Читать книгу: «Куда уходят скалы. Книга первая»

Ирина Мисевич

Шрифт:

Редактор Елена Некрасова

Корректор Светлана Иванова

Дизайнер обложки Мария Ведищева

ISBN 978-5-0056-1562-6 (т. 1)

ISBN 978-5-0056-1561-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Квартира профессора Романовского
на Спиридоньевской улице. 1936 год

Гость говорил почти без акцента. «Вероятно, из эмигрантов», – подумал Михаил Кондратьевич. Профессор был из тех немногих русских, кому позволялось не только общаться с иностранцами, но и принимать их у себя. «Ария заморского гостя», – усмехнулся про себя Романовский, ему, светилу Советской фармакологии, вербовки были привычны. Нельзя сказать, что он был рад Советской власти, но Россию любил, уезжать не хотел, несмотря на то, что в 17-м его повели на расстрел, поставили лицом к стене собственного дома, благо, не убили, тяжело ранили, Софья Александровна выходила, спасла. С двухлетней Верочкой на руках, с еле живым мужем как-то выбралась в другую губернию, выправила всем новые документы, немного изменив фамилию. Как-то затерялись, выжили и приспособились к новой власти.

Профессор с приходом красных начинал аптекарем, но умище не спрячешь, и вскоре уже преподавал в медицинском институте, 1-м ММИ на Пироговке.

Идеи бессмертия, вечной молодости или хотя бы долгой безболезненной старости всегда притягивали сильных мира сего. Пока он может работать, пока подает надежды, семья – в безопасности, более того, они живут в огромной отдельной квартире, сыты, пайки из спецраспределителя, Софья Александровна и Верочка одеваются в Торгсине. Нет, эмигрировать профессор не хотел, Россия давала простор для науки, творчества, в поисках составляющих для его «таблетки молодости, здоровья и долголетия», которую он для краткости именовал препаратом, он мог ездить на Кавказ, на Дальний Восток, в Сибирь. Какая страна даст еще такой размах?!

Софья Александровна была на всю жизнь напугана революцией, новыми вождями, полуграмотными, но очень хваткими и жизнестойкими коммунистами. Она пыталась уговорить мужа уехать в спокойный и респектабельный Лондон или в беззаботный, легкий Париж… Но всякий раз муж убеждал ее в том, что «кровавое время пережили, жизнь налаживается, люди остаются людьми, зверское начало не может доминировать в человеке». Поскольку он со своими знаниями и открытиями нужен стране, науке, вождям, то и его близкие – под защитой. Подали чай и домашний пирог с вишней, фирменный шедевр Софьи Александровны.

– Я понял, господин профессор, что вы собираетесь ответить отказом, но не спешите, такие решения наспех не принимаются. Давайте возьмем паузу, но знайте: вас ценят и ждут, если вдруг вы решитесь, либо какие-то события вас заставят принять наше предложение, дайте нам знак, – произнес гость и вложил в руку Михаила Кондратьевича листок.

«Смотри-ка: был готов к отказу… Умный и предусмотрительный, впрочем, другого и не прислали бы», – отметил про себя Романовский. Текст-инструкцию внимательно изучил, дал просмотреть и запомнить супруге, затем, раскуривая сигару, поднес спичку к листку и сжег его. Романовский не курил, но запах дорогих сигар ему нравился, а особенно его любила супруга, даже просила иногда: «Покури немного, Миша, пусть в доме мужчиной пахнет…»

Гость ушел.

«Только бы эта инструкция не понадобилась никогда», – подумал профессор.

«Как же я скучаю по Парижу», – пронеслось в голове у Софьи Александровны.

