Читать книгу: «Поцелуй Ехидны»

Все персонажи книги являются вымышленными, и любое совпадение с реально живущими или жившими людьми случайно.

Пролог

Книга посвящается светлой памяти моего друга Сергея Ивановича Костюкевича

Люди забыли дни Тифона. И только мудрые помнят и знают, куда он ушел, чтобы возвратиться в свой назначенный час.

Он бушевал в Небесах во Дни Гнева, и он был похож на вздымающееся облако дыма, окутанное огненным жаром, за которым не было видно его конечностей. Его рот – бездна, извергающая пламя, дым и горячий пепел.

Когда приходят сроки, тайные законы Небес начинают управлять звездами, заставляя их двигаться в непостоянстве по измененным путям времени, тогда на небе появляется большой красноватый свет.

Когда невинная кровь падет на землю, он явится, и горы будут открываться и изрыгать далеко вокруг огонь и пепел. Деревья будут повалены, и все живые существа погибнут. Воды будут проглочены землей, и моря вскипят. Небеса буду гореть красноватым огнем, и лицо земли будет иметь медный оттенок. И настанет День Темноты. Появившийся лунный месяц сдвинется и упадет.

Люди рассеются в безумии. Они услышат его трубный глас и боевой клич и станут искать убежище в пещерах. Страх будет съедать их сердца, и храбрость будет покидать их, как вода треснувший кувшин. Они будут поглощены огнем гнева и растворятся в его дыхании.

Так было в Дни Небесного Гнева, которые миновали, и так будет во Дни Погибели, когда он прибудет снова. Сроки его прихода и ухода известны мудрым. Вот знаки, которые должны предшествовать времени возвращения Тифона.

Сто десять поколений должны уйти к Закату. Будет взлет и падение царств. Люди будут летать по воздуху, как птицы, и плавать в морях, как рыбы. Мужчины будут вести друг с другом переговоры о мире и это будут их дни – дни лицемерия и обмана. Женщины будут как мужчины и мужчины как женщины – человек будет игрушкой страсти.

Страну предсказателей постигнет взлет и падение, а ее язык будет изучен и понят. Страна, почитающая закон, будет управлять землей и сгинет в небытии. Единая вера придет на все части земли, ведя мирные переговоры, приносящие войну. Страна морей будет величественнее остальных, но будет как гнилое в сердцевине яблоко и не устоит. Страна торговцев убьет кудесников и это будет ее день.

Тогда верхние будут бороться с нижними, Север с Югом, Восток с Западом и Свет со Тьмой. Люди будут разделены на племена, и у них буду рождаться дети, которые будут для них чужими. Брат будет бороться с братом и муж с женой. Отцы перестанут наставлять своих сыновей, и сыновья будут своенравными. Женщины станут доступны любому и не будут стремиться держаться в чести и уважении.

Смута возникнет в сердцах мужчин, они будут искать не зная что, неуверенность и сомнение будут беспокоить их. Они будут обладать большим богатством, но будут бедны духом. Тогда в движении Земли и Небес почувствуется подвижка и дрожь. Люди будут дрожать в страхе. И в это время появится Предвестник Погибели.

Он прибудет незаметно, как могильный вор. Люди не будут знать, что это, люди будут обмануты. Час Тифона будет близок.

Человек, чтобы повзрослеть, должен пострадать, но этому свое время. Большая жатва не будет направлена только на меньших из людей.

Ведь сын вора стал Вашим писцом.

«Манускрипт Колбрина». Вольный перевод.

Часть первая

1

Машина была старая и по человеческим меркам уже давно отпраздновала свое совершеннолетие. Но капризничала, как молодая. Вот и сегодня Влад долго крутил стартер. Ни-че-го. Двигатель схватывал и сразу же глох. И уже когда почти сел аккумулятор, и Влад начал вспоминать расписание автобусов, автомобиль смешно чихнул и снисходительно затарахтел. В общем, до работы довез. Началась третья неделя трудовой деятельности Влада на новом месте. Припарковав «фольксваген-гольф» около непонятно откуда взявшегося в этой глуши черного минивэна, он аккуратно открыл дверь, чтобы не поцарапать лакированный бок детища американского автопрома. С уважением осмотрел «додж» с тонированными стеклами, вздохнул и, рассеянно отвечая на приветствия, побрел в свой кабинет в школе для детей с особенностями в развитии, где он работал психологом. Подошел к двери, достав из кармана ключ, и остановился: дверь была приоткрыта.

– Кто сидел на моем стуле и сломал его? – пробормотал Влад, переступая порог.

