внимание, подружки тушуются.

Все, кроме Кобры, которая пытается казаться круче, чем она есть. Потому что на обработанных фотографиях в сети она ярче и намного красивее, в чате гораздо более дерзкая и красноречивая, а в жизни… что-то среднее между всеми этими личностями.

– Ты знакома с Даней Романовым? – говорит твердым тоном, вроде бы не принимающим возражений, но меня ее манера скорее веселит.

Ах, с Даней.

– У тебя проблемы со слухом? – нетерпеливо добавляет она, и всю вежливость и учтивость смывает, как будто их и не было.

– Нет, – все еще говорю с ними, потому что хозяйка в зале следит за нами, прямо как гриф за умирающими мышами. Готова накинуться в любой момент.

– Если ответишь, получишь хорошие чаевые, – быстро меняет тактику Галина, услышав мой ледяной тон.

Заманчиво, конечно, но нет. Деньги в данном случае очень даже пахнут. Репликой Baccarat Rouge. Откуда я знаю? Да у нас весь универ этим парфюмом пропах. Подделками торговали все кому не лень, а гигантский шлейф смеси ядреных ароматов так и волочился по коридорам. Я пользовалась духами всего раз – одолжила у девчонки из группы, когда тушь для рисования разлилась в сумке. Чтобы хоть как-то перебить запах протухших яиц.

– И что ты хочешь знать? – спрашиваю, собирая на поднос их давно опустевшую посуду. – Откуда я знаю Данечку? – Наигранно смеюсь и машу рукой, будто это сущая глупость, а мы с ним закадычные друзья. Или не совсем… – Так он влюблен в меня с тех самых пор, как пи'сался в кровать. У него даже татуировка с лилией есть – это в мою честь. Я же Лиля. Лиля Ларина. – Улыбаюсь, наверное, безумно, но меня уже не остановить, слишком уж нравятся вытянутые лица рептилий. – А вы не знали?

И оставив подружек с открытыми ртами, я удаляюсь, чтобы поскорее их рассчитать. Надеюсь, больше сюрпризов сегодня не будет. Иначе я до конца смены не доживу.

Глава 4
Он
Индивидуальные занятия психологией

Стоя на крыльце корпуса экономики и менеджмента, где по счастливой случайности зачем-то учусь, я выдыхаю облако пара. Оно напоминает мне сигаретный дым, и мозг сам додумывает детали: чудится, что слышу запах табака. Пальцы зудят, я перебираю в кармане ключи, борясь с желанием спуститься к тачке и залезть в бардачок, где уже несколько недель катается почти целая пачка сигарет. Почти – потому что дважды я все-таки сорвался, но пробую бросить дальше. Знаю, что обещал маме, и она после очередной ссоры, конечно же, не постеснялась напомнить мне о том, что обещания я не держу.

К черту. Закидываюсь розовой жвачкой – она детская, зато дольше жуется, и пузыри из нее дуются что надо. Застегиваю куртку, чтобы спрятать позорную майку, которая досталась мне после небольшого ЧП в кафе. Можно было и переодеться, но пофиг, дома уже сменю, – просто закинул грязную одежду в багажник к спортивной форме, там все нужно стирать.

Проверяю время: пять двадцать. Захожу в здание и поднимаюсь на третий этаж, как всегда по четвергам. Сажусь на подоконник и, пока пинаю воздух, ожидая в условленном месте, когда народ разбредется по домам после вечерней пары по психологии, отправляю смонтированные ролики Алине, с которой работаю, потому что позже могу забыть. Плевать хотел на конспирацию, но по договоренности дожидаюсь, пока аудитория опустеет, и еще через минуту для надежности, как раз когда подгружается последний файл, захожу внутрь.

– Лейла Андреевна, добрый вечер.

Она стоит, упершись ладонями в стол, красиво выгнув спину. Ждет. Длинные волосы закрывают лицо, делает вид, что читает свои записи, где ни слова не разберешь. Вроде бы не реагирует на меня, но палится – нервно пристукивает пальцами. Это ее всегда выдает.

– Если вы пришли просить, чтобы я повысила оценку за доклад, то зря. Тройка – достаточно высокий результат для работы, целиком скачанной из интернета. – Ее голос звучит почти ровно. Почти.

Эхо легкой волной разливается по пустой аудитории. Я избавляюсь от жвачки точным попаданием в мусорное ведро и, не вынимая рук из карманов, подхожу ближе.

– Я уже говорил, что мне нечего добавить от себя про эмоциональное выгорание. Такой фигней не страдаю.

– Значит, мне нечего добавить по поводу вашего среднего балла.

