Читать книгу: «В поисках счастья»
© Игорь Мосин, 2021
ISBN 978-5-4490-6376-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
БЛАГОДАРНОСТИ
Я глубоко признателен:
моей супруге Светлане,
Ольге Александровне Шейкиной,
Виктории Игоревне Скидан,
Игорю Юрьевичу Гуревичу,
Ирине Леонидовне Еремеевой
за помощь, предоставление материала и консультации во время написания этой книги.
С уважением, Игорь Мосин
Часть первая
С гулким эхом, подрубленные звонкими ударами топоров, валились на заснеженную землю мёрзлые стволы вековых сосен. Всё дальше от амурского утёса продвигались в тайгу солдаты тринадцатого линейного батальона, внезапно очутившись перед заброшенным жилищем. Пустыми глазницами окон смотрела на три высоких деревянных столба покосившаяся избушка старого шамана Нэликэ. Оторопь взяла служивых: незваными гостями почувствовали себя на чужой территории, нутром ощутив опасность, но… служба! Перекрестившись, взялись за отполированные мозолистыми ладонями топорища, нацелились под основание почерневших от времени, украшенных причудливым нанайским орнаментом древних исполинов, замахнулись, ударив раз, второй. Заскрипело вокруг, заухало, застонало, словно духи предков, живших раньше здесь гольдов, вышли на защиту священного места. Взметнулись вороны над верхушками елей, качнулся центральный столб, подломившись раненым телом, повалившись прямиком на рядового Силу Горшкова, придавив дюжего мужика тяжестью хранимых в себе шаманских камланий…
Глава первая
1
В ту ночь ему приснилась мать.
После своего ухода (он никогда не говорил – смерти), мать снилась редко. Обычно в снах молча манила рукой, предлагая сыну зайти в обшарпанную дверь ненавистного подъезда. Он пугался, полагая, будто она зовёт к себе – туда, неуверенно переступал порог, поглощаемый тишиной и сырым запахом давящих с четырёх сторон серых, непреодолимой высоты, стен. Цепенея от липкого страха, сопротивляясь изо всех сил, резко просыпался от бешеных ударов «выскакивающего» из груди сердца. Лишь через несколько лет понял – мать никуда не зовёт. Она пытается помочь найти выход из тупика, показать некое направление, путь, на который ему надо вернуться. Тогда чувство тревоги сменилось на запоздалое чувство раскаяния: не так вёл себя с матерью в последние годы, проявлял мало внимания и заботы, порою становясь раздражительным и от этого непростительно грубым. Тогда-то и пришло осознание – её появление предвещает перемены в его жизни.
В этот раз мать никуда не звала. Сидя на стуле, положив на колени натруженные руки, она печально смотрела не него, лежащего в детской кроватке. Такой большой, серьёзный человек – и в детской кроватке… как я в ней поместился? – рассуждал во сне, а мать вытирала ему слёзы, ласково называя Коленькой и соней.
– Коля, просыпайся, вставай, соня! – пальцы нежно скользили по щеке. От прикосновений жены встрепенулся и, застыдившись слёз, резко отвернулся к стене. Однако слёз не было, только нехорошая тоска вошла в душу.
– Ну, что мы лежим? Проспишь своё счастье, и на работу опоздаешь.
– Сейчас, Наташа, сейчас, – посмотрел на жену не покинувшим его грустным взглядом матери.
– Ты не заболел?
– С чего такие выводы?
– Глаза у тебя… какие-то перевёрнутые.
Пожав плечами, вяло проследовал в душ.
Более года Николай Сергеевич Камаргин исполнял обязанности начальника Департамента культурной политики. Проработав в отрасли двадцать пять лет, считая себя профессионалом, знающим все «плюсы» и «минусы», Камаргин решил объединить профильные учреждения единым планом, целью и задачей. Некоторые руководители, проникшись идеей, поддержали, выказав возросшее уважение. Другие, напротив, стали смотреть как на «выскочку». В мэрии решили ситуацию уравновесить – полгода назад поставили начальника со стороны, оставив Камаргина на должности первого зама.
