Читать книгу: «Тайна Святой Эльжбеты»
© Погонин И., 2017
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017
Семинарист
Пролог
«В Москве на днях имело место изумительно дерзкое ограбление.
В начале второго часа ночи компания, состоящая из двух дам, 12-летнего мальчика и мещанина Гуськова, возвращалась из ресторана Крынкина, на Воробьевых горах, в Москву.
Решено было ехать на лихачах через Потылиху.
На пути между кирпичным заводом Фомичева и Потылихой, на Воробьевых горах, шайка грабителей в 5 человек внезапно остановила извозчиков и, пригрозив револьверами, потребовала выдачи ценностей. При этом вооруженные заявили, что они будут стрелять при малейшей попытке сопротивления.
Двое грабителей взяли лошадей под уздцы и держали их. Грабители набросились на Гуськова, который принужден был отдать имевшиеся у него золотые часы с цепочкою, бриллиантовые кольца и кошелек с деньгами. Затем злоумышленники ограбили дам. С рук их были сняты золотые кольца и браслеты. Грабители пригрозили, что если дамы будут сопротивляться и не отдадут им имеющиеся у них в ушах золотые с бриллиантами и жемчугом серьги, то они сорвут их вместе с ушами. Дамы добровольно вынули серьги.
Ограбив всего на сумму более 1000 рублей, злоумышленники предложили своим жертвам продолжать дальнейший путь, не оглядываясь, чтобы не получить пулю в затылок, и ехать умеренною рысцой. Ограбленные поехали в Москву, а грабители со своею добычею поспешно скрылись.
Больше всех пострадал от разбоя мальчик, который до того испугался, что стал заикаться.
По получении об этом сведений в Москве на место разбоя немедленно выехали чины полиции; была устроена облава, но грабителей уже здесь не было и следа».
Газета «Утро России», 16 сентября 1911 года
Москва, 1912 год
1
Начальник Московской сыскной полиции Аркадий Францевич Кошко отложил в сторону нетолстую бумажную папку и внимательно посмотрел на соискателя места.
– Вот-с, запросил в Туле ваше личное дело, – сказал Кошко, хлопнув рукой по папке. – Интересная у вас карьера: такой быстрый взлет и бах – увольнение без прошения! Я читал рапорт полицмейстера, послуживший поводом к вашему увольнению. Легко отделались, скажу я вам, дело тюремным замком должно было кончиться. Я уж было собрался вам отказать, не вызывая на собеседование, а лист перевернул, гляжу – два месяца назад губернатор изменил приказ. Теперь вы считаетесь уволенным по прошению. И это более чем через два года после увольнения! Такой поворот меня заинтересовал, и я решил увидеть вас лично. Рассказывайте все как на духу. Шансов получить место, скажу прямо, у вас и так крайне мало, но если вы сейчас соврете, то их совсем не останется.
– Рассказ долгим будет, ваше высокородие.
– Ничего, я послушаю.
Тараканов стал рассказывать…
– Когда я получил письмо от Слепнева1, то сразу поехал в Тулу, к Неверовым. А там выяснилось, что прокурору никаких писем от Слепнева не приходило. Я уж не знаю, и вправду письмо не дошло, или прокурор предпочел его потерять, но только дело об убийстве Тименевых никем не возобновлялось. И ничего бы у нас не получилось, если бы не связи Неверовых в столице. Друзья батюшки Веры Аркадьевны помогли ему добиться личной аудиенции у Будберга2, ну а тот проникся и доложил Государю. Но уголовное дело ворошить не стали, посчитали, что для пересмотра приговора одного только признания Слепнева будет недостаточно. Государь просто Алинского помиловал и восстановил в правах. Ну а губернатор мой приказ об увольнении изменил.
– Интересная история. Письмо при вас?
– Подлинник я старшему Неверову отдал и больше его не видел. Очевидно, подшит в какое-нибудь дело. Но фотокопию, заверенную у нотариуса, сделать догадался. Вот-с.
Кошко внимательно прочел письмо.
– Да. Жалко, конечно, что расследования не возобновляли и что Алинского помиловали, а не реабилитировали. С другой стороны, формальный приказ о вашем увольнении по прошению мы тоже имеем. Хорошо, ну а почему вы в столицу не пожелали вернуться? Не берут?
