Читать книгу: «История села Мотовилово Дневник Тетрадь 1», страница 2

У кузнецов была дурная привычка «подшутить» над посетителями кузницы, которые приходили в кузницу по делу. Однажды я наблюдал такую картину: к кузнице направлялся мужик, он шел босиком; Фараон быстро выхватил из горна горячий кусок шлака и, бросив его к двери, быстро растоптал его кожаным сапогом у порога. Как только мужик переступил порог кузницы, он ужом начал извиваться от сильной боли ожога. В кузнице разразился идиотский смех – от удовольствия и наслаждения страданием человека. Были случаи, что зазевавшемуся мужику или парню незаметно клали в карман раскалённый кусок железа, и снова весёлый смех кузнецы и молотобойца, ведь интересно же, как раскалённое железо, прожигая чужой карман, падает на землю или через прогоревшую дыру в портках попадает к голому телу. Потерпевший прыгает от боли, а «шутники», разинув нахальные кадыки, хохоча, закатываются со смеху. А бабе в кузницу лучше не заходи, захватают и защупают.

Шерстобойки и маслобойки

В Мотовилове была одна маслобойка, при мельнице Аникина Федота . Во время производства масла, если приходилось хотя бы мимо проходить около маслобойки, в нас так и лез ароматный приятный запах льняного, а особенно конопляного масла.

В селе было две шерстебойки. На Ивановском, Крисламова М.Ф., а на Моторе у Егоршина Сергея. Наблюдать, как по наклонному огромному колесу ходит лошадь, шагая, но не стронувшись с места, приводя в движение в особом помещение шерстебойную машину, для нас, ребятишек, было очень большим наслаждением. Нам страстно хотелось прокатиться на колесе, но это было рискованное дело, можно было нечаянно угодить под колесо и могло переломать ребра.

Ивановский – Воробейка – Мосты – Колодцы

Каждую весну, когда начинает таять снег, с полевой горы, из оврага-истока, из «Рыбакова», в село через Фиёшино болото, а потом через проток «Ивановский» талые воды устремляются в озеро, пополняя ежегодный водный запас его. Приток Ивановский получил свое название, наверное, через какого-то Ивана, видимо, проживавшего здесь около него в далеком прошлом. Половодье каждый год начинается тогда, когда тронется Ивановский. Иные года воды в нем бывает так много, что он не может поместиться под мост, и вода, разливаясь во все стороны, затопляет дворы, а иногда и заполняет своей мутной водой подпола приближенных жителей. Количество воды в Ивановском зависит от количества выпавшего снега за зиму и интенсивности его таяния на горе в поле.

Наполнив своей мутной водой озеро, Ивановский замедляет свой напор; уровень воды в нем спадает. Прибывшая вода из поля разливается по всему озеру, делая вокруг него закраины. Во время бурного хода воды в Ивановском вода успевает промыть закраины, и ей деваться некуда, она угождает под лед озера. В это время начинается ломание льда, который с шумом трескается и большими глыбами выворачивается из воды. Иногда большие отдельные льдины долго плавают по озеру, и на них с большим удовольствием катаются смельчаки-ребята. Конечно, дело не обходится без приключений – льдина внезапно разваливается, и отважный «мореплаватель» погружается в воду. В испуге и от ощущения ледяной воды проказник-неудачник едва выкарабкивается из бездны и без оглядки бежит домой отогреваться. Вода в озере накопилась, теперь жди, тронется поток «Воробейка».

Весной 1926 года, ввиду глубоких снегов и бурного его таяния, весной повсеместно в наших краях было самое большое наводнение. Ивановский так сильно разлился и принес так много воды, что она, наполнив озеро, стремительно стала заполнять все низины и впадины, затопляя амбары на озере, обильно заходя и во дворы, и в подполья жителей улицы Слободы. Большую озабоченность и тревогу в то время вода придала Осипу Цацунину, вода нахально затопила его огород, непрошено зашла во двор, затопив скот, дрова, веялку-уфимку и остальное добро и настойчиво просилась в подполье, где хранился картофель.

