Читать книгу: «Юродивый», страница 2

Рыжий на коленях оторвался от занятия, к которому проявлял всё возможное усердие и слипающимися губами произнёс:

– Это мой выбор!

Владимир тряхнул головой, чтобы избавиться от наваждения. Насколько бы отвратительной не была вся эта картина – и двое геев с сексуальным недержанием, и безразличное к происходящему окружение – она удивительно сильно затягивала. Как моменты в особенно жестоких фильмах ужасов – ты вроде бы и хочешь отвернуться от жути, происходящей на экране, но непонятно почему продолжаешь смотреть.

Владимир пошёл дальше. Позади он расслышал:

– А что ему нужно-то было?

– Ничего, дорогой. Он просто завидует нашей любви. У самого давно уже не встаёт, наверное…

Правый глаз у Владимира подёргивался, он повёл плечом, чтобы немного разогнать приливший к правой руке гнев. Левая обожённая рука заныла. Нельзя выпускать зверя, особенно с условкой, особенно по таким пустякам. Но накопившиеся эмоции всё равно требовали выхода.

– Глиномесы бесстыжие!

Тут же Владимир понял, что зря это сказал. Понял, но о сказанном всё равно не жалел. Из-за угла резко, словно чёрт из табакерки, выступила металлическая фигура, на пол головы выше Владимира.

– Внимание, замечен hate speech! Гражданин оставайтесь на месте!

Ну конечно, один из киборгов, разработанных для поддержки полиции. Именно киборг. Несмотря на угловатость железного чёрного корпуса и невозмутимый дребезжащий голос, "дубина" перед Владимиром не являлась полноценным роботом, так как мозг в человекоподобной голове стоял человеческий. Лет десять назад правительство попробовало выпустить роботов на улицы, но тут же отозвало, когда один из новоиспечённых служителей закона пустил на фарш компанию уличных художников, которые не послушали его приказа оставаться на месте. Для подобной работы были нужны человеческие извилины, а не нолики и единицы. В лишних мозгах для этих целей дефицита не было, учитывая насколько была велика смертность среди человеческих полицейских, которые, поступая на должность, подписывали контракт, по которому их тела после смерти попадали в собственность департамента. Уравнение было простое – почти полная неприкосновенность бандитов по расовому признаку + разоружение полиции = больше дохлых свиней = больше киборгов.

Киборг тем временем продолжал гудеть через динамик, расположенный в районе рта:

– Согласно Уголовному кодексу, hate speech карается арестом на сутки и штрафом десять тысяч республиканских рублей! Оказывайте содействие и не пострадаете!

Всё-таки забавная тема была с этим hate speech – матерись хоть на всю округу, никто и слова не посмеет сказать, но только попробуй выдать хоть что-то, что (в теории) может оскорбить национальные и сексуальные меньшинства или что-то, что может рассматриваться как разжигание сексизма, и кара не заставит себя долго ждать. Вроде бы даже само слово "меньшинство" относилось к злополучному hate speech. Владимир не собирался грузить своими размышлениями киборга, так как знал, что, несмотря на с виду неуклюжий вид, с этими штуками шутки плохи. Видел он однажды прямую трансляцию с бодикэма одного из них, которую крутили по ящику. Проводилась зачистка крупного притона одной из банд, которая отказалась платить "крышу" администрации города. Киборги эти и пехотинцы, и ракетные установки, и самураи в одном лице.

Владимир осторожно заговорил:

– Ладно вам, офицер. Вы выглядите как… эм… работник, который уважает собственное время…

Два круга из голубых диодов, которые были у киборга глазами, были сфокусированы на Владимире и ни на чём больше.

– Почему бы вам не принять от меня, скажем, двенадцать тысяч прямо сейчас и не тратить драгоценное время?

