Читать книгу: «Надуйте наши души. Swell Our Souls», страница 2

Глава 2. Подспудная игра

Клуб «Гарабона», расположенный под крышей исторического здания в центре города, Ольга приобрела за гонорар от серии креативных рекламных роликов для популярного бренда косметики. Точнее, тогда это был не клуб, а заброшенная мансарда, и Ольге потребовалось четыре года, чтобы превратить её в элитную площадку для закрытых вечеринок.

Гостевую часть клуба – длинное прямоугольное помещение с открытой террасой – Ольга с помощью оборудования для гибкой планировки меняла на разные лады: то делила на зоны, то отгораживала уголки для приватных бесед, то зашторивала окна и стены, превращая клуб в крошечный театр, то, наоборот, белила стены, убирала из зала всю ткань и позволяла ему наполниться солнечным светом через те низкие, но многочисленные арочные окна, которыми старинные архитекторы щедро наградили здание.

Сегодня зал был поделен на две половины, разные, как день и ночь. В первой по потолку тянулись крошечные лампочки, заливающие помещение мягким светом, а пол был застелен серым ковром с красочными зигзагами; кое-где помещались фуршетные столики, а возле них громоздились белые и тёмно-синие кресла-мешки. На стенах висели репродукции Модильяни и множество других картин неизвестного авторства, но в духе того же Модильяни, – Ольга испытывала слабость к творчеству молодых художников и покупку картин на местных ярмарках расценивала почти как благотворительность.

По центру зала, как бы мостиком между двумя его частями, была оборудована презентационная галерея Шкодного Жоржа: несколько стендов с иллюстрациями и цитатами из его романа. Сам Шкодный Жорж давал видео интервью у стенда с обложкой книги. Это был приземистый человек под пятьдесят с гладко выбритым лицом, искажённым широкой ухмылкой.

– Красота субъективно оценивается по уникальности черт лица, а не только лишь по их пропорции, – вещал он. Голос у него был тонкий, почти писклявый. – Это значит, что, если бы все женщины выглядели, к примеру, как Моника Белуччи, то популярностью пользовалась бы единственная оставшаяся дурнушка. Сюжет книги развивает эту догадку: молодой парень влюбляется в девушку невероятной красоты, очень долго добивается её, и, наконец, становится её мужем. Представьте себе: эдакие юные, ничего не знающие друг о друге, поддавшиеся порыву, – типично-очаровательные влюблённые. Молодая семья под давлением обстоятельств (финансовые партнёры мужа предают его, и он лишается сбережений; к этому добавляется болезнь тестя) уезжает на родину жены и селится в большом доме, где живут пять её незамужних сестёр, причём четверо из них – её близнецы, очень похожие на красавца-отца, а пятая – старшая сестра – невзрачная девушка, напоминающая свою мать в молодости. Мать, к слову, умерла при родах пятерни, и всё в доме посвящено памяти о ней (что в действительности лишь ширма, за которой скрывается равнодушие отца к погибшей жене, и чувство облегчения, которое он испытал после её смерти). И вот, счастливые молодожёны оказываются в мире, который населяют отец, сражённый тяжёлой болезнью, пять одинаковых женщин удивительной красоты и одна простушка.

– По оценкам экспертов ваша книга на сорок процентов состоит их эротических сцен, а остальные шестьдесят – это умопомрачительные тайны и тонкие интриги. Но в итоге наш юноша, конечно, влюбится в старшую сестру? – провокационно полюбопытствовала девушка-интервьюер.

Оказавшись в клубе, Илайя сразу прошмыгнула во вторую половину зала, где было темно (светились только плинтусы и ультрафиолетовые лампы под потолком), звучала ласковая музыка и сочился ароматный дым – курили кальян, а вся фасадная стена была увешана спиннерами. Десятки, может быть, сотни – они крепились на крошечных стержнях сантиметрах в тридцати друг от друга, так что можно было запускать их, не снимая. Илайя запустила несколько, и, наблюдая, как они вращаются, почувствовала щекотку под лопатками.

– Бааа! Живая дочь живой легенды! Нечасто балует нас своим обществом. Вот это везение!