Кабинет можно было назвать небольшим классом: шесть парт занимали основное пространство, перед ними стояли два сдвинутых стола. В углу располагались два потертых кресла и чайный столик. По идее, кресла должны были создавать уют и доверительную атмосферу, но как-то у них это плохо получалось. Подобные кресла можно увидеть около мусорных баков, как следы советского времени. Скорее всего, в школу они переехали лет пятнадцать назад из какого-нибудь кабинета в отделе районного образования. И особенно «уместно» смотрелся в их компании современный чайный столик из стекла. Рядом на полке выстроились остатки чайного сервиза из того же социалистического прошлого. В одном из кресел сидел мужчина лет тридцати пяти в графитовой рубашке и черных классических джинсах. Он пил кофе из фарфоровой чашки.

Влад поздоровался и вопросительно приподнял брови.

2

Чай был невкусный, зеленый и без сахара, но Инга не могла позволить себе пить обычный черный с сахаром или не дай бог магазинный в пакетиках. Даже когда ты одна, и никто тебя не видит, надо держать марку. Она же элита, а элита не пьет всякую гадость. Элита великолепно разбирается в искусстве, в вине, в кофе, да и в чаях. Элита тусуется в клубах, на выставках, показах и презентациях. Она тоже так жила в первый год своей самостоятельной жизни, когда наконец-то уехала от родителей. Не поступив в медицинский университет, пошла на подготовительные курсы и уже через неделю пустилась во все тяжкие: клубы, бары, алкоголь, короткий секс в клубном туалете или припаркованной рядом машине, ну, или долгий пьяный, изматывающий на квартире, из которой ее выставляли под утро или того хуже – поздней ночью. В итоге вместо университета – медучилище. Следом сельский фельдшерский пункт и замужество, потому что пора.

Мужа выбирала не по любви. По статусу. Ей понравилась его профессия, «психолог» звучало как-то элитно, это не слесарь, не тракторист и не другие местные, которые неуклюже или нагло подкатывали к ней на дискотеках. И только Влад смог их отвадить, при этом не махая руками и не повышая голоса. Когда она стала с ним встречаться, только несколько приезжих попытались к ней «подойти-познакомиться», но как-то быстро сдулись и навсегда исчезли из ее поля зрения. И когда он сделал ей предложение, она согласилась. Правда, ее родители были совсем не в восторге от такой партии, но теперь вроде все наладилось. Они сбежали от всех, съехав на съемное жилье. Семья, самостоятельная ячейка общества. Скажут же!

Инга пила невкусный зеленый чай без сахара и скучала.

3

– Матвей Иванович Ольшевский, – представился коренастый парень в графитовой рубашке, встав с кресла. – Социальный педагог, по совместительству буду вести курс духовно-нравственного воспитания.

– Владислав Сергеевич. Значит, будете религию нести в массы? – Влад улыбнулся и пожал протянутую руку. Рука оказалась сухой и крепкой.

– Да, религию, но в сжатой форме. Кофе будете?

– С удовольствием.

Влад выдвинул верхний ящик стола и достал прозрачную кружку с надписью «Адлер». Эту кружку он возил с собой уже четыре года. Подарок знакомой девушки. Просто знакомой, как всегда говорил он Инге, когда она начинала язвительно проходиться по его отношению к этой вещи. Да и на самом деле никаких близких отношений у них не было. Кира, рано вышедшая замуж, воспитывающая сына и живущая в достатке, всегда оставалась просто знакомой. С ней было интересно переписываться и если повезет, то увидеться и поболтать. Но случалось это крайне редко, примерно раз в год, когда у нее появлялось время и желание приехать в родную страну навестить родителей.

Налив кофе из чайника, Влад сделал глоток и зажмурился от удовольствия. Утро плохо началось, но быстро исправилось. Сентябрь был теплым, кофе крепким, без кислоты дешевой арабики, подаренная кружка удобно сидела в руке, согревая, а будущий сосед по кабинету казался неплохим человеком. В его глазах под черными бровями светился интеллект и юмор. Влад решил, что они сработаются.

– Вы располагайтесь, – сказал он. – Вот этот стол свободен.

– Нет, располагаться буду завтра. Надо еще заехать в районо к методистам, представиться. Так что обустройство оставлю на потом. – Матвей подхватил небольшую кожаную сумку и направился было к двери, но остановился. – Владислав Сергеич, предлагаю в негласной обстановке и в отсутствие учащихся перейти на ты, а на брудершафт мы потом выпьем, да и за знакомство.