– Плевать мне на мой средний балл! – Я протягиваю руку и касаюсь ее ладони, отчего та привычно вздрагивает. – Эй, хватит дуться.

Знаю, что не доклады ее волнуют: обижена, что на прошлой неделе пропустил «наш» четверг. Был занят с Тимом: программа, которую мы разработали для помощи студентам, перед зимней сессией стала чаще проседать, потому что мы не ожидали такого ажиотажа. Кого-то выкидывало из приложения, а часть зависали на оформлении заказов, и приходилось обзванивать всех вручную. И так же вручную раскидывать курсачи, презы и рефераты ребятам, писавшим их. Раньше, когда инфополе ограничивалось нашим универом, а не городом, справляться было проще, конечно, но я доволен ростом прибыли.

– Иди ко мне, – тяну ее ближе.

Контакт кожи с кожей творит чудеса, и она по щелчку из строгой училки превращается в ластящуюся кошку. Уже привычный запах духов, которыми часто пахнут мои футболки по четвергам, бьет в нос. Острые ногти царапают затылок. Поцелуй затягивается и грозит перерасти в прелюдию на профессорском столе. Уверен, бо́льшая часть мужской аудитории только об этом и мечтает на парах, заглядывая в глубокие вырезы на ее кофточках, но я пас.

– Поехали, – отстраняясь, говорю я, а Лейла, увлекшись, уже оставляет губами влажную дорожку на моей щеке и смыкает зубы на ухе с сережкой-кольцом. Стучит по ней металлическим шариком, спрятанным на языке, и посылает приятные вибрации по телу.

– М-м-м, я скучала, – шепчет с придыханием.

– Надеюсь, по мне, а не по кофе, потому что сегодня я без него.

Резко отхожу на два шага назад, разрывая контакт, иначе сам увлекусь, и мы точно продолжим здесь. Я же не зря у себя сегодня постельное белье менял?

– Лейла.

Она обиженно надувает губы, не тронутые, в отличие от носа и груди, пластикой, и это красиво, но бесит. Ей тридцать, мне скоро двадцать один, а часто кажется, что все с точностью до наоборот.

– Жду внизу.

Прикусив кончик языка, Лейла смеется глазами, будто предвкушает сегодняшний вечер. Я тоже совру, если скажу, что не ждал встречи: эти недели были напряженными. Срываюсь без повода. Хороший секс точно не повредит. Лишь бы она не испортила настрой, в очередной раз заведя разговор о муже, от которого вроде бы мечтает уйти. Более явных намеков на то, что ей для этого нужна моя поддержка, желудок не переварит. Он еще папашу моего не переварил, а я застал его с Лейлой месяца три назад. Да, я увел Лейлу у отца, который, к слову, до сих пор женат на моей маме, ему назло. Он это заслужил. Но потом, правда, я немного увлекся процессом.

Как так вышло? Сбегаю по лестнице мимо конференц-зала, где видел их. Все просто: папочка решил загладить вину от измен и закупил матери новое оборудование в типографию для ее факультета архитектуры и дизайна. Не удивлюсь, если колбасному королю, как отца часто называют в прессе, потому что он владеет заводом по производству колбасных изделий, нужно было отмыть прибыль его «Донских историй». На местном телевидении делали репортаж, Лейла сопровождала главного спонсора, пока мать была занята. А по итогу именно я получил за молчание тачку, которых по городу каталось всего штуки три.

Дальше было много всего: неслучайно разбитый подарок, удачная выплата по страховке, начальный капитал для стартапа с Тимом и… компрометирующие снимки с приветом отцу от нас с Лейлой, которой я на практике доказал преимущества молодого тела. Не собирался продолжать эту историю, но все как-то удачно сложилось: отношения без обязательств, яркий секс, острые ощущения. До недавнего времени у меня был роман, о котором любой парень мог только мечтать. Но непонятно с чего начавшиеся разговоры о будущем стали меня порядком утомлять.

Пока жду Лейлу в заведенной тачке, пишу Тиму, чтобы не забыл: до девяти я забил квартиру, которую мы снимаем на двоих. Он, как всегда, залипает в телефоне – отвечает через секунду, что помнит и у него есть важные дела. Ага, зависнет с ноутбуком в любимой чебуречной за угловым столиком у окна. Горбатого только могила исправит: у него появились деньги, но он не изменяет своим нищенским привычкам.

