Читать книгу: «Лисёнок Ян и Кристалл Судьбы»

Моей любимой дочке Дашеньке:

пусть эта книга вдохновляет тебя!

ЧАСТЬ 1. ЛИСЁНОК ЯН

Глава 1. Странные странности

Ян открыл глаза. Яркий, слепящий солнечный свет заставил его зажмуриться. Он попытался осмотреться – картинка расплывалась, как в кривом зеркале, звуки доносились откуда-то издалека, как будто он их слышал через толстый слой ваты.

– Ага, – подумал он. – Видимо, глаза слезятся от мороза, поэтому всё плывет. К тому же через меховую шапку не слышно ничего, – успокаивал он себя.

Он потёр глаза и провёл рукой по голове. Вот странно… Шапки на нём не было.

– Да ладно! В минус двадцать пять?

Зимой надо носить шапку – это знают все. Как говорил школьный физрук по кличке Костыль, если дети гуляют без шапки, то они болеют менингитом! Он отчётливо вспомнил слова физрука.

– Если ты болеешь менингитом, то у тебя всего два пути: или ты умрёшь, или останешься дурачком навсегда! – говорил он, тараща глаза на ребят. – Вот мы с другом болели менингитом…

– И что? – обычно спрашивал кто-то из учеников в этот момент.

– Мой друг умер, – многозначительно говорил Костыль с непередаваемым трагизмом в голосе.

Всё! Абзац. Весь класс хватался за животы, ведь если от менингита всего 2 пути, а друг умер, то очевидно, что Костылю выпал второй вариант – он стал дурачком.

Все смеялись над физруком, но шапки носили. Как же он оказался вдруг зимой, да и без шапки? Почему так странно звенит в ушах и почему в глазах всё расплывается? С ним что-то случилось, но что? Не менингит же…

Он точно знал, что находится на своей родной Яблоневой улице, но при этом не узнавал её. Всё вокруг было каким-то странным и чужим. Напряжённо озираясь, принюхиваясь к новым запахам, прислушиваясь к непонятным шорохам и звукам, он пытался осознать, что же всё-таки произошло. Он закрыл глаза и постарался вспомнить всё с самого начала…

С утра всё шло как обычно: чай и бутерброд с сыром на завтрак, дорога до школы. Уроки тянулись бесконечно долго. У него странно тяжелели веки, всё тело ломило, словно в лихорадке. В какие-то моменты он даже опускал голову на парту и закрывал глаза, а в голове пульсировала только одна мысль: спать! Звуки доносились как будто издалека, хотелось замереть в одной позе и не шевелиться, остаться в ней навсегда, и будь, что будет…

Что же потом? Уроки наконец закончились. Школьная раздевалка, духота, все толкаются, галдят, суетятся, – всем хочется скорее выбежать из школы, вырваться в прозрачный морозный день, чтобы насладиться свободой и ледяным воздухом, счастьем, которое наступает, когда сбросил с себя тяжкую ношу муштры и уроков.

А эти два рептилоида из его класса, Мартин и Фред, его «закадычные враги», в который раз отобрали у него шапку и теперь играли ею в футбол на снегу, выкрикивая: «шайбу-шайбу». Презренные шакалы! Один – угловатый маленький гоблин с головой, как вытянутое яйцо, второй – похожий скорее на тролля, вечно что-то жующий, любитель отобрать завтраки у первоклашек…

А ведь он даже умудрился не подраться с ними сегодня, что, надо признать, удавалось не часто. Вечно они цеплялись к его новой шапке, у которой по какому-то невероятному стечению обстоятельств было две макушки.

– У верблюда два горба, потому что жизнь – борьба, – начинали отрабатывать свой репертуар они.

Обычно всё это заканчивалось потасовкой, но не сегодня. В этот раз ему было всё равно, хотелось просто уйти домой, как можно быстрее, пусть даже и без шапки. Совсем не похоже на него. Странно всё это, но хотя бы тайна исчезновения шапки прояснилась. Что же дальше?

Он поплотнее застёгивает куртку, натягивает капюшон, на ходу заматывает шарф, закрывает глаза и почти до боли в груди, насколько хватает лёгких, вдыхает морозный, заиндевевший, колючий воздух. С выдохом он собирает все свои силы и бегом бежит через дворы, домой. Всего-то надо – пересечь по диагонали два квартала. И вот, он уже на своей родной Эпл-блум, уже видит свой дом. «Самый жёлтый на всей улице», – любил повторять он, – «второй справа».

