Читать книгу: «История села Мотовилово. Тетрадь 18. 1935-1940», страница 3

– Подвох-то обязательно будет! Вишь, как наши ваших-то лупцуют, аж перья летят! – с нескрываемой гордостью проговорил всё тот же рифмист, чернухинский мужик, и добавил в адрес Николая: – А ты, мужик, пока не поздно, поскорее лаптюй отсюдова-то!

Васька же, с грозным криком подскакав к дерущимся, заорал во всё горло:

– Разойдись! Стрелять буду! – очумело рявкнул он, выхватив из кобуры наган.

Но драчуны, войдя в ярость, не обращая внимания на выкрики блюстителя порядка Васьки, озверело продолжали угощать друг друга чем попало и по чему попало! Один чернухинский мужик схватил из-под ног палку. Васька в недоумении видит, что дело плохо: бойцы не реагируют на его грозное предупреждение и продолжают колошматить враги своих врагов. Стрелять же он, конечно, не собирался, а только для опуги в воздухе размахивал наганом. Тогда Ваське пришлось применить запасной и эффективный вариант. Дело в том, что его конь Орлик был приучен так: если седок его ударит правой ногой, то он лягает правой задней ногой, если же удар слева, то Орлик лягается левой ногой. Эту-то манеру Орлика и решил применить Васька в разнятии драки. Однако озверевшего в драке молодого мужичка, который только было хотел ножом пырнуть своего противника, Орлик так угостил правой задней ногой, что тот замертво кувырком покатился к пруду, чертя прибрежную грязь носком хромового сапога; докувыркавшись до пруда, плюхнулся в воду. Толпа народа, уже сбежавшаяся на кровавое зрелище, дружно ахнула:

– Кого это так с ножом-то?

– Да мотовиловского Яшку Дуранова! – ответил кто-то из толпы.

– Ну туда ему и дорога! Поджигатель и бандит был, царствие ему небесное! – проговорил Николай Ершов и поспешил удалиться.

Лёгких Орликовых ударов отведали ещё некоторые из дерущихся, а некоторые, не дождавшись такого угощения, убежали, и драка постепенно сбавляла свой пыл. Разогнав таким образом драку, Васька с гордостью и победоносно громогласно гаркнул:

– А ну! Кто хочет ещё подраться!

Охотников, разумеется, не нашлось. Некоторые же драчуны, трубя победу, наклонившись над водой пруда, со своих разбитых лиц смывали кровь, как признак победы в справедливом бою. Так трагически погиб, а вернее сказать – за дело укокошили поджигателя и бандита Яшку Дуранова (видимо, в этот день дорогу Яшке перебежала чёрная кошка), после чего с облегчением вздохнули все, говоря: лучше избавиться от одного негодяя, чем он загубит и погубит несколько добрых, ни в чём не повинных людей. Вечером в кабинете начальника Васька бойко и скороговоркой докладывал о соблюдении им порядка за прошедший день:

– Товарищ начальник! Во время ярмарки было всё в порядке, за исключением одного убитого, которого в драке угостил задней ногой Орлик, а кроме ничего особенного не произошло!

– Кого убило-то? – с тревогой спросил начальник.

– Дуранова Яшку! Моего односельчанина!

– Ну туда ему и дорога, на него уж три дела заведено!

Начальник поблагодарил Ваську и отпустил его на три дня. Дома до Васьки дошёл слух:

– Эх, Николай Ершов и костерит тебя, видимо, ты ему здорово насолил, досадил, как кот Васька!

