Читать книгу: «Ведьмы.Ру»
Глава 1. О мышах, людях и дурацких шутках с непредсказуемыми последствиями
Одним мощным толчком он вошел в нее, и она застонала, восхищенная его точностью.
Один роман об очень большой любви
Не собиралась Ульяна ломать ему нос.
И не нос тоже.
И в целом-то… случайно всё вышло. На нервах. А что сделаешь, если нервы у неё не железные. Впрочем, от такой жизни и железные ржавчиной покроются.
Она ведь живой человек.
Живой!
Главное, повторять себе это почаще.
– Тараканова! Ты о чём думала вообще?! – гневный вопль Егора Макаровича, у которого нервы тоже пошаливали и уже давно, выплеснулся далеко за пределы начальственного кабинета. Тем паче, пределы эти были весьма условными, обозначенными фанерными стеночками и такой же, напрочь лишённой даже намека на звукопроницаемость, двери. – Ты понимаешь, что теперь будет!
Он даже за грудь схватился.
С правой стороны.
Потом опомнился. Сдвинул брови прегрозно и руку на левую переложил.
– Я не специально… просто он… он… – Ульяна подняла руку и осознала, что у неё нет ни сил, ни желания оправдываться.
Да и не должна она.
– Я наклонилась, а он меня по заднице… шлёпнул, – выдавила она, потому Егор Макарович явно желал получить хоть какие-то объяснения. – Потом схватил и на себя потянул. На камерах же видно.
Впервые она даже порадовалась, что в торговом зале эти самые камеры поставили.
– И что? – Егор Макарович сдвинул брови ещё ближе, отчего они почти столкнулись.
– И всё… я на… этом… машинально… дёрнулась.
Чистая правда.
Дёрнулась, точнее распрямилась посмотреть, кто там смелый. И откуда ей было знать, что смелым оказался Мелецкий-младший, лично решивший проинспектировать вверенный его заботам торговый центр. И что стоял он слишком близко. И исключительно в силу этой близости затылок Ульяны с переносицей будущего графа соприкоснулся энергично, но без злого умысла.
Ну а переносица…
Да не так сильно там хрустнуло, как этот придурок вопил. Подумаешь… на нём амулетов больше, чем на бродячей собаке блох.
– Ты… – Егор Макарович приподнялся, опираясь на стол всем своим немалым весом. – Ты ударила… кого… ты ударила… хозяина!
Последнее он, как и подобает верному слуге рода, произнёс с должной долей благоговения и даже придыханием.
– А нечего было хватать, – буркнула Ульяна, осознав, что работу снова придётся искать.
Вот…
Две недели.
Почти рекорд, если так-то. И главное, ситуация же идиотская… и будь на месте человек менее дуроватый, посмеялись бы да и разошлись. Но нет, Мелецкий и в универе отличался болезненным самолюбием. И вот думай, случайно ли подошёл или с намерением.
Может, вообще нарочно разыграл.
У него вон со студенческих времен страсть к идиотским розыгрышам.
– В общем так, – Егор Макарович дёрнул себя за галстук, будто этот нервный жест мог вернуть ему утраченное душевное спокойствие. – Ты сейчас звонишь Даниле Антоновичу…
Ульяна даже не сразу сообразила, что это он про Мелецкого.
Данила Антонович. Надо же…
– … и договариваешься о том, каким образом будешь компенсировать ущерб.
Сказал и выдохнул, даже на кресло своё упал.
– Благо, человек он не злобливый, понимающий, а красивой бабе и вовсе многое с рук спустить готов.
– Это вы о чём? – Ульяна почувствовала, как ушам становится тепло. Чтоб тебя… только не сейчас. Спокойно. Дышать надо глубже. Представить что-то хорошее…
Но в голову лезли только складские полки с третьего сектора, которые давно уже свой срок отслужили, и теперь держались чудом или неизвестным науке заклятьем. И то, как оные полки со всем барахлом, валятся на курчавую макушку Мелецкого.
Мысль была до того заманчивою, что…
– Это я о жизни, Улька, – Егор Макарович ослабил узел. – Ты ж девка разумная… упрямая, что коза…
Сам он…
– И вон, гордая… а толку-то? Что тебе с этой гордости? Девки ласкою жизнь строят. Пониманием. Готовностью к компромиссам…
Ага. Постельным.