– Мама, конечно, будет ругать за шапку, – с тоской думает он.

Но вдруг, происходит что-то неожиданное. Словно в замедленной съёмке он видит, как искрится на солнце снег, переливается всеми цветами радуги – от ярко красного до небесно-голубого и даже ультрафиолетового – играет всеми частями спектра. На одно лишь мгновение он отвлёкся, залюбовавшись горящими на солнце искрами, и, должно быть, поскользнулся и упал, а, может быть, даже ударился головой, потому что всё вдруг как-то резко переменилось.

Тело стало намного легче, его распирала энергия. Всё стало казаться гораздо ярче, чем обычно, он даже как будто стал различать больше цветов и оттенков, чем раньше. Он прислушался: на самом дальнем конце улицы, метрах в ста от него, кто-то еле слышно вздохнул! И он это услышал!

Его нос теперь различал тысячи неуловимых ранее запахов: льда с песком на дорожках, промёрзших железных качелей, сухой коры на соснах, хвои и даже того вздыхающего незнакомца – ветер донёс его запах, тёплый, смешанный с запахом… пирогов… с капустой…? О да, он вполне уверен, что это капуста… Фу!

Он перевёл взгляд с незнакомца вниз, себе под ноги, и буквально подскочил от неожиданности! Этого просто не может быть, у него должно быть галлюцинации! Вместо рук у него… лапы?! Он резко обернулся – что-то большое и пушистое пронеслось мимо. Это что, хвост? Рыжий, с белым кончиком, невероятно красивый… лисий хвост? Этого не может быть!

Из оцепенения его вывел чей-то глухой низкий голос, а точнее – замедленный бас, который вдруг стал набирать темп и превратился в звонкий, настойчивый писк какой-то девчонки.

– Люу-у-у-у-у-у-у-у-уди-и-и-и-и-и-и, АУ-У-У-У-У-У-У-У! Е-е-е-е-енсен! Ян!!! Себастьян Енсен! Что с тобой?

Он весь встряхнулся, как щенок, которого вытащили из воды, и наконец пришёл в себя. Он словно очнулся от тяжёлого сна. Прямо над своей головой он увидел девчонку из параллельного класса, Софию Саливан. Странно, он даже не сразу узнал её! Прошла всего-то лишь какая-то секунда, но ему казалось, что это была бесконечно тянущаяся секунда, во время которой он превратился… в лису? Бред какой-то. Видимо, он крепко ударился головой.

По-прежнему нестерпимо ярко светило солнце, от его отблесков на белом снегу резало глаза. Всё ещё не понимая, что с ним случилось, он сел, провёл колючей варежкой по лицу, зубами схватил несколько примёрзших к рукавичке комочков снега – они растаяли у него во рту, оставив привкус мокрой шерсти.

– Я, наверное, упал… – пробормотал Ян, – может головой ударился, мне даже показалось… – он сам не знал, как объяснить то, что с ним случилось.

– Я зову тебя, зову, а ты лежишь, смотришь на меня невидящим взглядом и не говоришь ни слова! Это же просто страшно, в конце концов, зачем так людей пугать! – девочка лет двенадцати в серой пуховой шапке с помпоном, красной шубке и чёрных варежках с вышитыми на них разноцветными снежинками озабоченно смотрела на него. Глаза у неё были зелёные, озорные и лучистые, в обрамлении пушистых ресниц. Щёки горели морозным румянцем.

– Соф, ну не знаю, как так вышло, – ответил Ян, потирая голову. – А ты домой?

– Да, домой, давай вставай уже, а то ишь, расселся, – сказала она, подавая ему руку и с силой стараясь оторвать его от земли. – Вам по английскому что задали? Нам – стихотворение перевести Роберта Бёрнса. «Любовь, как роза алая, нежною весной» … на этом пока всё, мозг отказывается дальше работать.