Снятие колоколов в Мотовилове

В этот праздничный день в Чернухе проходила ярмарка и другие бытовые сцены, а в Мотовилове в этот день – Святых апостолов Петра и Павла (12/VII-1935 г.) – с колокольни сбрасывали самый большой колокол, вес которого 288 п. 2 ф. 20-го марта 1934 года мотовиловскую церковь закрыли как место богослужения, а теперь вот это! Редкий, кто из жителей села не пришёл бы посмотреть и с горестью на душе не наблюдать падение большого колокола с высоченной колокольни. Здесь собрались и самые заядлые церковники-христиане: Фёдор Крестьянинов, Матвей Кораблёв, Осип Батманов, Степан Тарасов и др. Сатрапы: Мишка Ковшов, Валька Кокурочкин, Санька Лунькин и Мишка Грепа. Эта бригада сельских невежд и вандалов на колокольне, в поте лица выбивая клинья, на которых около ста лет висел красавец – громогласный колокол, делали своё варварское дело, а внизу на земле толпа людей, задрав головы вверх, млели в ожидании ждали, когда колокол безжизненно рухнет на землю. Собравшиеся тут старики рассуждали меж собой: некоторые утверждали, что колокол, падая и ударившись о землю, обязательно расколется, а некоторые, наоборот, уверяли обратное, что колокол не разобьётся, потому что земля мягкая; хотя колокольня-то и высокая, но колокол довольно-таки прочен и должен только вдавиться в землю! Осип, от дрожи едва переставляя свои хилые ноги, подойдя к Матвею, толкнув его под бок и подоив свою поднятую вверх жиденькую бородёнку, сказал:

– Гляди-ка, что делают, басурманы! Всю красоту земную нарушают! – с тревогой добавил он.

– Да, по священному писанию так и должно быть: это всё делается по божьей воле! По его начертанию. Это Бог сослал на нас с высоты небесной гонение на христиан за наши тяжкие грехи! – с горестным вздохом ответил ему Матвей.

– А кто там, на колокольне-то, так предательски орудует? – спросил Фёдор, подошедши к Осипу и Матвею.

– Известно кто: Мишка Ковшов, Санька Лунькин, Грепа да ещё какой-то Валька, Кокурочкин сын! – ответил Фёдору кто-то из толпы.

– Видно, за чечевичную похлёбку продались, окаянные! – высказался с презрением Фёдор к наймитам.

– Такие сатрапы даже гордятся тем, что при встрече перед знатным начальством снимают картузы! – заметил Матвей.

– Это же современные вандалы, которые нарушают земную красоту, сделанную человеческими руками. Это же басурманы Варфоломеевской ночи! – высказался Фёдор.

– Да, на всех просторах матушки-России белеют и красуются церквы православные, видом своим умиляют душу человека и радуют глаз! – сказал Степан.

– Да, славилась святая Русь колокольным звоном, а он, бывало, кого так растревожит. Бывало, голос нашего большого колокола больше чем за десять вёрст было слышно, и вот нынче, знать, пришёл ему конец! – вздыхал Осип.

– Невежество и варварство вновь пришло на землю! Кровь, видимо, застыла вон в тех, кто сейчас на колокольне делает своё нечеловеческое дело! – заметил Фёдор. – Пусточердачные мракобесы! – добавил он.

– Черства душа стала у русского человека! – взяв за усладу слова, сказал Степан и добавил: – Видимо, хотят из колоколов много пушек налить, а из церковного кирпича много тюрем понастроить!

– Да и это времячко, пожалуй, протянется до скончания века, аминь! – заключил Фёдор.

– Русь! Куда ж ты так бессмысленно несёшься? – употребляя чьи-то слова, взывал Фёдор.

– Лукавый что ли миром-то ворочает!? – вопрошал Матвей. – Видимо, обасурманился весь народ, вот и ниспослал на нас кару Бог!..

Между тем, снятый со своего места, подталкиваемый по покатам, колокол уже находился у самого края огромного окна колокольни и готов был ринуться на землю. Вскоре колокол старательно подтолкнули, и он, сорвавшись с места, наклонившись, медленно стал падать. Падал он всего-навсего несколько мгновений, при этом издавая какой-то жалобный, с завыванием гул, и ухнулся на землю. Земля всколыхнулась, от удара даже встряхнулись близстоящие деревья. Толпа ахнула, слезливо взвыли бабы. Колокол упал боком, почти до половины врезался в землю, один край его отвалился. Толпа баб и мужиков потянулась к колоколу, и чтоб отдать ему заслуженную почесть, целовали его потускневшие бока. Толпа гудела, как растревоженный пчелиный рой. Предаваясь в рассуждения о достоинствах векового благовеста, из толпы были слышны речи:

– Хорош был! Резв и голосист! Бывало, за несколько вёрст было слышно серебряный голос нашего благовеста!