На них Данька ещё с первого курса намекал, почему-то решив, что Ульяна Тараканова спит и видит, как бы поскорей в его койке оказаться. А что отбивается, так это от избытку стеснительности.
Стыдливость девичья говорит.
– Так что звони…
– Нет.
– Улька!
– Я с этим уродом спать не буду, – Ульяна скрестила руки на груди. – Вам надо, вы и…
– Тараканова!
– Я уже двадцать пять лет Тараканова! – рявкнула Ульяна, чувствуя, что ещё немного и сила окончательно выйдет из-под контроля. И по спине поползла капля пота. Крупная такая. Щекотная. Но эта щекотка хотя бы отвлекала. – И не надо мне тут в уши лить! Уволить хотите? Увольняйте! Да я сама напишу заявление!
– Чтоб всё так просто…
– А если его нос беспокоит, то пусть вызывает полицию, пишет заявление… разбирательство учиним. Камеры посмотрим.
– Ульяна, ну вот что ты… сразу вот… камеры… камеры ж могут и не рабочими оказаться.
– Их же неделю всего, как поставили.
– Вот! И отладить не успели. Оно, конечно, нехорошо и претензию выдвинем… – и пухлыми ручками развёл, понимая, что претензия эта будет к дочерней компании Мелецких.
– Ах так… ну что ж… пусть тогда сочиняет историю, как коварная девица налетела на него в тёмном закоулке и вдарила прямо в нос, – Ульяна упёрла руки в бока. – Он даже моральную компенсацию истребовать может. За оскорбление родовой чести и чего там ещё… только через суд.
Другое дело, что Данька с его болезненным самолюбием в жизни до суда не снизойдёт. Нет, до экономического, вполне себе, а вот прилюдно признать, что ему девица нос сломала?
Да никогда!
Отпускало.
Даже представилось, как Мелецкий со скорбным видом излагает обстоятельства дела… и на душе разом стало легче.
– Оно-то… конечно… это ты верно говоришь, Тараканова… что можно вот так вот… полиция там, суд… но оно кому надо-то? Никому не надо, – Егор Макарович явно знал своё начальство не хуже Ульяны. – Однако дело такое вот… у нас тут инвентаризация грядёт… и как знать, к чему там… ты у нас лицо материально ответственное… а инвентаризация, поверь моему опыту, это всегда недостача… и кому гасить?
Зря она успокаиваться начала.
Определённо.
А даже не в словах дело, а в такой вот… уверенности спокойной, с которой они произносятся, в понимании, что не она первая и не она последняя, и что дурочек таких Егор Макарович повидал великое множество. И управляться с ними научился.
– Так что иди, Тараканова, и подумай над своим поведением, – заключил он спокойно. – Иди, иди… не держу. Можешь считать, что отпускаю.
Вот…
Сволочь.
Сила рванулась, но Ульяна удержала её, как и нецензурные слова, готовые уже слететь с языка. Надо дышать. Вдох и выдох. И дверь закрыть. И… дверь выходит в узкий коридорчик, который тянется вдоль стены. Мимо норы печального кадровика, предпочитавшего на люди не показываться, мимо бухгалтерии, комнаты для персонала, где вместился стол с микроволновкой, шкаф для посуды, холодильник и узенький топчан.
– Ну, чего? – Люська, которая обнаружилась в закутке, вскочила. – Уволил, да?
– Если бы.
В конце концов, Ульяна к увольнениям может даже и привыкла. Это первые несколько раз обидно, а потом как-то оно спокойнее воспринимается.
– Сказал, чтоб прощение выпрашивала.
– Как? – глаза Люськи, огромные и голубизны невероятной, распахнулись.
– Как, как… горизонтально. Или вертикально. Уж не знаю, как он там предпочитает… главное, чтоб интенсивно.
– Вот… скотина! – Люська бросила взгляд на часы.
Ну да, перерывы здесь пятнадцатиминутные, и Егор Макарович очень тщательно следит, чтобы персонал не задерживался.
А лучше вовсе от перерывов воздерживался, служебное рвение проявляя. Но с последним не получалось.