С Софией Саливан они дружили уже давно, с того самого момента, как их семья переехала на Эпл-блум, то есть с самого первого класса. Жили они в одном доме, и даже в одном подъезде, правда, на разных этажах, она на первом, а он – на третьем. Им было по двенадцать лет, и учились они в шестом классе самой обычной средней школы города Сноутон, в одной параллели, только она в «А», а он в «Б» классе.

– Слушай, я тебе сейчас что расскажу – не поверишь! Короче, помнишь, мы говорили про домовых там всяких? Так вот, я решила проверить, есть ли у меня домовой в квартире. Рано утром, когда все ушли на работу, а братика увели в детский сад, взяла я, значит, конфету из коробочки. Маме на работе подарили большую такую коробку конфет, – она развела руки на добрых полтора метра, – И вот, я одну взяла, положила на детский стульчик моего брата и в середину комнаты его поставила. Накрыла всё полотенцем, не знаю зачем, и говорю: «Домовой-домовой, приходи, угощайся конфетой»! И в школу пошла. А потом прихожу из школы, уже и думать забыла про конфету эту, а тут смотрю, стул посреди комнаты стоит… ой, ты сейчас рухнешь! Короче, заглянула под полотенце – нет конфеты! Я обалдела просто, ты представляешь! Её нет!!! Я стала думать, подошла к серванту и смотрю на коробку конфетную, так вот, держись, сейчас самое интересное будет: конфета лежит сверху, на закрытой коробке! Прикинь!!! Дескать, домовой говорит: не ем я ваших конфет, или мол: ты её без спроса взяла, вот я и не стал её есть! Вернул конфету! Ну как тебе? Грандиозно, скажи?!

– Ну, ты даешь – Ян смеялся, глядя на Софию, – твои родители наверняка приходили домой и убрали конфету со стула, зачем на стулья конфеты раскладывать?

– А салфетку не убрали? А в коробку не положили внутрь? Нет, Ян! Я позвонила и маме, и папе на работу тогда. Они домой не приходили, а про то, что это мой младший брат сам пришёл из детского сада и убрал конфету в сервант, куда он и не достанет, кстати, ну, в общем, ты понимаешь – это тоже исключено!

– Ой, ну насмешила!

– Ты, конечно, можешь мне не верить, – сказала она с обидой в голосе, – но говорю тебе на полном серьёзе: у меня точно живёт домовой! Мне, если честно, даже жутко стало! Он где-то рядом с тобой живёт, ты его не видишь и не можешь видеть, а он – есть!

– А может ты сама и взяла эту конфету? Ты слышала про параллельные миры? Говорят, что есть мир, он вот точно такой как наш, и там всё точно такое, как у нас, но по-другому. Ну, например, есть такой же я, и такая же ты… и вот они живут какой-то там своей жизнью, может быть, всё также у них, как у нас, а может и нет. Вот ты английский учишь, а другая ты, может, китайский…

– Ага, и не на балет ходит, а на кун-фу, – они оба засмеялись.

– А что, я вот иногда в зеркало смотрю и представляю, что вон он там, этот параллельный мир. И мы видим только одну его комнату, а то, что за ней – не знаем. И там может твориться ведь всё, что угодно! Только представь, выходит из зеркала другая ты и берёт конфету эту.

– Ужас какой! – сказала София, – Я теперь в зеркало смотреться спокойно не смогу, зачем ты мне такие вещи рассказываешь?

За разговором они уже дошли до своего подъезда в самом жёлтом доме на Яблоневой улице, втором справа. Им было весело вдвоём, они любили разговаривать о всякой сверхъестественной чепухе: о русалках, леших, домовых и прочей нечисти.

София утверждала, что и Баба-яга когда-то взаправду жила на свете, Ян смеялся над ней. Ему было интересно её слушать, но сам он, разумеется, не верил ни во что эдакое. Ему просто нравилась болтать с Софией, и он не возражал против её маленьких чудачеств.

– А вот ты знаешь, что если правильно загадать желание, то оно непременно сбудется! – говорила София.

– Конечно, знаю, надо только очень сильно этого хотеть и верить, что это возможно. Потому что если есть хоть малейшая вероятность, что что-то может произойти, то оно непременно произойдёт, – козырнул своими знаниями Ян.

– Ну да, ну да, закон Мёрфи, – срезала его София. – Но я не про это тебе говорю. Я удивляюсь, насколько точно иной раз сбываются желания, буквально слово в слово. И потом ты сидишь и не знаешь, правильно ли ты сделал, что пожелал такую дурь.