Отношения не сложились сразу: начальник, как передавали «доброжелатели», видел в нём претендента на своё место: больно умный, подсидеть хочет! Камаргин шефа отверг изначально: не профессионал, из другой сферы, недальновиден, и т. д. Работал Николай Сергеевич всегда много и с желанием, но последние месяцы выдались на редкость тяжёлыми. На согласных он пока не мог опереться (зачастую им же назначенные, они были новички в «новой вере»), поэтому многое приходилось делать и решать самому, лавируя между инертностью, а зачастую, открытым саботажем несогласных и недоверием руководителя. Всё это выматывало и, в конце концов, привело в состояние депрессии.
Стоя под струями прохладной воды, постарался в деталях вспомнить сегодняшний сон: он лежит в детской кроватке, мать смотрит грустными глазами и молчит. Никуда не зовёт, просто молчит… что она хотела сказать? Что не досказала при жизни, чего я не дослушал? И слёзы… Господи! Я лет тридцать не плакал, – он выключил воду, – чего я не услышал?
– Что? Что ты не услышал?
Дожил, сам с собой вслух разговариваю не замечая! Нервы действительно расшатались…
– Я говорю – поторопись! Опоздаешь на работу – шеф этого не любит.
Шеф! Какой он к чёрту шеф?! Музейная редкость! Что он вообще без меня может? Завёл порядок: приходить всем на полчаса раньше и уходить на два позже! Ты хоть ночуй на работе, а если свой труд организовать не можешь, значит, и других не организуешь!
– Не опоздаю!
Вытирая голову, вновь перед мысленным взором увидел мать. Резко опустив полотенце, «наткнулся» в зеркальном отражении своих глаз на её ласковый взгляд с немым вопросом «почему» и невольно улыбнулся.
Ему тогда исполнилось десять лет…
* * *
К первому юбилею родители подарили полувзрослый «Салют».
– Держи, – важно сказал отец, отпуская хромированный руль. – С сегодняшнего дня вступаешь во взрослую жизнь. Игрушки закончились. Получи в подарок «железного коня»!
Велосипед тёмно-синего цвета, с кожаным сиденьем, сумочкой для инструментов с блестящей застёжкой – мечта любого мальчишки. Коля не верил своим глазам. Как? Это ему? И можно прокатиться?
– Конечно! Катайся, сколько хочешь, но помни – теперь ты в ответе не только за себя, но и…
– За велосипед?
– За пешеходов. Катайся аккуратно! Не забывай: вокруг ходят дети и старушки, – он приобнял, нежно поцеловав мать, – примерно, такие, – она отмахнулась, притворно обидевшись, – красивые, молодые старушки.
Весь день Коля не покидал седла, представляя себя ковбоем на диком мустанге. Ребята со двора просились за руль и «юбиляр» милостиво разрешал: по одному разу вокруг песочницы – сам не накатался, они рулят плохо, и, главное, теперь он и только он в ответе за велосипед и за всех пешеходов! Вечером, когда мать в третий раз позвала через окно ужинать, подошёл Бондик – двенадцатилетний оболтус, получивший прозвище из-за фильма о Джеймсе Бонде (посмотрел в Москве, куда ездил с родителями на каникулы). Азартно перевирая сюжет о знаменитом шпионе, он так воодушевлённо брызгал слюной, что Пашка Нагибин прозвал его Фонтан, вызвав гнев и ярость будущего Бондика, посчитавшего прозвище до боли обидным. Долго гонялся он за Пашкой, крича на весь двор: «Нагиба, ты покойник!» На следующий день, при очередном рассказе о шпионских приключениях, Бондик заврался окончательно: «…прикинь, Бонд прыгает с парашютом, а на земле его ждут пятнадцать агентов, но тут мы им как дали!» Ребята долго смеялись: теперь понятно, кто помогает легендарному ноль-ноль-семь – агент два нуля-шесть! Это прозвище Бондик посчитал не только обидным – оскорбительным, решив показать свою силу и превосходство, благо был старше многих на два – три года. Но Сашка Коровкин, здоровяк из первого подъезда, флегматично сказал:
– Будешь Бондик.
– Ты кого так назвал?!
– Тебя. Он Джеймс Бонд? А ты – его маленький помощник, значит, будешь Джеймс Бондик.
Так Витька Михеев стал Бондиком.
– Привет, Камарга! – обветренная, покрытая цыпками ладонь, по-хозяйски легла на руль, – твой?
