Читать книгу: «Иллюзион. В погоне за беглецами», страница 4

Глава пятая. Москва-Екатеринбург-Красноярск

Денис Громов ненавидел вокзалы. Впрочем, как и самолёты, метро, электрички и любые другие общественные транспорты. Для человека, который мог по одному только желанию материализоваться где-нибудь на Мальдивах любое столпотворение казалось бессмысленным, морально угнетающим и выпивающим всё хорошее настроение.

Регина, напротив, обожала московские вокзалы и их ни с чем несравнимую атмосферу. Суета, запахи из уличных кафешек, голос в динамиках, оповещающий о прибытии и отправлении очередного поезда, перестукивание колёсиков чемоданов, топот торопящихся и тихий скрип старого металлического ворчуна дальнего следования, то и дело громко фыркающего на проходящих.

Так ведь забавно наблюдать, как только-только забравшиеся в вагон люди деловито обживались на новом месте. Как потрошили чемоданы, доставая сменную одежду с тапочками, разворачивали матрасы и, хоть поезд ещё даже не тронулся, уже нетерпеливо выглядывали в коридор, высматривая проводницу с постельным бельём.

Другие, сложив ручки на коленках, пялились в окно и выжидали, когда можно приняться за купленную тут же на вокзале курицу-гриль. Вот и сейчас на Регину с Генри без особого интереса, а скорее чисто от скуки таращилось как минимум четыре пары глаз, приютившихся за окнами замершего на противоположной платформе поезда.

А на что ещё любоваться? Из видов – перрон, снующие по нему обнаглевшие голуби, да сбивающие их с ног спешащие прохожие. Да и потом, когда они тронутся, любоваться будет нечем. У российских железных дорог имелась исключительная особенность – они всегда пролегали вдали от живописных районов. Разглядывать же нескончаемые и не отличающиеся друг от друга леса надолго никого не хватало.

В какой-то момент составы решились и заерзали, унося сонные взгляды. Снова потянулись минуты ожидания, прерываемые монотонным искажённым голосом из динамиков. Регина сердито переминалась с ноги на ногу, посматривая на наручные часики.

Очередной поезд, напоминающий неповоротливую гусеницу, притормозил напротив. Под стеклом крупными буквами на дощечке значилось: “МОСКВА-ЕКАТЕРИНБУРГ-КРАСНОЯРСК”. Люди на перроне закопошились.

Кто-то поспешно сооружал вокруг себя пирамиду из чемоданов и пакетов, попутно пытаясь не потерять носящихся как угорелые детей. Другие неслись вдоль вагонов, глазами выискивая нужный номер. Третьи торопливо искали по многочисленным карманам сумок спрятанные билеты.

Какая-то мамаша, волоча за руку розовощёкое пухлое чадо, едва не снесла Регину. Ещё и что-то буркнула, недовольная, что ей перегородили дорогу. В другой ситуации, она, наверное, непременно остановилась бы выяснить отношения, но сейчас слишком торопилась. Не прошло и десяти секунд, как их широкие спины затерялись в оживлённом людском потоке.

– Вот и где их носит? – снова взглянув на часы, покачала головой Фокс. Двадцать минут пятого. Вереница возле вагонов редела.

– Успокойся, – ободряюще приобнял её Генри. – Ещё есть время. Пять минут ждём и загружаемся. Дальше не наши проблемы.

Это и так были не их проблемы. Денис и Лукерья умотали куда-то час назад с мутной и неопределенной фразой, в которой чисто интуитивно угадывались слова: покурить и магазин. Судя по времени, магазин имелся в виду тот, что остался на Маяковской. Потому что не найти за такое время ни одного продуктового на Ярославском вокзале, ну… это надо постараться.

Основная беда заключалась в том, что все четыре выкупленных не так давно билета сейчас лежали в рюкзачке у Регины. Волей-неволей приходилось ждать опоздунов, потому что те понятия не имели какие места у них были. Только номер платформы и время отправления. И дальше не пройдешь, потому что тогда они друг друга потеряют. Оставалось торчать в хвосте, высматривая огненную шевелюру.

За прошедшие сутки взаимоотношения у них не то, чтобы наладились, но вырулили в нейтральную позицию. Регина с Генри вчера даже остались ночевать у новых знакомых. Причем инициатором стала Лукерья, резонно заметившая, что нет смысла разбегаться если завтра всё равно вместе тащиться сюда.