Илайя испуганно обернулась и оказалась лицом к лицу со смутно знакомой долговязой женщиной с живым ироническим взглядом и пепельно-русыми волосами, в причудливом берете и пёстром платье-рубашке поверх рваных леггинсов.

– Ух ты, Илайя! – в то же мгновение рядом появилась Ольга, смерила дочь оценивающим взглядом, удовлетворённо сверкнула глазами и потянула её за плечо. – Пойдём со мной.

Они вышли на террасу, где оказалось довольно людно. О местной публике – журналистах, чиновниках, предпринимателях, менеджерах, врачах, волонтёрах, художниках, поэтах, шоуменах – Илайя могла знать меньше, чем знала, лишь если бы была глухой и слепой. С неприятным холодком она заметила, что Ольга направляется к кружку, образованному Шкодным Жоржем, Анатолием Красуцким, её близким другом и партнёром, и итальянским импресарио синьором Помбо – баснословным богачом и спонсором многих её проектов. Одновременно к компании присоединились проныра Витас Блябов, новостной репортёр, который ради высокого полёта сбросил балласт такта и вежливости, а также супруга импресарио – синьора Роза в пышном платье, с десятисантиметровым начёсом, иссиня чёрными глазами и бордовым ртом. Она никогда не вступала в беседы, но зато щедро и ослепительно улыбалась. Глядя на неё, казалось, что если бы однажды она открыла рот, то из него вырвалась бы ария Царицы Ночи.

– Это она! Та таинственная девушка, которую Ольга сняла в буктрейлере! – вскричал импресарио, протягивая руки к Илайе.

– Нет, – сказал Анатолий.

– Нет, – покачала головой Ольга.

Рядом вновь возникла ироничная женщина в берете. Илайя заметила её ухмылку в ответ на возглас импресарио.

– Чёртовы интриганы! – возопил импресарио с лёгким акцентом, бесцеремонно ткнув пальцем в Анатолия, поскольку не мог позволить себе сделать этого в отношении Ольги, хотя его слова адресовались, безусловно, ей.

– Ольга такая! – поддакнул Анатолий. – Убеждена, что искушённого зрителя очаровывают люди, разочаровывающие их прогнозы.

– Не воспринимай то, что слышишь, слишком всерьёз, – шепнула Илайе женщина в берете. – Вижу, тебе тут не по себе.

Здесь, при свете, в её облике стали заметны черты скрупулёзной небрежности: тщательно взлохмаченные волосы, искусно подплывший макияж, ненавязчиво смазанная, словно после страстного поцелуя, помада. Если бы Илайя была более внимательна к окружению матери, она знала бы, что перед нею никто иная как Лиза Бронс, признанный эксперт в области маркетинга и одно из самых многообещающих лиц отечественного блоггинга. По своей популярности в медиа обществе она наступала на пятки Ольге, что та упорно игнорировала.

– И всё же буктрейлер хорош! – взболтнул тему Шкодный Жорж, желая вспенить игристое в бокале своих лавров. – Почти миллион просмотров на ютубе – какова реклама для книги! Будем надеяться, в следующий раз мы соберёмся здесь по случаю экранизации.

– Нет, в следующий раз мы соберёмся по случая победы одной талантливой дивы в рейтинге успешных женщин, – с угодливой улыбочкой глядя на Ольгу, возразила дочь оперного дирижёра.

– Что-что? Топ-сто успешных женщин? – вклинилась дама в чёрном платье и красной шляпе с бантом, обнаруживая удивительный контраст между недовольством на лице и мелодичным голосом. – Поздравляю, Ольга!

– Ну, итоги подведут только через три недели. Но у Ольги очень высокий шанс на победу.

– Очень даже может победить, – вставил Витас с провокационным прищуром. – Если Лиза Бронс позволит.

На фоне прошелестевшего ропота Ольга лишь повела плечом.

– Сама невозмутимость, правда? – Анатолий подмигнул Витасу. – Но на твоём месте я бы сильно обиделся на то, что она сейчас о тебе подумала.