– Согласен, – кивнул Влад. – Только на брудершафт с мужиками я не пью, у меня жена ревнивая.

Матвей засмеялся, махнул рукой и исчез за дверью.

4

День закончился так же, как и начинался – скверно. И даже хуже, машина не завелась. Нет, она вначале схватила, протарахтела пару раз, затряслась и заглохла. Влад подергал провода, попинал колеса, постучал по трамблеру и даже зачем-то протер лобовое стекло, но чуда не случилось. Лезть под капот и искать причину не было никакого желания, да и ночь не прибавляла энтузиазма. С тоской он посмотрел на темную дорогу. От школы до ближайшего поселения было километров десять, а до квартиры, которую они снимали в местном городке, чуть ли не вдвое больше. До шоссе, где можно поймать машину, надо было идти километра полтора по лесной дороге. Можно, конечно, подождать часок и доехать с кем-то из воспитателей. Их смена заканчивалась в одиннадцать, и власть в школе переходила к ночным нянечкам. Пятнадцать – двадцать минут идти до трассы, минут двадцать – тридцать, чтобы поймать машину. Ну а если никто не остановится, то вся надежда на воспитателей.

Рассудив так, Влад шагнул в темноту.

От текущих мыслей его отвлекло ощущение, что он очень долго идет. По внутренним часам, уже должно было появиться шоссе. Посмотрел назад – школа исчезла. Туман опустился как-то незаметно, верхушки деревьев еще можно было рассмотреть, а вот стволы – нет. И самое странное, совсем не было слышно шоссе, хотя даже днем в школьном шуме можно уловить гул машин. Ведь еще не поздняя ночь, всего лишь начало одиннадцатого, и транспорт идет по трассе; конечно, не так интенсивно, как днем, но все же. А вот сейчас все тихо и туман – сплошное молоко, в городе такого не бывает.

В городе всегда остаются какие-то ориентиры. В сельской же местности стоит уйти в сторону от населенного пункта, и все исчезнет, утонет в густой молочной дымке. И ты не можешь верить даже звукам, они очень и очень обманчивы. Влад вдруг вспомнил, как однажды летом, в детстве, ездил на рыбалку. С вечера накопал червей, припас кусок хлеба, привязал к велосипеду удочки, завел будильник и в три часа ночи выехал на Лесное озеро. Оно было недалеко – километра три лесом, потом через поле, и за вторым леском оно и будет, почти правильной круглой формы, с островком посередине. Тогда тоже стоял туман, но Влада это не смутило – он смело отправился навстречу приключениям. И только когда почти рассвело, понял, что заехал не туда. Где-то не там свернул или проскочил мимо своего поворота и оказался у какой-то незнакомой деревни. В то время их было много разбросано между лесов – небольших, от пяти до двадцати домов, деревенек, образовавшихся на месте хуторов после мелиорации, которая проводилась в Советском Союзе. Влад был уверен, что найдет дорогу к озеру, и поехал дальше. Но возле свинофермы не заметил в тумане неогороженную яму с навозной жижей. Левая нога сорвалась вниз, он попытался удержаться за велосипед, но тот подло предал его, упал и больно ударил рулем в подбородок. В глазах вспыхнули звездочки, и Влад свалился в яму. Жижа была густой и вонючей, но, к счастью, не такой вязкой, как болото, а то нашли бы его только по велосипеду, и то не сразу. Он с трудом, но вылез из ямы, отплевываясь от кисло-горькой навозной жижи и задыхаясь. Дотащил свое тело до сухого места, полежал немного, тяжело дыша, и его вырвало – сначала навозом, потом хлебом, на который он собирался ловить рыбу, но съел по дороге. Потом еще чем-то желтым и еще более горьким, чем навоз…

Он никому не рассказал о случившемся, и только иногда просыпался в холодном поту, чувствуя, как теплая вонючая жижа обволакивает тело, а снизу, из глубины, кто-то хватает его за ноги и тащит в темноту: «Иди к нам, мальчик, нам скучно, поиграй с нами».

Вот с тех пор он и не любил туман. И сейчас белая пелена опять спрятала все ориентиры и звуки. Влад тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и вновь прислушался. Странная тишина. Он сделал несколько осторожных шагов – и уперся в дерево. Чертыхнулся и достал мобильный телефон. Экран загорелся серым светом и погас. Сети в этой местности не было, и батарея высаживалась очень быстро. Засунув бесполезный гаджет в карман, Влад вернулся на дорогу.

Впереди вырисовался силуэт – в тумане кто-то стоял. Влад осторожно приблизился.

– Добрый вечер… – начал он и осекся.