Более того, гостеприимная хозяйка была настолько любезна, что накормила их ужином. Тарелки и вилки при сервировке летали по столу, пущенные крученым пасом, а “приятного аппетита” прозвучало как “садитесь, жрите”, однако было сытно. И вкусно. И нисколько не обидно.

Лукерья, кажется, вообще не умела делать что-либо вежливо и без резких движений. Этакая ходячая иллюстрация к фразе: баба с придурью. Сложно сказать, защитная реакция это или последствия поехавшей психики выросшего без родителей ребёнка, однако при всей её грубости злиться и обижаться было почему-то невозможно.

Хотя бы потому что, несмотря на замечания в духе: “надеюсь, не траванётесь, эти котлеты уже четвертый день в холодильнике лежат”, Лукерья не успокоилась, пока не накормила их до такого состояния, что на еду хотелось смотреть с отвращением. И пускай она злобно рычала, снося углы коридора, что не нанималась работать горничной в собственном доме, когда еле передвигающиеся от переедания Регина и Генри переместились в гостиную их ждал разобранный и застеленный диван.

Так что сейчас было бы невежливо забить и уйти. Однако именно это хотелось сделать. Тем более что поезд уже дважды нервно дёрнулся, а молоденький долговязый проводник с редкими тараканьими усиками, дожидающийся сигнала у открытых дверей, размахивал руками подобно ветряной мельнице, привлекая их внимание и пытаясь понять, чего они стоят.

– Всё, пошли, – психанула Регина, понимая, что ещё две минуты и можно будет вообще не спешить.

Они успели пройти всего два или три состава вперед, когда их нагнали голоса бегущих позади Дениса и Лукерьи. До двенадцатого вагона все неслись уже молча, соревнуясь с медленно поползшим от перрона поездом. Правда ребята, путешествующие налегке, оказались шустрее и успели на ходу запрыгнуть на ступеньки, едва не сбив с ног обалдевшую от такого поворота событий тучную проводницу в летах.

После долгих нотаций, возмущения и дотошной проверки билетов, их пустили внутрь. С порога плацкарт окатил всех своим неубиваемым ароматом – смесью духоты, застоявшегося пота и той самой горячей курицы-гриль, томящейся в фольге. Пробираясь по узкому проходу, Регина всматривалась в номера коек, стараясь ни на кого не налететь и никого не задеть.

Денис не скрывал отвращения. Небрезгливый по натуре некромант без всякого восторга разглядывал доставшуюся ему компанию и мысленно уже каждого пропустил через кухонный комбайн. Гомон, вонь и явное нерабочее состояние кондиционера – вот что их ждало в ближайшие сутки.

Билеты были забронированы прошлой ночью на ближайший рейс. Разумеется, к этому времени ни одного свободного купе не осталось. Пришлось брать плацкарт. Причём места все равно оказались дроблёнными. У Регины с Генри в середине вагона, на боковых полках, а у Дениса с Лукерьей в самом конце, на их счастье не в проходе, а в глубине.

С соседями последним не повезло. В попутчики им досталась дородная женщина с не менее дородным сынком, напоминающим воздушный шарик. Регина без проблем узнала бы эту парочку, отдавившую ей ноги, а вот Лукерья с Денисом пока не успели познакомиться с радушием “яжмамочки”.

Зато сделали это в следующие полтора часа, в течение которых диатезный пацан восьми-девяти лет отроду ни минуты не прекращал что-то жевать. Сначала купленную на перроне вареную кукурузу, зернышки которой лопались под молочными зубами с раздражающим цоканьем. Затем черед настал за полуторалитровой бутылкой газировки, которую малец сосал через трубочку, причмокивая и рыгая. А после, словно желая всех добить, на столик была выложена вонючая жареная рыба и свежие овощи.

Лукерья и Денис к тому времени получили белье и расположились на верхней и нижних полках. Первая особо не парилась и, засунув наушники в уши, отвернулась к стенке. А вот Громов, лежащий на спине и нервно выдыхающий через ноздри, скрипел зубами каждый раз, когда раздавался очередной хруст, означающий что огурцы с успехом утилизируются.

В какой-то момент Денис не выдержал и пацан, подавившись, начал сначала краснеть, а после так же эффектно синеть. Мамаша в ужасе закружилась над сыночком, кудахтая и подрывая всех на ноги истошным криком. Лукерья сердито пихнула ногой верхнюю койку, на которой, подперев голову рукой, наслаждался результатом некромант. Малец мигом перестал задыхаться, с ужасом выплёвывая непереваренный кусок.