Жил он в то время – второй дом от моста на Воробейке, рядом с Поляковым Иваном, напротив прогона. Вместе с сыном Мишкой они ночи не спали, старались дать ход воде в Воробейке, извлекали бревна и коряги, которые течением пригоняло к заборам огородов и преграждало свободный ход воде. Иногда к заборам пригоняло с озера льдину, и она застопоривала течение, они баграми и ломами старались разрушить льдину, измочившись при этом сами в холодной воде. Мало-помалу вода из озера через Воробейку перемещается в реку Сережу, которая, приняв ее воды из лесных притоков Черемаса, Каменного, Мощеного, Сущевки и Осиновки, разливается, трогается и уносит воды через Тешу, Оку и Волгу в Каспийское море.

В Мотовилове было, да и сейчас имеются, четыре моста: на Слободе два – через Ивановский и через Воробейку, в Кужадонихе один через Воробейку и «Живой мост». Название поток «Воробейка» получила (по предположению) не потому что здесь много воробьев водилось, а потому, что в глубокую старину среди честных, самостоятельных людей, жителей села, существовали любители поживиться чужим доброму, попросту говоря, воры. Так вот, их при обличении в воровстве при всем честном народе выводили на мост протока и били. Отсюда и название «Воро-бей-ка».

«Живой» мост ранее находился на самом узком месте перешейка из озера в Бутырский. Он был протянут от церкви до Набережного порядка. По мосту ходили только пешком. Он состоял из нескольких частей, из продольных горбылей, на качающихся сваях, так что при ходьбе по нему мост ходуном ходил, как живой, отсюда и название ему «Живой мост». В тридцатых годах мост построили для езды на лошадях, а впоследствии новый мост, так же предназначенный для езды на лошадях, построили в другом месте, где он находится и сейчас, но и теперь он называется «Живым».

Были случаи, что с живого моста люди падали прямо в воду, особенно пьяные, но дело обходилось благополучно. Упавший снова выкарабкивался сам или его вытаскивали посторонние люди.

Перекрестки и колодцы

В Мотовилове четыре перекрестка: Шегалевский, Мочалихинский, Слободской и Главный или Моторский, где ранее был кабак (Дунаев). Ранее в селе было только три колодца: на Мочалихинском перекрестке (около Аникиных) был колодец с большим колесом, при выкачивании воды из колодца бадьями, человек «ходил» внутри этого колеса (нарушен в 1928г.). Такой же колодец находился в Кужадонихе под окном Ермолая Макарова (нарушен в 1935г.), а третий колодец, без колеса, а с валом и двумя крюками, находился на Главном перекрестке против дома Молодцова Михаила Федоровича (моего деда по матери). Небольшая впадина против моего дома, в загородке у памятника, свидетельствует о том, где до 1925 года был тот колодец.

Глубина колодцев была значительной, 18 саженей (около 40 метров). Вода доставалась нелегко, но была очень холодной, а люди, проживающие вдалеке от колодцев, пользовались для питья и стряпни водой из озера, из так называемых «колодцев», прорезанных в трясине тростников, и ходили к таким «дырам» по проложенным к ним узким, сбитым из жердей, мосткам. Вода из таких «колодцев-дыр» считалась вполне пригодной для питья, хотя по озеру всегда разгуливали утки и гуси, летом в озере купались люди и купали лошадей, да вдобавок ко всему этому, озеро было окружено со всех сторон банями. Так, на Моторском берегу было около пятнадцати бань, а тут же из «Дунькиной дыры» вода считалась для питья отменной.

В сущности, разобраться и в колодцах воду признать вполне хорошей не всегда можно, потому что в колодцы из рук шутников, озорников и варваров попадали разнообразные предметы и даже кошки. В колодце вода стоит на дне сруба, а в озере она до некоторой степени фильтруется корнями тростников. В тридцатые годы в селе было вырыто еще два колодца: первый около церкви, который завалили вскорости после того, как в него ночью летом 1956 года неизвестные хулиганы-убийцы сбросили молодого парня Сбитнева Гришу, а другой около Столовой. Этот колодец так же не обошелся без трагедии – в нем погиб Арсенька из Волгина во время ремонта сруба (1950 г.), в глубине его засыпало песком. Народу собралось много, а живым вытащить его не смогли. Два дня просидел он, а на третий его вытащили мертвым.