– Филиппов препятствий в моем возвращении не видел, но в канцелярии градоначальства воспротивились. Мне же только двадцать четыре года. А в столичную полицию берут с двадцати пяти. Первый раз меня туда приняли потому, что я переводом поступал, с места каширского полицейского надзирателя, это законом допускается. А из отставки уже не берут, нельзя. Вот у меня, кстати, рекомендательное письмо Владимира Гавриловича, прошу-с.
– Я смотрю, вы бумажками запаслись. Что же вы их по одной выкладываете, давайте все сразу.
– Пожалуйста. Вот удостоверение от прокурора Тульского окружного суда, вот – от тульского губернатора.
Кошко внимательно прочел все переданные ему Таракановым бумаги.
– Ну хорошо, бумаги у вас в порядке. Теперь скажите мне о причинах, по которым вы просите принять вас на службу. Вы чем сейчас занимаетесь?
– Сейчас я не у дел. Служил у одного нашего купца, но когда получил письмо Слепнева и начал хлопотать, то принужден был взять расчет.
– И что, не можете найти места?
– Могу. Но я хотел бы заниматься сыском.
– Почему же?
– Нравится мне такая служба.
– Нравится? А на какую должность вы у меня рассчитываете? У меня все классные должности заняты. Могу взять только надзирателем, впрочем, сразу на второй разряд.
– Буду премного благодарен!
* * *
На чердаке было жутко холодно. Полицейский надзиратель Семенов в двадцатый, наверное, раз достал из кармана нагольного тулупа серебряные открытые часы и посмотрел на циферблат.
– Еще целый час до смены! Околеем мы здесь, Ося, ей-богу околеем.
Тараканов, ничего не ответив, поднялся с полена, заменявшего ему табурет, сделал несколько шагов по чердаку и вернулся к слуховому окну.
– Фокину хорошо. Он снег гребет, греется, а мы тут в мороженых судаков скоро превратимся, – продолжал ныть Семенов. – И дернул меня нечистый с Петериным дежурствами поменяться…
– Тихо! – Тараканов внимательно смотрел в окно. – Идет, кажись.
Семенов тут же умолк, тоже посмотрел на улицу, после чего оба сыскных надзирателя бросились вниз по лестнице. Тараканов так спешил, что потерял на бегу свою шапку.
Молодой человек в драповом демисезонном пальто вошел во двор, остановился посредине, покосился на ритмично разгребавшего снег дворника, оглянулся на входную арку и, убедившись, что вслед за ним во двор никто не вошел, направился в сторону трехэтажного надворного флигеля. Когда он открыл тяжелую дверь подъезда, то увидел перед собой субтильного господина с непокрытой головой.
– Руки подыми! Сыскная полиция!
Слова эти подкреплялись направленным в сторону молодого человека «наганом» офицерского образца.
Незнакомец послушно поднял руки, отпустив при этом входную дверь. Сработал блок, дверь захлопнулась и ударила Тараканова в лоб. Из глаз полицейского надзирателя посыпались искры. Юноша в демисезонном пальто бросился наутек. Однако побежал не в сторону входной арки, а, вскочив на низкую крышу дровяного сарая, собрался было перемахнуть через забор. Скрыться помешал дворник – запустил в убегавшего поленом и попал ему точнехонько по голове. Молодой человек покачнулся и упал в снег. Семенов, дворник и Тараканов подошли к лежащему. Осип Григорьевич приложил к стремительно увеличивающейся шишке на своем лбу «наган».
– Не убил ты его часом, Герасим Ильич? – спросил он у дворника.
– А бог его знает! – в голосе дворника ощущалась явная тревога.
Он подошел к поверженному противнику, наклонился и перевернул его на спину. Обладатель демисезонного пальто пошевелился и застонал.
– Живой, слава тебе, Господи! – Герасим Ильич перекрестился. – Семенов, беги на улицу, кликни извозчика.