– А по каким критериям составлен этот рейтинг? – поинтересовался молодой человек, строгий вид и въедливый взгляд которого выдавали в нём адвоката.

– Найдите тему получше, – утомлённо вздохнула Лиза Бронс и покосилась на Илайю. – Вот девочка заскучала. Предметы ваших дискуссий старят вас. Топ-сто успешных женщин – это такая архаика, почти пошлятина.

– И это говорит та, которая в десятке! Я лолирую! – зааплодировал Витас.

– Если равняться на Илайю, то впору закрыть блог и податься в отшельники, – сказала Ольга. – Уступлю на неделю свою скидочную карту инициатору темы, которая не окажется для неё скучной.

– Нестандартные интересы? Тем любопытнее узнать, за что голосует Илайя: за блог Ольги или за «Хорошего полицейского»? – напирал Витас.

– Простите моё невежество, но я понятия не имею, – пробормотала Илайя.

Шкодный Жорж только рот раскрыл. Ольга самодовольно усмехнулась.

– То есть, блог Fash’On, буктрейлер к роману Шкодного Жоржа, номинация на премию «Медиабренд года», журнал «Хороший полицейский» с топовыми показателями подписчиков – это ни о чём вам не говорит? – демонстративно уточнил Витас. – Ну, ладно – блог, но вы даже не смотрели буктрейлер? – он дождался, когда Илайя недоумённо пожмёт плечами, и кивнул с видом психиатра на приёме. – Хорошо, а презентация двенадцатого айфона, землетрясение в Мексике, премьера нового сезона «Юного папы», открытие выставки Маноло Бланника, победа нашей артистки на Европении?

Илайя развела руками с обезоруживающей улыбкой.

– Погодите, «Хороший полицейский» – это журнал хороших новостей? – вдруг вспомнила она, заставляя Витаса победно умолкнуть. Она перевела взгляд на Лизу Бронс, которая кивнула. – Теперь я поняла, почему вы показались мне знакомой. Вы автор этого журнала.

– Создатель и главный редактор, – подтвердила Лиза. – Приятно познакомиться. А особенно – быть узнанной в таких обстоятельствах, – казалось удивительным, что она продолжает стоять и улыбаться, как ни в чём не бывало, под испепеляющим взглядом Ольги.

– Моя университетская подруга все уши прожужжала мне про этот журнал – оттуда и знаю, – пояснила Илайя. – Другие девочки с курса тоже его читают. Говорят, серьёзным информационным изданиям сильно не хватает позитива.

– Именно поэтому я создала журнал, призванный напомнить людям, что, помимо жести, в мире много приятного.

– Занимательное издание, – отозвалась Ольга. – Как бальзам на душу инфантильному обывателю, формирующему представление о мире из постов в социальных сетях.

– Будто бы в наши дни чьё-то представление о мире формируется иначе… – негромко возразил Анатолий.

– Что ни говори, а цель любого издания – расширить аудиторию, – с беспощадной вескостью урезонил Ольгу Витас. – Инфантильная эта аудитория или ещё хуже названная с досады, – важно, что она есть.

– О боги, иной восхитится упражнением для скорости пальцев и примет его за Шопена, а другой нашепчет ему, что о вкусах не спорят, – пожала плечом Ольга и отступила к кому-то из гостей, разрушая круг.

Илайя догадывалась, что оказалась вовлечена в какую-то игру, и их короткий разговор с Лизой Бронс шёл вразрез с интересами матери, и теперь, воспользовавшись тем, что Ольга отвлекалась, сконфуженно улепетнула с террасы обратно в тёмный зал. Она бросила тоскливый взгляд на спиннеры, которые пятнадцать минут назад рассматривала с таким чистым, неомрачённым виною наслаждением, и тут вспомнила, что рядом есть дверь, ведущая в служебную часть клуба. Недолго думая, Илайя сорвала со стены первый попавшийся спиннер, выскользнула в эту дверь и оказалась в коридоре, откуда можно было попасть в кухню, зал для переговоров или одну из комнат для персонала.