– Мой, – нерешительная попытка освободить блестящую поверхность от наглой хватки не удалась.
– Дай прокачусь, – не дожидаясь ответа, дёрнул велосипед, на ходу вскочив в седло, и только пятки засверкали на крутящихся педалях.
– Коля, домой!
– Сейчас! – чуть не плача крикнул в сторону удаляющегося подарка.
Вернуться домой без велосипеда невозможно. Он надеялся, Бондик сделает круг, ну, два и приедет. Но прошло десять, потом двадцать минут, стемнело, двор опустел, а Бондик не возвращался. Тогда Коля сел на ступеньки подъезда и заплакал.
– Коля, до… – мать осеклась на полуслове, – что случилось?!
Родители спешно вышли на улицу.
– И как это понимать? Где велосипед, сын?
За всю жизнь отец всего несколько раз обращался к нему: «сын». Коля знал – это не к добру.
– Бондик уехал.
– Какой Бондик? Куда уехал? Кто разрешил?
– Я не разрешал, я не хотел давать, он сам взял, – обида слезами клокотала в горле: Бондик – гад здоровый, угнал велосипед; отец ругается, вместо того, чтобы пожалеть.
– Если ты не разрешал брать свою вещь, значит, её взяли без спроса, а если у человека можно забрать без спроса то, за что он отвечает, как ему можно доверять?
– Подожди, Серёжа, не ругайся, может парень просто взял покататься.
– А я и не говорю, что сложно! Парень взял без спросу, а наш сын поступил безответственно! А вдруг что случится?
– С велосипедом?
– При чём здесь велосипед?!
Размахивая руками над головой, во двор въехал Бондик. В сгустившихся сумерках было заметно, как наглая ухмылка сменилась настороженным испугом на скуластом лице.
– Отличный велик, Колян! Спасибо, что разрешил прокатиться.
Как хотелось отвесить пинок по тощему заду, плюнуть в наглую, с бегающими глазками, физиономию! Но сейчас это было невозможно. Что скажет отец: при нас осмелел, а сам? Молча дёрнул руль на себя.
– Ты его без спросу взял!
– Да ты забыл! Я спросил: дай прокачусь, ты и согласился!
Приблизившись, отец тихо спросил:
– Хочешь ещё прокатиться?
– Н-нн… нет, спасибо. Поздно, мне домой пора.
– Тогда больше и не проси.
Дома, закрывшись на кухне, родители спорили громким шёпотом:
– Серёжа, так нельзя!
– А как можно? У него нет характера, не может за себя постоять!
– Ты видел, этот Бондик здоровый оболтус. Как он может с ним совладать?
– Разве дело в этом? – отец махнул рукой.
Мать вышла из кухни, тихо прикрыв дверь, подошла к сыну, посмотрев грустным взглядом, в котором Коля прочёл немой вопрос: Почему?
– Следующий раз, сынок, будь смелее.
Больше на эту тему не говорили.
Через три дня, на очередную «просьбу» прокатиться, Бондик получил решительный отказ. Вцепившись в руль, ноль-ноль-шесть рванул велосипед на себя: – Ты чё, Камарга, тот раз не понял? Я же по-хорошему прошу, могу и по-плохому, – подставив подножку, с силой толкнул Колю свободной рукой. – Пацаны, кто хочет прокатиться, за мной будете.
Ребята стояли в напряжении. Бондика не любили, и хотя все понимали – вместе наверняка одолеют переростка, смелости вступиться за Колю ни у кого не хватило. Лишь малолетняя Наташка, сестра Сашки Коровкина, бесстрашно заявила:
– Такой здоровый, а с младшими дерёшься!
– Ты кто такая? – вскочив в седло, набирая скорость, Бондик сделал «круг почёта» вокруг притихших ребят. – Молчи, пока подзатыльник не получила, мелочь пузатая!
– А ты попробуй! Сашка из тебя…
Она не успела договорить. Сидя на земле, Коля фокусировал происходящее сквозь выступившие слёзы. Под рукой оказалась длинная толстая щепа от половой рейки. Решение пришло молниеносно. Впоследствии он не мог объяснить: как вначале случилось действие, затем «сверкнула» мысль, и лишь после пришло решение. Но точно знал – все действия были осознанны и целенаправленны: рука сделала резкий выпад вперёд и щепа, словно рыцарское копьё, воткнулась в спицы переднего колеса. Дёрнувшись, велосипед резко остановился, взбрыкнул, словно строптивый конь, выбросив чуждого седока из седла. Совершив подобие кувырка, тот шлёпнулся на землю.