– Да уж, последствия бывают непредсказуемы. Но сама подумай, зачем Вселенной заморачиваться? Просила – получи. Там наверху, – Ян многозначительно поднял вверх палец, – любят ткнуть нас носом в наши ошибки, надо хорошо подумать, прежде чем просить что-то.

– Вот именно. Я вот на балете один раз попала между двумя Хельгами. Мне говорят, вот если встать между двумя людьми с одинаковыми именами и загадать желание, то оно непременно сбудется. Ты же знаешь, как я хочу кота! Так вот, встала я между ними и загадала: пусть у меня будет котик, хоть на две недели!

– И что?

– А то, что мама действительно принесла откуда-то кота, без каких-либо просьб и намёков, но он оказался больным и прожил у нас всего две недели, и потом мама его унесла обратно хозяевам.

– А что не так-то было?

– У него были глисты, понос, плюс его всё время рвало под ванной, а маме надоело за ним убирать. Она замучалась и унесла его обратно.

– Печально, конечно.

– Это да. Но кот у нас жил! Ровно две недели жил! Вот это поразительно! Ну ладно, побегу я, а то мне ещё на балет идти сегодня, как бы не опоздать, я ведь там главного гномика танцую в «Белоснежке». Будут детские ёлки на Новый год, и нам даже заплатят за наши выступления, представляешь? Мои первые лично заработанные деньги!

– О, поздравляю! Это тебе не сбор металлолома – труда много, а выхлоп нулевой.

– Ну, это другое дело – это общественная нагрузка, тут и сравнивать нечего. Хотя ваш класс в этот раз отличился, – засмеялась София, – и кто же вас надоумил люки металлические с колодцев поснимать?

– Очень смешно тебе, – смеялся в ответ Ян, – думаешь легко его переть было? Он же целую тонну весит!

– Причем сначала в школу его тащить, а потом обратно. Как вас только угораздило! Эйнштейны просто!

– Да ладно уж, и, кстати, мы его не снимали с люка. Он на газоне валялся. А те девчонки балетные уже отстали от тебя, которые тебя обзывали «лысым бобиком»? – спросил Ян, чтобы сменить тему.

– К счастью, да.

– Ну вот, я тебе говорил, самое главное – не реагируй, и помни: на дураков не обижаются! Ведь чем сильнее ты расстраиваешься, тем интереснее им над тобой издеваться. А если человеку вообще всё по барабану, то и смысла приставать к нему нет никакого. Неинтересно. Ладно, пока, и не забудь на спектакль пригласить! – И Ян стал подниматься к себе на третий этаж, а София исчезла за дверью квартиры номер один на первом этаже самого жёлтого дома на всей Яблоневой улице.

Глава 2. Чудеса продолжаются

– И куда мог деться этот ключ? – Ян провёл рукой по непослушным цвета спелой соломы волосам, его ясные, голубые, как бездонное небо, глаза смотрели перед собой, стараясь что-то припомнить, веснушчатый нос ушёл в недовольную гримасу. – Вот я открываю сумку, он был здесь, на красном шнурке, привязанный к ручке…

Он ещё раз перетряхнул портфель, вывалив прямо на пол всё его содержимое. Нет ключа! Может, в школе забыл? Но тут, к его великой радости, раздались шаги на лестнице – это шёл из школы его старший брат Лэсли Енсен, очень красивый, высокий, темноволосый парень семнадцати лет. Лэсли поднимался по лестнице, держа в руках меховую шапку и стряхивая с неё стремительно таявший снег.

– Что сидишь? Опять двойку получил, домой идти боишься? Никто тебя за двойки не съест. Давай поднимайся, рабочий народ, а то и так все штаны просидел уже.

– Я, кажется, ключ потерял. Ой, погоди, как ты сказал? У меня сейчас было такое странное чувство, как будто всё это было уже. Ты сказал эту фразу, а потом я сунул руку в карман и…

Он сунул руку в карман и вытянул оттуда тонкий, длинный медный КЛЮЧ на красном шнурке.

– А говорил, что потерял. – Брат насмешливо улыбнулся и потрепал Яна по золотистым вихрам на голове.