Решив пересидеть где-нибудь здесь, Илайя увидела Григория – администратора клуба. Он вышел из кухни с подносом, на котором стояло несколько чашек и миска с конфетами – угощение чересчур простое, чтобы предназначаться гостям Ольги. Для обслуживающего персонала? Но тогда зачем выносить из кухни? Администратор заметил Илайю и на секунду замер, а потом поник, развернулся и суетливо вернулся в кухню. Озадачившись, Илайя вернулась в зал, растерянно потопталась у стены со спиннерами и поплелась в дальний угол клуба, где уселась за столик и дала себе слово стать на ближайшие два часа невидимой. Но нарушила его уже через минуту, потому что из боковой дверь появился сосредоточенно-спокойный молодой человек, который целенаправленно нашёл её глазами и двинулся прямо к ней.

– Илайя, – сказал он, подойдя. – Привет.

Значит, точно, этого человека направил Григорий. И назвал ему её имя.

– Привет.

Он сел напротив и доверительно придвинулся к ней.

– Послушай, сложилась довольно рискованная ситуация. Мне будет спокойней, если я всё объясню.

Илайя развела руками, и его лицо – широкое, с плавными линиями, довольно приятное – немного отодвинулось. Взгляд у него был прозрачный и деликатный, похожий на горный ручей, который в своём бурном течении не угрожает выйти из берегов.

– Прежде всего, кто я такой? Меня зовут Юлий Лаевский. Я капитан команды в игре «Когитатум». Суть этой игры такова: участникам задают вопрос, и через минуту команда должна написать ответ. Вопросов бывает по тридцать-сорок за игру, и за каждый правильный ответ присваивают баллы. Побеждает, естественно, команда с самым высоким баллом. Залог успеха в «Когитатум» – командные тренировки, – Юлий сделал многозначительную паузу. – Найти удобное место для тренировок – вечная проблема студентов. Что-то арендовать – мы, ясное дело, не потянем. Правда, университет выделил нам аудиторию, но с учётом очереди из других команд она достаётся нам от силы два раза в месяц. А тут ваш вечно пустующий конференц-зал и его распорядитель Григорий, по счастью, старинный приятель моего отца. И мы сочли, что сам Бог велел, чтобы наши ребята инкогнито наращивали тут свои интеллектуальные мускулы. Без ущерба для целей Ольги, конечно, – он улыбнулся.

– Значит, в конференц-зале сейчас идёт чемпионат по «Когитатум»?

– Тренировочный мини-чемпионат, – уточнил Юлий.

– И часто вы тут собираетесь?

– Дважды в неделю, как минимум.

– И Григорий, встретив меня, испугался, что я выслежу вас и сообщу матери?

– Ну, закономерное опасение. Если бы она узнала – это стоило бы ему работы.

– Пожалуй, что так.

– Поэтому я настоял на том, чтобы всё тебе объяснить и просить сохранить наш секрет. Я обещал всё устроить.

– Смельчак! Тебе-то терять нечего – не ты рискуешь работой.

– Чтобы уравнять позиции, я дал слово: если ты расскажешь матери, я уволюсь с работы и не стану устраиваться на другую, пока и он не найдёт новую.

– Очень благородно.

– Как бы там ни было, наша судьба в твоих руках.

– Ты бы серьёзно так сделал?

– Если скажу: поверь, – будет неубедительно, а если скажу: проверь, – слишком жестоко.

Илайя потупила взгляд от неприятного действия этой безобидной манипуляции, палец её машинально скользнул по лопасти спиннера.

– Успокой их на мой счёт, – сказала она. – Но будьте осторожны. В любой момент Ольга или кто-то ещё могут зайти в кухню или в переговорную, – и отвела глаза, давая понять, что с её стороны вопросов больше не будет.

– Так вот куда он делся! – Юлий вытаращился на спиннер, вращающийся в её руках. – А я думал: неужели его упустили? Не мог же я допустить, что кому-то придёт в голову стащить спиннер. Признаться, у самого руки чесались, особенно, когда я заметил, что одного не достаёт. Разрешишь? – он с некоторой жадностью потянулся к спиннеру, и Илайя уступила ему игрушку.