– Ну, всё, Камарга! Ты покойник! – не осознав всю глубину своего падения, приподнимаясь на оцарапанных ладонях, заорал Бондик, отплёвываясь песком. В это время вздыбленный велосипед, сделав по инерции поворот на переднем колесе, с размаху опустил свою заднюю часть на ту же часть Витьки Михеева, вторично заземлив малолетнего хулигана. – Ой! – простонал Бондик, уткнувшись носом в кошачьи экскременты… и заплакал.
Ребята рассмеялись, а Наташка сказала:
– Здорово ты его проучил. Только велик жалко!
Взглянув на колесо, Коля понял – дома скандала не избежать.
Отец не ругался. Внимательно посмотрев на сына, спокойно сказал:
– Рановато мы тебе доверили серьёзную технику, рановато. Да делать нечего, пошли чинить.
* * *
…Да, впервые мама так посмотрела на меня именно тогда – с каким-то сожалением, грустью и вопросом. Почему сейчас я так отчётливо это вспомнил? Чего испугался, перед чем спасовал?
Внутренне собравшись, заставил себя улыбнуться, выйдя из ванны энергичным шагом.
– Завтрак на столе.
– Спасибо, я только кофе.
– Ну вот, стараешься, стараешься, встаёшь ни свет, ни заря – и на тебе!
– Не сердись, просто нет аппетита.
– С тобой всё нормально? – влажные губы коснулись лба.
Вечно она со мной, как с ребёнком! – инстинктивно дёрнулся, желая увернуться от «медицинского» поцелуя, да вовремя остановился – обидится.
– Температуры, вроде, нет. Сегодня, кстати, обещали похолодание.
– Кто тебе всё обещает, с кем ты говоришь?
– Кто, кто – телевизор! Тебя сутками дома не бывает, вот я с ним и общаюсь.
Кофе взбодрил. Поблагодарив, вышел в прихожую. Как надоела эта зима – полгода снег! С детства терпеть не мог зимней одежды: рукава пиджака задирались, перекручиваясь в купленной «на вырост» шубе, шарф душил, шапка давила на уши – рыцарь в доспехах! Поморщившись от воспоминаний, надел пальто.
– Может, отгул возьмёшь?
– Не беспокойся, всё нормально, – приобняв жену, почувствовал неприятный холод отчуждения: «Что-то странное со мной… что-то не так».
Мятый уголок простого конверта тянулся к рукам из почтового ящика. Ни марки, ни почтовых штемпелей. Странно. «Камаргину Н. С.». Интересно, от кого? Зажав портфель под мышкой, хотел надорвать, остановленный окликом жены:
– Коля, телефон забыл!
Сунув письмо за пазуху вернулся.
– Зайди, через порог – плохая примета.
– Возвращаться – тоже плохая примета, – войдя в квартиру, посмотрелся в зеркало: – Здравствуй, Коля! – и, чмокнув жену на прощанье, быстро спустился по лестнице, дежурной улыбкой поприветствовав консьержку.
2
– Доброе утро, Николай Сергеевич! В Департамент?
– Куда ещё? Пока там работаем.
– Ну, вы скажете – пока! Или что произошло? – шофёр вопросительно посмотрел на извлечённый конверт.
– Вася, в нашей конторе полгода царит «эпоха застоя»! Но ты вправе гордиться – находясь за рулём, являешься одним из немногих, кто остаётся в движении, поэтому, от греха подальше, смотри на дорогу! Насчёт этого – сейчас узнаем.
– Так я этоть, Николай Сергеевич, я завсегда смотрю, – он вновь скосил взгляд на письмо, – одним глазом на дорогу, другим – на обстоятельства.
Счастливый человек – ни хлопот, ни забот: за машиной следи, правила соблюдай – предел ответственности. А тут! Мало дел, так приходится с идиотом бороться, доказывать, что ты не верблюд… И за какие грехи мне эти казни египетские?