Сразу же после Рождества по Первопрестольной прокатилась волна квартирных разбоев. Молодой человек лет двадцати пяти, одетый, несмотря на сильные морозы, в демисезонное пальто, в присутственные часы звонил в дверь, спрашивал хозяина, а когда прислуга отвечала, что барин на службе, просил передать ему записку. Как правило, в этом случае его впускали в жилище, и тогда он доставал револьвер, запирал обитателей квартиры в ватерклозете и, строго наказав вести себя тихо, чистил квартиру. Сыскная сбилась с ног. А после того как юноша нанес свой визит действительному статскому советнику Тепельбауму и так напугал его беременную жену, что она в тот же вечер преждевременно разрешилась младенцем мужского пола, Кошко вызвал к себе Андрианов3. После визита в градоначальство Аркадий Францевич собрал весь штат сыскного и долго на него матерился, грозясь поувольнять всех к чертовой бабушке. Сыскари, и так без дела не сидевшие, принялись искать налетчика с еще большим рвением. Но результатов долго не было. Чухонец (такую кличку получил молодой человек потому, что носил чухонскую зимнюю шапку) брал исключительно деньги, брезгуя как вещами, так и ценными бумагами, поэтому проверки ломбардов, скупщиков краденого и кредитных учреждений были бесполезны. Описанные многочисленными потерпевшими приметы ни к одному из известных сыскной полиции громил не подходили. Московские «Иваны», которых Кошко замотал ежедневными облавами, божились, что Чухонец не блатной, миру не известен, и что они сами его ищут, и как только найдут, так господину начальнику и представят в лучшем виде.
Помог сыщикам случай. Впрочем, полицейский надзиратель старшего оклада Фокин впоследствии утверждал, что это вовсе не случайность, а грамотно поставленная агентурная работа, и в его словах был резон.
Некая девица Михайлова, служившая в модном магазине мадам Терье на Тверской-Ямской, начала завидовать своей подруге-коллеге.
– Жалованье мы с Машкой одинаковое получаем, я не дурней ее, это уж точно, а многие говорят, что и намного краше. – Михайлова посмотрела на лежавшего рядом Фокина, но тот промолчал. – И какая же несправедливость! Мой кавалер меня в чайную зовет да на трамвае катает, а Машкин – то в «Яр» ее отвезет, то в «Стрельну». Да все на тройке или на рысаке! А вещей сколько надарил! А вчерась Машка похвалилась, что предмет ейный ей квартиру на Варварке снял, отремонтировал и уже меблирует. И откуда только у него деньги взялись? Ведь раньше Машка на него жаловалась – дескать, принесет на гривенник пряников да норовит на обед остаться и брюхом на рубль вынести. Я его видела, он к нам на службу приходил несколько раз. И правда, на богача совсем не похож. На улице морозы, а он – в пальтишке на кошачьем меху.
Герасим Ильич свое кобелиное дело уже сделал, поэтому бабий треп, сопровождавшийся упреками насчет чайной и трамвая, слушал невнимательно. Но после упоминания плохенького пальто и внезапного богатства Машкиного кавалера насторожился.
– Разбогател, говоришь? Давно ли?
– Да сразу после Рождества. Перед праздниками разговор у него с Машкой был крупный. Она мне рассказывала. Условие, говорит, поставила – или он ей к Новому году ротонду на соболином меху, или – поминай как звали. «Я, говорит, ему пригрозила одним полковником, который звал меня к себе в имение экономкой на сто рублей в месяц на всем готовом». После этого разговора Флега-то ее и переменился. И ротонду справил, и тряпок понадарил, и на тройках стал катать. Ко мне, кстати, тоже один статский генерал захаживает…
– Эх, Фрося, не соблазняйся ты генералом, обманет он тебя. А ротонду и я тебе справлю.
– Когда, к лету?
– Можно и пораньше. Ты мне скажи, а каков он из себя, Машкин обожатель?
– А тебе зачем?
– Надоть, раз спрашиваю.
– Тебе надоть, а мне не надоть. – Ефросинья обиженно отвернулась к стене.
– Ну ладно, ладно, милка моя, не обижайся. Хошь, я угадаю, как он выглядит?
– Это как же ты угадаешь, коли ты его ни разу не видал?