Регину и Генри неприятный инцидент не затронул. Они лишь краем уха слышали шум. У них и самих тут раскинулся шумный концерт с тостами. В спутники им попались четверо мужчин, которые едва вокзал скрылся из виду достали из спортивных сумок бутылки с прозрачной горькой. К ней же закуску: сало, колбасную нарезку, хлеб, солёные огурчики и картошку в мундире – традиционное блюдо любого поезда.

Мужички оказались на удивление мирные. Несмотря на то, что всего через пару часов успели накидаться. Наболтавшись друг с другом и достав четвёртую по счёту бутылку, они вспомнили где находятся и, нашарив мутным взором Регину с Генри, разгадывающих купленный в ларьке сборник кроссвордов, пригласили к себе за стол.

Попытки вежливо отказаться были проигнорированы, так что несколько минут спустя Фокс уплетала вежливо, но требовательно подсунутый ей бутерброд с чёрным хлебом, салом и луком. Её почти не донимали разговорами – лишь старательно пытались накормить, а вот Генри заинтересовались. Особенно когда узнали его корни.

После долгих и неоднократных повторений: “внатуре англичанин, а ну шпрехани чё нить на своём?”, Генри была всунута рюмка водки. Отнекивания не принимались и карались коронным: “ты чё, нас не уважаешь?” С учётом того, что ехать им вместе предстояло сутки, магией пользоваться было нельзя, а вежливого отказа "гарные хлопцы" попросту не слышали пришлось сдаться. У бедного Генри чуть глаза на лоб не полезли от русской “живой воды”, но он сумел сдержаться и не закашлять, чем вызывал массовое удовлетворение и могучий хлопок по спине.

Где-то через час Регина отправила изрядно набравшегося, но достойно державшего лицо Генри спать на нижнюю койку. Несколько рюмок для подрастающего организма, привыкшего к редким порциям благородных напитков вроде вина, оказалось предостаточно. Генри вырубился, едва коснулся головой подушки. А вот Фокс пришлось придумывать, чем заняться.

Мужички не сдавали позиций до девяти вечера, пускай и шатко, но настойчиво продолжая сидеть в вертикальном положении. Удивительно, сколько влезало в их дородные тела. Однако градус сделал своё дело. Сначала сдался один, затем второй, а когда на короткой стоянке третий едва не навернулся с платформы пытаясь покурить, стало понятно, что пора сделать перерыв. Проводница приволокла его тушку на место и уложила в койку. Представление закончилось.

От скуки Регина позаимствовала у сидевшей по диагонали девушки интеллигентного вида книгу. Достоевский – то, что нужно для быстрого сна. Правда уснуть как раз и не получалось. Промучившись пару часов, забравшаяся на верхнюю полку Фокс, перестала мусолить знаменитого классика и, свернувшись калачиком, уставилась в окно.

Монотонный перестук колёс, романтика проплывающих однотипных пейзажей, натыканных вдоль рельс деревенских домиков дореволюционного типа, электрических столбов и припозднившихся грибников, провожающих удаляющийся поезд задумчивым взглядом – вот лучшее снотворное. Она и не заметила, как уснула, не обращая внимания ни на тихие переговоры с соседних мест, ни на храп "гарных хлопцев".

Уснула надёжно, несмотря на ранний час, а проснулась ближе к полуночи, когда поезд сильно тряхнуло. Очередная остановка. Неприметная станция непонятно как выросла посреди глуши. Неужели где-то рядом живут люди? Сколько Регина не всматривалась в лунный полумрак, кроме леса ничего не могла разглядеть. Ни жилых домов, ни нормальной дороги.

Вдалеке перрона промелькнуло два силуэта: мужской и женский. Новые пассажиры. Фокс недоверчиво моргнула, готовая поклясться, что в свете бледного одинокого фонаря станции заметила до еканья в сердце знакомую высокую мужскую фигуру в чёрном.

Быть не может! Целых три года прошло, почему именно сейчас? Да и что он мог забыть в такой глуши? Нет. Ерунда. Меньше минуты потребовалось, чтобы Фокс окончательно убедила себя, что это всего лишь плод её ещё пока сонного воображения. Показалось.