Киборг оставался непроницаем. Владимир уже начал ждать, что его вот-вот вырубят за попытку дать взятку (всегда есть вероятность нарваться на честного), но тут из металлической груди выехало что-то вроде небольшого терминала. Значит, повезло. Владимир положил большой палец правой руки, в который был вживлён банковский чип, в выемку. Транзакция прошла успешно, об этом свидетельствовала появившаяся галочка на экране терминала и засветившаяся надпись "-12000 Р.Р." вдоль большого пальца.

– Благодарю за щедрый взнос в фонд Полицейского Департамента Просперитас-сити. – киборг отдал честь и исчез за углом, из-за которого и появился, продолжая патрулирование.

Может быть телом этот "офицер Мёрфи" и был продвинутым киборгом, символизирующим весь современный хайтек, но мозгами он оставался всё тем же ментом. Некоторые вещи в этой стране никогда не поменяются.

В такие моменты можно было бы пофилосовствовать о том, является ли человек человеком, если всё что осталось от него прежнего, это лишь головной мозг, а всё остальное – холодный мёртвый металл, но Владимира особо не тянуло. Если ты перестаёшь чувствовать боль (а эти киборги перестали), то ты постепенно перестаёшь понимать и забываешь, что это такое, а значит можешь без всяких чувств и угрызений совести причинять боль другим. Такую вещь уже нельзя назвать человеком.

Судьба как будто бросала вызов его выдержке. Не прошёл он и пятидесяти метров, как снова Владимиру открылась картина, неприемлемая для людей его эпохи. Картина в стиле жесточайшего гротеска – мужик, может быть лет сорока, ведёт совсем мелкого пацана, может быть лет семи, по направлению к дешёвому мотелю, расположенному в проулке. Пацан идёт неуверенно, почти упирается. У мужика через штаны выпирает крепко стоящий член. Всё это в пяти метрах от полицейского, выписывающего штраф молодому парню. По долетающим обрывкам разговора становится понятно – также как и Владимира привлекают за hate speech. Над входом в мотель в тени рядом стоящих зданий частично мерцает неоновая красная вывеска – слово "vacancy" горит, стоящее перед ним "no" нет.

"Смотри как тебе везёт, сволочь!"

На самом деле ничего удивительного во всём этом не было. Так как по официальной внутренней политике государства любить мог кто угодно кого и что угодно, картина была не такой уж гротескной. А что вообще было не так в том, что Владимир увидел? Особенно в контексте того, что самого понятия "возраст согласия" больше не существовало как такового вот уже много лет.

Сердце бухало в груди, было тяжело дышать. Владимир мог бы не напрягаясь отделать этого педофила (уродец был типичным для представителей своего отклонения – дряблый, с брюшком), придушить голыми руками и отвести пацана домой, где можно будет поперемывать кости его родителям по поводу воспитания и присмотра за ребёнком. Но ситуация была аналогичной предыдущей, с двумя "голубками" – Владимир будет неправ, его привлекут к ответственности.

Заходя за следующий дом он услышал слова полицейского, который тот с отвращением выплюнул молодому парню:

– Меня от тебя тошнит!

"Ага, меня тоже. От вас всех!"

                        ***

На подходе к широкой лестнице, которая вела на платформу надземной ветки метро, Владимир увидел необычное скопление людей, необычное даже для центра префектуры утром буднего дня. Зеваки толпились, чтобы разглядеть что-то, полицейский как можно более мягче пытался их разогнать. Проходя мимо, Владимир смог кое-что разглядеть в просветах людской массы – большая часть тротуара и часть проезжей части широкого проспекта были огорожены жёлтой голографической лентой, в отдалении двое мёртвых полицейских, дубинки всё ещё в руках, чуть подальше один из полицейских-киборгов, рядом с которым тёрся парень в комбинезоне (диагностику проводит), ну а совсем рядом лежит виновник сего торжества – юнец в шортах и джинсовой жилетке. О причёске говорить трудно, так как пол головы отсутствует начисто; из остатков черепа натёк целый кровавый ручей. За спиной кожаные ножны, из которых торчит рукоятка здоровенного ножа, типа мачете. Рядом со сжавшейся в кулак правой рукой монструозный пистолет-пулемёт неопределённого большого калибра. Неподалёку от левой руки лежит приоткрывшийся при падении мешок, из которого выпало парочка отрубленных кистей. Судя по длинным ногтям и цветному лаку некоторые когда-то принадлежали женщинам. О подобного рода случаях много говорили, так что Владимиру было нетрудно составить в голове примерную картину произошедшего.