Этот колодец в шестидесятых годах также был завален, а теперь существует три колодца: в Кужадонихе, на Ошаровке (до 1972 г.) и на Мочалихе (до 1973 года). Кстати, о названии улицы «Мочалиха». В глубокую старину на пустовавшем еще южном берегу озера драли с предварительно вымоченного в озере липового луба мочало. Весь берег был обставлен вешалами, на которых сохло мочало. Здесь же на берегу были построены и шалаши-сторожки, где сейчас набережные кельи, а сама улица возникла, намного отступив от озера к югу, и название эта улица получила Мочалиха. Лес, липняк, находился невдалеке от села, из лык плели лапти и кошели, из мочала вили веревки и плели рогожи, а луб шел на крыши бань, амбаров и даже изб.

На перекрестке Слободы и Кужадонихи против прогона была каменная часовня, ее построил Лабин Ермолай. В народе существовала такая версия, как будто Ермолай в свое время при случае воспользовался солидной суммой денег. Во время пашни в поле около «большой дороги» рано утром он подобрал мешочек с деньгами, потерянный неизвестно кем. Ермолай мешочек подобрал и спрятал его в укромное место, решив воспользоваться счастьем. Мешочек был потерян захмелевшим и задремавшим арзамасским купцом, ехавшим с Нижегородской ярмарки на лошадях, запряженных в тарантас. От дремоты и неровности дороги купец с ямщиком и не заметили, как мешочек выпал из тарантаса. Купцу беда, а Ермолаю – счастье.

Вернувшемуся почти от Ломовки встревоженному неудачей купцу на вопрос «не поднимал ли на дороге потерю» Ермолай ответил: «Нет, не поднимал». Купец в бешенстве погнал лошадей к Волчихе, но он точно не знал, где произошла потеря, на Ермолая нажимать он не имел права, ведь никто не видел, и взять не с кого. Вскоре купец промчался в пустом тарантасе к Арзамасу, а Ермолай в этот день с пашни вернулся с деньгами, припрятав их в надежном месте. А сам собой клятвенно решил построить часовню – памятник, чтобы она напоминала ему о постоянном долге и взывала к его совести. Насколько правдоподобно это событие, никто, конечно, не знает. Часовня все же была построена, а с Ермолаем впоследствии произошла беда. В начале двадцатых годов он чистил рыбу и костью заносил руку, рука разболелась. Приключился «Антонов огонь» (гангрена), и Ермолаю пришлось лишиться руки чуть ли ни по самое плечо. В народе суждение приняла такой оборот, что, мол, все же Бог наказал его за несправедливость. Жил в ту пору Ермолай на Слободе – третий дом от Воробейки.

Нам в детстве представляло большое удовольствие играть около часовни, с интересом рассматривать ее фигурную кладку из красного кирпича, заглядывать в ниши, в которые были вделаны иконы, залезать и дотрагиваться рукой до самого крестика и кувыркаться на жердях загородки, которая была сделана вокруг часовни. Тут же в прогоне были полевые большие ворота, кататься на них для нас было большим удовольствием и потехой.

Самым замечательным в селе перекрестком является, конечно, Моторский. Здесь сходятся три улицы: «Главная», «Мотора» и «Забегаловка». Этот перекресток находится почти в самом центре села, близость озера, церкви и всех особенных мест села.

На этом перекрестке еще в прошлом столетии был построен кабак: это типичное здание с двумя помещениями и крытым крыльцом, обращенным на юг. В одном жилом помещении жил сам содержатель кабака, а в другом собирался народ, преимущественно мужики, любители выпить и послушать разные диковинные истории и происшествия, которые рассказывали здесь. Содержателем кабака был некий Дунаев Иван, попавший в Мотовилово еще в прошлом столетии. С ним произошла история, после которой он и обжился в Мотовилове.

Иван Макаревич Дунаев родом откуда, точно не знал ни один мотовиловец, по его рассказам, когда он появился в Мотовилове, мужики узнали, что он долгое время бурлачил на Волге. Испытал всю тяжесть бурлацкой жизни и имел от природы молодецкую силу, смелость и предприимчивый рассудок в голове. Не найдя счастья на Волге, судьба перекинула Ивана в Пензенскую губернию, где он нанялся к одному богатому барину кучером и прожил у него больше года, проявив свой смекалистый ум, сноровку и мастерство в своем кучерском деле. Вскоре барин уверился в Иване как в самом себе и не позаботился поинтересоваться его паспортом и местом происхождения. Завистливая мысль жить самому в богатстве и иметь влиятельное положение в народе ни на минуту не покидала буйную голову Ивана. В его мозгу обосновалось желание во что бы то ни стало разбогатеть, поселиться в каком-нибудь отдаленном краю и заняться торговлей на удивление всем людям.

