Читать книгу: «Стихи о девушках и феях», страница 3
а в руках у отца лопата.
Жизнь как жизнь, но горбата.
И весёлые игры у Инки —
родительские вечеринки.
А ты, мой кораблик, плыви,
у тебя ведь всё впереди,
в отличие от меня.
Всю жизнь промолчала я.
Я одна с кошкой и чаем
А дома одной
хоть волком вой!
Кабы не дела,
сошла б с ума.
Вот день прошёл, другой проходит,
ко мне никто не приходит,
щи, СМИ и кошка.
Повышиваю немножко:
в паутине всемирной запутаюсь,
от своих думок намучаюсь.
Вот и третий день прошёл,
никто в гости не пришёл,
телевизор, fасеbооk:
друг, друг, друг, друг —
у меня друзей
да с разных волостей!
Рада я друзьям, как дура!
Толстеет сидячи фигура,
жирнеет кошка.
Чай попью совсем немножко:
литр, два, три…
Женихи не подходи!
Я тебя недолюбила
Мы совсем не виноваты
в своей жажде бытия.
Вольно, вольно иль невольно
погибаем. Всё не зря!
Длинноногими шагами
мы идём куда-то вдаль,
длиннорукими умами
загребаем – что не жаль.
А ты нарисуй мне бой
самый кровавый такой,
и я в том бою тону.
Затеяли мы игру
из непролазных мечтаний,
встреч, побед, расставаний.
Зачем же нам так сгорать?
Ты положишь меня на кровать
и мы вместе уснём.
А ночью сгорю я огнём
нашей ненависти и любви.
Я на небе, лови приветы мои,
и спеши ко мне, милый!
Я тебя недолюбила.
Когда ветер на свете кончается
Я на лодочке вдаль уплывала,
уплывала я вдаль и не знала,
что кончается ветер,
кончается ветер
на всём белом свете.
А когда ветер кончается,
никто на пути не встречается,
никто на пути и не встретится,
ведь лодка больше не вертится,
не вертится моя лодочка,
стоит, никуда не торопится.
А как стоя стоять устанет,
так потонет. Никто не узнает,
что плыла я по морю синему,
по попутному ветру сильному.
Но ветер на свете кончается.
Недолго осталось маяться,
недолго осталось мучиться.
Безветрие – не попутчица,
безветрие – бесприданница.
Вы не знали, а я изгнанница.
То что я икона, не сознаюсь
На меня, как на икону, не смотри.
У иконы много плесени внутри,
на иконе много гало-волокна.
Я такою никогда и не была.
Я такою (пыль сдувать) не стала,
прожила лет сорок и устала.
Вот, уставшая живу … Нет, прорицаю:
что нас в будущем всех ждёт – не знаю.
Не смотри ты на меня, как на икону.
Я в мужской любви совсем не тону,
не тону в руках, в губах – не надо.
Я и так сама себе – прохлада.
Прохлаждаюсь я голодная и злая,
всех бы на пути перекусала!
А на самом деле, улыбаюсь.
То что я икона, не сознаюсь.
Не сознаюсь я, что пыль с меня не сдули,
гало-волокно не натянули,
как простые нервные волокна.
Я устала, взгляд мой – поволока.
Её награда – принц на белом коне
Она никого не боялась,
она скрывалась от всех,
и поэтому не зазналась,
когда пришёл к ней успех.
Успеху она была рада,
она была рада «звезде».
Где-то там ждала и награда —
принц на белом коне.
Страшный принц, даже жалкий —
ну уже какой есть. Падкий
«свет» или не падкий,
главное, что в руках он весь!
Недалёкие жили люди,
но от неё далеко.
Быть ей с ними? Не будет.
И это, и то – нелегко.
Она никого не боялась,
она боялась всего.
Но кому бы она ни досталась,
с ней тому будет легко!
Тихо душа уходила
Если на свете ни жарко,
ни душно, а просто никак,
значит, вас уже нет тут,
вы дух, вы призрак, пустяк.
Тихо душа уходила.
– Ты куда? «Не вернусь уже».
– Постой, ты что-то забыла!