– Ещё какая, – Ульяна дёрнула галстук и ткань затрещала. Денег точно не заплатят. Ещё и за костюм этот, форменный, редкого неудобства, вычтут. – Сказал, что если не постараюсь, долг навесит. По инвентаризации…
– Да? – рот Люськи округлился. – А ты…
– Да пошёл он. Не собираюсь я ни под кого ложиться… достали… нашли мне девочку по вызову.
– На, – Люська сунула кофе. – Я только сделала! Тебе нужней… ты это… не пори горячку. Девчонки говорят, что он ничего так.
– Кто?
– Данила Антонович… с придурью, конечно, но добрый. Позвони. Извинись… просто… это Макарович дурит, а так-то… может, и договоритесь. Ну… нормально.
Пиликнул таймер, поторапливая.
– Ты, главное, позвони… – Люська спешно выскочила за дверь.
– Обойдётся, – буркнула Ульяна, прихлёбывая кофе. Почти остыл. И делала Люська точно для себя, потому как слабый, разбавленный молоком наполовину и сладкий до омерзения. Но сейчас эта сладость пришлась как никогда к месту.
Сила успокаивалась.
Вот так.
Вдох и выдох. И медитацию бы… но не здесь. Домой надо. Чтоб… на двенадцатичасовую маршрутку она точно опоздала. А следующая – в пять. И что делать? Пешком? Или на попутку надеяться? Не с Ульяниной удачей, но и здесь торчать не выход.
Тогда остаётся электричка, а там пешком.
– Чтоб вас всех, – она допила кофе и поморщилась от противной сладости. Кружку ополоснула и вернула в шкаф. Люська точно в Ульяниных бедах не виновата, а кружку эту она любит. – Ничего… как-нибудь…
Ульяна накинула ветровку поверх тонкого жакета, который она бы с удовольствием оставила бы в шкафчике, если бы такие вдруг появились. Но на нескольких тысячах квадратных метров полезного пространства закутка, куда можно было бы всунуть эти самые шкафчики, не нашлось. Туфли отправились в пакет, потому что этот пластик точно прогулки по просёлочной дороге не выдержит. Сумочку на плечо и домой.
Пока ещё чего не приключилось.
Сила, конечно, придремала, но эта её дремотность была обманчивой.
Выходила Ульяна чёрным ходом, и к нему пробиралась закоулками, боясь встретить кого-то слишком любопытного, и только оказавшись на улице, на стоянке, выдохнула с облегчением.
Теперь на остановку.
И…
– Улька! – громкий и слегка гнусавый голос заставил замереть. – Улька Тараканова! Стой!
Чтоб… этот паразит что, караулил?!
– Стою, – сказала Ульяна, делая глубокий вдох.
Спокойствие. Главное, спокойствие.
А хорош. Нет, Данила Антонович, как и подобает отпрыску семейства благородного, пусть и не обременённого уходящею в дебри веков родословной, вид имел весьма достойный. Приятные черты лица, спортивное телосложение и личный стилист, сгладивший некоторые нюансы внешности.
Оттопыренные уши вот в глаза и не бросались.
Почти.
Странно, что пластику не сделал.
– А я подумал, что ошибся! А это ты! – улыбка Данилы Антоновича была широка и полна безыскусной радости, даже счастья. – Я ж ещё подумал, что какая-то задница это больно знакомая! Вот и не удержался!
Интересно, это можно было считать извинением?
– Я вот тоже… не удержалась, – буркнула Ульяна.
– А… это да… прикольно, – Данила пощупал переносицу. – От души зарядила…
И главное, сказал это так, без претензий. А может… может, всё не так и плохо.
– Сильно?
– Ну… так… в голове зазвенело. Были бы мозги, отшиб бы, – улыбка стала ещё шире. – Но нет худа без добра… теперь ты, Тараканова, от меня точно не сбежишь!
– Чего?
Всё-таки плохо.
Нет, вот на что Ульяна в самом деле надеялась? На совесть? Какая у него может быть совесть. Он же привык, что с малых лет вокруг хороводы водят.
– Начнём, думаю, с ресторана, – Данька ловко подхватил Ульяну за руку. – А там видно будет…
И подмигнул.