Однажды случай подвернулся сам. Как-то в летнюю пору его барин сильно захворал и был вынужден поехать в Пензу к знакомому врачу для лечения. Провожать барина поехала его молодая жена, с ними, как обычно, надежный во всем кучер Иван Дунаев, служивший у барина под чужим именем Макара Игнатьевича Сухова. По приезде в Пензу больного положили в больницу под надзор доктора, с которым барин имел тесное знакомство. Ехать в обратный путь пришлось вдвоем, барыня с кучером Макаркой. Еще в городе барыня по простоте женской своей проговорилась, что доктор отказался взять вперед в знак благодарности солидную сумму, предназначенную за лечение.

Тут-то в Макаркиной голове и засела мысль, и мгновенно созрел план воспользоваться деньгами и скрыться. Дорога от Пензы до имения проходила, кстати, по лесным глухим местам, и тянулась она более тридцати верст. Выехать из города Макарка уговорил барыню в ночь, мотивируя тем, что ночью ехать прохладе, не так уморишься от зноя и не будут донимать слепни. На предосторожность барыни, что в лесах могут напасть разбойники, которые могут ограбить, да еще и наохальничать, Макарка с заметным волнением опасения барыни развеял. Говорит, «мы объедем опасные места другой дорогой и разбойники нам нипочем. Да и кони у нас неплохие, не подведут». А слова барыни только подкрепили и уточнили план действия в его голове во всех подробностях. Барыня о выезде в путь ночью согласилась, благо сам барин из-за болезни не в состоянии отговорить ее от неблагоразумного решения.

Поздним вечером они выехали за город и направились к имению. Отъехав с полпути, они стали приближаться к опасным местам, где могли скрываться разбойники. Здесь начинался глухой лес. Как было раньше условлено, Макарка вдруг свернул коней своих влево, на еще более глухую и почти непроезжую дорогу, которой он раньше проезжал по случаю заблуждения. При подъезде к Глубокому лесному оврагу, прозванному «Гортовым» болотом, наполненному водой омуту, у Макарки в голове роям закопошились мысли, перегоняя одна другую. Сердце молотком застучало в груди: «Как раз, наверное, полночь? Как раз, наверное, половина пути? Пора действовать!» Подъехав к самому омуту, Макарка остановил лошадей. На лице у барыни инстинктивно вспыхнула тревога. «Чего остановились?» – спросила она, сидя в глубине тарантаса, прижавшись к задку. «Вот здесь надо покормить лошадей», – ответил Макар, а сам разъяренным львом бросился к побледневшей барыне. В испуге и ужасе она хотела было закричать, но широкая горячая потная ладонь двадцатипятилетнего Макарки плотно прилипла к ее нежным губам, захлопнула рот. Сильное, бушующее тело Макара навалилось на барыню, рука его поспешно, с нахальством, затрепыхалась в ее бархатном платье, отыскивая подол…

Заморосивший дождь как раз кстати и на руку действовал в пользу Макарки. Изнасиловав барыню, он, он с разъяренной резвостью выхватил из передка тарантаса топор. Сильный удар обуха с хрустом обрушился на голову барыни. В приступе сильного испуга и ужаса она не успела даже громко крикнуть, а только охнув, поникла всем телом, распластавшись по всему тарантасу. Для надежности он нанес по голове барыни повторный удар.