– А вот так. Роста он повыше меня, на вершок. Белобрысый, бороду бреет, глаза голубые, сам тощий и чухонскую шапку носит?
Ефросинья аж подскочила на кровати.
– Это ж как у тебя получилось?
– Это секрет, Ефросинья. Ты мне лучше скажи, где живет твоя подруга?
Налетчик оказался сыном титулярного советника Флегонтом Савельевым Извековым. Не будучи по природе своей преступником, Извеков уже давно мучился совестью, поэтому каяться в своих грехах начал сразу, и даже, как показалось сыщикам, – с радостью.
– Я любил ее безумно. А она только требовала, требовала и требовала. Я служил на разных местах, но разве могло хватить моих грошей на ее прихоти? Я стал вынашивать планы достать денег преступным путем, и когда она пообещала уйти от меня, я решился. У меня был револьвер, доставшийся в наследство от батюшки. Во «Всей Москве» я выбирал адреса тех лиц, чей чин побольше, ну и наведывался к ним в присутственные часы, когда дома обычно одни женщины. Мое телосложение не позволило бы мне справиться с мужчиной, а стрелять я ни в коем случае не хотел. Из газет мне было хорошо известно, что воры чаще всего попадаются на сбыте краденого, поэтому я брал только деньги. Брал и тратил, тратил, тратил… Себе ничего не оставлял. Купил только фрак, без него в хороший ресторан могли не пустить, а остальное уходило на Машеньку. А она… Вы знаете, в последнее время я чувствовал себя стариком из сказки про золотую рыбку. Чем больше я приносил, тем больше она требовала. И вот я у разбитого корыта.
* * *
Несмотря на похвалу начальства, светившие наградные (один Тепельбаум за поимку преступника обещал 500 рублей), обычной радости успешно выследившего дичь охотника Тараканов не испытывал. Во-первых, ему стало жалко Извекова, во-вторых, при задержании он проявил себя рохлей, ну а в-третьих, и в-главных, – шишка, проклятая шишка на самом видном месте! И надо же было получить ее именно сегодня!
Настю он увидел в первый же день. Кошко, прочитав прошение о принятии на службу, велел отнести его в канцелярию.
– Попросите барышень, чтобы они вам его перепечатали на ремингтоне. Боюсь, градоначальник не разберет вашего почерка. И как вы только умудрялись писцом служить?
– Испортился почерк без практики, ваше высокородие.
Настя сидела справа от входа и долбила по клавишам огромной пишущей машинки со скоростью пулемета. В канцелярии, кроме нее, никого не было. Обернувшись на звук открывшейся двери, она улыбнулась. Увидев эту улыбку, Тараканов погиб.
– Чем могу служить?
– Здравствуйте, барышня. Меня начальник прислал. Вот. Не могли бы вы напечатать. – Тараканов протянул лист с прошением. – Там, правда, почерк… Но я могу продиктовать…
– Не надо, и не такие почерки разбирала. Зайдите минут через двадцать, будет готово.
Тараканов выбежал на улицу, нашел фруктовую лавку и купил самую большую грушу «дюшес», попросив красиво ее упаковать в корзинку.
– Вот-с, это вам, в благодарность.
– Что это? Груша? Ой, я обожаю груши. Мерси.
– Это вам мерси.
Тараканов держал в руке лист с перепечатанным прошением и не знал, что еще сказать.
– Ну что вы. Если понадобится что-нибудь еще напечатать, заходите, не стесняйтесь.
С тех пор Тараканов стал искать любой предлог, чтобы попасть в канцелярию, и как только его находил, бежал туда со всех ног.
А третьего дня он столкнулся с Настей на выходе из управления.
– Закончили на сегодня?
– Да-с. А вы?
– А меня сегодня в ночь дежурить неожиданно поставили, вот и отпустили с вечерних занятий. Вы далеко проживать изволите?
– Далековато. На Сивцевом Вражке. На трамвае приходится на службу добираться.
– Позвольте вас проводить?
– Отчего ж нет, провожайте. Только уговор – пойдем пешком. У меня что-то голова разболелась, наверное, истопник вьюшку рано закрыл. Да и погода нынче чудесная.
– С удовольствием!