Выразительно. С явным намёком.
– Ты… серьёзно?
– Ну да…
Если он так и дальше улыбаться будет, то щёки треснут.
– … ты мне теперь должна, Тараканова… так что не отвертишься!
Сволочь.
Такой же, как… даже хуже… Егор Макарович просто старается. Во славу рода там или ещё из-за придури какой. Или на премию рассчитывает, а может, вовсе на повышение. Но этот… этот…
– Как-то ты странно на меня смотришь, Тараканова, – Данька руку отпустил. И отступил. – Не хочешь в ресторан, можем в баню там…
– В баню?
– Ну… в сауну. Спа… куда там ещё?
– У меня жених есть, – Ульяна сама не знала, зачем ляпнула.
– А у меня невеста. И чего? – он пожал плечами. – Мы им не скажем… и вообще… может, я на тебе женюсь!
– Ты? – от удивления сила, пришедшая было в движение, застыла. – На мне?
– А чего? Ты мне давно нравишься. Упёртая, прям вообще. И рожа ничего такая.
– Рожа…
– Ну лицо! Извини! Физия. Лик пресветлый!
– Хватит! Я поняла.
– Тогда чего орёшь?!
– Я ору?!
Вот Мелецкий всегда бесил Ульяну. Прям до белого каления.
– Так что? Прокатимся? – резко сбавив тон, поинтересовался Данила. И этак, небрежненько, руку на плечо Ульяне закинул, к себе притянул, приобнимая.
– Куда?
– А куда скажешь… можем, в ресторан. Или в баню… сауну… а то давай сразу ко мне, а? Чего там на всякую фигню размениваться…
И за задницу ущипнул.
Может, если б не ущипнул, Ульяна бы и сдержалась. Она честно хотела сдержаться, да только этот вот щипок…
– У меня матрас новый, повышенной комфортности, – продолжал мурлыкать Данила на ухо, – протестируем…
– Знаешь что… – сила вдруг выплеснулась и повисла рыхлым облаком, опять продемонстрировав полную Ульянину несостоятельность. – Да иди ты…
– Вот скучная ты девка, Тараканова, – как ни странно, но руку Данила убрал. – Нет в тебе…
Он щёлкнул пальцами, будто издеваясь.
– … не то, что огонька, даже искорки.
Огоньки заплясали на кончиках.
Рисуется, сволочь. Почуял выброс и понял, что с университетских времен с контролем у неё лучше не стало.
– Так и помрёшь старой девой…
– В окружении котов?
Ульяна попыталась заставить силу сложиться в простейший конструкт, но облако пыхнуло и лишь увеличилось вдвое. Причём рассеиваться не спешило.
– Да нет, Тараканова. Тебя с твоим характером даже коты не выдержат.
Огоньки меж тем вытянулись, переплетаясь друг с другом, сходясь и расходясь, сплетаясь сложным узором. Тонкий стебель, листочки полупрозрачные. И лепестки. Почти настоящие.
– Держи, – Данила протянул цветок.
– Невесте своей подари, – буркнула Ульяна, чувствуя престранную обиду.
– Ей я ещё сделаю… – отмахнулся он. – А ты держи… кто ж тебе ещё подарит?
Никто.
И это было втройне обидно, потому что… потому что правда. Никто и никогда не дарил Ульяне цветов. И не подарит… и наверное, поэтому она потянулась. И коснулась такого почти настоящего стебля.
– Спасибо…
Кажется, даже покраснела.
Цветок в руке даже вес имел. И запах. Магия всегда удивительно пахла. У всех по-разному. Данькина вот пахла еловым лесом, соленым морем и самую малость – дымом. Ещё почему-то пончиками с повидлом…
– Погоди… – Данька протянул было руку, то ли поправить хотел, то ли забрать собирался, но цветок вдруг лопнул, прямо в лицо, окатив Ульяну водопадом огненных брызг. И не больно, но…
Обидно.
До того обидно, что прямо в глазах потемнело.
Вот значит, как… она поверила… нашла кому. Сама дура, давно пора понять, что в этой жизни никому нельзя верить. И плакать тоже нельзя. А потому Ульяна закусила губу, пытаясь сдержать слёзы. Они же взяли и высохли, только облако силы сжалось.