Стоянка длилась не больше пяти минут. Укутавшись в тонкий пододеяльник не из-за холода, а скорее желания сохранять четкие границы своего пространства, не выставляя миру выпяченную пятую точку, Фокс умиротворенно наблюдала, как поспешно курил выскочивший на перрон мужичок. Будто приведение, не имеющее телесного тела. Только и видно тлеющую сигарету. В какой-то момент бычок полетел на асфальт, а тень скрылась в вагоне. Немного подумав, составы тронулись, продолжая путешествие.

Мозг, решивший, что уже отдохнул, отказывался расслабляться. Особенно в содружестве с симфонией хорового храпа, окутавшего вагон. Час ночи, два, три – Фокс ворочалась, но найти удобную позу уже не могла. А весь плацкарт тем временем дрых без задних ног, так что включать фонарик и продолжить чтение Достоевского в надежде, что это снова поможет, она не решалась. Регина так и лежала, разглядывая торчащую с соседней полки чью-то босую пятку.

Ближе к пяти утра голод и мочевой пузырь дал о себе знать. С первым она сделать ничего не могла, все немногочисленные запасы сэндвичей кончились, а вот со вторым ещё можно было справиться. С неохотой пришлось сползать вниз и, шлёпая ногами в примятых кедах, пересекать половину вагона. Узкий проход так и норовил задеть чью-нибудь руку, торчащую из-под простыни или свисающую ногу. Причмокивания, похрипывания, постанывания, сопение – вагон жил полной жизнью.

В тамбуре, под просьбой не курить стояла Лукерья. В руках дымящаяся сигарета. На голове скособоченный пучок. Сейчас неукрашенное чёрной подводкой и бордовыми губами лицо казалось мертвецки бледным.

– Тоже не спится? – потягиваясь, почесала макушку Регина. В ответ ей прилетели безразлично вздёрнутые плечи, означающие нечто вроде: но я же тут стою, конечно, не сплю, что за тупой вопрос? – Ну ладно… Я тогда пойду, – понимая, что беседовать с ней не настроены, она собралась прошмыгнуть в туалет, но была остановлена тихим, словно заданным в надежде не быть услышанным вопросом.

– Каково это: жить в том мире? Не ощущать себя моральной калекой?

Фокс изумлённо обернулась. Лица Лукерьи не было видно, но в голосе отчётливо проступало огорчение. Ого. Как же тяжело было ей все эти годы? Понимать, что ты неотъемлемая часть магического мира, но при этом абсолютно не нужна ему.

– Это… здорово, – Регина не видела смысла врать. – Мне жаль, что тебе не дали такой возможности.

Бледная скула дёрнулась в конвульсии.

– Не пытайся быть милой, – фыркнула Лукерья, делая очередной затяг и выдыхая клуб дыма.

– Не пытаюсь. Просто, наверное, в какой-то мере я могу понять, что ты чувствуешь, – Регина замерла напротив тлеющего уголька. От табачного дыма щипало в глазах. – И я могла оказаться на твоём месте. Мои способности долго не хотели просыпаться. Все поехали в школу в семь лет, а я только в одиннадцать. Я хорошо помню эту обиду. Даже спустя столько лет.

– Бедняжка, – снисходительно закатили глаза. И то верно. Нашла кому жаловаться. Это как безногому инвалиду в переходе плакаться, что новые кроссовки жмут.

– Но ведь всё не так плохо, верно? Ну то есть… – Регина смутилась. – У тебя есть замечательный дар. Немногие могут похвастаться тем, что способны контролировать зверей.

– Я их не контролирую. У нас с ними взаимное уважение.

– Но ты можешь принудить их выполнять твои приказы?

– Вроде того.

– Значит, контролируешь… – осторожно заметила Фокс.

– Только если того требует ситуация. Но чаще не приходится. Для них я кто-то вроде альфы, чьи приказы непозволительно игнорировать.

– Ты с ними общаешься?

– Мысленно.

– Значит, язык животных не понимаешь?

– Разумеется, нет. Кто я тебе, Маугли? – саркастично усмехнулась Лукерья, делая очередную затяжку. Выскочивший из-за верхушек елей круглый блин луны на мгновение выхватил из полумрака острые женские черты.

– А… – Регина неопределённо помельтешила кистью возле своего лица, не отрывая глаз от шрама Лукерьи. – Это они тебе оставили?

Раздавшийся смех резиновыми мячиками отскочил от стен тамбура.

– Нет, конечно. Это подарок Громова.

– Дениса? – изумлённо округлила глаза Регина.