– Лэсли! Чем хочешь, клянусь, его там не было.

– Да-да, а я Дед Мороз. И где, кстати, твоя шапка? Ну ладно, давай шлёпай по ступенькам, как там в песне поется: «Всё выше, и выше, и выше»… – И он при каждом шаге стал подталкивать младшего брата чуть ниже спины коленом для придания скорости и вектора движению.

Дверь открывали тем самым медным ключом, похожим скорее на отвертку, чем на нормальный ключ. Ян всегда удивлялся, зачем он нужен – такой длинный… ведь бывают же нормальные, маленькие ключи… железные. В очередной раз, проворачивая ключ в замке, он задумался над тем, как не похожа его семья на остальных людей, буквально на всех, кого он знает, и ключи вот странные какие-то. И тут же мысли его вновь разбежались, он не мог долго размышлять об одном и том же, его мысли были в вечном движении.

Они прошли в маленькую, уютную прихожую. Скинули валенки на соломенный коврик, повесили куртки на красные крючки, шапка Лэсли и шарфы полетели на полку.

– А твоя шапка где, герой? – спросил старший брат.

– Да всё там же, где и предыдущие, – со вздохом ответил Ян.

– Ну, слушай, ты им это с рук не спускай! А то почувствуют слабину и начнут долбить в одну точку. Главное – должна быть внутренняя уверенность…

– Да знаю я, знаю, – перебил Ян, – всё как у собак, собака всегда чувствует…

– Кто её боится, – сказал с ним хором Лэсли.

Они пошли на кухню.

– Та-а-ак, – растягивая слова и потирая замёрзшие руки, сказал он, – чем нас сегодня кормят? – Лэсли заглянул в холодильник и зазвенел крышками кастрюль. – Суп. Рассольник. Твой любимый, а?

– Га-а-а-адость… если хочешь, можешь съесть мою порцию, а я за тебя второе съем.

– Держи карман шире. На второе у нас … курочка… да с картошечкой, мм…

– Ну и ладно, всё равно суп не буду. Но маме скажи, что я ел.

– Заметано.

Старший брат возился на кухне. Ян услышал, как затрещала зажигалка, разбрызгивая голубые искры, взметнулось пламя над газовой конфоркой, звякнули на плите кастрюльки.

Лэсли разогрел суп и второе, позвал брата:

– Кушать, как говорится, подано! Приятного аппетита всем нам, собравшимся здесь в этот благословенный час обеда!

Ян очень проголодался. Они сидели на малюсенькой кухне старенькой, но очень уютной квартирки, их головы почти упирались в нависавшие над ними шкафчики, а за крохотным столом едва могло поместиться, упёршись друг в друга коленками, два человека.

– Посуду помоешь? – спросил Лэсли.

Но это скорее был не вопрос, а утверждение: «кто готовит, тот не моет» – негласное правило, а он ведь разогревал… значит, посуда оставалась за Яном. Какие уж тут вопросы…

Ян не любил мыть посуду, но каждый раз удивлялся, как приятно бывает засунуть руки под тёплую воду, льющуюся из длинного, как журавль, крана: такое ощущение, что вода смывает и уносит с собой все твои заботы и трудности, и как-то так легко становится на душе. Так что и в мытье посуды тоже есть своя прелесть: настраивает на миролюбивый лад, успокаивает и делает все проблемы чуточку меньше – так любила говорить мама.

Вытерев руки о висящее на крючке вышитое мелким крестиком полотенце, он пошёл в свою комнату, которую делил со старшим братом, и сел за уроки. В соседней комнате тихо и монотонно стучали ходики, толкая маятник из стороны в сторону, вот ещё минута-другая и кукушка оповестит всех о том, что уже три часа дня. Тик-так, тик-так… «Бом-ку-ку». «Бом-ку-ку». «Бом-ку-ку».

Он обернулся, покачиваясь на стуле. После сытного обеда по закону Архимеда полагалось, конечно, поспать, и так не хотелось доставать все эти тетрадки и учебники, но что делать. «Надо – значит, надо!» – так обычно говорил отец.

Солнечный луч прорезал пространство сквозь тюлевую занавеску и остановился на завитках ковра на стене за двухъярусной кроватью. Было так уютно сидеть за письменным столом и смотреть в окно, на силуэты крыш, на клонящееся к раннему закату ярко-розовое, даже, пожалуй, малиновое зимнее солнце.