Тело барыни судорожно потянулось и рассталось с жизнью. Лошади, почуяв кровь, беспокойно запряли ушами и затопали ногами – Макарка поспешно привязал их к дереву. По-собачьи дыша открытым ртом, Макарка подскочил к телу барыни, черная вмятина, зияющая повыше переносицы, заставила невольно с омерзительной дрожью встрепыхнуться всему телу Макарки. С дрожью во всем теле, Макарка с поспешностью поволок труп к зияющей в трясине прорве. Прежде чем опустить в воду труп, он снял с похолодевшего пальца барыни золотое кольцо и с хрустом вырвал из ее ушей золотые с бриллиантами серьги. Чтобы труп не всплыл, Макарка окровавленный топор засунул под платье к пышной груди барыни и опустил свою жертву в холодное зевало прорвы. Труп медленно пополз в мрачную бездну. На поверхности темной воды забулькали пузыри. Макарка, выйдя из оцепенения, проговорил для себя: «Итак, все кончено!» Подойдя к тарантасу, он взял в руки злополучный, солидного размера, дамский кошелек на кожаном ремне, и, открыв его, он увидел его содержимое – бумажные деньги, которые считать было не время. Положив в кошелек кольцо и серьги, он его засунул под рубаху. Теперь его все сокровища находятся в его руках – около сердца. Отмахивающиеся мордами от надоедливых комаров лошади звонко гремели упряжью, этот звон привел Макарку из мечтаний в действительность. Он не знал, сколько времени отняла у него эта операция. Теперь вопрос – что делать с лошадьми? Отвязав лошадей от дерева, он подвязал к дуге поводья, закрепив вожжи за тарантас, стараясь вернуть себе спокойствие. Он под узцы вывел лошадей на дорогу, сказал «Но!». Лошади неуверенно зашагали. Слегка хлыстнув прутиком лошадей, чтобы они не издавали ненужного, лишнего шума, он посмотрел в зад удаляющегося тарантаса. Чуя пустоту тарантаса и отсутствие кучера, лошади испуганно прибавляли ходу, а потом побежали галопом по направлению к своим местам, благо они дорогу знали по своему лошадиному инстинкту. Постояв с минуту на дороге, осмотревшись и прислушавшись, Макарка определил: «Вокруг никакого признака жизни». Громыхание тарантаса постепенно затухало, только ночная птица бекас («дикий барашек») в полете издавал странный звук, похожий на блеяние ягненка. Макарка-Иван поспешил в глубину леса и пошел в сторону, противоположную имению барина.

Во время хода по зачащенному лесу, у Ивана возбужденное состояние стало постепенно проходить. Торопливо шагая по направлению к северу, он ориентировался зарей. Вскоре к нему возвратилось прежнее бодрое настроение, и он даже позволил себе поразмыслить о деталях происшедшего: под рубахой сильно мешал ходу кошелек. «Но ничего! – про себя говорил он, – Капитал в руках! Теперь я человеком буду! А то бы, когда мне пришлось женского тела барыни попробовать!» – робкая улыбка появилась у него на лице и вскоре погасла. Время не ждет, нужно спешить. И он торопливо зашагал вперед, обходя поля лесной стороной. Он наугад продвигался вперед. После дневного отдыха в густой чащобе, он к вечеру миновал пределы Пензенской губернии.

А там, в имении, когда лошади в бешеной ярости прибежали в поместье, от тарантаса остались одни оглобли, сразу определили, что случилась беда. Сразу подумали на разбойников. Барыню с Макаром поискали-поискали и перестали; думали, что они погибли вместе, а барин выздоровел только к зиме. Горячие следы преступления уже «остыли».

После всей этой истории в наших краях и появился новый человек, по паспорту Дунаев Иван Макарович. Из Арзамаса он шел большой дорогой на Нижний Новгород. В Ломовке переночевал, решил поселиться не на самой большой дороге, а поблизости от нее. Вечером у ломовского мужика напросился почесать лошадь, зарекомендовав себя как большого любителя лошадей. Мужик не возражал, подал Ивану скребницу, которой Иван незаметно для всех, предусмотрительно нацарапал свои плечи и спину. Конечно, искусно до блеска начистил лошадь хозяина. На другой день Иван ранним утром отправился в путь. При выходе из Ломовки его внимание привлекло большое село с высоченной колокольней. Он решил заглянуть в это село, да так в нем и остался. В Мотовилове стало одним человеком больше. Иван Макарович Дунаев решил остаться в Мотовилове. Ему очень понравились добродушные, доверчивые мотовиловские мужики.