– Да ерунда. Неудачно увернулась, – отмахнулась, словно речь шла о какой-то мелочи та, докуривая и проталкивая окурок через свистящую щель в полу. – Всё, хорош трындеть. Ты как хочешь, а я пошла спать.

Мало заботясь о других громыхнули раздвижные дверцы, ведущие в вагон. Фокс осталась одна. Сквозняки тамбура поспешно уносили в ночную улицу остатки дыма. Скрипела на несмазанных петлях приоткрывшаяся дверь туалета с характерным ароматом общественного заведения. Колеса меланхолично постукивали: тыгдык – тыгыдык – тык, тыгдык – тыгыдык – тык и так по кругу. За грязными окнами проносились тёмные силуэты, однако рассвет уже угадывался где-то далеко за горизонтом.

К обеду следующего дня становилось всё невыносимее. Солнце нещадно палило в окна, превращая и без того забитый плацкарт в парилку. Шебутная детвора носилась по узкому проходу. Кто-то до сих пор валялся в постели: читая или переговариваясь с соседом. Другие, те, кому предстояло скоро сходить с поезда, уже сложили постельные принадлежности и тихонько сидели. Вспоминали: всё ли собрали и ничего ли не забыли.

Генри проснулся лишь к полудню. Вполне бодрый, хотя без лёгкого похмелья не обошлось. Заботливая Регина попросила у проводницы горячий чай и теперь, наблюдая за тем, как ложечка устало размешивала сахар в прозрачном стакане, не могла удержаться от ехидства и от всей души поздравила Генри с боевым крещением, невинно полюбопытствовав, не хочет ли он ещё.

Его собутыльники ещё дрыхли. Вернее, не ещё, а опять. Проснувшись часам к десяти, они успели опохмелиться, ну а дальше старые дрожжи дали о себе знать. Фокс, сидя на нижней койке и закинув для удобства ноги на колени Генри, изо всех сил старалась не слушать квартетный храп гиппопотамов, страдающих хроническим насморком, сосредоточившись на несостоявшемся маньяке Раскольникове. Оставалось несколько часов до их остановки, так что нужно было быстрее закончить с классиком, старухой–процентщицей и проституткой Сонечкой. Книгу-то нужно вернуть владелице.

Регина тосковала. Поезд – самое нехорошее место для человека, который постоянно хотел есть. И пускай Генри только и делал, что бегал к ларькам и тележкам во время стоянок, желудок всё равно урчал. Хот-догов, мороженного и слоёных булочек с вишней ей было мало. Хотелось мяса. И борща. И макарон с гуляшом. В очередной раз вздохнув, Регина удручённо закрыла книгу. Всё.

Последние полтора часа длились совсем тягостно. И по моральным соображениям, и по физическим. Не спасали кроссворды и семечки. Хотелось скорее оказаться на свежем воздухе и в один присест сожрать шаурму. Наплевать на то из чего она сделана. Главное, что-нибудь закинуть в желудок.

Наконец, проводница, пройдясь по вагону, оповестила, что поезд прибывает через пятнадцать минут. Поспешно начало собираться скомканное белье. Пока Генри ковырялся с наволочкой, Фокс проскользнула дальше по вагону, выискивая Лукерью и Дениса. Те обнаружились почти сразу. И не только они, но и перепуганные потупленные взгляды с боковых полок.

Знакомая ей мамаша с дитём сидели на нижней кровати и напоминали статуи из застывшего теста. Тихие, рыхлые и бледные. Бегающие глазки, нет-нет, да скользили по валявшемуся на койке Громову. Лукерья сидела рядышком и с удовольствием поедала бургер из известного во всём мире фастфудовского ресторанчика.

– Откуда это? – не поняла Фокс, наблюдая, как она комкает обёртку и, не глядя, бросает на захламлённый коробочками от картошки фри и наггетсов столик.

– Оттуда, – ткнув пальцем в сторону окна, ответил Денис. – Точных координат не назову.

Регина ещё раз с подозрением посмотрела на мамашу. И тут её осенило. Понятно, чего она такая бледная. И остальные тоже почему такие дёрганные. Будешь тут нормальным, когда у тебя перед глазами из воздуха возникают пакеты.

– Вы обалдели? Я же ясно сказала: никакой магии.

– А что, прикажешь с голода пухнуть?

– И что, надо непременно светиться?

– Ты про этих? – небрежный кивок на соседей. Громов с неохотой приподнялся. – Едва мы скроемся из их поле зрения, они ничего не вспомнят, – он грозно прищурился и уставился на диатезного пацана. – Или ты не хочешь меня забывать, а, дружок?