«Совесть? Она при мне».
А на свете было и жарко,
и душно, и холодно так!
Солнце светило ярко.
Я шла на работу (пустяк),
говорила, ждала чего-то,
как будто смерти самой,
вглядывалась: где врёте
совести светлой самой?
И болела завистью чёрной
к той ушедшей душе.
Одно радовало – её не запомнят,
но будут рыдать обо мне!
Твоя королева
И куда бы ты ни пошёл: направо или налево,
кругом только она одна, твоя королева.
От неё некуда деться!
Ты не можешь даже раздеться
без её обжигающих глаз.
Вот смотрит она сейчас
и думает думу дурную:
«Он меня не достоин, я его не ревную!»
Королева из твоей жизни уходит.
Но разум твой бродит
в поисках её глаз:
«Ну где же она сейчас?»
А она неторопливо
очень красиво
рассекает другую планету.
Смотришь ты по углам: нигде её нету.
Нет королевы, может быть и не надо.
Ведь с тобою твоя награда —
глаза её на фотографии
пронзительные глаза, почти порнография.
Инна-арлекина
Ничего не будет свято,
кроме совести твоей.
Нет, не простыни измяты,
просто надо быть смелей!
Ведь никто тебе не скажет:
«Как разделась, так лежи».
Рот твой сильно напомажен
и гвоздищи из груди.
Молча смотрит арлекино
на нескромный твой наряд:
дуло в плечи, дуло в спину.
– Нет, с такой опасно спать!
Будет Инна арлекином,
арлекиною сама:
дуло в плечи, дуло в спину
и усталый свой наряд
тихо снимет,
раскричится на бумагу и перо!
Подойдёт друг и поднимет
её тело всем назло!
Надо мне туда, где нет морей
Надо мне в большие города,
нужно мне туда, туда, туда,
где поэт поэту – друг и для меня;
где нет нефтяников, военных, рыбаков
и дядек с топорами – лесников;
где сумасшедшие художники живут,
а режиссёры нам не врут, не врут, не врут!
Надо мне туда, туда, туда,
где не ходят эти поезда,
пахнущие тамбуром в купе,
где метрополитен уже везде;
там умру я без своих морей,
без лесов, медведей, глухарей;
и воскресну, как поэт-звезда!
Люди, бросьте ваши поезда
и лесами засадите города,
а морями заливайте остова,
чтобы было мне комфортно и легко
там, где ждут меня давно, давно, давно.
Берегись меня, родня
Не жила я у вас нежилою,
не была бы я небылою,
не было б меня и не надо,
да разрослась в огороде рассада,
рассада вишнёвого сада.
А раз рассада пробилась,
значит и я прижилась,
прижилась я тут, вот и маюсь:
лежу не поднимаюсь.
И когда поднимусь, не знаю,
потому как встав, поломаю,
обломаю все ветки из сада,
подопру я ими рассаду:
расти, вырастай рассадушка,
буду тебе я матушка.
А что касаемо сада,
то нам чужих вишен не надо,
у нас лук, свёкла и морковка.
Берегись меня, родня, я мордовка!
Позитивное по просьбе читателей
Из печали рождалась печалька:
те года, эти… Не жалко!
Нет, я не спорю,
счастье есть, оно где-то летает:
улета-улета-улетает!
И оно меня не заденет,
а оденет, потом разденет
соседку Таню и Глашу
и нашу (не нашу) Машу.
А я сижу да скучаю:
зачем мне так много чаю,
почему я дурную кошку
разглядываю у окошка?
Ведь на этой и той планете
не рождались бы дети,
если б мамы не раздевались,
а потом одевались
и слёзы лили в подушку.
Господи, жить то как скучно!
Жить мне осталось недолго
Кто сказал,
что жить мне осталось недолго?
Ведь между рекой Енисеем и Волгой
океан твоей и моей мечты!
Я сегодня не там, где ты.
И завтра с тобой не буду.
Знаю одно, не забуду
вдаль уходящее небо
и то, как со мною ты не был.
Хоть и не было ничего в нашей жизни,
необычайным сюрпризом
улетает вдаль одиночество.