«Какая боль, какая боль! Аргентина – Ямайка: пять – ноль!» – тишину салона нарушил настроенный на номер начальника сигнал сотового. Точно, день не задался с утра! Верно баба Катя говорила: только чёрта помяни – он тут как тут!
– Доброе утро, Валерий Иванович!
– Здравствуйте, Николай Сергеевич, вы уже на работе?
Началось! Проверяет время моего прихода и ухода?
– Еду.
– Замечательно.
Я еду на работу к положенному часу и – замечательно? Что-то новое.
– Не понял?
– Вечером сообщили: в девять утра срочное совещание у мэра – День города на носу. А я некстати приболел. Не сочтите за труд – сразу в администрацию отправляйтесь.
– Хорошо. А что с вами?
– Вроде ничего серьёзного: давление слегка подскочило. Надеюсь, после обеда увидимся.
Что сказать: не торопитесь, Валерий Иванович, лечитесь до полного выздоровления, мы без вас лучше управимся?
– Да, да, конечно, выздоравливайте, – на фоне коротких гудков скорректировал водителя, непроизвольно вернув конверт во внутренний карман пиджака, – в мэрию.
Город набирал утренние обороты. Потоки машин медленно ползли по недостаточно широким улицам, образуя заторы в направлении центра. Видя нетерпение начальника, Василий предложил:
– Так, этоть, Николай Сергеевич, можно, если вы не против, по дворам рвануть!
– Рвани, Шумахер, а то, правда, опоздаем.
Василий появился в его жизни месяца три-четыре назад, после того как предыдущий шофёр – степенный, немногословный Кузьмич, вышел на пенсию. Вроде новый водитель всем был хорош: машину содержал в чистоте, сам был аккуратен и вежлив, зачастую проявляя своеобразную заботу о начальнике: то напоминая о своевременном приёме пищи, то о необходимости застегнуть пальто, прежде чем покинуть машину в морозные дни. Одна беда была у Василия – болтлив до невозможности. И ладно бы – болтлив, свою болтовню он умудрялся переводить в философские рассуждения по поводу и без. «Недуг» этот обрушился на шофера внезапно: несколько лет назад Васю бросила жена. Так, просто. «Надоел» – сказала и ушла, тихо затворив за собой дверь. Со щелчком дверного замка вселилось в Васю женоненавистничество. Возможно, от желания отвлечься от тягостных мыслей, возможно, от перенесённого нервного шока, но с тех пор рот его закрывался, что называется, только во время еды, для тщательного пережёвывания пищи. Темы для разговора находил «на раз» – что видел, о том и говорил, как нанаец, плывущий по реке в выдолбленной из тополя плоскодонке: что видит, о том и поёт. Камаргин вначале раздражался, злился, одёргивая шофёра, но тот, пожав плечами, замолкал, самое большее, на пару минут, неминуемо находя новую тему для философских рассуждений. Через какое-то время Николай Сергеевич привык к постоянной трескотне над ухом и редкие паузы в Васиных монологах стали напрягать больше, чем раньше напрягало их отсутствие.
Шофёру, зная его печальную историю, Камаргин старался помогать чем мог: иногда приносил пригласительные в театр или на концерт, намекая, что там можно встретить приличную одинокую женщину.
– Да что вы, в самом деле, Николай Сергеевич? Какая приличная женщина в театр одна пойдёт? А если она одна – то уж точно её за что-то бросили, значит, этоть, уже неприличная. Все они одним миром мазаны – шалавы, как говорила моя покойная бабушка.
– Ну, уж – и все?
– Да все, все! Вот вам крест! Ну, нет, конечно, Наталья Фёдоровна не такая. Вам с женой повезло, что и говорить.
Не хватало ещё с шофёром свою личную жизнь обсуждать! Пусть лучше о дураках и дорогах рассуждает, Сенека!
Свернув в ближайший переулок, аккуратно маневрируя между сползшими с тротуаров на обочины дворовых проездов машин, Василий привычно загнусавил:
– Ну, это ж надоть – дороги! Да их дорогами назвать нельзя. Кому скажи – засмеют! Знают же, по ним люди будут ездить, а починить – никак! Вот вы, этоть, Николай Сергеевич, сейчас в мэрии будете, спросите там у Иван Иваныча, когда дороги собираются делать? Это ж ездить невозможно, никаких нервов не хватит!
