Читать книгу: «Шелест. Том 1»

Том 1

Приходит момент, когда ты можешь рассказать правду. То, о чем вынужден молчать слишком долго. Рассказать, не боясь последствий, не тревожась за судьбы дорогих людей.

Когда наступает время подвести итог и закончить историю жизни, ты волен выбирать, как поступить дальше.

Сейчас я могу поведать о противостоянии с самой смертью, стоящей за нашими спинами, об ужасе, сводящем с ума и о выборе, который предстояло сделать каждому из нас…

***

Настанет час, в который тьма на крыльях дня погасит свет.

Над головою вой и демонов приход зальет кровавой падалью рассвет.

Врата огня открыты, с этой минуты в голове лишь крики.

Брат спасает брата, не ведая, что нет возврата.

Святая жертва умрет на алтаре.

И наш покой не ведам миру ненависти, царящий ужасом теперь и на земле.

Уж близок час и тьма зовет: закрой глаза, идя вперед…

Игорь Хардвок.

ПРОЛОГ.

…Стараясь двигаться тише, он на ощупь брел вдоль поросшей мхом стены. Потеряв счёт времени, не зная, как долго блуждает по холодному сырому подземелью: час, день, неделю, год. Время здесь остановилось. Оно просто не существовало. Сотни поворотов, развилок, тупиков. Он возвращался назад и снова шел вперед. Произошедшее казалось нереальным, напоминая один из ночных кошмаров.

Пальцы кровоточили и жутко болели, будто побывали в дробилке. Израненное тело реагировало на малейшее движение мгновенной ослепляющей мучительной вспышкой. Ноги казались чужими, существующими отдельно, словно неказистые протезы, сделанные пьяным мастером – самоучкой.

Человек потряс головой, пытаясь привести мысли в порядок. На это простое движение мозг отреагировал молниеносной вспышкой боли: сейчас он потеряет сознание, провалившись в черную дыру потухающего рассудка. Из рваной раны на виске снова потекла кровь. Руки дрожали, как после недельного запоя. Костяшки пальцев разбиты, а под изломанными ногтями засыхала кровь. Человек, затуманенным взглядом смотрел вглубь коридора. Перед глазами мелькали разноцветные блики, мешая разглядеть, что находится впереди. Он не имел понятия, в какую сторону идти. Все смешалось.

Голова гудела и пульсировала, как паровой котел, готовый взорваться в любую секунду. Кровь из раны пошла сильнее, заливая порванный воротник грязной рубашки. Разбитые губы опухли, а горло жгло, словно он наелся битого стекла. Он все отдал бы за глоток холодной воды.

Человек медленно продвигался вперед: шаг за шагом. Одна порция боли за другой. Оставляя позади кровавый след, как ковровую дорожку на приеме у маньяка – садиста, прилагая неимоверное усилие, чтобы не оступиться на ногах-протезах и не упасть на острые камни. Холодный пот градом стекал по лицу, оставляя грязные разводы. Щипал глаза, заставляя тереть их ладонями, отчего разноцветные блики множились, словно бактерии – паразиты в гнойной ране. На плечах неимоверная тяжесть, будто на спину водрузили мешок с землей. Еще немного, и он упадет, разбивая коленки, не выдержав непосильной ноши, которая погребет под собой, словно могильный камень.

Мысли путались. Человек уже не мог вспомнить, как оказался в этом месте – в темноте, совсем один. Что произошло в последние несколько часов?

Полузатопленный темнотой каменный коридор казался бесконечным. Скупой призрачный свет лился откуда-то сверху: тусклый и безжизненный, словно от коптившей старой замусоленной лампы. Возможно, всего лишь игра воображения, ведь глаза застилает кровавая пелена, а видимость от клубящегося впереди синего тумана практически сводится к нулю.

Дышать становится все труднее. Воздух наэлектризован, как во время грозы. Горяч, как во время лесного пожара. Кажется, достаточно лишь одной искры, чтобы он вспыхнул, сжигая легкие. Голубой свет пробивается из ниоткуда: потусторонний, словно огонек на болоте. По земляному полу расползается светлая непроницаемая дымка, как от тлеющего костра, отчего его очертания все время меняются, извиваясь змеей на склоне сухой насыпи.

«Где я? Что это за место? Как я здесь оказался?»

– Пить, прошу… – короткая фраза отняла последние силы, и человек упал.

Голова откинулась назад, с глухим стуком ударившись о стену. Человек вскрикнул, теряя сознание, проваливаясь в пугающую бездну. Чернота окутывала, радостно распахивая объятья, ликовала, как паук, поймавший долгожданную жертву. Он падал вниз, отчетливо осознавая происходящее. Это снова походило на сон, страшный кошмар из детства. Он ощутил ледяной поток воздуха, затягивающий вниз, словно трясина.