Среди мелких бандитов, которые не боятся замарать руки, процветал жестокий, но работающий способ подзашибить бабла. Находишь себе жертву, дожидаешься пока рядом не будет лишних свидетелей, нападаешь, отрезаешь кисть, в пальце которой расположен банковский чип, сгребаешь конечность в мешок или рюкзак и мчишься к знакомому подпольному хакеру, который сможет извлечь из чипа всё что есть на счету. Самое главное не забыть запустить специальную глушилку, с помощью которой на время нарушается связь с банком. Если придёт сигнал, что клиент лишился руки с драгоценным чипом, главный сервер автоматически заморозит счёт так, что ни один хакер не пробьёт этот "лёд". А при работающей глушилке – ничего страшного, сервер воспримет это как минутные сбои, не достойные внимания.

Вот и сейчас перед толпой людей за лентой валялся труп одного из таких воришек. Только что-то пошло не по плану. Наверное, двум патрульным (теперь мёртвым) парень с большим мешком показался подозрительным, они хотели его проверить, но преступник пустился наутёк. Побежал прямо через оживлённую дорогу, пытаясь не попасть под машины, полицейские не отставали. Юнец понимал, что ему уже нечего терять и открыл по преследователям огонь из большой автоматической пушки. Хоть бронежилеты и были прочными (лишив сотрудников оружия, правительство решило прокачивать средства защиты), не удержали крупнокалиберных пуль (скорей всего сделанных кустарно, специально против полицейских бронежилетов). Так бы наш "бандит с большой дороги" и смылся, если бы не подоспевший киборг. Они всегда как будто вырастали из-под земли в нужные и ненужные моменты. Автоприцел. Прямая наводку в голову. Убийца полицейских ликвидирован.

Услышав подобное, Владимир поставил бы тысячу республиканских рублей на то, что преступник был "цветной". И проиграл бы. Парень был белым, как снежинка. Удивляться не приходилось – белая шпана как будто старалась не отставать от этнических банд по безбашенности и жестокости преступлений, но всё равно проигрывала.

Владимир поднялся по лестнице на платформу. Через минуту практически бесшумно прибыл поезд обтекаемой формы. Двери вагонов с пшиком открылись и, уворачиваясь от потока выходящих людей, Владимир пробрался внутрь.

                              ***

Вагон особо ничем не выделялся. Владимир ни один раз был в Москве – и в нулевых, и в десятых, и в двадцатых годах, и когда столица только объединилась с окружающими городами и стала Просперитас-сити – и мог с уверенностью сказать, что метро особо не менялось со временем. В определённый момент улучшили звукоизоляцию и в вагонах стало в разы тише, меняли внешний дизайн, который становился всё более футуристическим, поставили плазменные экранчики на которых одна реклама сменяла другую – но чувствовалось всё также, как и пятьдесят лет назад.

Кстати, о рекламе. От неё нельзя было спастись – смотреть в окно, чтобы не видеть многочисленных экранчиков, не помогало. Рекламные щиты и экраны вещали со зданий, огромные голограммы висели в воздухе, донося примитивную информацию до потребителя. Новые вкусы прохладительных напитков и различных закусок, новые коллекции одежды, новые модели автомобилей. Всё это кричало – покупай, жри, используй и как можно скорей возвращайся, чтобы купить снова.