А толку, всё равно у Ульяны ничего не выходит.
И по жизни.
И с магией.
– Это… шутка такая… – Данила сделал шаг назад. – Пранк… просто пранк.
Просто…
– А знаешь, что… – Ульяна вдруг поняла, что голос её звучит ровно. И плакать не хочется. Совершенно. Хочется сделать что-то… что-то такое… – Ты пошутил. И я пошучу. Идёт?
Данька мотнул головой.
Искорки ещё кружили в воздухе. И таяли, касаясь кожи. Красивые. У неё в жизни так не получалось. И не получится… и наверное, это несправедливо, когда одним по жизни всё, а другим вот, как Ульяне, только тающие искры чужого волшебства.
– Да ладно тебе… – произнёс Мелецкий не слишком уверенно. – Шутка же… ладно, может, не смешная… хотя… ты бы свою рожу видела, Тараканова… такая… такая… надо было заснять, вообще…
– Иди-ка ты, Данила Антонович, к своей невесте. Её и донимай. Что пранками, что остальным всем… а про других забудь.
Сила крутанулась и сплелась в вихрь.
– Чего?
– Того, – рявкнула Ульяна. – С невестой. А больше ни с кем ни того! Ни этого!
– Ну… лады… понял, – и руки поднял, показывая, что сдаётся. Шут гороховый. Вот как в одном человеке могут уживаться эта придурь и горделивое осознание собственного величия? – Переборщил… это… давай, я тебе премию выпишу? А? Или нет! Лучше! Я тебе новый телефон подарю! Хочешь? Мне батя через своих партию выбил, «Русичи» тринадцатые, до официального старта…
Вихрь закручивался, но развеиваться не спешил.
– … и я тебе подарю. Честно. Один поцелуй и…
Он осёкся.
– Могу и так… без поцелуя… слушай, Тараканова… вот не нравится мне, как ты на меня смотришь. У тебя лицо такое… жуть просто. Не хочешь телефон, так скажи… во! Или давай на работе повысю? Повышу? Короче, главной сделаю. Хочешь, над отделом, хочешь – над всем центром…
И рученькой махнул, на центр указывая.
– Да пусть твой центр мыши сожрут! С телефонами вместе.
Вихрь крутанулся, сорвался и, поднявшись в небо, просто растаял. Вот же ж…
И главное, при чём тут мыши-то?
Глава 2. В которой странный день продолжается, а ещё прибывают гости
В горах был монастырь и в нём жили мцыри. Потом одна мцыря убежала…
Из школьных сочинений
Само собой попутку поймать не удалось. Машины проносились мимо, словно водители и вот так, на расстоянии чувствовали раздражение Ульяны.
Мысли.
Уволят или нет?
И если нет, то… может, самой? А потом куда? Кому нужен недо-маг, пусть с дипломом, но зато без силы и без способности эту силу контролировать? Это ещё хорошо, что никто-то толком не понял. А подаст кто жалобу, потом проверка и дар вовсе запечатают.
Ноги шлёпали по дороге. Если так-то, не сказать, чтобы далеко. От электрички и под старый мост, а там уже тропинкой мимо водохранилища. Дальше лесок и вот уже до посёлка рукой подать. В лесочке Ульяна и остановилась, дух переводя.
Здесь и дышалось-то легче, и слабость, странная, непривычная, отступила. И уже жизнь не казалась такой уж тоскливой. Наладится… с Егором Макаровичем она разберется. И с Данилой Антоновичем, чтоб ему… жилось и радовалось. И работу другую поищет. Можно ведь в клинеры пойти. Обидно, конечно, с дипломом уборщицею, но… положа руку на сердце, пользы-то от этого диплома – самолюбие потешить.
Нужен ей был этот университет. Надо было в училище, на медсестру там… или на парикмахера. Или на любую другую полезную профессию, но…
Телефон задребезжал, окончательно развеивая свежеобретенное спокойствие.
– Да, – Ульяна глянула на экран и подавила желание звонок сбросить. Но выдавила-таки улыбку, пусть даже её видеть не могли. – Здравствуй, мама.
Получилось жалко.
– Уля, ты дома? Надеюсь, что да. Я пришлю Фёдора Павловича с бумагами. Подпиши, будь добра.