– Да, многих путников спас от гибели во время зимней пурги!

– И об усопшем извещал трёхкратным ударом!

– И зачем его нужно было ронять, ведь он и для колхоза был на службе: в случае пожара поднимал спящих людей! А без колокола, я и не знаю, как и жить будем! Сгоришь и не услышишь! – высказался Николай Ершов.

– Храм-то у нас больно хорош, как сичас сложен! – вторил Николаю кто-то из толпы.

А колокол, поверженный, лежал у ног толпы спокойно, словно он упал не сию минуту, а словно он лежит здесь уже несколько лет. И, кажется, он, обращаясь, говорил народу: «Вы хотели, чтоб я лежал у ваших ног: вот, я ваше желание исполнил, теперь делайте надо мной, что хотите! Я честно послужил вам около ста лет!» На медных боках его написано: «Благовествуй Земле радость велию, хвалите небеса божию славу!»

Между тем, с колокольни слезли те, которые сотворили это разрушительное дело.

– Ну что, вандалы?! Теперь ваши души спокойны? Ведь теперь больше никогда не услышите голоса торжественного благовеста, ласкающего слух звона. Не опомнились, не уразумели! – с унылым видом на лице увещевал и стыдил Фёдор сделавших преступление перед народом.

– Что ты, Фёдор Васильич, разве бесчувственных сатрапов добрым словом разубедишь! Теперь вся власть иха! – заметил Матвей.

– И вправду, Матвей Павлыч! – отозвался Фёдор и философски высказался: – Власть на селе можно сравнивать с палкой-падогом. Раньше власть на селе возглавляли знатные, авторитетные, доброжелательные люди – находились наверху падога, а гольтепа находилась внизу этого падога, т.е. занимала грязный его конец. Теперь этот падог перевернули верхом вниз: хороших-то людей в грязь вмяли, а грязную-то гольтепу вверх подняли. Но вот беда, хотя падог-то и грязным его концом и перевернули вверх, но от этого его грязный конец не стал чистым, да ещё вдобавок грязь-то, с него стекая, вниз на хороших людей капает! Вот оно так и получается: дали власть бесчувственным, невежественным людям, они и творят на селе всякое беззаконие и вероломство! – заключил Фёдор.

Толпа стала расходиться.

Ванька Савельев на курсах в Пошатово. Лекция

С апреля месяца 1934 г. Ванька Савельев обучался на курсах трактористов на Пошатове. Учёба ему давалась легко, как по теории, а также и по практике, он же одни курсы трактористов при совхозе им. Калинина уже проходил, только там изучали колёсные тракторы, а здесь гусеничные – для местной промышленности. Ванька был одним из первых курсантов и получал повышенную стипендию в сумме 200 руб. вместо 150. На выходной день Ванька обычно приходил в своё село Мотовилово, где с товарищами проводил своё юношеское время. По вечерам он встречался с Наташкой, и они вдвоём катались на лодке на озере, а чародейка-луна миллионно-свечевой лампой висела над селом, таинственно смотрелась в зеркальную гладь водной поверхности своим гигантским глазом, отражение которого утопало в глубине озера. «Луна писала грамоту!» – вспомнились Ваньке слова из стихотворения Некрасова. И действительно, эта лунная очаровательная ночь всеми статьями располагала Ваньку и Наташку к любовным порывам. Они пролюбезничали всю ночь, и на рассвете утреннее озеро с желтеющими кубышками и белеющими лилиями, покрытое прозрачной кисеей белёсого тумана, предстало перед ними во всей его красе. В зарослях прибрежного тростника всю ночь распевала неугомонная птичка – камышовка-барсучок. Наслаждаясь чудодейственной лунной ночью и очаровательным предрассветным утром, они сидели в лодке, плотно прижавшись друг к другу, приглушённо переговаривались и время от времени целовались. Насладившись, пора и по домам. Подплывая к берегу, лодка днищем чутко и шепеляво пошепталась с песчаным дном озера. Попрощавшись с Наташкой, Ванька из лодки выпрыгнул на тростниковую трясину. Под тяжестью шагов трясина ходуном заколыхалась под ним. Петухом перескочив прясло прибрежного огорода, Ванька поспешил домой. Заря разгоралась вовсю, по селу голосисто распевали петухи; где-то вдали села заиграл пастуший рожок. Незаметным Ванька шмыгнул в сени и улёгся спать…