Но вот глянцевый электронный блеск за окном прекратился. Поезд проезжал рядом с площадью Покаяния, где размещать рекламу было запрещено. Владимир в своё время оценил, что государство, спустя пяток лет, всё же решило установить мраморную мемориальную доску с именами погибших в Третьей мировой войне, почтив их память и показав оставшимся в живых в этой мясорубке ветеранам, что оно о них помнит, несмотря на то, что как будто бы стыдилось той войны. Непонятными оставались две вещи – зачем для этого потребовалось разрушать мемориал участникам Великой отечественной войны (они его заслуживали, возможно, больше всех; не могли другую площадь найти?) и какой резон был ставить огромную стелу-монумент феминизму прямо перед мемориальной доской, так, чтобы она почти полностью её перекрывала? Высокий памятник из белого камня, демонстрирующий нескольких крепких женщин в знаменитой позе "We can do it!", одна из которых держит "зеркало Венеры" со сжатым кулаком внутри высоко над головой, подобно тому, как держала меч давно демонтированная "Родина-мать". Стоит ли говорить, что мемориал погибшим в войне оставался в тени этой "красоты"? Владимир не переставал удивляться тому, как нынешнее государство расставляет приоритеты.

В вагоне было несколько свободных мест, но Владимир, как ещё несколько мужчин, предпочитал стоять. Присесть утром всегда хотелось – ему не хотелось проблем с "гражданским патрулём", которые могли возникнуть очень неожиданно. Несколько уверенно и важно выглядящих женщин медленно ходили по вагону, высматривая какого-нибудь неудачника. Под правым локтём у каждой была персиково-багровая повязка, в цвет внутренней стенке женского влагалища, что символизировало их мощь и превосходство над "мужчинками", в которых желание угнетать заложено от рождения (формулировка была официальной и Владимир не знал плакать ему или смеяться от всей абсурдности, когда он впервые её услышал). Они боролись с мэнспредингом в общественном транспорте – если представитель мужского пола слишком широко раздвигал ноги, "чрезмерно похваляясь своей маскулинностью и альфасамцовостью", его ждало наказание. Вскоре злостный нарушитель обнаружился – парень лет тридцати, который по неосторожности задремал и слишком широко раздвинул ноги. Ближайшая "патрульная" двинулась в его сторону, на ходу вынимая из наплечной сумки бутылку с прозрачной жидкостью. Владимир продолжал смотреть в окно, остальные мужчины в вагоне смотрели кто куда – и те, кто стоял, и те, кто сидел, плотно сжав ноги или закинув одну на другую, держа достоинство в капкане. Он и так знал, что сейчас будет. Почти неуловимо для слуха прошуршала пластиковая крышка, затем всплеск. Парень всхрапнул и громко хмыкнул от неожиданности. Практически сразу сдавленно завопил. Владимиру не нужно было смотреть, чтобы видеть картину происходящего – достаточно было слушать. "Патрульная" рывком подняла парня с сиденья на ноги, провела шипящего сквозь зубы (или это шипело у него между ног?) нарушителя на платформу. Двери закрылись, поезд двинулся дальше. Владимир помнил, что похожая "борьба" с мэнспредингом началась, когда он был совсем юным, ещё даже в университет не поступил. Только вот такая деятельность официально была незаконной, а у "борцуний" в бутылках был отбеливатель, а не серная кислота. Раньше можно было отделаться испорченными брюками и оскорблённым моральным достоинством, а теперь грозили химические ожоги третьей степени физического "достоинства".