– Какими бумагами? – Ульяна прислонилась лбом к березе и вдохнула сыроватый волглый запах коры.
Вдох.
И выдох. И снова вдох, а потом выдох.
– На дом. Пришло время вернуть его.
– С какой радости?
– С той, что это не твой дом.
– По бумагам – мой, – по коре полз муравей, чёрный и деловитый. Если смотреть на него, то… то можно не слушать маму. То есть слушать придётся, но может, выйдет не послушаться?
– Ульяна, ты опять капризничаешь? – в голосе матушки скользнуло лёгкое удивление. – Это дом был подарен мне.
– А потом ты передала его мне в обмен на папину квартиру. Её тоже вернёшь? – поинтересовалась Ульяна, чувствуя, как запах березы окружает её. И сам этот лес. В вышине зашелестели листья, и тёплый ветерок коснулся щеки, будто успокаивая.
И даже удивилась. Не спокойствию, а что в принципе заговорила… так?!
– Ульяна, не время капризничать.
– Это не капризы, мама. Это просто интерес.
Наверное, дело в сегодняшнем дне. В разговоре с Егором Макаровичем. В дурацкой этой шутке… не болезненной, но обидной до крайности. И ещё давшей понять, что над нею так шутить можно, а она жалкая и ничем не ответит… в любой другой день Ульяна промолчала бы.
А сейчас вот поняла, что дальше уже молчать некуда. И выяснилось, что не так это и сложно – говорить. Особенно, если глядеть на муравья. На муравьёв. Вот они, бегут дружно по невидимой дорожке.
– Помнишь, когда папы не стало? Ты сказала, что мы должны поменяться? Что я отдаю тебе квартиру, а ты мне – дом… и что дом дороже, поэтому я должна взять кредит. Доплату.
– Господи, ты ещё детские обиды мне вспомни!
– Помнишь, ты сказала, что это только на бумаге будет? Что для меня ничего-то не изменится. Я буду жить, как жила… а не прошло и полугода, и ты квартиру продала.
– Так было нужно.
– Ну да… тебе было нужно. А что со мной, тебя интересовало мало.
– Ты совершеннолетняя…
– Именно, мама. Совершеннолетняя… студентка… и спасибо, что папа при жизни учёбу оплатил. И фонд оставил.
– Можно подумать, тебе эта учёба сильно помогла.
Здесь и ответить нечего. Маг из Ульяны не вышел ни практик, ни теоретик.
– В общем, подпишешь бумаги и потом поговорим…
– Нет.
– Василий готов взять тебя на работу. На испытательный срок…
– Нет.
– И квартира будет. Не считай меня совсем уж чудовищем… чудесная студия с современным ремонтом…
– Нет, – в третий раз повторила Ульяна, окончательно уверяясь в решении. Возможно, вчера она бы ещё поверила. Она всегда отличалась удивительной наивностью. И надо будет позвонить Даниле, пожалуй. Поблагодарить за науку.
– Я на тебя в суд подам!
– Это вряд ли… Фёдор Павлович ведь документы об обмене составлял? Значит, судиться бесполезно, – Ульяна повернулась спиной и опёрлась на березу.
– Неблагодарная!
– Мама… иди-ка ты… в задницу.
– Что?! – матушка, кажется, удивилась. – Ты пьяна, что ли? Или нет… конечно… Ульяна! Ты давно употребляешь? Какие препараты… стоило оставить тебя ненадолго…
– Полгода года, мама. Мы не виделись уже полгода, а до того – ещё полгода. И раньше тебе было не особо интересно, что я там употребляю… ты исчезла сразу, как поняла, что с меня больше нечего взять. А появлялась, когда понимала, что что-то ещё можно… остатки с фонда, раз уж мне двадцать три и я могу распоряжаться им.
Вчера Ульяна сказала бы это со слезами и обидой. Вчера бы она задыхалась от чувств, а сегодня вот… перегорело, что ли? Или тот вихрь – раньше все непроизвольные выбросы силы просто истаивали – высосал больше, чем обычно?
– Кстати, а кредит ты закрыть не хочешь? Тот, который я по твоей просьбе взяла в последний твой визит…
– Какая ты мелочная!