Они шли по бульварам и болтали без умолку. У Тараканова было такое чувство, что он знаком с Настей всю жизнь – так легко и хорошо ему с ней было.
– А вы, Анастасия Александровна, синематограф любите?
– Просто обожаю!
– И я. Может быть, сходим вместе как-нибудь? Тут неподалеку хороший электротеатр.
– Давайте.
– Так, может, в воскресенье?
– Давайте в воскресенье.
И надо же было так глупо подставить свою голову! Что делать, Тараканов не знал. Если не пойдет на свидание, Настя обидится. А если пойдет, ей рядом с ним будет неудобно. Или еще хуже – смеяться над ним станет.
Когда до встречи оставалось четверть часа, сыскной надзиратель наконец решился. Свидание было назначено у Арбатских ворот, на площади. Натянув свой «пирожок» посильнее и схватив заранее приготовленную бонбоньерку с конфектами, он выбежал на бульвар и кликнул извозчика.
На извозчика только зря потратился – барышню пришлось ждать минут двадцать.
Настя появилась, когда Тараканов уже окончательно потерял надежду. На машинистке была новая шубка с песцовым воротником и изящная меховая шапочка. Ее личико раскраснелось от мороза. «Господи! Красавица-то какая», – подумал Тараканов. Он представил, как будет смотреться рядом с машинисткой в своем потертом ватном пальто, да еще и с шишкой на лбу, и решительно направился к улыбающейся барышне.
– Здравствуйте, Анастасия Александровна! Вот-с, вам, – Тараканов протянул бонбоньерку.
– Здравствуйте, Осип Григорьевич, мерси за конфеты.
– Анастасия Александровна, прошу меня великодушно простить, но сопровождать вас в театр сегодня я не могу…
Улыбка тут же сползла с лица девушки.
– Отчего? – Ее голосок предательски задрожал.
Тараканов рывком снял шапку.
– В таком виде не считаю возможным.
Настя посмотрела на его лоб и ахнула, прикрыв рот рукой.
– Бедненький! Как это случилось?
– Задерживали тут одного, оказал сопротивление…
– Рана не опасна? Вы у доктора были? – тревожным голосом спросила Настя, опять прикрыв рот рукой.
– Ничего опасного нет, так, синяк-с. Но мой внешний вид…
– Вполне боевой внешний вид. Вы куда меня вести собирались?
– В «Художественный», – Тараканов показал рукой на здание кинотеатра. – Вот билеты. Фильмы называются «Удачная экспроприация», «Жоржетта», «Ангел примирения».
– Прекрасно. Сколько до начала сеанса осталось?
– Пятнадцать минут. Я хотел сначала в буфет, но вы изволили задержаться.
– Пятнадцать минут вполне хватит, – Настя решительно взяла Тараканова под руку.
В ближайшем аптекарском магазине они купили бинт и попросили служителя забинтовать Тараканову голову.
– При такой травме это вовсе не обязательно, и даже вредно, – пытался протестовать аптекарь. – При соприкосновении с воздухом гематома спадет быстрее.
Но Настя настояла. После манипуляций с бинтом Тараканов посмотрел в зеркало и своим отражением остался доволен. «А вид-то у меня бравый! Эх, еще бы мундир и шашку…»
– Ну как вам фильма?
– Так себе. Первая вообще не понравилась. Сделали из бандитов каких-то героев. Они казну ограбили, людей поубивали, а их какими-то благородными рыцарями показывают. Вот гимназисты таких фильмов насмотрятся и пойдут магазины обносить!
– Ну не бурчите, не бурчите, как старый дед. Это же фильма, искусство, ну, как спектакль или как книга. По-вашему, что же, и «Робин Гуда» следует запретить?
– Тоже фильма?
– Нет, книга. Французского писателя Дюма. Неужели вы не читали?
– Признаться, нет.
– А хотите? У меня есть.
– С превеликим удовольствием.
– Я вам завтра на службу принесу.
– Вот мой дом, – Настя показала на двухэтажный деревянный домик. – Вон видите, наши окна светятся. Мы с маменькой вдвоем живем. Ну, еще Дуняша, наша прислуга, и жильцы. Маман комнаты сдает. Папа пять лет тому скончался, но пенсион выслужить успел. Да разве проживешь на тридцать шесть рублей в месяц? А с жильцами и с моим жалованьем вовсе даже и неплохо. Ну, прощайте, – не утвердительно, а скорее вопросительно сказала Настя.