Та, что выдворила нарушителя (она, судя по всему, была за старшую) окликнула свою коллегу в другом конце вагона. Похоже возникли какие-то проблемы. Владимир скосился в противоположную часть вагона, чтобы понять, что произошло. "Патрульная" помладше, уже держа бутылку с кислотой в руке, стояла над ещё одним "соней", ноги которого напоминали рогатку. Приглядевшись, Старообрядцев понял в чём "затык" – нарушитель был чернокожим. "Старшая" решительно направилась к "младшей", но на самом подходе вся её решительность испарилась. Они обе впали в ступор, как старый компьютер, который может следовать только заранее подготовленной программе и решать только простейшие задачи, строго по инструкции. Дилемма действительно была непростой – внести вклад в борьбу и искоренение токсичного явления под названием мэнспрединг и оскорбить представителя меньшинств или избежать харассмента в отношении самой угнетённой расы и спустить на тормозах акт "попытки заявить о мужском доминировании"?

Так бы они и простояли до самой конечной, если бы поезд резко не затормозил. Вагон тряхнуло и "младшая" пролила немного кислоты себе на руку. Какие вопли пошли! Она орала настолько громко, что чернокожий моментально проснулся. Осторожно посмотрел на "патрульных", но ноги не сомкнул – в душе прекрасно знал, что ему ничего не сделают. Владимир незаметно ухмыльнулся, смотря как корчится "младшая", по запястью которой пошли волдыри. Ему вдруг вспомнилось философское "не рой другому могилу – сам в ней окажешься".

Поезд тем временем дальше не шёл, по интеркому передавалось цикличное "сохраняйте спокойствие" и все ждали что будет дальше.

На всех экранчиках, которые только что транслировали рекламу, включился прямой эфир местных новостей. Вещали о теракте, совершённым одной из ячеек радикального движения за независимость Кавказа. Подорвали поезд дальше по ветке, точно оценить ущерб пока что не представляется возможным, но число погибших уже исчисляется десятками, а пострадавших – сотнями. Поезд дальше не пойдёт.

Мужичок, сидящий неподалёку, волосы которого уверенно брала седина, негромко начал:

– Почему правительство не введёт туда армию, а не только спецслужбы? Они же нас всех тут повзрывают, немытые жив…

Мужичок сразу же осёкся, когда поймал грозный взгляд "старшей", обнимающей свою младшую причитающую напарницу. Патрули могли наказывать не только за мэнспрединг, но и за hate speech.

"Немытые животные, – мысленно договорил за мужичка Владимир. – Зачем стесняться? Как ещё называть тех, кто воюет против мирного населения? А про армию вопрос хороший, да. Нет уже как таковой армии, которую можно послать куда-нибудь разруливать дела государственные. Но не вешай нос, не всё потеряно. У нас ведь есть "гражданский патруль"…".

Двери тем временем распахнулись, за ними была пропасть, выйти в которую никто бы не решился, но ситуация изменилась, когда откуда-то из-под дна вагона вырос надувной желоб, которые обычно встраивают в самолёты. Интерком призывал покинуть вагон, как можно скорее, но без паники. Первыми, расталкивая всех на пути, к желобу пробились "патрульные", "старшая" аппелировала тем, что её напарнице срочно нужно в больницу, но Владимир прекрасно понимал, что в глубине души "старшая" очень боится, что "бородачи" заминировали не один поезд (чем этот плох, например?). Конечно, спросить её – она бы начала это отрицать, а за слово "бородачи" влепила бы штраф или облила бы кислотой с ног до головы.

Когда Владимир, наконец, спустился по желобу, стараясь приземлиться на асфальтовое покрытие как можно удачнее, не подвернув ноги, он был не очень разочарован, что вынужденно вышел раньше. До работы оставалось меньше квартала, можно и пешком пройтись. Особенно в такой погожий день, когда солнце дарит лучи, из которых не пропадает ничего лишнего при прохождении на ладан дышащего озонового слоя.

                        ***

Старообрядцев шёл мимо кафе под открытым небом, когда за одним из столиков увидел их – компания молодых женщин, на которых из одежды были только босоножки, солнечные очки и множество татуировок. Зонтик, закреплённый над их столиком, как будто изо всех сил старался скрыть их наготу тенью. Владимир ещё в юности не понимал, что именно некоторые женщины пытаются доказать подобными "перфомансами". То, что в обнажённом женском теле нет ничего особенного и оно не должно вызывать возбуждение и смущение у людей? В одном он был согласен – в обнажённом женском теле и правда нет ничего особенного, но если ты, будучи парнем, не возбуждаешься от вида голой молодой женщины, ты либо импотент, либо гей. Третьего, к сожалению, не дано.