Юлий запустил вертушку на указательном пальце, потом подкинул и подхватил на средний, снова подкинул и подхватил на безымянный, затем вернул на средний и обратно на указательный.

– Здорово! – признала Илайя. – Мне такие фокусы в жизни не осилить.

– Глупости. Если хочешь научиться, начни запускать на выступающих точках руки, потом на каждом пальце, – Юлий двигал спиннер по ладони, иллюстрируя свои слова. – В своё время у меня была мозоль на холме Юпитера. Можешь сначала попробовать на холме Венеры, но так кисть быстро устаёт, к тому же, на холме Юпитера красивее смотрится. Гляди, – он взял её ладонь, распрямил, поставил спиннер на подушечку в основании указательного пальца и, придерживая запястье, толкнул лопасть. Блики света на иллюзорной окружности крутящегося спиннера отражались полумесяцем. – Будто держишь на руках галактику.

– Он похож на бабочку, – сказала Илайя, когда спиннер стал замедляться.

– Прости, можно? – пристально глядя на её ладонь, Юлий снял спиннер. – Интересно, мне знаком этот знак.

– Какой знак? – Илайя пригляделась: тонкие складки у основания линии жизни сплели хорошо различимую спираль. – Ты об этом?

Он кивнул.

– Да просто случайное сечение.

– Я видел это случайное сечение в старинной энциклопедии символов. Не могу вспомнить названия, но он связан с энергией.

Илайя странно посмотрела на него.

– Не думай, что я какой-нибудь фанатик или сектант, – сухо предостерёг он, заметив её взгляд. – Я немного интересуюсь разными знаниями.

– Я догадалась об этом по характеру твоих увлечений.

– Слишком удивительное совпадение, – сказал он вслух, но самому себе. – Надо будет заглянуть в ту библиотеку, где я наткнулся на эту книгу, и помозговать, что он делает у тебя на руке.

– Мне тоже интересно, – тихонько заметила Илайя.

– Тогда поступим так: когда мне будет, что сказать, я тебя найду.

– Договорились.

Тем временем, с террасы повалили люди, у двери замаячила и фигура Ольги – эпицентр событий, похоже, смещался в зал Гарабоны. Для Юлия настал момент теряться из вида, и чтобы он его не упустил, Илайя сказала:

– Пора. Тебя ждёт игра, а меня, похоже, водевиль.

Глава 3. Верю не верю

Территория Асседии простиралась на девять гектаров на высоте полсотни метров над морем. Эти полсотни – пологие двухъярусные склоны, облагороженные пешеходными трассами, туалетами и спортивными площадками, а вдалеке на севере прерванные разноэтажной застройкой, – тянулись под грудью Асседии ажурным поясом, что обрывался пышной текучей юбкой благодатного моря. Санаторий с его лаконичными строениями, похожими на ветхие непрочитанные книги, которые, стоит им попасться на глаза, зовут бросить дела и пройтись хоть по нескольким страницам (так, проходя мимо зданий, Илайя испытывала желание немедленно войти и раствориться в атмосфере прохладных холлов и затенённых террас), с его вековыми платанами, уютными аллеями, живописными полянками, с его тысячей потайных местечек, включая и автомобильное кладбище, и руины клубного корпуса, и гранитный валун у высохшего пруда, были для Илайи самой сладкой грёзой, миражом из унылой пустыни лекционного зала, её Елеонской горой и её Голокой Вриндаваной. Особенно теперь, когда на неё свалилось счастье не только любить это место, но и стать для него родной. Да ещё в начале мая, когда мир свеж, как стакан фермерского молока. Пройдёт несколько недель, и побережье просядет под туристами, и солнце высосет цвет из этих трав. Но пока…

Она сбежала по лестнице – сто с лишним ступенек: каждая, словно кресло в пустом зрительном зале, по-своему выигрышна, – и вот уже кожа иначе осязает ветер, и время течёт медленнее, и воздух тяжелеет и набирается соли на каждом шагу. А совсем скоро он станет плотным и опасным, сомкнётся над её головой пружинистым космосом, где ей отведено всего несколько бездыханных секунд, но их хватит, чтобы успела надышаться её свобода. А потом Илайя вынырнет и увидит надвигающийся вал, несущий, словно мать на своей спине, две резвые волны, норовящие перепрыгнуть одна через другую.