Это был подросток. Он стоял спиной к Владу, высокий, очень худой, с длинными, почти до колен руками. В такое позднее время здесь не должно быть никаких детей!

– Мальчик, ты что здесь делаешь? Тебя, наверное, ищут?

Подросток молчал. Влад подошел почти вплотную – и в нос ударил кислый запах, вызывающий какие-то смутные ассоциации. Влад медленно протянул руку и взял подростка за плечо – кожа да кости. Развернул, чтобы заглянуть в лицо – и отшатнулся. На лице белым туманом светились глаза, зрачки отсутствовали, Влад видел только сплошные пульсирующие белки. Страшное и отвратительное зрелище. Из уголка рта текла темная слюна и капала с подбородка.

– Мальчик, ты кто? – снова попытался наладить контакт Влад. – Ты из школы? Какой класс? Кто твой воспитатель?

Мальчишка зашипел, как бы силясь что-то сказать, но у него не получилось, лишь темная слюна полетела во все стороны. Влад отшатнулся, сделал шаг назад. Подросток, все так же шипя, пошел на него и, приподняв руку, коснулся его кисти. Прикосновение было неприятным, каким-то липким и нечистым. Влада затрясло, он опять отшатнулся и закрыл лицо руками, пытаясь спрятаться не столько от прикосновения, сколько от запаха. Кислого запаха ямы, которая в детстве чуть не стала его могилой. Что-то влажное и холодное коснулось тыльной стороны ладоней – это были пальцы мальчика. Влад сделал еще шаг назад, пальцы исчезли, но ощущение прикосновения осталось.

И тут тишину прорезал шум мотора. Влад отнял руки от лица, увидел свет фар и сделал шаг в сторону, пропуская автомобиль. Огляделся – рядом никого не было. Ни мальчика, ни запаха, ни тумана. Гудела трасса, а проехавший мимо автомобиль, светя белыми огнями, сдавал назад. Стекло плавно опустилось, и раздался знакомый голос:

– Ну и что ты стоишь посреди дороги и плачешь? Машина сломалась? Так не беда – починишь!

Влад наклонился к окну. Матвей улыбался во все тридцать два зуба за рулем тонированного минивэна.

– Садись, подвезу. Только в школу заскочим, я там папку оставил.

5

Поляк не пил. Не то чтобы здоровье не позволяло, оно-то как раз позволяло. Он просто не любил, когда мозги начинали работать по-другому, не так, как он привык. Почему его называли Поляком, никто не знал. Он, по его же словам, не имел к Польше никакого отношения, но кто-то когда-то назвал его Поляком – так и прижилось. Был он не высокий, не толстый и не плотный, а скорее пухлый, или объемный, лицо круглое, красное, из-за очков смотрели ну очень хитрые глаза, и толстые стекла этого не скрывали, а скорее подчеркивали. Жил он в старом доме, который остался с того времени, когда здесь была территория Польши, и земли еще не отошли к Советам. Такие дома, как и дома более старой постройки, можно было увидеть в лесу около школы; часть их пустовала, а в некоторых еще жили – в основном, школьные работники. Чужие здесь не селились.

Да, Поляк не пил и в очередной раз пытался втолковать это своему заклятому другу и соседу. Друга звали Василий по прозвищу Борода. Борода проработал в школе всю свою сознательную и, что скрывать, довольно часто бессознательную жизнь. Он считался самым старым и знающим работником. Даже ходили слухи, что руководство часто приглашало его к себе и советовалось с ним. Но эти слухи Василий сам и распространял. Все знали, что вызывают его в очередной раз просто на ковер за очередной загул и пропесочивают неслабо. И он после этого показывал чудеса недельной трезвости. Ну а потом исчезал на пару дней и возвращался помятый и пахнущий совсем не фиалками.

– Я не пью и не буду, – уверенно сказал Поляк, отодвигая налитый до половины граненый стакан.

Борода хмуро на него посмотрел и сплюнул желтой от никотина слюной на немытый пол.

– Слабак ты и совсем не друг! С Бородой все пьют, а ты не пьешь. За что ты меня так не уважаешь?

Такое было не впервой, и Поляк благоразумно промолчал.

– Ну ладно, не хочешь, как хочешь.

Борода коротко выдохнул и мелкими глотками выцедил водку. Взял из банки из-под паштета недокуренную сигарету. Чиркнул спичкой. Со вкусом затянулся.

– Ты хотя бы прикуси. – Поляк пододвинул к нему тарелку. На ней горкой возвышалась кислая капуста, лежал хлеб. Рядом на разделочной доске громоздились крупные ломти вареного мяса, а сбоку стояла открытая банка горчицы, из которой торчала чайная ложка.