Владимир не испытывал к этим женщинам какой-либо злобы, нет. Всё, что он чувствовал, так это помесь похоти (если не вдаваться в пикантные подробности, женщины были в самом соку в отношении всех физических данных) и "испанского стыда". Вроде бы, делает что-то стрёмное не он, а неловко всё равно ему. Вспомнились строчки из легендарной итальянской комедии:

"– Тебе за меня стыдно?

– Мне за тебя холодно!"

Проходя мимо, Владимир, против своей воли, уловил часть разговора "подружек". Они, важно потягивая кофе, обсуждали актуальность присутствия мужчин в жизни женщин. Мол, единственной причиной, почему мужчины всё ещё были нужны, было продолжение рода человеческого, но теперь и для этого их участие не обязательно – наука дошла до того, что детей можно выводить из спинного мозга. А "мужчинки" пусть начинают думать над доводами, почему они ещё востребованы.

"На площадь Покаяния сходите. – думал Владимир. – Там рядом с монументом вашим "сёстрам" постоянно трутся результаты зачатия при участии спинного мозга вместо мужчин. Милостыню просят, хотя не у всех есть чем её принять или попросить…"

Пока думал, Владимир уже дошёл до места работы – величественный небоскрёб, уходящий в синюю высь. Над главным входом из двух огромных китайских иероглифов было сложено "Ри Чу", то есть "восход". Возможно, не самое лучшее название для одной из самых крупных IT-корпораций в мире, но зато броское и запоминающееся. Каждый раз, когда Владимир подходил к этому зданию, он пытался понять как так получилось, что он работает менеджером по связям в главном филиале "Ри Чу" на территории ДРР, при условии, что во время непродолжительной Третьей мировой войны, в которой Владимир принимал непосредственное участие, Китай выступал противником его страны и именно на китайском фронте погибло больше всего солдат Российской Республики? На самом деле всё было очень просто. Древние были правы – деньги не пахнут.

Пахло кое-что другое. Проходя к главному входу, Владимир старался особо не дышать – несколько работников корпорации смолили косяки с марихуаной в курилке рядом, густой сладковатый дым долетал до самых стеклянных дверей. Старообрядцев не совсем понимал этих мужчин и женщин. Он допускал, что марихуана может быть полезной для человеческого организма, но никогда не поверил бы, что она положительно влияет на работоспособность. Ни о чём, кроме как поплотнее пожрать и порефлексировать с кем-то о собственной жизни, после марихуаны ты думать не можешь.

Владимир вздохнул полной грудью только когда прошёл через стеклянные двери главного входа, поздоровался с охранниками и, пройдя сканирование на наличие оружия и взрывчатки, направился к лифтам.

                        ***

Когда наступило время обеда, Владимир вздохнул с облегчением – хоть небольшая передышка, а то он уже устал притворяться мебелью. Нет, он исправно выполнял свою работу, отвечал на звонки потенциальных клиентов, заполнял отчёты; просто он старался не отсвечивать, что было очень трудно, учитывая прозрачные стены всех кабинетов, кроме кабинета главы его отдела. Именно поэтому он старался вести себя максимально незаметно – очень не хотелось быть вызванным туда. А это рано или поздно должно было случиться – шеф захочет обсудить с ним судебный процесс и само преступление, и обсуждение будет не из самых приятных. А вдруг его вообще уволят?..

Владимир спустился на первый этаж и подобные мысли практически покинули его разум. Он здесь, внизу, а босс остался там – наверху. Владимир больше пытался сосредоточиться на еде, которую скоро употребит, а не на выговоре, который скорей всего сегодня получит.