Ей часто снилась волна. Она появлялась на месте скошенного газона Ольги, поднималась из недр центральной улицы города, догоняла её в вагоне уходящего поезда, настигала в окне комнаты. Она вырастала до неба, заменяя его собой и, казалось, готова была обрушиться, но так и оставалась висеть над головой. И всякий раз Илайя напрасно набирала в лёгкие воздуха, ожидая неизбежного, которое не наступало.

Ветер усилился. Завертелись деревья, задрожали и рухнули склоны, окружающие предметы столкнулись друг с другом и, разбившись, рассыпались брызгами. Земля больше не давала опоры, воздух не оказывал давления, голова, отбросив контроль над телом и отвергнув все мысли, стала невесомой. С дерзостью наркомана врывалась Илайя в этот чужой мир, не задумываясь, что может наткнуться на какие-то барьеры, не веря в них. Она ступала сюда без тени сомнения в том, что это место принадлежит ей, что она заслужила его своей любовью, неудержимым стремлением к нему.

Открыв глаза, Илайя почувствовала в них песок. Ветер полностью стих. Смеркалось. Её мокрые вещи лежали поблизости. Луны она не нашла. Несколько камней на берегу, один из которых ей захотелось поднять. Она лежала без единой мысли, пока не стемнело, а потом поднялась, отряхнула песок и двинулась в сторону санатория.

Анна и Леонард в кухне играли в шахматы.

– Тебя не было четыре часа. Мы уже начали волноваться, – сказала Анна, на секунду отрывая взгляд от доски.

– Я думала, меня не было несколько лет, – сказала Илайя.

– Купалась? – спросил Леонард, нашаривая кружку с чаем.

– Катала душу на волнах, – усмехнулась Анна, коротко глянув на Илайю. – У тебя не постелено. Возмёшь постель в нашем шкафу? Или подожди меня: сейчас мой ход, а потом я тебе помогу.

– Не нужно, Анна, я справлюсь.

Домик, выделенный Леонарду по должности, насилу натягивал метров на шестьдесят и был разделён на кухню, прихожую и три комнаты. Туалет и душ располагались во дворе, там же была и деревянная веранда. Забора перед домом не было: от нежелательных гостей он был защищён невысоким, но довольно крутым обрывом, который можно было обойти по пологой тропке, спрятанной под склоном. И отсюда ничего не стоило пробраться в Асседию: достаточно было немного спуститься по склону, перейти условную границу и подняться уже в санатории. Илайя давно открыла этот маршрут и, предвкушая ночные вылазки, попросила занять тёмную комнатушку, в окно которой эта тропка упиралась.

Зайдя в спальню Анны и Леонарда за постельным бельём, Илайя узнала шкаф – старинный, дубовый, с резьбой – в детстве он служил ей и подземным бункером, и космическим кораблём, и вагоном метро, и неприступной крепостью, и алтарём фантазий. Теперь же верхнюю полку занимали вещи отца, три нижние – вещи Анны. В одном из ящиков Илайя нашла пухлый незапечатанный конверт, на котором стояла дата – примерно три года после развода родителей. Вытянув находку, Илайя села на пол и стала доставать из конверта сокровища: книжечку с правилами дорожного движения, компакт диск группы Квин, блокнот с латинскими пословицами, дюжину поздравительных открыток, детские рисунки, обрывки журналов и газет, пару засохших ручек, кучу скрепок, кнопок, верёвок и резинок, несколько неудачных фотографий отца и одну – матери. Молодую Ольгу с роскошными чёрными локонами, аккуратными густыми бровями и ярким улыбающимся ртом можно было принять за диву со старой голливудской афиши. Великолепная и бессовестная, женщина на снимке была недосягаема как Фортуна и так же великодушна. И, глядя на неё, казалось так просто добиться того, чтобы она выслушала Илайю, поняла и простила каждое её неуместное слово, каждый нелепый поступок. И раскрыла благословляющие объятья и озарила путь светлой, пусть и чуть снисходительной, улыбкой. Но образ на фотографии обнажил иглу упрёка, вонзившуюся точно в её чувство вины.