Обещает как раз перепроверить скрипты программы, когда открывается передняя пассажирская дверь, и в салон врывается шальной порыв ветра. Я не оборачиваюсь, молча прибавляю печку, но уже знаю: что-то не так. Лейла демонстративно пытается усесться, прыгая на сиденье. Ей неудобно, потому что до нее я подвозил сестру домой, и она, видимо, придвинула кресло ближе – теперь у Лейлы коленки упираются в панель. Ей бы, конечно, с таким ростом на подиум, а не читать бредовые лекции в универе, но не мне печься о ее судьбе. Вот папаша бы мог. Только его здесь нет.

– Скажешь, что не так?

Я не привык терпеть и недоговаривать. В отличие от нее. Она обожает сама себе придумать повод и потом неделю обиженно молчать: я должен обо всем догадываться сам. Некоторые женщины никогда не вырастут из сопливых обид. Но в этот раз она меня удивляет. Не ломается, сразу сует в лицо телефон с зажженным экраном, а там открыт тупой университетский чат, где всем по очереди перемывают кости. Меня в нем нет, но Тим часто кидает оттуда скрины сообщений, где засветилось мое имя. Типа того, что показывает Лейла, – только там фото. На котором запечатлен я и блондинка из кафе. В подсобке, в странной позе. Пытаюсь разобрать подпись, но рука у Лейлы трясется; там какой-то бред про мое тату в честь официантки Лили и любовь к ней, которую я храню в своем сердце с самого детства. Очень много сообщений, и новые продолжают падать без остановки. От неизвестных мне людей, среди которых находятся и те, кто нас, оказывается, видел целующимися с блондинкой где-то за углом университетского здания.

– Смешно, – произношу с улыбкой.

– Ничего смешного.

Лейла вертится в кресле, пытаясь отодвинуть его назад, но у нее не выходит, потому что тачка старая, с ней нужно нежнее.

– Да кто в это вообще поверит? – реально не понимаю я.

Убийственный взгляд простреливает мне лоб. Ясно, она верит.

– Здесь коротышка эта каталась? И когда ты успел? – злится, краснеет, весь ее шарм летит к чертям. – На меня-то сил хватит?

– Ты сомневаешься?

Выезжаю на дорогу, она без конца фыркает, мотает головой, но молчит. Взорвется или нет? Потому что, кажется, я раздул костер, и меня ожидает пепелище.

– Если ты завел бабу на стороне… – после театральной паузы голосом жертвы выдает она.

О, не стоит путать меня с моим отцом.

– Ты бы узнала об этом первая. Скорее всего, еще до того, как я бы ее завел.

– Тогда что это значит? – переходит на крик Лейла, заполняя собой все пространство салона. Ее снова становится слишком много, а моего терпения, наоборот, меньше. Очень мало. – Я не собираюсь делить тебя с этими малолетками!

– Как будто у тебя есть эксклюзивные права на меня, – говорю тише в противовес ей. – Мы вроде бы не договаривались хранить друг другу верность, учитывая, что я спокойно делю тебя с твоим мужем.

Который играет по четвергам в покер с друзьями – профессорами-задротами, пока мы трахаемся на съемной квартире.

– Я уже говорила тебе, что хочу с ним разойтись! Но тебе же плевать…

Зря я ступил на эту территорию. Сейчас децибелами убьет к чертям собачьим. Не хочу это слушать. Пока она продолжает истерить, резко разворачиваюсь через двойную сплошную в обратную сторону. Вечер кончился, не успев начаться. Курить хочется адски. А вот трахаться уже не очень. Я не верю в примирительный секс, поэтому везу Лейлу домой. Она быстро смекает, что к чему, притихает, но это не меняет ничего. Мы молчим всю дорогу до самого супермаркета в соседнем с ее домом здании: возле него я обычно паркуюсь для конспирации, которая никому не нужна.

– И что это должно значить? – реально недоумевает она. – Я трачу на тебя свободное время, я отказала твоему отцу, который обещал мне…

– Так набери ему, – говорю спокойно, без эмоций.

После упоминания об отце становится полностью ровно.

– Что? – Вот теперь Лейла по-настоящему пугается, я кожей чувствую ее страх.

– Набери ему, я серьезно. Может, у тебя к нему еще какие-то чувства есть. Если постараешься, сумеешь его заинтересовать. Старый конь борозды не испортит, но, сама понимаешь… – я пожимаю плечами, – глубоко не вспашет.

– Ты ужасен, – шипит она сквозь зубы, все ее черты заостряются. Она из красотки превращается в жуткую злобную фурию, готовую в кровь расцарапать мне лицо. Еле успеваю перехватить ее руки. – У тебя нет сердца! Моральный урод! Ты не умеешь любить! Мне жаль эту дуру, которая…