Якутия

Путь экспедиции лежал к потухшему вулкану, который спал уже больше 150 лет, за эти годы в его кратере появились уникальные растения с редкими целительными свойствами. Группа, которую возглавлял Романовский, по мнению русских, была не велика, всего 4 человека и 2 проводника, но для малонаселенной Якутии казалась огромной шумной толпой. Якуты жили обособлено, могли месяцами никого не видеть. Пришлых не сильно жаловали, приходилось коренных жителей подкупать, везти им подарки, стараться расположить этот ледяной народ к себе. Крайне чуждо местному пейзажу выглядел Михаил Кондратьевич: интеллигентное лицо, пенсне и гренадерский рост! Он и среди русских выделялся: почти 2 метра, атлетическая фигура. Якуты рядом с ним смотрелись как дети, но было бы большой ошибкой относиться к ним свысока. Здесь выживание всей группы зависело от этих «детей». Романовский всю жизнь помнил эту экспедицию, во всех мельчайших деталях. Он часто видел во сне то один день из этого путешествия, то другой, возвращаясь туда снова и снова.

Михаил Кондратьевич

Вулкан виднелся издалека: идеально ровный конус с аккуратно срезанной верхушкой, широкий, как бы сплюснутый, он походил на якутскую юрту. Местные его называют каменный шатер. Путь к нему был нелегок, летний полярный день, нестерпимо яркое солнце подтопило вечную мерзлоту, шли где по щиколотку, где по колено в топкой грязи… Низкорослые коренастые якутские лошадки от напряжения исходили паром, над нами сплошным черным облаком роились комары. За все наши тяготы были щедро вознаграждены невероятным видом цветущего желтым, фиолетовым, зеленым, абсолютно сказочного шатра! Мы любовались неземной панорамой, стараясь запомнить, вобрать в себя эту красоту, даже наши проводники-юкагиры, выросшие здесь, замерли в восхищении вместе с нами. Я был уверен, что еще совсем немного пройти, и я, наконец, смогу спуститься в кратер, но сопровождающий велел остановиться и разбить лагерь. Полярный день коварен, кажется, что еще полдень, но внезапно холодает, при этом не темнеет – а это уже ночь.

Не спалось при таком ярком свете, вспоминал, как собирались в поездку, как ждали встречу с незнакомой землей. Якутские пейзажи казались инопланетными. Люди также – словно из другой галактики. Эвенки и эвены, чукчи, юкагиры, ненцы – все абсолютно разные, у каждого своя история, свой путь, своя правда. Выжить в этих краях не просто, это южане собирают четыре урожая в год и живут без забот, здесь же любой неверный шаг может привести к гибели, как одного человека, так и почти целого народа. Вот, например, наши проводники-юкагиры. Когда-то это был многочисленный род, была своя письменность, правда, писать приходилось в основном женщинам, это была их обязанность. Люди для этих мест были рослыми, черты лица имели близкие к европейским. Охотились, ловили рыбу, разводили оленей. Когда на их земли заявились чукчи-кочевники, как говорили мне наши специалисты по истории северных народов, воевать они не собирались, хотели лишь мирно пасти свой скот, но их начали изгонять, завязалась длительная междоусобная война, кровная месть. Кто был прав, кто виноват, сейчас не поймешь, да и не важно, главное, что местное население практически истребили, но в свою очередь и юкагиры, как гласят их предания и легенды, убивали целые стойбища чукчей. И те и другие брали в плен женщин и детей, впоследствии кровь смешалась, однако жажда мести, увы, осталась. Меня, человека крайне мирного, далекого от конфликтов и политики, всегда удивляло, почему людям так тесно на такой большой земле, особенно здесь, где можно неделю путешествовать – и ни одного человека не встретить.

Я не понял, спал я или всего лишь дремал, усталость, волнение, смена часового пояса и неутомимое солнце не дали провалиться в глубокий сон. Уже не терпелось взобраться по пологому склону, но наши местные спутники остановили нас: сейчас идти нельзя, духи не разрешают. Старший из проводников, юноша по имени Вагирел, велел нам ждать в лагере, а они с товарищем пошли на разведку.