Крыши соседних домов были старинные, двускатные, обитые жестью, на каждой – по четыре треугольных домика-чердачка. Ему всегда нравилось представлять, что в одном из них живёт Карлсон, варит там себе какао на маленькой электрической плитке, ведь раз нет дымохода, значит, и камина у него быть не может. В конце концов, какие на крыше камины… глупость какая-то…

Яну было слышно, как брат о чём-то разговаривает по телефону в соседней комнате, а он смотрел в окно, на покрытые инеем ветви берёзы, что росла прямо под окном его комнаты. Как там у поэта: «Белая берёза под моим окном принакрылась снегом, точно серебром».

Берёза росла так близко, что летом, если открыть окно, можно было дотянуться до её низко свисающих ветвей. Они, как девичьи косы, спускались прямо к Яну в руки и тихим шелестом листьев нашёптывали ему чудесные истории, одна интереснее другой, а иногда к мелодии ветра в зелёных ветвях добавлялись и трели соловья… Но это летом, а пока … подлетела к дереву и приземлилась в его ветвях стайка снегирей. «Какие они красивые», – подумал Ян. Ему всегда нравились эти милые розовые комочки, ярким пятном выделяющиеся на бледном фоне зимнего пейзажа.

Вдруг за стенкой часы снова пробили три раза. «Бом-ку-ку». «Бом-ку-ку». «Бом-ку-ку». Кукушка трижды выглянула и снова спряталось в свой маленький домик. Он перевёл глаза на письменный стол и вздохнул, перед ним лежали его тетрадки, как же не хотелось их открывать.

Он посмотрел в окно. На берёзу снова села стая снегирей. Странно всё это. «Дежавю», – подумал Ян. Но что-то было во всём этом, пожалуй, даже ещё более странное. И тут его осенило: часы – они снова пробили три раза! Ян вскочил со стула и кинулся в соседнюю комнату. Его поразила тишина в квартире, абсолютная, глухая, как если бы кроме него в доме никого не было. Постойте, что же это такое происходит? Он обернулся и ещё раз прислушался.

В квартире царило полнейшее безмолвие, только кукушкин домик тихо постукивал: «Так-так, тик-так, тик-так» – да компрессор работал в аквариуме, булькая маленькими пузырьками воздуха: «Бр-р-р-р-р-р-р-р-р-р…». Где-то далеко, у соседей, играло радио, передавали последние известия к этому часу.

Ян обошёл маленькую квартирку меньше чем за минуту. Лэсли дома не было. Стоп! Как такое возможно? Куда, позвольте спросить, он делся? Он же не мог просто взять и исчезнуть… вот только что, секунду назад, он говорил по телефону… Да-а-а, как у Алисы в Стране чудес: «Всё чудесатее и чудесатее».

Вдруг в замочной скважине повернули ключ. Ян пошёл к двери. В квартиру входил Лэсли, отряхивая капельки растаявшего снега с меховой шапки! Но как? Они же вместе пришли домой час назад! Как такое вообще возможно? Он ничего не понимал. Было очевидно, что брат не разыгрывает его, щёки у него были ярко-красного цвета, с мороза, такие ни с чем не спутаешь… и на валенках снег!

– Привет! – сказал Лэсли, привычным жестом закидывая шапку на полку.

– Привет,– прошептал Ян и сглотнул неожиданный ком в горле.

Он ничего не понимал. Что происходит? Сегодня явно какой-то сумасшедший день. А может он просто ударился головой тогда на улице? Может, у него провалы в памяти? Слишком много странностей за последнее время, да какое там, за последний час…

Он вернулся в комнату и, не зажигая света, просидел до темноты, раздумывая над всем произошедшим. Стало смеркаться. Ян сидел в сумерках, слушал, как на кухне звенит посудой в раковине Лэсли, и смотрел в окно. На фоне потемневшего предзакатного неба виднелись чёрные силуэты крыш с маленькими чердачными окошками. Где-то там живёт и варит на маленькой плитке какао Карлсон. И действительно, почему бы ему там не жить?