Какое, мой милый, отчество
у тебя в этом веке было?
Я за давностью лет забыла.
И кто сказал,
что жить мне осталось недолго?
Помню, не было Енисея и Волги…
Полетела б я душой до того света
Заболела я душой, захворала:
не пила, не ела, не писала,
а пошла гулять по белу свету:
где добро живёт, а где и нету.
Заглядывала я в больные души,
нашептала слов в чужие уши;
в оголтелые глаза глядела,
ничегошеньки я в них не разглядела:
кому рубль, кому два, а кому надо
дом, дворец и сад с златой оградой.
Посмотрела, плюнула на это дело
и на родину родную полетела.
А на родине лебёдушки да утки,
серые дома, пустые шутки.
Разболелась телом, расхворалась:
о несбыточном каком-то размечталась:
полетела б я душой до того света,
но писала письма. Жду ответа.
Вольница
Вольная вольница
по полю гуляла,
вольная вольница
что смогла, украла:
дом сгорел, в чужой нежданна.
Гуляй нищенкой, Иванна!
Ивановна, Иванна
в жизнь твою незвана
голяком припёрлась,
мочалочкой обтёрлась,
развалилась и лежу:
много ль деток нарожу?
Рожу, нарожаю
и век весь не узнаю,
что такое вольница,
вольница-привольница —
то ли жизнь, то ли смерть,
и доколь её терпеть?
Смелая я, однако
Смелая девочка, смелая
на белом свете жила,
смелая девочка, смелая
по острому лезвию шла.
Но шла так осторожно,
что понять было сложно:
боится упасть она что ли,
иль не в её это воли —
слезть с наточенного острия?
Шла безвольная я
по крайнему краю:
то ли болею, то ли не знаю,
что ждёт меня кто-то.
Кто ты, милый? Забота,
одна забота:
с высоты не свалиться.
Не упаду,
я успела влюбиться!
Увезите меня в края таёжные
Не дружите со мной, не играйте,
и в друзья меня не добавляйте!
Потому как не ваше дело,
что мои пироги подгорели.
Не накрашенная я сегодня,
и хожу, как дура, в исподнем.
Не смотрите на меня, я плохая,
а с утра вся больная-пребольная,
злая, голодная, не поевши,
на бел свет глядеть не захотевши.
Не дружите со мной, не дружите!
Поскорей отсюда заберите,
увезите меня в края таёжные,
где избушки стоят молодёжные,
пацанятки гуляют скороспелые
и девки с топорами несмелые.
Мой нынче ответный ход
Я провокатор судеб,
я провокатор сердец!
Если меня осудят,
то добра больше нет,
нет добра на планете,
оно ушло навсегда,
потому что на свете,
лишь одна я чиста.
Нет меня чище, и это
не пустые слова:
видишь дыру в пространстве —
это и есть дела
все мои и поступки,
от которых так стынет кровь
у надзирателей. Шутка?
Мой нынче ответный ход!
Поиски моей жизни
Кто с ней был? Только море.
Кто с ней жил? Только лес,
да мистер Твистер, который
в старую книжку полез.
Мистер Твистер наденет
на бумагу перо
и сто точек наметит:
«........Это её ремесло —
водить пером по бумаге,
расставляя на место слова.
И кто бы её ни гладил,
у неё болит голова.»
Кто с ней был? Только море.
Кто с ней жил? Только лес.
Шли поиски моей жизни.
Ты ищи! Я пишу полонез.
А вдруг я самая умная
Посижу, погрущу, подумаю:
а вдруг я самая умная?
Но что-то со мной не махаются,
не ссорятся и не ругаются.
А посему понять невозможно:
загадочная я или сложная,
корявая или складная,
видная иль неприглядная?
Посижу, погрущу, подумаю,
думу такую надумаю:
как ни крути, ни верти,
а замуж зовут, так иди.
До чего ж я мудра, однако!
Хотя … назовут разве браком
дело хорошее?
Нет, я всё-таки сложная!
У меня умерла кошка
Я скоро, конечно, стукну
по столу кулаком.