– Прощайте… До завтра?
– До завтра.
Настя несколько долгих секунд смотрела прямо в глаза Осипу Григорьевичу, потом вздохнула, развернулась и забежала в подъезд.
2
«16 января, ночью, по дороге из Москвы в деревню Шелепиху, совершено разбойное нападение на ехавших в экипаже фабриканта Белостоцкого и его жену. Белостоцкий убит, его жена ранена. Похищено 1300 руб. Разбойники скрылись. Арестован кучер».
Из газет
Приказчик внимательно оглядел Тараканова.
– Все великолепно, ваше высокоблагородие, но не хватает одного маленького штриха. Момент! – Молодец скрылся в глубине магазина и вернулся с огромным галстуком-бантом, зеленым, в крупный белый горох.
– Соблаговолите примерить?
Тараканов нерешительно замялся.
– А не слишком ли пестро?
– Ну что вы! Последний крик парижской моды. Теперь вся Москва так носит!
– Осип Григорьевич! Какая встреча!
Надзиратель оглянулся. Перед ним стоял улыбающийся во весь рот Кунцевич.
– Мечислав Николаевич! – Тараканов бросился к бывшему начальнику и стал трясти его руку. – Как я рад!
– И я весьма рад! Прибарахляетесь? Боже! Кто это вас так нарядил?!
– А что, плохо?
– Ужасно. Эй, любезный! Помоги господину раздеться. Идемте отсюда, Осип Григорьевич, идемте, и как можно быстрее, а не то они превратят вас в савраса. Переодевайтесь скорее, я буду ждать вас в галерее.
Кунцевич и Тараканов вышли на Петровку и пошли к бульвару.
– Лихоимствовать стали, Осип Григорьевич?
Тараканов опешил.
– С чего вы взяли?
– А на какие же шиши вы хотели в Петровском пассаже одеться? Или в Москве у надзирателей сыскной полиции такое хорошее жалованье?
Тараканов растерянно глядел на столичного чиновника.
– Видите ли, Мечислав Николаевич, я до сего дня как-то на одежду мало внимания обращал, покупал что подешевле, а тут… В общем, мне надо приодеться. А Петровский пассаж – у всех на слуху. Ну, я и пошел. Кой-какие сбережения у меня есть…
– Пришли, а тамошние ушлые приказчики вмиг разглядели в вас человека, привыкшего одеваться на Апрашке. Ну и постарались эти молодцы всучить вам втридорога залежалый товар. Вам когда нужно быть в полном параде?
– Послезавтра.
– Позвольте воспользоваться полученной на службе опытностью и угадать предмет вашего визита? Позволяете?
Тараканов вяло кивнул.
– Итак. Молодой человек на Масленой неделе озаботился приобретением костюма. Пальто на вас хоть и не новое, но вполне ничего себе. Один воротник рублей на сорок тянет.
– За три года третий раз надеваю. Неделю назад от маменьки привез.
– Бережливость – черта похвальная, но нельзя превращать ее в скопидомство. Вещи созданы для того, чтобы их носить, а не для того, чтобы их моль в сундуках ела. Судя по тому, что верхняя одежда молодого человека вполне устраивает, собрался он туда, где надобно ее снимать, то есть в место теплое. Театр? Ресторан? Гости? Я почему-то склоняюсь к последнему. Сырная неделя началась, а послезавтра у нас среда. К будущей теще на блины собрались, Осип Григорьевич?
Тараканов почувствовал, как краснеет.
– В точку? В точку! Как я вас раскусил, а? Недаром старик двадцать лет сыску отдал! Впрочем, признаюсь, раскусить вас мне было не сложно. Криминальное поприще не для вас, любому городовому себя выдадите. Краснеть-то до сих пор не разучились.
Тараканов не знал, куда ему деваться.