Стемнело, на фиолетово-тёмном небе стали появляться первые звёзды, Ян всегда удивлялся тому, какие яркие и крупные они бывают зимой, как мерцающие алмазы в чёрном небе, поблескивают, каждая своим оттенком, то жёлтым, то зелёным, то оранжевым, а то ледяным оттенком голубого, почти белого цвета. Большие, загадочные, такие, что можно часами смотреть, не отрываясь!

Зажигались фонари, и над городом выплывала из-за почерневших крыш жёлтая, пузатая луна, сегодня она была каких-то невероятных размеров. С улицы доносился скрип шагов на снегу, люди спешили с работы домой. Часы пробили пять. Ровно пять раз выскочила и опять скрылась в своём домике неугомонная кукушка.

– Он опять чуть ключи не потерял, – услышал он слова брата.

В комнату вошла мама, в очках, с волнистыми, цвета спелой пшеницы волосами, в зелёном свитере крупной вязки и пальто с песцовым воротником в руках. Она повесила пальто на вешалку. На меховом воротнике, как бриллианты, блестели капельки только что растаявшего снега. Ян вдохнул запах маминого пальто. Как он любил его, как ему нравилось зарываться лицом в этот мягкий, пушистый мех.

– А ты что в темноте сидишь, сынок? – спросила мама, поцеловала его в макушку и пошла на кухню готовить ужин, а он остался гадать, что же всё это всё-таки значило: странное видение, будто он превратился в лису, Лэсли, который то появляется, то исчезает… ключи, снегири, кукушки…

Глава 3. Лэсли приоткрывает завесу тайны

– Лэсли, ты не спишь…? – Ян свесился с верхнего этажа двухъярусной кровати и посмотрел вниз, ему показалось, что брат, укрытый с головой толстым лоскутным одеялом, ещё не спал. – Лэсли…– второй раз позвал он.

– Чего тебе? Опять страшный сон про мумию в белых тапочках приснился? – пробормотал сквозь сон Лэсли.

– И не смешно, вспомнил тоже, – с досадой сказал Ян. – Я ведь реально очень испугался тогда. Всё бы тебе надо мной поиздеваться. Мне сколько лет тогда было? Пять? Шесть? Зачем ты мне вообще про мумию в белых тапочках рассказал, да ещё на ночь?

– Да, помню, – засмеялся Лэсли и с подвыванием заговорил: – Она ходит по городу и заглядывает в лица спящих детей. И если ты откроешь глаза, то она посмотрит в них своим мёртвым взглядом, и ты сам станешь мумией. А самое главное, что если ты не открываешь глаза, то она начинает тебя звать голосом знакомых тебе людей, например маминым голосом.

– Да, никогда тебе этого не прощу! Мама подходит ко мне ночью, я плачу от страха, а она меня зовет тихим голосом: «Ян, сыночек, открой глазки». А я глаза зажмурил и кричу на неё: «Уходи мумия! Уходи»! Какой же ты был всё-таки!

– Ну, слушай, я сам был ещё маленький. Ты уж прости меня. А сейчас-то что? Уж точно не мумия? Или как?

– Нет, представь себе! Ты знаешь, я хотел тебя спросить… У тебя было когда-нибудь, что ты, ну… как будто… что-то происходит, что уже было… или тебе кажется, что реально что-то случается дважды?

– Дежавю, это у всех иногда бывает, – сказал Лэсли.

– То есть с ума я ещё не спятил, это хорошо. А что всё-таки это дежавю значит?

– Ну, как бы это сказать… Это сложно объяснить, это как несуществующие воспоминания, есть даже версия, что это связано с пересечением параллельного мира с нашим в какой-то момент. Хм, как сказать, чтобы ты понял…

– Я знаю, что такое параллельные миры, это можешь не разжёвывать.

– Хорошо. Ну, вот смотри, предположим, существует параллельный нашему мир, где всё такое же, но только с маленькими нюансами. Живёт там такой же, как ты, мальчик, Себастьян Енсен-2, который, ну например, в отличие от тебя учится только на пятёрки…

– Ну, это маловероятно, – обиженно буркнул Ян.