Когда он рассказывал им, как он бурлачил на Волге и показывал свои еще не зажившие потертости на плечах и спине, мужики только ахали и прищелкивали языками, сочувствуя работяге. Видя сочувствие мужиков, Иван пошел сразу с козыря: полушутя спросил: «А нет ли у вас в селе подходящей для меня невесты? Я решил у вас остаться навсегда, домой возвращаться нет смысла, семьей еще не обзаводился, а в письме, якобы присланном с родины, сообщили, что вся деревня сгорела». Развеселившиеся мужики тут же, покумекав, дали рекомендацию. Один расторопный мужичек, смекнув, в чем дело, отвел Ивана к своей двоюродной сестре Анюте, которая этой зимой овдовела и жила одиноко в своей избенке. Благо дело было уже к вечеру, прохожий остался ночевать, а утром по всему селу разнеслась новость: Анютка себе мужика нашла! Свадьбы, конечно, не было, а приближенных Анютиных родственников Иван Макарович угостил, а они ему потом помогли в ходатайстве перед местными властями о постройке кабака на очень удобном и бойком месте: среди села, на главном перекрестке. Иван Макарович развернул дело с искусством, благо денежки у него шевелились и просились в дело. А золотые вещи он в скором времени обменял тоже на деньги одному Арзамасскому купцу, с которым он впоследствии заимел тесную дружбу. Дом, имеющий признаки господской архитектуры, вскоре был построен. В одно половину он перешел со своей Анютой жить, а в другой половине развернул питейное дело. Под вывеской «Питейное заведение гражданина села Мотовилово Дунаева Ивана Макаровича (КАБАК)». Мотовиловские мужики, обрадовавшись такому делу, гулом повалили в питейный дом Ивана Макаровича Дунаева, который уже в скором времени стал одним из почтеннейших людей на селе. Так в Мотовилове появился кабак.

На этом же главном перекрестке, поблизости от кабака, сельскими властями в свое время был врыт полосатый столб с прикрепленным на верху его листом железа, на котором было написано: «Село Мотовилово, Арзамасского уезда, Нижегородской губернии. В селе дворов 520. Жителей: мужского пола 1420 человек, Женского пола 1580 человек. Всего 3000 человек». Этот столб с указателем нарушили в 1924 году. На этом же перекрестке, как было сказано ранее, был колодец.

Главный – моторский перекресток, замечателен еще тем, что теплыми весенними вечерами, после Пасхи, здесь собиралась уйма народа, девушки, парни, молодые и пожилые бабы водили дружный хоровод. Песня «Дунай мой, Дунай» особенно нравилась Дунаеву, который жил тут в своем доме.

Озеро

Одной из достопримечательностей села Мотовилова является озеро. Озеро образовалось в результате обмеления моря, которое бушевало в наших местах миллионы лет тому назад. Примечательно, что в обширной низине, где расположены смежные с Мотовиловом села, такого озера поблизости нет даже во всей приближенной округе – оно здесь единственное в своем роде.

Несколько столетий назад наше озеро, конечно, было несравненно больше, и первые поселенцы видели его, несомненно, более обширным.

Нет сомнений, что в озере было гораздо больше воды, были значительные глубины, водилось много рыбы и прибрежные заросли тростника кишели птицами и водоплавающей дичью.

В начале двадцатого века наше озеро также было значительного размера. В него ежегодно весной через исток «Рыбаков» и проток Ивановский из поля поступает большое количество талой воды, так что в весны бурного таяния снега (да еще если за зиму его много навалило), озеро разливается во всю свою ширь. Когда вода, прибывшая с поля, с горы, из озера не успевает уходить через поток Воробейку, то она заглядывает к жителям улицы Слободы, во дворы и в подпола, причиняя немало хлопот и тревоги.

В начале мая, когда вода в озере утихомирится, вокруг озера зазеленеют тростники и на отмелях зацветут калужницы, затрещат лягушки. В тростниках запоет неугомонная ночная птичка камышовка-барсучок.

В июле зацветут желтые кубышки-кувшинки и белые лилии, похожие на чайные чашки на блюдцах, расставленные на озерной глади. В эту пору наше озеро красиво и величаво, особенно когда смотришь на него с колокольни. Оттуда взору озеро представляется во всей его первозданной красоте. Красоту озера пополняет одинокий островок, находящийся посреди озера: когда-то оторвавшийся от тростников клочок, прибило ветром на середину озера. Он тут так и остался. В летнее время на островке отдыхают утки и гуси, а иногда на него, в ночное время, на лодке забирается влюбленная пара.