Мои попутчики тоже томились от безделья и неизвестности, эта экспедиция требовала от каждого повышенной выносливости и силы, поэтому все мои коллеги – молоды, следовательно, активны и деятельны. Самый юный – Федор, выходец из крестьян, сын травницы. Мать с рождения брала его в лес, объясняла, какая трава лечит, какая может навредить, поэтому Федя в свои 22 года был ходячей энциклопедией по ботанике. Он предупредил нас, что побродит рядом, поищет интересненькое, у этого мальчика кроме знаний был нюх на растения, где любой из нас прошел бы мимо, юный Федор Иванович поворошит веточкой, подкопает и достанет какой-то диковинный корешок.

Георгию, моему ассистенту, 32 года, он писал диссертацию под моим руководством, готовился стать молодым доцентом. Несмотря на то что внешне был весьма импозантен, семьи не имел, наука занимала все его время, не успевал ни ухаживать, ни знакомиться с барышнями, заводить романы со студентками считал неприличным, а кроме родной альма-матер и лаборатории нигде и не бывал.

Третьим был комсомолец, которого нам навязали, чтобы мы не вели антисоветских бесед, не скрыли бы находок от партии. Звали его Тимофеем, возрастом его мы не интересовались, понятно, что был молод, силен, физкультурник. Впрочем, он оказался любознательным, старался развивать не только тело, но и ум. Я в свои 46 был для него, вероятно, старцем, относился Тимофей ко мне почтительно, команды выполнял безоговорочно, старался взять ношу потяжелее. Вскоре мы забыли, что он приставлен к нам надзирателем, приняли в свою команду.

Вернулся Федя с кипреем узколистным, в народе его называют иван-чай, а по-якутски «кучу». Он обладает успокаивающим свойством. Федя понимал, что у всех нервозность и бессонница. Сели пить чай и ждать.

Я знал, что неподалеку от вулкана было жилище шамана и его двух жен. Скорее всего, проводники пошли просить разрешения провести к его кратеру белых людей, но отсутствовали они уже 6 часов.

Мы ждали до вечера, тревога нарастала, воздух пропитался напряжением и страхом. Я посмотрел на берестяные карты и пиктограммы, которые дали мне сотрудники кафедры натуральной истории, и принял решение пойти к землянкам шамана, дал команду не разделяться, идти всей группой. День или ночь сейчас, значения не имело, было абсолютно светло. И от этого яркого света картина, открывшаяся нам, была еще страшнее. Территория вокруг жилища была в крови, казалось, что никто не выжил, людей зарезали как скот. Самое ужасное из увиденного было то, что одна из жен была беременна, когда я прикоснулся к ее руке, то понял, что она еще жива. Мы действовали слаженно и быстро, один нашел иглы и жилы для шитья, второй приготовил спирт, я зашивал. Кровь остановилась. Георгий остался с женщиной, обработал рану стрептоцидом, а мы пошли искать еще выживших.

В жилье все было перевернуто вверх дном, я бросился искать амулеты, предметы для камлания, не нашел ничего. Не было даже фигурки Мугды, ее делали из черепа умершего шамана, ей поклонялись, ее кормили. Все самое ценное и святое было украдено. Даже при беглом осмотре лично мне сразу стало понятно: чукчи и кровная месть здесь ни при чем, инсценировка была очень грубой, неизвестные рассчитывали на примитивных людей, рассуждая примерно так: коль вырезали юкагиров, значит, орудовали чукчи. Тела шамана не было нигде, проводники тоже пропали. Я решил пойти к вулкану. Вдруг метнулась чья-то тень, я – за ней, к лошади бежал человек в чукотской одежде, правда, выглядел он как-то странно. Я сначала не мог сообразить, что в нем не так, но на бегу с его головы упал капюшон, обнажив светло-русые волосы. Он обернулся проверить, не видит ли кто его, солнце светило ярко, в моей памяти он остался навсегда. Европеец с классическим овалом лица, но слишком близко и глубоко посаженные глаза делали его похожим на волка, густые серые брови усугубляли это сходство. Я понял, что если когда-либо встречу этого человека, похожего на оборотня, то узнаю его непременно. Он прыгнул в седло, и пока я взвешивал, как правильно поступить, пустился наутек. У меня было оружие, но я ученый, а не военный, меня не учили стрелять по живым мишеням, оказалось, это невозможно, даже если бы он попытался убить меня. Вдруг рядом раздались выстрелы, Тимофей тоже сорвался с места, чтобы догнать человека с волчьим взглядом, но тот стремительно удалялся в сторону леса – теперь уже однозначно, мы упустили его. Наши лошади отдыхали от упряжи, а пешему за конным гнаться нелепо.

