Читать книгу: «Лирика»

© Иван Реуцкий, 2021

ISBN 978-5-0053-8766-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

***

В вагон метро ворвался запах речки,

Осенней свежестью коснулся снулых лиц,

По головам он пробежался так небрежно

И не нашел в усталости границ.

А поезд несся дальше, в пустоту,

Скользя, шумя, искрясь на поворотах.

Он уносил осенний запах, как мечту,

И людям было грустно отчего-то.

***

Пред ликом вечности немеет бытие,

Иконою в обратной перспективе

Стоит безмолвно, будто бы во сне,

Пред гибелью своей неотвратимой.

Оно готово обратиться в прах,

Но взгляд внимательного Бога

Его находит в книге о сынах

И дарит снова вечности немного.

Конец Рима

Пустые белые глазницы

Не ищут истину вине,

Огонь пред статуей волчицы

Не возжигают на холме.

Молчит понтифик опьяненный,

Весталки спят, авгур ослеп,

И смесь кровавых кривотолков

Толпа жует, как черствый хлеб.

Железных гладиусов стебли

В сухой песок погружены.

На них плоды войны окрепли,

Ждут от союзников вины.

Но тихи вести на границах,

Орлиных крыльев слаб полет.

И триумфатора-возницу

Квадрига старых клячей ждет.

***

Люди в путь уходят навсегда,

Отрывая с кровью расставанье,

На ходу врываясь в поезда,

Убивая любящих молчаньем.

Люди, сидя в тамбуре стальном,

После плачут, как больные дети,

Проводя шершавым языком

По горячим рельсам на рассвете.

Люди после строят города,

Сквозь леса упрямо продираясь,

В те места, где ели нежная рука

Их щеки небритой не касалась.

Люди звезд пылающий накал

В горсть берут, как сноп пшеницы спелой…

А внизу, у почерневшего окна,

Ждет старушка с головою поседелой.

Вновь и вновь мы оставляем их,

Любящих, с глазами полных света —

Жен и матерей своих,

Дочерей любимых- просто женщин.

***

Сиеста. Жара. Мартини.

Тень старика с бородой.

Мы его не просили.

Сам он пришел, как живой.

Молча сидит печальный,

Слова не скажет в ответ.

В упрямых глазах- хрустальный

Горных снегов свет.

Руки его пахнут порохом,

Рубаха-вином.

Сидеть с ним рядом здорово

И молчать о былом.

Молчать о войне, о женщине,

Об островах в океане,

Не спросить его опрометчиво

О кораблях в тумане.

Не спросить о кровавых всполохах

Солнца на закате…

Молчать с ним было здорово!

Книг на молчанье не хватит!

***

Когда я вижу смерть на экране,

Сердце мое сжимается, сочувствуя,

Словно меня, как быка, ведут на аркане.

Хлопает мясник меня по ляжке, напутствуя.

Стальной коридор пахнет плохо:

Склизкой кровью и жженой шерстью.

Возбуждение людей, как от похоти,

От крови чужой, не человечьей.

Страшная и тупая замена корриды,

Смотрю глазом в щель забоя:

Руки мясника волосатые, как у гориллы.

Я уперся рогами, всей головою.

Я молюсь: мне умирать страшно!

Сердце стучит молотом во всем теле.

Вся жизнь предо мной нараспашку

Вся- от конца до колыбели.

Что конкретно вижу? Ничего! Между глаз пусто.

Закрываю их быстро от страха.

Погодите… Это только кино – искусство!

Почему же от крови взмокла рубаха?

***

О этот запах летнего метро!

Горячих рельсов и резины!

В вагоне душно и темно.

Сиденья в пот бросают спины.

И люди дремлют от жары,

Витают запахи зверинца.

И лоскуты словесной мишуры

Мешают будущему сбыться.

***

Я средь ночи ору что есть мочи

Текст невидимых свитков моих.

Он к душе моей приторочен,

Не освоен, немыслим, не тих.