Выспавшись и вставши к полудню, Ванька с товарищами – Панькой, Санькой, Васькой и Гришкой Ваниным, в составе агитбригады выехали на лошади в поле, где люди трудились на жатве. Лошадью управлять взялся Гришка, он не умеючи беспощадно дёргал вожжами, стараясь расшпатрить тощую с видимой ленцой лошадь, беспрестанно хлестал по лошадиным бокам своим брючным ремнём, испятнал пряжкой запылённый лошадиный круп. Лошадь притрухнула, на косогоре телега искособочилась, на кочке подпрыгнула, остановилась, и ни с места. Седоки из телеги повытряхнулись в придорожную пыль, изрядно поизвалявшись в ней. Кто со смехом, кто с досадой, вскочив на ноги, стали отряхиваться.

– Эх, ребята, кажется, чекушка выпала, колечко с оси спало! – известил Гришка, заглянув под телегу.

– Ну, это не беда, поди, тащи, вон, от скотного двора вагу, мы сейчас под ось подважим, колесо наденем, и вся недолга! – деловито высказался Панька.

Вага принесена, ось подважена, колесо надето, и самородные артисты снова уселись в телегу и поехали. За поперечной дорогой невдалеке от леса скопилось много жнецов и жней. Они гуртом окружили фургон, из которого им раздавали хлеб на обед, выпекаемый в колхозной пекарне. Воспользовавшись скоплением народа, тут-то и расположились артисты для показа представления. Телега – сцена, артисты – на ней. Показав несколько номеров художественной самодеятельности и продемонстрировав живую газету, в которой восхваляли ударников и ударниц-жниц, импровизированные артисты стали заметно выдыхаться, искусство их поиссякло. Вместо народного художественного фольклора они начали кривляться, жеманиться на всякие манеры, кобенячиться и закончили своё представление самой неприкрытой халтурой, сдобренной цинизмом. В начале представления в награду артистам со стороны зрителей хотя и жиденькие, но слышались одобрительные аплодисменты, а под конец, расходясь от телеги-сцены, труженицы с недовольством высказывались: «Им что, делать нечего что ли?»

Вечером, как и обычно, вся сельская молодёжь на гулянье. Девки артелями сидят на брёвнах, около них толкутся парни-женихи. Тут подвыпивший Федька Лабин, тут и Гришка Ванин. Не то, что раньше, при знаменитости отца, Федька теперь рядовым парнем стал. Он из-за невесты с Гришкой расскандалился и ударил Гришку кулаком.

– Это у вас так дерутся? – недоумённо спросил Гришка Федьку, оправившись от удара. – А по-нашему, по-курмышски, вот эдак! На, получай-ка сдачи! За моё здоровье и за твой упокой! – и Гришка с такой силой и сноровкой приложил свой увесистый кулак к Федькину уху, что тот пошатнулся на носках, но не упал, устоял.

– Ещё что ли?! – храбро спросил Гришка.

– Нет, Гришк, пока хватит. Но за это я на тебя, Гришк, «бульдога» натравлю! – отважился погрозить пистолетом Федька.

– И не выдумай, я кликну на помощь вот моих товарищей, друзей-комсомольцев, мы тогда тебя в землю вомнём! – безбоязненно пообещал Гришка.

А ребята уж Федьку в насмех:

– Ну как, Федьк, с похмелья, голова-то бо-бо, а денежки-то тю-тю, мать-то ох-ох, а люди-то ха-ха!

– Выходит так, – согласился Федька, вспоминая своё ухарство и взбалмошную удаль ушедшего юношества.