– Новости вчера смотрел? – спросил Борода.

– Международные или наши?

– Наши. Мне международные, в общем-то, до одного места. – Борода жестом показал, до какого. – Врут ведь и у них, и у нас. Только у них про нас, а у нас про них. Так к чему я? А вот к чему: слышал, что там президенты опять придумали?

Поляк отрицательно покачал головой и помахал руками, пытаясь разогнать табачный дым. Понял, что занятие это бесполезное, опустил руки и обреченно откинулся на спинку стула. Ему было неинтересно.

– Так вот, у них созрел очередной шаг навстречу друг другу, в общем, как и каждый год. Представь, если бы они знали, что скоро произойдет, вот бы забегали, вот бы засуетились!

Василию очень хотелось поговорить об этом, но друг не повелся. Только в глазах его появилась еще большая скука. Как при прослушивании одной и той же истории в тысячный раз.

– Я подброшу дров, – все же нашел причину Поляк, встал и вразвалку вышел.

Котлы были огромные, высотой в два человеческих роста. Топливом служили нетолстые бревна метра по два длиной. Кряхтя, Поляк закинул пару поленьев и выглянул в закопченное окно. Осень начала предъявлять свои права. Поднялся сильный ветер. На фоне ночного, не затянутого тучами неба верхушки деревьев изгибались, но не плавно, а как-то рывками. Немного согнутся, потом, рывком, еще ниже, до предела, почти горизонтально – и резко назад, как будто испугавшись. Поляк знал, что если выйти сейчас из котельной, то можно услышать голос леса, его неравномерный шум. А если зайти поглубже и постоять некоторое время, не шевелясь, то можно уловить передвижение его обитателей и их запах. И еще он знал, что после полуночи лучше не выходить за территорию школы, по крайней мере одному. Без знающих людей.

Поляк с силой потер лицо ладонями. Он-то знающий, ему ничего не страшно. И, тяжело шагая, вернулся в комнатку.

– Что ты хотел мне сказать?

– С чего ты решил… – начал было Борода. Но увидел ставшие серьезными глаза Поляка и то ли вздохнул, то ли всхлипнул. Достал сигарету, задумчиво ее размял, оторвал фильтр и бросил в банку. – Что ты думаешь о новых?

– Распоряжениях?

– Нет, в первую очередь меня интересуют новые из персонала.

– А что с ними не так?

Борода рассматривал пленку, которой был покрыт стол. Периодически кто-нибудь из смены протирал ее, но чисто формально, и все это протирание застывало неповторимым жирным узором.

– Мы уже очень близко и не хотелось бы рисковать, – сказал он. – Кто они? Откуда они? От кого? Ты же помнишь, к нам пару раз казачков засылали, чтобы пронюхать, что здесь происходит.

– Помню. И помню, чем это для них закончилось. Что говорит Хозяин?

– Пару дней назад общались, сказал, что придет один от его знакомой. Попросила пристроить.

– Пристроить можно по-разному, леса у нас темные, озера глубокие, но красивые. – Поляк снял очки, протер их полой камуфлированной куртки.

– Да, – протяжно выдохнул Борода, – по-разному. Но как, он не уточнял, будем ждать.

– А что по второму?

– Что по второму, что по третьему, я не знаю. Никакой информации не было. Или мне не удосужились сообщить. Позже все узнаем. Я думаю, что у Него все продумано. Он всегда знает, что делать. – Борода раздраженно схватил бутылку с пола, плеснул в стакан, не целясь и проливая на стол, откинулся, выпил. Потянулся щепотью за капустой, понюхал ее и швырнул обратно.

– По третьему? Я знаю только двоих. – Поляк водрузил очки на место. Он казался удивленным. Даже подался вперед, вперив взгляд в лицо друга.

– Ну что пялишься? Третий завтра выходит на смену, воспитателем в старшую группу. Диплом историка, сам молодой. Сегодня приезжал к директору, я видел, вот и разузнал.

– Так вроде у нас был историк, девушка, только перешла из второй школы.

– Что-то у нее там со здоровьем серьезное, уволилась.

Оба замолчали. Поляк сидел спокойно и смотрел в ночь сквозь грязное окно. Борода ерзал на стуле, кривил губы и курил. Его раздражало, что он чего-то не знает, что ему что-то не рассказали, не поставили в известность. Он же самый старый работник школы. А от него что-то скрывают, чего-то не договаривают. И это бесило. Очень.