– Да не смущайтесь вы так, не смущайтесь. Ничего постыдного в этом нет. У вас самый подходящий возраст для таких визитов. А в затруднении вашем я вам постараюсь помочь. Я в Москве проездом, еду в теплые края нашего отечества по одному весьма интересному и секретному делу, и вот, при смене поездов, решил нанести визит своему бывшему начальству. А Аркадий Францевич – франт известный. Спрошу у него, где можно в Первопрестольной хорошо и недорого обмундироваться, скажу, что желаю гардероб обновить. Вы вечером сегодня на службе будете?
– Да, в шесть должен явиться.
– Прекрасно, я вас найду. Ну а пока идем, рассказывайте, рассказывайте, как вам живется!
Однако Кунцевича Тараканов в этот вечер не увидел. Не успел он явиться на службу, как его вместе с Фокиным отправили в Манеж – старший надзиратель должен был поучить Тараканова искусству ловли карманщиков. В бытность свою полицейским надзирателем питерского сыскного специальность эту Тараканов не освоил, – участковые надзиратели другими делами занимались. А уж в Туле ловить карманных выгрузчиков ему и вовсе было не по чину. В летучем же отряде московской сыскной, куда Тараканова определили, эта наука была одной из важнейших.
Людей в Манеже в эту пору пропасть – простой народ считает его посещение на Масленой неделе чем-то вроде повинности. А пока рабочие и работницы, раззявив рты, смотрели на куплетистов, гармонистов и дрессированных свиней господина Дурова, ловкие руки потрошили карманы зрителей.
Охота удалась. Фокин, заприметив в толпе какого-то парнишку с открытым, типично русским лицом, незаметно толкнул Тараканова и велел быть начеку. Паренек ходил среди публики с деланым безразличием, а затем пристроился сзади девицы, – по виду из модисток. Та до того была увлечена представлением, что ничего вокруг не замечала. Паренек внезапно толкнул барышню, извинился и отошел в сторону.
– Ты барышню из виду не теряй, – сказал Фокин, вставляя в рот полицейский свисток и быстро направляясь к карманнику. Он подошел к парню сзади, схватил его за обе руки и бесцеремонно повалил на засыпанный опилками пол Манежа, сразу же начав свистеть.
В публике послышались возмущенные крики, одна дама почему-то завизжала, из дальнего угла, придерживая рукой шашку, бежал дежурный околоточный. Толпа хлынула к Фокину, едва не оттеснив Тараканова от потерпевшей. Пришлось потолкаться. Барышня с любопытством смотрела в ту сторону, откуда раздавалась трель полицейского свистка, но намерений подойти поближе не проявляла.
– Добрый вечер, мадемуазель, позвольте отрекомендоваться – полицейский надзиратель Тараканов. Будьте любезны, проверьте свою сумочку, все ли цело?
– А что такое?
Барышня открыла ридикюль, купленный, по-видимому, в Охотном Ряду, и завизжала:
– Украли! Все деньги украли!
Пока писали протоколы, пока опрашивали потерпевшую и свидетелей, пока оформляли акт дознания, – прошло часа три, не меньше.
Когда они с Фокиным вышли на Знаменку из 1-го участка Тверской части, был десятый час вечера.
– Давай, Ося, покурим да и пойдем пешком в управление. Пройдемся, воздухом подышим. А там – чайку выпьем, рапорта напишем и по домам. Устал я чегой-то. Я всегда от писанины устаю.
Тараканов сдал рапорт дежурному надзирателю и спросил, можно ли идти домой.
– Нет, начальник вам велел зайти, как освободитесь.
С тревогой перебирая в голове все возможные причины, по которым им мог заинтересоваться Кошко, Тараканов поднялся на второй этаж и постучал в кабинет начальника.
Аркадий Францевич складывал в папку бумаги.
– А, Тараканов, входите, входите. Присаживайтесь. Ну как служба?
– Служу-с. Сегодня вот с Фокиным карманщика изловили. Впрочем, это Фокин, а я так, обучался…
– Похвально, похвально… Швабо мне докладывает, что к службе вы относитесь со всей старательностью. Осип Григорьевич, я хочу поручить вам, как старательному сотруднику, имеющему некоторый опыт, одно важное секретное задание. Поручение это связано с определенным риском. Я вам сейчас разъясню его суть, а вы, подумав, скажете, согласны вы его принять или нет. Если откажетесь, – негативных последствий для вас не будет, даю слово. А если согласитесь, то после исполнения этого задания получите от меня определенные преференции. У вас когда старшинство в чине?