Парней и девок в избу-читальню нашло полон зал. Как-то однажды в сельской избе-читальне для молодёжи проводилась лекция «О любви». Лектор, видимо, врач-психолог, приехавший из Арзамаса, долго говорил о значении любовных порывов со стороны юношей, а также и со стороны девушек. Говорил он долго и монотонно, и даже в голосе устал. После некоторой запинки в своей речи он потянулся к стакану с водой, предназначенному специально для него, как для оратора. От выпитых им нескольких глотков воды, он весь как-то преобразился: голос его стал звонче и резвее, речь стала более доходчивее, и слова у него посыпались словно из рога изобилия. Он упомянул о том, что всякая живая природа на Земле подчинена неотвратимому закону: через влечение полов нарождаться, расти, развиваться, стареть и помирать! Он также упомянул и то, что различается два вида любви: любовь платоническая (материнская любовь к своим детям) и любовь сексуальная, которая основана на великом законе Природы, сущность которого заключается в продолжении рода человеческого на Земле. Эта любовь вылита в чудодейственную форму неудержимо-сладостного влечения разных полов друг к другу, без которого, пожалуй, и не существовало бы человечества на Земле! Лектор, кстати, упомянул и о том, что любой неполадок между супругами улаживается в постели. Лектор закончил свою речь песенкой:

Любит тот, кто безумно ревнует,

Любит тот, кто при встрече молчит!

А не тот, кто с коварством целует,

И не тот, про любовь кто с ехидством ворчит!

Любит тот, кто невесту лелеет,

Бережёт её, словно цветок.

И с безумством ревниво болеет,

Как завидит её знакомый платок!

Парни, а особенно шумно девки зааплодировали. В этот момент с опозданием и вошёл в зал Гришка Ванин – парень-смельчак, не любивший в любом деле замалчивать, и прямо с порога громко провозгласил:

– Запоздавшие приходят без особых приглашений!

– Вот те «здравствуйте»! – удивлённо проговорил лектор, видя бесцеремонность вошедшего парня.

– Здравствуй, если не шутишь, а если шутишь – то прощай! – бойко отпарировал Гришка.

– Вот нашёл место месить тесто! – с недовольством заметил Гришке лектор.

– Я вовсе не тесто месить пришёл сюда, а послушать, что вы здесь о любви нам, юнцам, проповедовали!

И как увертюру к предстоящему разговору, вынув из кармана пачку папирос, закурил Гришка.

– Вот курить-то бы здесь, в зале-то, не надо! – заметил ему лектор. – Да, кстати о курении, глупее этого развлечения, человечество ещё не придумало! – резонно заявил лектор со сцены, глядя в зал на разгорячённые жаром лица юношей и девушек, которые ему казались густой порослью подсолнечников, и с каждого подсолнечника на него смотрит пара испытующих глаз. – И кто только первым придумал эту пагубную для здоровья забаву?! – не обращаясь ни к кому, задал вопрос в публику лектор, по-видимому, страстный противник курения.

– Говорят, Пётр первый! – выкрикнул Гришка.

– Я что-то в этом сомневаюсь, уж не столь он был глуп, чтобы выдумать такое безумство: дым да кашель, и больше ничего, причём всё это за деньги куплено! Кстати, Лев Толстой об курении табака так высказался: «Ни один мало-мальски образованный человек не отважится напустить дурного (т.е. естественного) запаху при людях», а вот курильщик, в данном случае ты, уважаемый Григорий, напустил здесь в зале дурного запаху, не только без угрызения совести, а наоборот, свой некультурный поступок сочёл за какое-то одолжение для публики. И недаром в народе говорится: курящий поп – не поп, курящий врач – не может быть хорошим врачом! Курильщики козыряют ярким аргументом, дескать, от некурящего мужика пахнет бабой. Я бы им на это сказал: от хорошей и опрятной бабы всегда лучше пахнет, чем от плохого, а особенно от курящего, мужика! А тем, кто опасается, чтобы от него не пахло бабой, я даю простой совет: бросить курить, ежедневно умываться с мылом, раз в неделю ходить в баню мыться, ежедневно чистить зубы и регулярно пользоваться мужским одеколоном! И можно с уверенностью сказать, что от такого парня или мужика всегда будет пахнуть не бабой, а настоящим мужчиной!