– Ха, маловероятно, что живёт или что на пятёрки? – смеялся Лэсли. – Так вот, этот мир, допустим, опережает наш всего на пару секунд во времени, и некоторые события, которые случились там, если повторяются в нашем мире, то мы их как будто вспоминаем… только воспоминания эти идут не из прошлого, а из будущего… поэтому, по сути, это и не воспоминания вовсе, а узнавание событий. Ты прожил это и узнал, ведь оно уже случалось с тобой… в параллельном мире, в будущем…

– Ну, ты и фантазер, тебе бы книжки писать, – сказал Ян.

– При чём тут это, ты что же думаешь, фантасты могут выдумать что-то, чего никогда нигде в мире не существовало? Эн нет, братец! Человеческий мозг так устроен, что если он что-то и придумал, то ЭТО уже где-то было или есть, и даже если в нашем мире такого ещё нет, то где-то в ином измерении уж точно есть, поверь мне. Это же просто, как бублегум!

– То есть все изобретатели никогда ничего не изобрели на самом деле?

– Ну почему же? Изобретали, конечно, но подтягивая свои знания к воображаемой картинке, которую они просто увидели где-то в параллельном мире, или им кто-то её показал или подсказал. Ну, например, Менделеев – это все знают – увидел свою периодическую таблицу во сне…

– И что, ты хочешь сказать, что ему её показали инопланетяне? Я помню к нам в школу приходил профессор какой-то и рассказывал про летающие тарелочки. Ему девчонки напекли печенье тогда, энэлошки. Надеюсь, его не хватил трёхдневный понос, потому что девчонки наши готовить совершенно не умеют. Зря только на трудах продукты переводят. Так вот он говорил, что инопланетяне существуют. И что, ты хочешь сказать, что вот прям на полном серьёзе в это всё веришь?

– Мне не надо в это верить, малыш, я знаю, что это правда. – Лэсли зевнул. – Если человек додумался до чего-то, то, значит, это может существовать на самом деле, если уже не существует где-то. Ну, раньше же были сказки о коврах-самолётах, а теперь мы реально летаем на них, не на коврах, конечно. А где-то людям вовсе самолёты не нужны. Есть порталы, и можно перемещаться в любую точку мира, а может, и параллельного мира…

Ян спрыгнул вниз со второго этажа кровати и стоял, нависая, над старшим братом, глядя ему прямо в глаза.

– Вот это уж точно сказки! Такого не бывает! И нигде про это никто не слышал никогда!

– Ха! Если задуматься, то почти все детские сказки об этом. Вот хоть вспомни на минутку сказку «Матушка-метелица».

– Это где Машенька… или как там её звали… за веретеном в колодец сиганула, но не утонула при этом, а на зелёный лужок попала, и у Матушки-метелицы потом работала?

– Ну, типа того. Так вот колодец этот – портал, а веретено – ну тоже что-то вроде проводника.

– Ты что, совсем с дуба рухнул?

– А что? Не похоже на правду?

– Это же сказка! – изумлялся Ян, не понимая, говорит ли старший брат серьёзно или разыгрывает его по своему обыкновению.

– Сказка ложь, да в ней намёк. Я потом тебе расскажу, когда подрастёшь.

– Что расскажешь?

– Много будешь знать, скоро состаришься. Залезай обратно и спи давай, у меня завтра контрольная.

– Подожди, Лэсли, у меня последний вопрос, – сказал Ян, забираясь снова на верхний ярус кровати. – А может человек превратиться, скажем, в лису?

Лэсли рывком сел на кровати и уставился на брата. Глаза его сузились и превратились в маленькие щёлочки. Он пристально посмотрел на него, как бы стараясь понять, врёт тот или нет.

– С этого момента поподробнее, пожалуйста, – изменившимся и очень серьёзным тоном сказал он.

Ян забрался на второй этаж и укутался тёплым одеялом.

– Вот, допустим, идёшь ты по улице, – сказал он, сладко зевая, – И вдруг бац! Смотришь, а ты – уже не ты, а лиса какая-то, и сразу видишь всё чётко, запахи чувствуешь, о каких раньше и не догадывался, холодного песка или железа, например, звуки далёкие слышишь, когда человек ну реально на другом конце улицы стоит, а потом вдруг…

– Возвращаешься обратно в своё тело? – Лэсли встал с кровати, так что его глаза оказались прямо напротив глаз брата. Он прищурился и, не мигая, как удав, смотрел на него.