Илайя спрятала обнаруженные артефакты обратно в конверт, нашла в нижнем ящике бельё и укрылась в своей комнате. Засыпая, она долго ворочалась: вспоминала фотографию из конверта и не могла поверить, что женщина на ней была её матерью. Однако целительные силы безмятежности, в конце концов, привели её к мысли, что размолвка с матерью, хоть и не исчерпана, но осталась в прошлом, а впереди ждёт фантастическое лето.

В одиннадцать утра Анна разбудила её стуком в дверь.

– Я на пляж. Ты со мной?

– Дай мне пятнадцать минут, – прозевала Илайя.

– Завтрак у меня с собой.

Она взяла с собой большую подстилку, термос с кофе, ряжанку, картонные стаканчики и бокс с творожником. Они уселись вдвоём лицом к морю и приступили к завтраку.

– Да, жизнь определённо удалась, – сказала Анна и закурила. – Если бы десять лет назад кто-то показал мне меня в тридцать три в этом райском местечке, без ненавистной бухгалтерской рутины, рядом с любимым мужчиной, я решила бы, что это сам дьявол-искуситель.

– Разве ты веришь в дьявола? – с любопытством спросила Илайя.

Анна расхохоталась с видимым удовольствием.

– Обожаю твою серьёзность по отношению ко всему, что ты слышишь и видишь, Илайя. Но, откровенно говоря: нет, я не верю в дьявола.

– А вдруг это как раз его работа? Вдруг он сейчас демонстрирует тебе воплощение твоей мечты, чтобы после потребовать расплаты? – Илайя ухмыльнулась в ответ на новую довольную улыбку Анны.

– Нет, – Анна благосклонно покосилась на Илайю. – За этим воплощением стоят тысячи выверенных шагов и десятки выстраданных решений. Это моё воплощение. На сто процентов. А дьявол – всего лишь изобретённый человеком способ снять с себя ответственность за свои помыслы и поступки.

– А что тогда Бог?

– Бог – это надежда на прощение, – подумав, сказала Анна. – Я знаю, о чём ты думаешь: если религия, какую ни возьми, совершенный вымысел, то откуда же она черпает силу, которая позволяет ей так долго и прочно владеть умами людей

– Я думала не об этом, но мне интересно, как ты ответила себе на этот вопрос.

– Религия основана на проницательной догадке о поголовном человеческом чаянии: человеку требуется некто более совершенный, чем он сам; некто, на кого останется уповать в минуту самого горького разочаровании; некто, принимающий решение, когда все до единого растерялись; некто, способный оценить в человеке неоценённое, – Анна бросила сигарету на дно пустой бутылки. – Неисчерпаемый и бесперебойный источник спасения и утешения, бессрочное обещание счастья. Бог, как олицетворённая совокупность этих абстрактных ожиданий, появлялся везде, где жил человек: в самых диких, удалённых от цивилизации уголках, где знать не знали о Вишну, Иегове, Иисусе и Аллахе. Я думаю, фантазировать о боге – это одно из базовых свойств человеческой психики. В этих фантазиях кроется колоссальная мотивация. Но нашему мышлению сложно работать с абстракциями, и поэтому абстрактные фантазии о боге стали приобретать конкретные формы – так родились всевозможные божества. Их образы лишены гибкости, которая свойственна фантазиям, но зато практически пригодны для выращивания вокруг них всевозможных поведенческих концепций – то есть, различных религий. Но, как я уже сказала, в корне религиозной склонности человека остаётся его инфантильное стремление, с одной стороны, уйти от ответственности, с другой – довериться тому, кто лучше него.

– Ты сказала, что фантазии о Боге – естественное свойство человеческой психики. Откуда же оно берётся? Почему человек, независимо ни от каких условий существования, ищет эту связь?