Он нечистым речистым потоком

На порогах, волнуясь, кипит.

Как в печи, в ночи одиноко.

С треском воздух, сгорая, гудит.

Я сижу в своей тесной каморке,

И метелью окрест окружен,

И внутри меня без умолку

Слова сыплются частым дождем.

И бессильно, и мрачно страдая,

Зубы сжав и перстей кулаки,

В бездну черной реки я сигаю,

Осенив знаком правой руки.

Жутко, страшно в холодном потоке

Он несет меня -знать бы куда?

Мимо глаз моих одиноко

Пронесутся труды и года.

Где конец? В море вечности, может?

Или стукнет о камень меня?

Слово бренности не превозможет,

Но я буду писать до последнего дня!

Сон

Сегодня Ленин умер во мне.

Я его положил в мавзолее.

Приложился к Кремлевской стене.

Стал пред гробом его на колени.

Рядом Сталин со мной и Хрущев,

Микоян, Ворошилов и Брежнев!

Сзади мнется кто-то еще,

За плечо меня трогая нежно.

Обернулся, глотая слезу,

Ба! Да это Калинин нетрезвый,

А за ним, поправляя косу,

Катя Фурцева скромно пролезла.

Все в шинелях, пальто-черно-белый колор.

Большевистской объяты скорбью,

Мы стоим, как простой на кладбище забор.

Охраняем. Народ в безмолвье…

***

Я вижу сон в обратной перспективе:

Из отражений и осколков звезд

Тяну я слов и фраз неясный мост

И глаз белеющие точки в негативе.

Мне не понять сердечных рифм учеников,

Их легких резких колкостей небрежных,

Но я склоню свой взор еще прилежней

Над пропастью ржаных и нежных строф.

***

Мне не дороги мои слова,

Мне не дорого людское мненье.

Я плачу своим тупым терпеньем

За огонь, забрезживший едва.

Мне так глупо разбирать пути

Мыслей строк, идущих криво-косо,

Словно русского пути заносы

Детскою лопаткой разгрести.

***

Света нет. Тишь и темно.

Пусто в квартире. Безлюдно.

Утро крадется ко мне сквозь окно.

Белые летние будни.

Дождь за окном. Грустные вести с югов-

То операция, то простуды.

Мне не хватает в молитве слов.

Дай, Господи, милости или чуда!

Пробкой застойной стоит Москва.

Душно… В небе парит…

Пятой гитарной струной ниже левого соска

Сердечная жила моя звенит.

***

Послушай жизни стук сердечный и ритм!

Он, эхом отзываясь в вечности, звенит!

Откройся ухом для рифм и слов,

Нежданно – чревом для страстных снов!

Послушай жизни сердечный стук!

Наполни смыслом и взгляд, и звук!

***

Мне не с кем слово перемолвить,

Душой о душу потрепать.

Я еду, зябну, страшный холод,

Ямщик орет: «Ядрена мать!»

Но я не просыпаюсь вовсе.

Синеет иней на устах,

Звенит дорога под подковой,

Дорога предо мной пуста…

Разговор на бале

Люблю ли я, поручик?

Да что б мне провалиться,

Коль я еще раз полюблю!

Я лошади своей не изменю!

Она верней мне всякой бабы будет!

Что говорите? Ножки и фиалковы глаза?

Ланит розан и свежесть уст открытых?

Милей мне славный доломан,

Бокал бордо и туз, к стене прибитый!

Поручик! Кий возьмите в руки, а не бант!

Холодному эфесу будьте верны!

Ваш добрый друг-гусарский кант!

Говядина подкрепит ваши нервы!

Вдохните полной грудью дым пороховой!

Он лучше уксуса прочистит ваши мысли!

Что, дорогая? Нам пора домой??

Иду! Sheri! А вам – не киснуть!

***

Я ни на что не претендую,

Мой странный графоманский бред

С поэзией роднит лишь чудо,

Что можно срифмовать куплет в обед.