Малец в ужасе замычал, уткнувшись в мать. Кричать в голос он не мог. Бедному мальчику показалось, что в зрачках Дениса промелькнул сам Люцифер: кровожадный, злобный и не знающий пощады. После вчерашнего он бы дорого отдал за то, чтобы никогда больше не видеть ни этого человека, ни его нечеловеческих зрачков.

Некромант вины не чувствовал. Его просто достало, что над ухом кто-то чавкает. История с огурцом никого ничему не научила. Раздражающий хруст чипсов прекратился лишь тогда, когда пацан, сломав зуб, непонимающе вынул изо рта ноготь. Заурядный женский ноготь с отколупившимся по краям лаком. Не завизжал он лишь потому, что в следующее мгновение рассмотрел в пакете и остальную часть пальца, уже поддёрнутую слоем тления.

Мамаша поспешно уволокла позеленевшего сыночка, готового выплюнуть всё, что он сегодня ел в туалет. Но Громов на этом не успокоился. Выждав какое-то время пока тот вернётся и успокоится, он дружелюбно поинтересовался у пацана, понравился ли ему подарок. Ещё и намекнул, что под подушкой его ждёт ещё один, но ему не стоит туда заглядывать. Разумеется, его не послушали.

Дикий крик при обнаружении недостающего пазла, а именно отрубленной по запястье кисти не поднял вагон на уши лишь потому, что Денис предварительно отключил у всего семейства звук. Он, конечно, предупредил, что голос вернёт им потом, когда будет настроение, но если кто-то и дальше начнёт раздражать его резкими движениями и ненужными шумами, последствий миновать не удастся. Для несчастных пассажиров эти сутки стали самыми страшными в их жизни.

Регина, конечно, не знала подробностей, но и того, что увидела хватило, чтобы согласиться с Генри: некромант остается некромантом. Коронное для них моральное превосходство и расслабленность человека, считающего, что он имеет право запугивать остальных – всё это присутствовало в Денисе. И хоть Громов абсолютно не был похож на мрачного антисоциального Влада Орлова, внутреннее наполнение у них было схоже. Сейчас это стало очевидно.

– Нельзя же так… – с ужасом покачала головой Фокс.

– Расслабься, – отмахнулась Лукерья, для которой, судя по всему, ситуация считалась даже забавной. – Будь проще.

Будь проще, потрясающий совет. Начать гневную тираду Регине помешал подошедший Генри. При нём ей не хотелось ворошить некромантские дела, тем более, что им предстояло провести вместе не так уж мало времени, так что она поспешно увлекла его в тамбур, где уже собиралась очередь из самых нетерпеливых.

Майский тополиный пух ударил в ноздри, едва они сошли на перрон. Но какое же это было блаженство, после стольких часов затхлости дышать полной грудью. Положение слегка омрачала сердитая толпа, бурчащая, чтоб они не мешались и сносящая их громоздкими чемоданами.

В очередной раз уворачиваясь Регина натолкнулась на угольно-чёрные омуты глаз и застыла как вкопанная. Буквально оцепенела. Этот гипнотический взгляд она бы не спутала ни каким другим. И это бледное лицо, обрамлённое цвета воронова крыла волосами до плеч.

– Ты идёшь? – вырвал её из оцепенения голос ничего не подозревающего Генри.

Фокс отвлеклась на него всего на секунду, а когда снова обернулась – лицо исчезло. Сколько она не искала взглядом по головам спешащих людей, никого не могла разглядеть. Лишь в какой-то момент среди бесконечных спин заметила похожего по внешности молодого человека в косухе и с бутылкой пива в руке, переговаривающегося с друзьями. Это его она приняла за Влада? Господи, неужели пахнет шизофренией?

Нет. Тут запах явно другой. Урчащий желудок и аромат жареного из ближайшей забегаловки на время выбил из Регины мысли и об Орлове, и о неприятной ситуации в вагоне. Кстати, там о ней тоже успели забыть. Обещание Громова сработало без осечек.

Едва их силуэты потерялись из виду, бывшие соседи на боковых полках заторможено захлопали глазами, пытаясь вспомнить, чем они занимались до, а мамаша как ни в чём не бывало полезла по сумкам в поисках вкусненького, неустанно причитая какой же её лапуся худенький и голодный. Благо запасов провианта хватило бы не только до Красноярска, но и до Северного Полярного круга.