Встряхивая пассажиров, машина методично переваливалась из одной колдобины в другую.
– А тут мы раньше жили, – неожиданно для себя произнёс Камаргин, – по этой дороге, тогда ещё не заасфальтированной, я в школу ходил.
– По ней, кажисть, ровнее было.
– Тут ты прав, ревизорро дорог – ровнее. А вот и школа.
– Сорок пятая?
– Она.
Машина двигалась медленно, предоставляя Камаргину возможность внимательно рассмотреть подзабытый уголок родного города. Вот и тот дом. Как же это было давно. Вновь непонятная тоска, до слёз, до спазма подкатила к горлу. Да что со мной?! Я столько раз мимо ходил – и ничего! Но волна разрасталась, затрудняя дыхание. Пришлось приоткрыть стекло. Салон вдохнул сырой февральский ветер. Василий скосил глаза на шефа, но промолчал. С близлежащих переулков стекались автомобилисты, пытаясь сократить время в пути, образовав новую пробку.
– Вася, ты подъезжай к мэрии, я пешком дойду. Тут недалеко. Иначе точно опоздаю, неудобно.
Выйдя из машины, оглянулся, задержав взгляд на том доме, сейчас показавшимся маленьким, невзрачным, и тут же почувствовал острый запах детства…
* * *
В новую квартиру они переехали внезапно.
Когда отца вызвали в Управление, никто не ожидал такого поворота событий. Через час вернулся счастливый, непривычно глупо улыбаясь, бережно вынул из кармана ордер и пахнущие смазкой три ключа, соединённые проволочным кольцом. На следующий день Коля увязался за ним в новую квартиру. И никакие рассуждения о том, что у отца не будет времени увести его обратно, что придётся просидеть взаперти одному до вечера, не смогли поменять решение: желание посмотреть на новостройку захватило! Голова кружилась – то ли от счастья жить в «своей» комнате, то ли от нитрокраски, то ли от того, что детство закончилось: ты – первоклассник, у которого начинается новая и, в этом он был уверен, интересная, самостоятельная жизнь!
Действительность оказалось намного прозаичнее: в пустой квартире отсутствовала элементарная табуретка, полы грязные, воды в кранах, чтобы помыть их, нет. В двух небольших комнатах можно или ходить, или стоять у окон, опёршись на свежеокрашенные подоконники. Тем не менее, это ощущение новизны запомнилось на всю жизнь – на дворе стоял сентябрь, и долгие годы первый месяц осени будет ассоциироваться у него с чем-то неизведанным, радостным, с предвкушением счастья.
В новую школу пошёл со второй четверти. Ранним утром отец повёл по незнакомой дороге, которая станет родной, принеся в его жизнь столько радости и столько горя. У школы спросил:
– Сможешь найти дорогу обратно?
– Конечно, я же не маленький!
Обратно первую половину пути прошёл легко. Дойдя до поворота, растерялся: дорога с этой стороны выглядела иначе – где проход через двор, где калитка? Минут пять искал потерянные ориентиры, пока не прошёл чуть левее. Слава богу – вот и калитка! Миновав двор, оглянулся, поняв – заблудился «в трёх соснах»: можно было пройти по грунтовой дороге, которая шла параллельно старому двухэтажному дому. «Зачем папа повёл меня через двор? По дороге проще и короче». Тогда-то впервые и обратил внимание на невысокий четырёхэтажный дом, стоящий совершенно не сообразуясь с другими – по диагонали, не вписываясь ни в одну из линий, ни в один из дворов. Первый этаж занимал хлебный магазин с широкой лестницей в тринадцать ступеней (их он потом посчитал) вдоль стеклянной, во всю стену, витрины. Странный дом – подумал тогда. С тех пор этот дом стал для первоклассника Камаргина ориентиром при походе в школу: поворотный пункт – дошёл до него, и полпути пройдено.
…Аккуратно ступая по подмёрзшему за ночь снегу, Камаргин поравнялся с новостройкой, где запах свежевыкрашенных стен ощущался сильнее, сыграв роль своеобразного катализатора, разбудив в памяти далёкие воспоминания детства.