– Какая уж есть.
– Ульяна… – голос матушки изменился. – Можешь злится на меня, обижаться… но дом отдай.
– Не раньше, чем ты вернёшь мне папину квартиру и закроешь кредит. Помнишь, ты клялась, что будешь платить? А теперь ко мне коллекторы каждый день…
– Васенька что-нибудь придумает, но…
– Нет, мама. Я тебе больше не верю. Как там? Вечером деньги, утром стулья.
– Хорошо, я поняла. Вот ведь… рожаешь, мучаешься, ночей не спишь, растишь…
– Да когда ты не спала? Я вообще не помню, чтоб ты мною в детстве занималась.
– … и получаешь благодарность.
– Хочешь, выпишу грамоту?
– Язвишь? Это на тебя не похоже. Ты всегда была нытиком… ладно. Слушай. С кредитом я решу. Квартиру подберем. Сама скажешь, какую, но с одним условием…
Ага, как же, чтоб маменька и без условий помогать стала.
– Ты никого не пускаешь в дом!
– В смысле? – а это условие Ульяну удивило до крайности. – Как это?
– Обыкновенно. Просто никого не пускаешь. Приедут… спросят, можно ли остановиться. Так вот, отвечай, что нельзя!
– Кто приедет?
Матушка буквально зарычала.
– Ты можешь…
– Не могу, – Ульяна сделала то, о чём давно мечтала, но не решалась – перебила маму. – Я не могу и не хочу делать того, чего не понимаю. Поэтому, будь добра, объяснись.
– Какая ты…
Матушка осеклась.
– Ладно. Мне позвонила моя мама…
– Ты ж говорила, что она умерла!
– Мало ли, что и кому я говорила… так вот, она собирается приехать. И не одна. Притащит с собой кучу родни. Оно тебе надо, с этими уродами возиться? Просто выставь их за порог и всё…
Ульяна отключила телефон.
Это она тоже хотела сделать. А теперь взяла и сделала.
– С уродами, – повторила она задумчиво и березу погладила. Ладонь опалило теплом, и тонкие веточки скользнули по плечам. – Ну да… я ведь тоже с её точки зрения урод… и значит, вдруг да… в общем, уроду только среди других таких же и место. Верно?
Дерево качнулось и ничего не ответило. А жаль. К его советам Ульяна отнеслась бы с куда большим вниманием, чем к матушкиным.
Гостей Ульяна заприметила издалека. В целом сложно не заприметить ярко-желтый бус, вставший у самых ворот. Вон, и Пётр Савельич уже вокруг скачет, машет руками и возмущается. Нет, голоса не слышно, но явно же – возмущается. И давно. Уже подпрыгивает даже от распирающих его чувств.
Ульяна вздохнула, потому как присутствие соседа напрочь отбило желание подходить к дому.
– Надо, – сказала она себе строго. – И вообще… хватит уже… всего бояться.
Прозвучало так себе, но Ульяна кивнула и решительно ступила на тропу.
Родственники.
Надо же… а мама не говорила, что у неё есть родня. Не то, чтобы Ульяна специально выспрашивала… специально сложно. С мамой вообще сложно.
Приедет?
И почему вдруг?
Она ведь ничего не делает просто так. А тут позвонила, документы… нет, ничего подписывать Ульяна не собирается, как и верить матушке. Благо, выросла, наивности поутратила. Но интересно же.
– Ага! – сосед заметил её первым и снова подпрыгнул. – Явилась!
– Доброго утра, – Ульяна вяло помахала рукой, понимая, что, возможно, не стоило бы так торопиться. Постояла бы в лесочке часок-другой, глядишь, и надоело бы Петру Савельевичу прыгать. Ушёл бы, а уж она тогда тихонечко…
– Доброго?! Полдень уже! – Пётр Савельевич указал на небо. – Вечер даже! А у неё утро.
Трубный его голос разнёсся по улице. Басом сосед обладал мощным, что никак не увязывалось с хилым тельцем его.
– Чего вам надо? – спросила Ульяна, раздумывая, как бы ловчей обойти соседа. Вот только тот на месте не стоял. Его распирали энергия и желание выплеснуть её на окружающих. В частности, на Ульяну. Вот и сейчас он прыгнул влево.