Я еду в этой электричке без билета,

И я всегда готов сойти,

Остаться лишь смотрителем усталым,

Переключать и стрелки, и пути.

Смотреть, как пробегают мимо

Красивые поэты-поезда,

Слезливо вслед смотреть учтиво.

И семафор горит, как красная звезда…

Деревенское

Бабушка Аксинья по двору носилась

Бабушка Аксинья дико голосила.

Падала, пласталась серою вороной,

Подгибала яблонь слабенькие кроны.

И ногами с силой грязь она месила,

И подолом юбки брызги разносила.

Истово крестилась в небо что есть силы

И кричала громко: «Господи! Окстилась!»

***

О добрая моя, бездарная душа!

Зачем тебе страдать о невозможном?

Зачем ты скачешь, словно вша?

Ведь ты, как вша, мала и так ничтожна!

***

Иллюзию мою, проститутку старую,

Где-то в вонючей подворотне

В районе трех вокзалов

Я пристрелил дождливой черной ночью.

Труп ее в кровавой луже,

Холодный, как фильм Бергмана,

Будет утром полицией обнаружен,

Грязный, брошенный, исковерканный.

Тень на стене сизой пылью,

Дымом пороховым прибитая,

Оседает. В луже лежит милая

Иллюзия дружбы моей, убитая.

***

Я в бодром миноре по жизни иду!

У всех и всякого я на виду!

В вагоне метро, в магазине и в храме

Себя. как зверушку, веду на аркане.

Смотрите, мол, вот он, смотрите: каков-

Ничтожный и жалкий, Иван Дураков.

Осень

 
Деревья стражниками лето стерегут,
Но им не суждено его побег увидеть,
Ведь осень, подменив плащей листву,
Под ветви уведет их в сонную обитель.
 
 
За ними в сон уйдут и город, и земля.
Вода уснет, и сонно небо охладеет.
И корабль -мы не найдем пути во льдах:
Для нас уснет и вмерзнет в вечность время.
 
 
Сентябрьская светлая прохлада.
Осенних туч завеса в небесах.
И солнца светская холодная громада,
Как питерских фасадов желтизна.
 
 
Река застыла в ожидании зимы-
Платка покровского на черную дерюжку.
Метели колыбели снежные шумы
Над лодками закрутит ветра стужа.
 
 
Под сенью осени слоняются картины
И образов нечетких череда,
И желто-блеклою неплотною гардиной
Висит на окнах дождевая пелена.
 
 
Наутро свежесть солнечного блеска
Прохладой листья по асфальту понесет,
И скрипки звук небесного оркестра
Проводит лета в прошлое отход.
 
 
Вдруг показалось мне, что снег пошел,
И иней тонкие иголки бросил в лужи.
И дерево в тумане, как атолл,
Стоит, раскинув ветви, в ожиданье стужи.
 
 
В овчины, как сирот, упрятал снег дома.
Под вечер распахнув глаза цветные.
Они поют медлительный хорал,
Им вторят тонко флейты ледяные.
 

«Все острее я вижу реальность…»

 
Все острее я вижу реальность,
Молчаливую душу вещей,
Но тошнит. словно съел привокзальных
И вчерашних прокисших щей.
 
 
Все острей очертили предметы,
Как рейсфедера острым пером.
Но так мается где-то при этом
Мозг скрипучим своим мозжечком.
 
 
Все внезапнее запах у денег,
и дороже друзей доброта,
Но чуть хуже вставать в постели
Под вороний грай по утрам.
 
 
Все чуть проще, и все чуть сложнее.
На разрыве таких величин
Я живу… без стремления к цели.
Цель – пожить и поменьше грешить!
 

Осеннее утро

 
(М.Т.)
 

Рассвет и золото парижского бульвара

Ласкает нежно акварельным взглядом,

Кофеен скатерти неброские наряды

И улиц древние булыжные завалы.

Льет мед на окна, на лотки, маркизы,

Оград металлы выводя из тени.