– Я не знаю, Илайя. Но точно знаю, что ответы, которые предлагают религии, меня не удовлетворяют, – Анна улыбнулась мечтательной увлечённости на лице Илайи. – Сама-то ты уже поняла, во что веришь?

– Я верю в человеческое предназначение, – Илайя пожала плечами, как бы признавая наивность своих слов.

– Надеюсь, объясняя матери выбор факультета, ты не использовала этот аргумент? – Анна подмигнула хохочущей Илайе. – Затрудняюсь представить, какие у Ольги отношения с богом, но не удивилась бы, если бы она сделала его завсегдатаем своих раутов и постаралась переубедить… – она обернулась, заметив, что Илайя выпрямилась и заглядывает ей за спину. – Что там?

На краю небольшого плато, нависающего над склоном, стояла женщина. Волосы почти полностью заслоняли её лицо, но в напряжённой позе ощущалась воинственность.

– Как она туда забралась? – удивилась Илайя. – Такая странная…

– Не более чем одна моя знакомая любительница маринических пейзажей.

Женщина на плато, похоже, заметила, что стала объектом внимания, и через секунду исчезла. Илайя тщетно ждала, пока та спустится с плато или выглянет снова, – никто так и не появился.

Анна, тем временем, намазала ноги кремом для загара, надела наушники и улеглась на спину. Илайя окинула взглядом её тело, на котором не было ни одной лишней складки, как на коже – ни одного изъяна, и стала думать об Анне: как всё у неё выходило безусильно, незамысловато и ладно. Действия её, будь то приготовление еды или уборка квартиры или помощь Леонарду с отчётностью санатория или обработка фотографий после очередной фотосессии или обычный маникюр, были неуловимы. Заметен был только результат – словно возникал по взмаху волшебной палочки. Илайя знала, какой нервотрёпки и суеты стоили её матери подбор гардероба, сочинение меню, декорирование клуба, организация развлекательной программы и прочие хозяйские заботы, у Анны же житейские дела улаживались словно сами собой. Её одежда не могла стоить дорого, но смотрелась на ней безупречно. Держа в уме её провинциальное происхождение, её нельзя было уличить в безвкусице, как и в примитивном следовании тенденциям. Недаром Ольга с её небрежностью, некоторой даже неопрятностью, прониклась к Анне уважением и придавала её мнению особое значение.

Обед они пропустили, и поэтому решили ужинать пораньше. Ужинали, как обычно, на веранде. Леонард, хотя его рабочий день формально кончился, торопился вернуться в административный корпус Асседии и продолжить разбор бумаг, чтобы скорее войти в курс дел, но Анна удержала его анонсом яблочной шарлотки, и, как только все расправились с гречкой и бефстроганов, собрала грязную посуду и отправилась за десертом в кухню.

Илайя уложила подбородок в ладонь и защекотала надгубье.

– О чём так самозабвенно думаешь? – спросил Леонард.

– Я думаю: разве возможно, чтобы атеисты действительно существовали?

– Анна поделилась с тобой своими размышлениями? – усмехнулся Леонард. – И они тебя смутили…

– Нет, не смутили. Скорее, показались неправдоподобными. Потому что когда я пытаюсь увидеть мир глазами человека, отрицающего невидимые взаимосвязи, мне чудится подвох. Атеисты напоминают мне активные металлы. То есть, в чистом виде могут существовать только в лабораторных условиях. А в природе к ним тут же присоединяется кислород и… они уже минералы.

Леонард вздохнул.

– Анна не атеист. В этом ты права, Илайя. Она очень умная женщина, и, как положено мыслящему человеку, строит фундамент для своего мировоззрения. И для такого конструктивного и оптимистичного человека как Анна богоотрицание – слишком шаткая опора. Это не финальный результат её изысканий. Скорее, этап. Как жёлтый свет на светофоре. Неопределённость. Рано или поздно ему на смену придёт нечто более устойчивое.

На пороге появилась Анна с шарлоткой в одной руке и подносом с чашками в другой. Леонард поднялся помочь ей.

– Я кое-что нашла в кухне, – Анна сняла с подноса почтовый конверт. – На твоё имя, Илайя.