– Ну ладно, про курение-то, это нам уже давно известно. Я вот, например, курю только для форсу, перед тем как к девкам пойти. А давайте-ка про любовь да про красоту, да насчёт того – «поцеловать девку, да и в омут!» – сам смеясь и под общий скалозубный ощер парней всего зала проговорил Гришка, выписывая в воздухе пальцем. – Здесь ведь не спектакль для дремлющей публики, здесь юноши в полном яростном разгаре любви и девушки зрелой спелости. Давайте подходить ближе к делу, а не наводить тень на ясный день! Нам не теория, а практика в любви-то нужна! – откровенно высказался Гришка.

– Гриша, крой на всю пропалую! – в поддержку выкрикнул Панька из зала.

– А ты, Григорий, пока говоришь, так не смейся! – от временной растерянности только это и мог сказать лектор.

Он, видимо, размышляя, копошась в арсенале запаса словесной лексики, подыскивал слова и выражения для ответа.

– Не знай, стоять, не знай, садиться? – задал себе вопрос Гришка, стоя и видя, что лектор перестал обращать внимание.

И он грузно тюкнулся на скамейку. И лектор стал продолжать:

– Вот ты, Григорий, тут насчёт красоты речь завёл, а ты сам себя красивым считаешь или дурным?

– Я на такие вопросы сидя не отвечаю! – под общий смех ответил Гришка.

– Тогда встань и скажи! – просил его лектор.

Гришка, встав с места, сказал:

– Красив-то я, может быть, и не особенно красив, ведь чтобы лицо было красивым, по своему желанию отцу не закажешь! Тем приходится довольствоваться, чем природа наградила! А из любовной практики знаю, что даже единственный волос, неуместно топорщившийся на девичьем лице, или присохшая крошка на губах могут послужить причиной отвращения. И ещё добавлю: поцелуй нелюбимого человека хуже пощёчины! А любимый человек и кашлянёт или чихнёт – и то в усладу, а нелюбимый любезность скажет – и то не в прок! Но вот для нас, парней, загвоздка: если перед девкой будешь не на словах, а на деле доказывать, то тут приходится и призадумываться, как бы в просак не попасть. Приходится размышлять не только о делах, а о их последствиях, т.е. о потомстве и алиментах! – под общий закатистый смех – хахаха-хихихи! – намекнул об устрашающем для парней законе Гришка. – Мы ведь газетки-то всё же почитываем и радио-то послушиваем, знаем, что вокруг нас происходит и что делается! Некоторые парни-простаки-дураки, которые считают ближе ехать через Житомир на Пензу, попадают под закон и попадают в продолжительную кабалу!

– Да, закон об алиментах сдерживает некоторые горячие головы!

– А как сдержишься, когда на тебя смотрят девичьи глаза, похожие на дула двустволки?

– Женись или стерпливай! – сказал лектор.

– А если сама девка «ворота» откроет, то тогда как? Тут каково?

– Я уже сказал, стерпливай, или в крайнем случае, запасись презервативами, – дал рекомендации и подтвердил лектор.

– Попавшую в зубы жертву волк не выпускает, – под общий закатистый хохот ответил Гришка.

Лекция окончилась. Лектор уехал, а ребята с девками разошлись, поразбрелись парами. Эта лекция для ребят – зрелых юношей явилась ни больше, как огородное пугало для воробьёв. В пору шального юношества в разгаре бесшабашных любовных порывов ничто не удержит парня от баламутных поступков в его отношениях с любимой девушкой…

Ваньке приглянулась завлекательная девушка. Она с первого взгляда очаровала его, и, как говорится, сердце его было подстрелено! Он влюбился в неё по самые уши. На вечеринках, видя её, он из-за своей скромности не смел к ней подойти и завести с ней задушевный разговор, а тут ещё эта щемящая душу, на части расщепляющая сердце музыка – бренчание мандолины, вконец растревоживали его.