Уже через пять минут он был в Чистилище. Владимир, если бы его кто спросил, не смог бы точно ответить почему именно так окрестил про себя огромный рынок, расположившийся в самом сердце делового центра префектуры. Возможно, потому что рынок и его обитатели действительно напоминали Чистилище – скопище торгашей и мутных личностей, которых и с натяжкой нельзя было назвать праведниками, но и "грешники" для них было бы слишком громко, особенно на фоне беспредела, творящегося во множестве гетто. Ни ад, ни рай. Ни туда, ни сюда.

Даже освещение как будто создавало атмосферу чего-то не совсем легального и настораживающего – Чистилище было зажато небоскрёбами со всех сторон и солнечный свет почти никогда не проникал сюда, оставляя рынок и его обитателей в полумраке, разбавленного фонарями и электрическими вывесками.

Местные власти время от времени порывались решить проблему Чистилища и устранить его (эта "помойка" портила и оскорбляла собственным существованием весь деловой центр), но попытки всегда заканчивались неудачей. Самые настырные и серьёзно настроенные из тех, кто приходил решать "проблему" бесследно исчезали, а те, что были настроены поскромнее и неувереннее, убирались восвояси без посторонней помощи.

Легче было бы сказать, чего здесь нельзя найти и достать, а не наоборот. Дешёвое тряпьё, выполненное в стиле брендов с мировым именем? Пожалуйста. "Ствол"? Не вопрос – множество барыг держали смертоносный товар под кучами вышеупомянутого тряпья. Химия? Без проблем – для любого искушённого, которому не хватает легализованных наркотиков, найдётся нужное "зелье". Настоящее мясо? Спроси, что посложнее – достаточно не быть подозрительным, дёрганным придурком, чтобы получить у какого-нибудь торговца доступ к блюдам из настоящих курицы, говядины, свинины или рыбы. За соответствующую плату, конечно.

Пронырнув через толпу разномастного люда, миновав араба, оравшего на китайца, занявшего его торговую точку, Владимир добрался до небольшой лавки-кафе, где подавали блюда вьетнамской кухни. Он сел на высокий табурет прямо перед прилавком.

Других посетителей не было, так что паренёк азиатской наружности в фартуке и поварском колпаке, напоминающим пилотку, по другую сторону прилавка сразу подошёл к Владимиру. Раньше он его здесь не видел.

– Здравствуйте, что закажете?

– Привет. Будь добр, бизнес-ланч – "вок" с курицей, говяжий суп, салат и сок из питайи.

Паренёк выглядел растерянно. Его глаза-щёлочки выражали отсутствие понимания.

– Простите, вы не могли бы повторить помедленнее?

Владимир повторил заказ ещё раз, насколько возможно членораздельно, а сам слегка наклонил голову и посмотрел пареньку на шею. Глухим он не был, да и рыночный шум не мог перекрыть слов Владимира и действительно – он увидел там, что и ожидал. Под ухом у паренька ни с одной, ни с другой стороны не было характерных шрамов от встроенного слухового переводчика, который бесплатно устанавливался всем гражданам ДРР. Эта маленькая штучка позволяла понимать практически все существующие языки, отправляя переведённую на родной язык носителя речь прямо в мозг.

Скорей всего паренёк только приехал в страну и всё ещё проходит процесс получения гражданства или же пробрался через границу нелегалом. Во втором случае переводчик светил ему не скоро – нужно будет доставать на чёрном рынке, за собственные кровные.

Ситуация была не лучшая – Владимир понимал паренька, паренёк Владимира нет. Следующие несколько минут Старообрядцев пытался объяснить за чем именно он пришёл – показывал на пальцах, тыкал пальцем в картинки на электронном меню, в котором не понимал ни слова. Он, конечно, мог бы установить зрительный переводчик прямо в зрачки, финансы позволяли подобную операцию, но не хотел вставлять в тело больше электроники, чем было необходимо. Прописанных законом слухового переводчика под ухом и банковского чипа в пальце вполне хватало, а ослепнуть от коротнувшего электрода (да, такие случаи имеют место быть), было бы неприятно и обидно, особенно после лазерной коррекции, которую он сделал в юности.