Легкие сдавило железным обручем. Хриплое дыхание стало клокочущим. Он прилагал неимоверные усилия, чтобы сделать вздох. Но легкие отказывались подчиняться. Скорее подсознательно человек понял, что плачет, ощутив соленый привкус на губах.

Это словно очищение, успокоение. Боль… Она расползается по телу, как яд от укуса кобры, отвоевывая с каждым мгновением все больше пространства израненной плоти.

Где-то там, в глубине потухающего рассудка, он отчетливо услышал тихий голос, звавший по имени, которое он почти забыл. Голос обещал, сулил свободу. Человек понял. Знал это с самого начала. Нужно идти на зов: сейчас, немедленно!

– Иди! Поднимись!!! – Голос звучал настойчивей, громче. – Ты же не допустишь?..

Пытаясь зацепиться за воспоминание, в смертельном падении вниз, израненными изломанными пальцами, остановить безумие, в безуспешной попытке он яростно рассекал воздух руками, как пловец на финише. Тщетно. Продолжая погружаться в черную пропасть, он четко осознавал: шансов почти не осталось. Водоворот смерти затягивал, растворяя в себе, подчиняя неумолимой воли.

Голос продолжал звать, нежные нотки исчезли. Теперь это больше походило на рассерженный рык животного, звучащий в голове все громче, пока резко не оборвался на высокой ноте криком боли и ярости.

Человек падал. И когда казалось все кончено, кто-то с силой встряхнул за плечи, приводя в чувство:

– Поднимись!!! Ну, же!

Он медленно открыл глаза, возвращаясь в реальность, в надежде увидеть обладателя странного голоса.

Никого рядом не было.

Гул в голове затихал, но сознание оставалось спутанным. Он попытался облизнуть пересохшие потрескавшиеся губы. Ничего не вышло. Язык распух. Превратился в наждачную бумагу, раздирающую нёбо. Воздух со свистом прорывался через отбитые легкие. Человек закашлял. Сплюнул кровь на землю. Попытка подняться. Голова закружилась, но расплывчатые предметы приобрели более четкие формы.

Темный коридор заканчивался голубым металлическим светом, так не похожим ни на один из виденных прежде. Держась за стену, шаг за шагом он медленно продвигался вперед, твердо осознавая: если вновь остановится – упадет, и сил подняться уже не будет. Они таяли с каждой минутой, растворялись как капли воды, нечаянно упавшие на сухой песок из полупустой фляжки проводника.

– Аниил, Аниил, – шептал человек, словно молитву, все еще надеясь на спасение. Все еще веря в чудо. Теперь он знает, что значит это имя. Теперь он понял, кто скрывается за словами. Смутные образы воспоминаний постепенно приобретали смысл. Все вставало на свои места. И чем яснее становилась картина, тем ужаснее было от этого.

В агонизирующем мозгу бесконечное множество раз проносилось одно и тоже – видение, которое он никогда не сможет забыть. И пока человек, шатаясь, брёл по лабиринту темного коридора, перед взором стояли мутные, испещренные кровяными сеточками, светящиеся глаза, которые, казалось, жили отдельно от этого чёрного лица, причиняя почти физическую боль, лишь стоило заглянуть в пугающую своей ненавистью бездну. Они алчно заглатывали тебя, тянули в трясину беспросветного мрака, откуда нет обратной дороги. Человек вспомнил, как падал в эту бездну. Как терял от животного страха последние проблески разума. Как отрицал то, что видели глаза. Напрасно…

– Ты не получишь его, Анаэль, – прошептал он. – Не получишь. Я не допущу…

С каждым следующим шагом сознание покидало, а гул в ушах становился всё тише и тише. Человек упал на острые камни, сжавшись в комочек, не дойдя всего несколько ярдов до голубого света, которым заканчивался, казавшийся таким бесконечным, коридор. Сухими потрескавшимися губами он прошептал имя: то, которое никто не смеет произнести кроме него, то, ради которого он оказался здесь.

Шепот растворился, словно призрачный всадник, эхом затихая в каменном лабиринте. В последнем проблеске сознания он вновь услышал нежный голос, поющий колыбельную песню, чарующий, неземной. Голос манил, звал за собой, сулил избавление. Человек почувствовал, как легкое дуновение ветерка обдало лицо. Узнал запах цветов и аромат трав. Слезы скатились из ничего невидящих перед собой глаз. Кто-то бережно и осторожно коснулся лица. Ласково провел рукой по волосам.

– Теперь все будет хорошо. Ты правильно сделал, что пришел…

Человек улыбнулся невидимому спасителю, вздрогнув от неожиданно разлившегося по телу тепла, словно его погрузили в горячую ароматную ванну. Последняя судорога пробежала по телу, расслабляя мышцы, разглаживая черты лица. Безжизненные руки съехали на земляной пол. Судорожно сжатые кулаки разжались. Небольшой продолговатый предмет выпал из ослабевших пальцев и покатился по коридору.