Светлеют триумфальные ступени,

Химеры медь, и водостоки, и карнизы

Все четче тени, и острее контур,

И планировка улиц, и дорожки в парках.

Свет сеет, как сквозь сито, через арки

Невидимую радужную воду.

Бетховен

Разнузданным студентом с тростью,

Вихрастым и лихим,

Аккорд взлетел хребтом слоновой кости

Под всполох крыл!

Без устали, как сталь варили,

В котле небес

Гудела музыки неистовая сила-

Сердца вразрез!

Был звуками разорван воздух

На лоскуты!

И распахал мир на борозды

Алмазный плуг мечты!

Художнику

Так трепетно и беспокойно

Кисть заполняла белый лист…

Мазки настойчиво, нестройно

Тянулись экспрессивно ввысь.

Художник стал сосредоточен

На сути красок и вещей,

И пишет он весь до ночи,

Чтоб утром зрителю прочесть.

Расскажет в простоте горячей

О красоте иных стихий.

Для нас, убогих и незрячих,

Напишет на холсте стихи.

***

Бой затих. Я, лежа в траншее,

Закурил, закрывши огонек.

Дым повис седым платком на шее,

На носу повис алеющий восток.

Воробей присел прохладой утра

На зеленый камуфляж плеча.

И несло от берцев мутным

Запахом мочи и кирзача.

Небо все светлело и светлело,

Запахи и краски шевеля,

Автомат стоял, как член, без дела,

И война меня имела, не любя.

Есенину

Сыпь, черемуха, неталым снегом!

Засыпай зеленые травы!

Внезапно по шее с разбегу

Врежет крепко тоска мне!

Выйду и крикну в поле:

– Где ты, поэт рязанский?

Бескровный в смертной неволе

Лежит, молчаливый, безгласный.

Нет народной песни,

Где гибель твоя плачет.

Конь твой розовый, рассветный

Без всадника в поле скачет.

Скоро, слишком скоро

Понял ты жизни свиток.

Был на устах он горек,

Горек во чреве несытом.

Не было на Руси храма,

Где бы тебя отпели.

Пали храмы по воле хама!

Остались жить в твоей песне!

Пушкину

Поговори со мной, как эхо в пустоте,

Среди гнетущей тишины и ночи.

Так хочется мне звуки рассмотреть

На свет свечи, чадящей и непрочной.

Себя услышать голосом твоим,

Пера услышать тихий звук скрипучий,

Вдруг в лист строку горящий херувим

Смахнет крылом своим, горячим и могучим!

***

Шли двое под одним зонтом.

Плащ слева был дождем намочен,

А справа легкий локоть, как фантом,

Держался стебельком непрочным.

Молчали двое под одним зонтом,

А дождь болтал им анекдоты,

Веселый хулиганский гром

Раскатывал из блюза что-то.

А солнце, словно дирижер,

Им протянуло руки из-за тучи,

И подхватило их двоих под зонт,

И унесло на радужные кручи!

***

Миг, как капля, падает в озеро вечности.

Над ним равнодушие космоса и бесконечности.

Белых каверн свет одиночества звездного

Дыр чернота трещит пустотою морозною.

Мой корабль лишь точка, снежинка на варежке космоса.

Где-то звезды цветут, словно красные астры и лотосы…

Закрываю глаза и глотаю варенье из тюбика.

Я распался на пиксели – кубики.

Не собраться. Корабль, как снежинка. Кружится,

На ресницу звезды, опускаясь, ложится…

И Господь с сожалением смотрит,

Как тает корабль. Бесповоротно.

***

Слышишь, народ, этот звук?

Колокол в небе ударил!

Солнечное колесо вдруг

Над плитой мира станет!

Кончится время тогда

Временщиков на троне!

Их кровь потечет, как вода.

Порвутся их короны!

В прах и пыль падут

Колонны их мрачных капищ.

Молча они уйдут

Дорогой беспамятных кладбищ.

Лягут они ничком

Под забвения плиты.

Имен их не вспомнит никто.

Сколоты они. Смыты.