После погони все встало на свои места и ситуация прояснилась. Мне, верующему человеку, было не понятно, как можно разграбить чужие святыни, уничтожая все и всех, не боясь Божьего Суда. Наш оборотень молод, воспитан при атеизме.

Мы с Георгием отправились к вулкану, оставив раненую на попечение Феди и Тимофея.

У подножия увидели наших проводников, они не знали, что есть выжившие, пришли сообщить скорбную весть шаману. Тот был в кратере, они не смели подняться туда. Меня также не пустили со словами «нельзя мешать общаться с умершими, надо ждать, иначе духи и нас могут принять за мертвых». Увиденное в поселении не давало покоя. Я спросил у Вагирела про предметы для камлания: может, они были украшены золотом? И я не ошибся в своих подозрениях, у Мугды в глазницах были золотые вставки с алмазами. В то время еще никто не знал, что в Якутии найдут алмазные месторождения, но местным среди золота удавалось обнаружить особо прочные камни, которые высоко ценились, хотя их еще там и не умели огранять. Этими находками украшали все самое святое и самое дорогое. У шамана были и золотые самородки, и алмазы.

Когда он спустился к подножию вулкана, то вместо приветствия спросил: кто выжил? То ли природная мудрость, то ли умение читать по лицам, то ли действительно колдовство, но объяснять ничего не пришлось. Когда пришли к жилищу, я убедился в том, что женщине мы вовремя оказали помощь, убийца рассчитывал, что она будет одна и истечет кровью, а может, мы его спугнули. Шаман обнял жену, не выпускал ее из рук, баюкал как ребенка, она улыбнулась, лицо порозовело, стало абсолютно ясно, что она и малыш будут живы и здоровы. Нам неловко было наблюдать за ними, поэтому оставили их. Вагирел с помощником готовили к погребению убитых. Семью шамана по традициям следовало хоронить в лесу, далеко от жилья. И не в земле, как принято у нас, а в надземной могиле, выбирали четыре рядом стоящих дерева, отпиливали у них верхушки, на высоте примерно полутора метров соединяли перекладинами, куда устанавливали гроб, выдолбленный из ствола дерева. Такая могила называлась арангас. Тимофей и Федя помогали юкагирам, а мы с Георгием были для них уже лишними, только создавали ненужную суету. Мы снова решили идти к вулкану, хоть это и казалось кощунственным в данный момент. Взяв все необходимое, выдвинулись. И вот он – вожделенный момент, хоть и омраченный страшными событиями…

Растения встречались диковинные, характерные для сурового климата – лишайники, низкорослые, но невероятно яркие цветы. Я не поверил своим глазам, когда увидел родиолу розовую – очень ценное лекарственное растение, которое в народе называют «золотой корень», обладает мощным противовирусным, антибактериальным свойством, способно подавлять опухолевые метастазы. Водно-спиртовой экстракт этого вида снижает наркотическую зависимость, начало века принесло нам и кокаин, и морфий. Но, главное, родиола розовая оказывает омолаживающий эффект, я уже знал, что она замедляет старение насекомых, теперь пришла пора тестировать его на крысах и кроликах. Это была ценнейшая находка, уже ради одного этого экспоната можно было ехать на край света. Неземной аромат испускали цветы Саган-Дайля – экспедиция явно удалась! Это растение стимулирует иммунитет, тонизирует, так же, как и родиола розовая, замедляет процесс старения. До создания препарата оставался один шаг. Мы ликовали, надо было с собранным урожаем скорее отправляться в лабораторию.