– С первого сентября седьмого года, но я же в отставке был.
– Однако два года из трех выслужили, через год коллежского секретаря можно было бы получить, жаль, должность не позволяет. А мы вот что можем сделать – назначим вас помощником пристава в какой-нибудь участок и прикомандируем к сыскной. И чин получите, и жалованье удвоите. Как вам такая перспектива?
– Перспектива весьма заманчива.
– Тогда слушайте. Вы, наверное, не знаете, что сейчас на московском железнодорожном узле свирепствует эпидемия краж, да такая, какой не помнят со времени его сооружения?
– Не знаю-с. Ведь за железную дорогу жандармская полиция отвечает, стало быть, нам там делать нечего.
– Так-то оно так, да не совсем. Дело в том, что эта эпидемия до того разрослась, что недавно ко мне лично обратился генерал Джунковский и просил взять это дело в свои руки. Представляете: сначала начал пропадать пассажирский багаж, затем багажные места в товарных поездах, потом весь груз отдельных товарных вагонов и, наконец, принялись исчезать бесследно сами груженые вагоны. Понимаете? Вагоны, с осями и колесами!
– Это как?
– А вот это вам и предстоит выяснить. Воруют повсеместно, но так как людей у меня мало, а железная дорога все-таки не наша епархия, я решил в первую очередь приняться за Николаевскую дорогу; к тому же она наименее благополучна по количеству краж. Внутренней агентуры у нас там нет, заводить ее долгая песня. Вот я и подумал: а что, если вам там немного поработать, а? Приглядеться, принюхаться, глядишь, чего-нибудь да разведаете.
– Но я же к железной дороге никакого отношения не имею. Я исключительно как пассажир с ней знаком.
– Так я вас не прошу сразу за паровоз садиться. Можно устроиться на такую должность, замещение которой больших знаний не требует, например – вагоны убирать… Я узнавал, туда всякого берут.
– А дадут ли мне место? Есть ли на дороге вакансии?
– Вакансию можно было бы устроить через железнодорожное начальство, но я не хочу никому открывать наши карты. Мало ли кто в кражах замешан. Поэтому вы самостоятельно пойдете искать места. Но пойдете в понедельник, в первый день поста. Я уверен, что несколько рабочих на службу не явятся, запонедельничают после Масленой. Их погонят, а вас возьмут. Будете сразу два жалованья получать – на дороге и в сыскной. Потрудиться, правда, придется. Вы небось давненько физически не работали?
– Да я за последнее время тяжелее пера ничего не поднимал.
– Тогда вам будет даже полезно. Все газеты пишут о пользе физических упражнений. Так что в понедельник устраивайтесь на новую службу. Сейчас я распоряжусь, вам оформят соответствующий паспорт. Обо всем, о чем узнаете, будете докладывать лично мне. Будем с вами встречаться в трактире Абросимова, Красносельская, два. Хотя это и рядом с Николаевским вокзалом, железнодорожные рабочие туда не ходят – трактир облюбовали извозчики, со всеми отсюда вытекающими. Так что нашим встречам никто из ваших будущих коллег помешать не должен. В трактире сообщайте буфетчику, он мой агент, удобное для вас время нашего рандеву. В какое время скажете, в такое я или кто из чиновников подъедем. В случае экстренной необходимости можете через буфетчика передать записку. Вопросы?
– Вопросов нет, ваше высокородие. Разрешите идти?
– Идите.
Тараканов направился к двери.
– Да, Осип Григорьевич! Кунцевич мне сказал, что вам надо приодеться. Ступайте на Покровку, дом пятьдесят девять, в магазин Дорофеева. Там продают прекрасное готовое платье по вполне приличным ценам. Шьют у нас, но из заграничной материи и по заграничным лекалам. Скажите, что от меня, вам сделают скидку. Да и рассрочка платежа у них предусмотрена. И в среду на вечерние занятия можете не приходить.