Потом резко дёрнулся вправо, точно заподозрил, что Ульяна обойдёт его с этой стороны.
– Объяснись, по какому праву эти вот нарушают установленный порядок! – палец Петра Савельевича указал на бус, который с близкого расстояния несколько утратил нарядности. Нет, ярко-желтый колёр никуда не исчез, упрямо пробиваясь сквозь коросту из грязи и пыли. То тут, то там по краске расползались трещины. И в целом было видно, что машина эта пребывает в весьма почтенном возрасте.
– Приехали! Встали! Перегородили дорогу! А если пожар? Вот что будет, если пожар?! Или плохо кому…
– Кому? – спросила Ульяна послушно.
– Мне! Мне плохо! – Пётр Савельевич картинно схватился за грудь и возопил: – Сердце жмёт!
– И печень поддавливает, – раздался мягкий женский голос. – А ещё, небось, с потенцией проблемы…
– Что?!
От этакого предположения Пётр Савельевич густо покраснел. Потом побелел и обернулся.
– Вы…
– Антонина Васильевна, – сказала женщина в ярко-жёлтом, в цвет машины, платье, перевязанном крест-накрест платками. И руку протянула, от которой Пётр Савельевич отпрянул. – А стыдиться нечего. В вашем возрасте – это даже нормально, я так скажу… у всех случаются осечки.
– У меня не случается!
Сосед попятился.
– От этого и нервозность повышенная, и в целом неудовлетворённость жизнью… – главное говорила она это громко, так, что слышал не только Пётр Васильевич. Тётка Марфа наверняка тоже. Пусть она из-за забора и не выглядывала, но точно во дворе.
Подглядывает.
Подслушивает.
И к вечеру весь посёлок будет обсуждать не только гостей, но и некоторые личные Петра Васильевича проблемы.
– Что вы… что вы несёте! – возопил тот фальшиво и покосился на забор тётки Марфы.
– Здравствуйте, – сказала Ульяна превежливо, разглядывая родственницу. А что Антонина Васильевна ей родня, в этом сомнений не было.
Она походила на маму…
Точнее мама на неё. Не как две капли воды, но отрицать наличие этого сходства было глупо.
– Вам бы на массаж походить, – продолжила Антонина Васильевна, щурясь. – Простаты… очень животворно воздействует на мужчин.
– Чего?! Да что вы себе позволяете! – Пётр Савельевич произнёс это как-то тихо и даже неуверенно. – Вы… вы… совсем обнаглели… приезжают тут…
И сбежал.
Вот впервые на памяти Ульяны Пётр Савельевич уходил сам. Чуть подпрыгивая, пытаясь сохранить горделивый вид, но…
Сам.
– Ульяна? – поинтересовалась женщина.
Мама… мама выглядела куда моложе. Да что там, мама выглядела старшей сестрой Ульяны. А у женщины морщинки, в уголках глаз, и на лбу тоже. И носогубные складки, появление которых когда-то ввергло маму в панику, заставив искать очередное супер-средство… у женщины складки были.
Шея чуть обвисла.
Овал лица поплыл. Ульяна не то, чтобы выискивала недостатки. Просто само собой получалось. И подумалось, что она, эта женщина, вряд ли занимается йогой. И лимфодренажные массажи не делает, как и уколы красоты.
И…
– Ульяна, – ответила она, когда молчание стало совсем уж неудобным. – А вы… получается… бабушка, да?
– Получается, что да.
Руки у неё тоже не такие ухоженные…
– Звонила?
– Звонила, – Ульяна даже кивнула.
– Предупреждала?
– Чтоб не пускала вас на порог.
– А ты?
– А что я…
– Пустишь?
Странный диалог. Очень. И главное, что Ульяна чётко понимает – от её ответа зависит всё. Что если она откажет, то эта женщина не станет спорить, но залезет в жёлтый бус и уедет, оставив Ульяну одну.
Снова одну.
– Конечно, – ответила Ульяна, с трудом сдерживая нервную улыбку. – Заходите…
Начислим
+5
Покупайте книги и получайте бонусы в Литрес, Читай-городе и Буквоеде.
Участвовать в бонусной программе