Всё пришло к тому, что Владимир устал объяснять, что именно он хочет, "танцуя с бубном", а паренёк был на грани истерики, из-за того, что ничего не понимал. Владимир насколько можно терпеливо и мирно взглянул в узкие чёрные глазки повара и спросил:

– Нгуен сегодня здесь? – Владимир слегка повёл рукой. – Босс. Твой босс здесь?

Паренёк собирался что-то ответить, по глазам было видно, что он узнал фамилию, но Нгуен как раз зашёл за прилавок.

– Вова! – радушно воскликнул вьетнамец средних лет, расплывшись в улыбке. – Давно ты к нам не захаживал! Какие-то проблемы?

Владимир также радушно поздоровался (он был искренне рад, что Нгуен объявился) и вкратце объяснил ситуацию. Нгуен пересказал пареньку заказ на вьетнамском, раздражённо гаркнул что-то в конце и жестами погнал его в сторону кухни. Паренёк виновато взглянул на Владимира и удалился.

– Прости племянника, Вова. Ван только эмигрировал, всё ещё идёт волокита с выдачей гражданства.

– Ничего страшного, старик, я так и подумал. Полегче с ним.

Нгуен включил телевизор над прилавком. Шли дневные новости. До того как принесли еду, Владимир успел посмотреть сюжет о мусорном пятне в Тихом Океане. В общей сложности оно было размером с Бельгию и какого же было удивление экологов, когда они обнаружили поселения людей на плотных островках отходов. Объявили, что Союз наций возьмёт контроль над "пятном" и установит там определённые нормы и порядки. Это было связанно с тем, что "пятно" очень часто используется контрабандистами как перевалочный пункт. Дальше Владимир не слушал, увлечённо ел.

Он рос исключительно на русской еде, но, как ни странно, азиатская кухня пришлась ему по вкусу, как только он впервые её попробовал. Он мог бы пойти в ресторан на первом этаже небоскрёба, в котором работал, или мог бы сходить в одно из фаст-фудных кафе какой-нибудь транснациональной корпорации, до которых было идти ближе, чем до Чистилища, и отдать меньше денег. Но Владимир старался беречь остатки здоровья – если в начале века питаться фаст-фудом просто не рекомендовалось, то теперь отказ от бургеров и жареных крылышек был обязательным условием, если хотел дожить хотя бы до сорока. Официальная пропаганда утверждала обратное, но Владимир точно знал, что главная причина такого положения дел – синтетическое мясо. Пережёвывая кусок настоящей курицы под соусом пад тай, Старообрядцев в очередной раз размышлял о том, какие же в правительстве сидят идиоты. Запрет настоящего мяса заключался не в нехватке или вымирании скота, не в болезнях, которые переносят животные (хотя эта причина иногда и приводилась, чтобы доказать целесообразность всей затеи), а в идеи, к которой могли придти только подростки, которые в силу возраста заразились "зелёным" левым либерализмом головного мозга – у животных есть чувства, они могут чувствовать боль, поэтому их нельзя убивать ради еды. Про подростов, кстати, недалеко от правды – во всё, что связанно с управлением государством, не допускались люди старше тридцати пяти лет. Люди с детства зарабатывают онкологии, болезни пищеварительной системы, не получают нужных витаминов – на всё можно закрыть глаза, когда зверушки целы. Каждый мог, конечно, вообще отказаться от мяса и стать вегетарианцем (в правительстве только такие и сидели; это поощрялось), но Владимир предпочёл бы смерть, чем питаться исключительно тем, что растёт из земли, словно какой-то козёл.