Когда вернулись, шаман встал, подошел ко мне, жестом показал, что нам надо переговорить без свидетелей, я вышел за ним.

– Если бы не ты, белый человек, моя старость стала бы одинокой, не осталось бы того, кому дар богов передать. Ты спас моего наследника, мою жену, теперь тебе принадлежат моя жизнь и мои знания. Тебе угрожает опасность, этот волк хочет загрызть тебя, если его увидишь, сразу беги, одолеть не сможешь, даже не пытайся, запомни: только бежать. Вижу, что жить тебе в другом краю, поэтому подарю амулет, который всегда был на мне, он защитит тебя так же, как ты меня спас.

На следующий день мы выдвинулись к Ленским столбам. В остальном поездка в Якутию прошла без происшествий.

Софья Александровна

Москва

Какие повороты и зигзаги устраивает нам судьба, казалось бы, все в моей жизни уже было предопределено: я должна была стать матерью большого семейства, ездить на балы, заниматься благотворительностью, меня учили вести хозяйство и блистать в свете. Я была влюблена в Мишеля, моего жениха, он был умен и хорош собой, я слыла красавицей: наполовину гречанка, я обладала неординарной, яркой внешностью, умом Бог тоже не обидел… Не зря говорят, человек предполагает, а Бог располагает. Я бы никогда не поверила тому, кто смог бы наперед предсказать то, что с нами произойдет. Но как бы революция и гражданская война ни ломали наши жизни, мы старались оставаться теми, кем были рождены, интеллигентными людьми, которые не могут быть безучастными к чужим бедам и страданиям. Нам в трудное время помогали, сейчас мы стремимся быть полезными другим. После пережитого ужаса, когда Мишу повели на казнь, я не могла рисковать судьбой будущих детей. Тогда, к счастью, уже была Верочка. Мы оба – врачи и знали, как регулировать рождаемость. Вместо большой семьи у меня были два самых дорогих человека, мы не могли общаться с нашими братьями, сестрами и племянниками, не вправе были подставлять их под удар. Но у нас есть мы и наша профессия, мы живем не зря. Самым трудным оказалось общение с новой «элитой», людьми малообразованными, но власть имущими. Вопроса о том, кто именно виновен в бедах и страданиях всей страны, для нас не стояло. Слишком очевидным был ответ. После революции мне пришлось подтверждать диплом врача, учиться на медицинском факультете 1-го МГУ. Летом, после окончания третьего курса, мы поехали в дальнее поволжское село на практику. Чтобы нас встретили на станции, надо было отбить телеграмму, по иронии судьбы наш теплоход назывался «Баранов». Стоим на телеграфе, смотрим на текст: «Встречайте теплоход баранов» – и понимаем, что отправлять такое не будем, как-нибудь пешком доберемся… Вот так вся наша жизнь в СССР протекала, похоже, на теплоходе баранов… Все понимали, что везут в какое-то нехорошее место, но даже на блеяние никто не решался…

В ожидании Миши из экспедиции я занималась обычными дамскими хлопотами, ездила на примерку к портнихе, пора было шить платья к большим советским торжествам, близилась осень, а я не люблю откладывать на последний момент, все должно быть готово заранее, включая туфли. Кроме того, мы с Верочкой каждую неделю ездили в детские дома, отвозили игрушки, конфеты, я пекла пироги. Моей любви должно было хватить на многих детей, к тому же нельзя жить только для себя, можешь сделать чью-то жизнь хоть немного лучше – сделай. В детстве мы с сестрами привыкли к тому, что наша мать всегда привечала нищих, бездомных странников, она заводила их в нашу усадьбу, сажала за стол и, пока те ели, расспрашивала о жизни, узнавала, что выгнало их из дома, чего они ищут в пути. Всегда давала на дорогу каких-то денег и припасов, нищие, не привыкшие к тому, что с ними общаются, как с равными людьми, что кому-то не безразличны их судьбы, уходили с надеждой на то, что в их жизни что-то изменится. Мы, дети, не могли понять, зачем ей надо вести в дом, пусть даже и не за наш стол, а в людскую, чужих грязных, плохо пахнущих оборванцев, а мама нам терпеливо объясняла: все мы одинаковые, но кому-то в этой жизни повезло, кому-то, к сожалению, нет, а мы тем и отличаемся от животных, что должны помогать друг другу, нельзя проходить мимо чужих страданий. Многие называли нашу мать святой, для нас она несомненно такой и была.

Как бы я ни загружала себя делами значимыми и не очень, почему-то в этот раз очень тревожилась о муже. С дочерью это не обсуждала, не хотела беспокоить ее, но бессонница снова вернулась.

Москва

В стране полным ходом шла подготовка к празднованию Великой Октябрьской революции, профессору не давали спокойно работать, студентов все время забирали на репетиции концертов, подготовку к демонстрации. А меж тем препарат уже был опробован на крысах, у самых старых самцов появилась сексуальная активность, залоснилась новая шерстка, повысился аппетит. Следующие в очереди – белые кролики.

В Москве портилась погода, зарядили бесконечные дожди, все вокруг стало круглосуточно-серым, только красные флаги тревожно мерцали.

Утро 7 ноября Романовский отстоял, приветствуя демонстрантов с портретами вождей и бумажными цветами, на трибуне, потом – бегом домой, переодеваться к торжественной части в Кремле. Он не переставал восхищаться красотой и элегантностью Софьи Александровны, та встретила его в темно-синем платье в пол, украшенном вологодскими кружевами цвета топленого молока. Его жена всегда притягивала взгляды. Пора было идти, автомобиль ждал у подъезда. Вера осталась дома, ей эти собрания были еще не обязательны. Она обняла родителей и отправилась готовиться к коллоквиуму.

В фойе играл оркестр, дамы выгуливали наряды, мужчины вели светские беседы.

«Для чего была нужна революция? – подумал Михаил Кондратьевич. И сам же себе ответил: – Чтобы одни люди в правящей верхушке сменились другими». Он видел, как бедно и трудно живет вся страна, как тяжело работают и рано встают люди, как мало хорошего видят они в жизни. В принципе, ничего не изменилось, никакого коммунизма никто в правительстве не строил, каждый старался занять лучшее место под солнцем, судьбы других людей их не интересовали. «Светские балы теперь просто стали советскими», – усмехнулся профессор…

Михаил Кондратьевич пытался разыскать в толпе Тимофея, спросил о нем у ректора института, но получил неожиданный ответ: «Тимофей оказался английским шпионом и арестован. Теперь собирают документы по всем членам Якутской экспедиции».

Профессор был в недоумении…

И вот всех пригласили пройти в зал на торжественную часть собрания, чета Романовских не торопилась зайти в первых рядах, не стремилась занять места получше. Когда проходили к свободным креслам, Михаил Кондратьевич бросил взгляд в сторону президиума, вдруг резко сжал локоть супруги, шепнув ей на ухо: «Дорогая, я забыл в гардеробе пенсне, пойдем вместе заберем, не возражаешь?» Софья Александровна безоговорочно подчинилась, не задавала лишних вопросов, когда муж подал ей пальто, надел свое, сказав гардеробщику, что жене внезапно стало плохо, надо выйти на воздух. На улице профессор наклонился к жене и едва слышно произнес:

– Он в президиуме!

– Миша! Не может быть, ты обознался!

– Софи! Его невозможно ни с кем перепутать, таких глаз, такого взгляда больше нет ни у кого! Теперь понятно, что произошло с Тимофеем?

– Боже! Значит, он в правительстве или очень близок к нему.

– Нам надо немедленно бежать, понимаешь, у меня тоже очень приметная внешность, с моим ростом трудно быть незаметным, а он отчетливо видел меня. Надо спасать Веру и спасаться самим. Сейчас заходим за Георгием, на сборы не более 30 минут.

И тут всплыли наставления шамана: «Даже не пытайся бороться, беги» – не верить было невозможно…