Полуулыбка замерла на теперь спокойном лице. Широко открытые глаза тускнели, словно день в солнечное затмение. Последняя слезинка медленно скатилась по белой щеке, упав на грязные камни…

Далеко вверху солнце величественно поднималось из-за гор, ярко-красное пылающее, щедро одаривая землю теплом и светом. Природа оживала после ночного сна. Сотни оттенков и звуков наполняли живой мир.

Мир, в котором нет места мертвым. Мир, который он уже никогда не увидит. Мир, в который никогда не найдет дороги. Он больше не ощутит теплоту и ласку первых нежных лучей восходящего солнца, не подставит горящее лицо навстречу прохладному ветру, не почувствует пряный аромат цветущих бегоний…

1

Джек открыл глаза, потянулся, зевая во весь рот. Багровый горб солнца показался из-за горизонта, и солнечные лучи раскрасили мир разноцветными красками. Золотистый зайчик притаился возле полки с книжками, прошелся по плакату футбольной команды «Балтимор Рейвенс» и затерялся в глубине комнаты.

Легкий ветерок колыхал створки жалюзи у распахнутого окна. Утренняя прохлада наполнила комнату ароматном гортензии и жасмина, растущих в саду вокруг дома. Старый вяз лениво шелестел листвой, дирижируя неугомонным сойкам, разместившимся на ветвях и перекрикивающих друг друга.

Джек улыбнулся, поднявшись с кровати. Сегодня воскресенье и он знает, как проведет день.

– О работе и школе забудем до завтра. Боже, благослови выходные, – он зевнул, взъерошив пятерней темные непослушные волосы. Они немного длинноваты, но так даже лучше. Хотя мама на этот счет более категорична.

Тело покрылось мурашками. Но он обожает утреннюю прохладу, капельки росы на горячей после пробега коже, ветер, играющий с волосами. Подойдя к окну, Джек распахнул створки шире, свернув вверх жалюзи.

Включив музыкальный центр и выбрав любимую композицию из «Поющих акул» принялся за утреннюю разминку. Яростно отжимаясь от пола, он пел вместе с Джимом Грейбом: «Если сегодня ты уйдешь, я разобью машину, и ты, малышка, станешь плакать, потому что больше не сможешь прокатиться на моем лимузине».

Мыслями он был уже не здесь, не в своей уютной комнате на Файерстрит, а на стадионе, показывая команде новую комбинацию, разрабатываемую им несколько недель. Отшлифовывая последние детали. Оттачивая до автоматизма.

Американский футбол – смысл его жизни. Все, что не касалось футбола, автоматически отходило на второй план. С девяти лет Джек играл за сборную школы, и вот уже три года являлся квотербеком «Орланов». Тренер Ламар Уокер сулил Джеку большое будущее, всячески поощряя и культивируя в воспитаннике фанатичную страсть.

– Впереди НФЛ, ты будешь самым лучшим! После окончания школы я дам несколько рекомендаций в колледж. Такого игрока у них еще не было! Ты возьмешь Мемориальный кубок Хайсмона в первом же сезоне! Но сейчас нужно изрядно попотеть. И когда придет наш час, мы надерем задницы этим высокомерным выскочкам из Луизианы. Вручая нам «Сахарный кубок» они наконец-то поймут, с кем имеют дел.

– Дело не во мне, сэр. Не я один делаю игру. Вы тренировали нас последние несколько лет. Вы научили меня всему.

– Нет, Джек! С таким феноменом как ты я сталкиваюсь впервые за свою долгую жизнь. Иногда, кажется, ты знаешь какую комбинацию провернет соперник еще до броска мяча. А я повидал много чего, уж поверь.

Ламар лукавил. Ему всего тридцать, и он никак не выглядел стариком. Высокий, стройный, волевой и безжалостный он стал кошмаром для ребят. Бывало и так, что после тренировок игроки падали от изнеможения прямо на поле.

– Слабакам и нытикам нет места в спорте, а тем более в американском футболе! Кто ноет, убирайтесь к чертовой бабушке, сопливые девчонки, – это была коронная фраза тренера Уокера.

Прохаживаясь мимо измученных парней после нескольких часов беспрерывной тренировки, сложив на груди мускулистые руки, он метал уничтожающие сердитые взгляды. Но Джека Уокер обожал, возносил, восхищаясь нечеловеческой выносливостью, интуиции и неоспоримому таланту. Впрочем, не он один.

***

Последний год в высшей школе принес с собой легкую грусть и массу привилегий. Учителя души не чаяли в Джеке, наглым образом завышая оценки, прощая частые прогулы и пренебрежение к учебе. Футбол являлся одержимостью Файерлейка. Это лучшее, что есть у такого отдаленного и жившего обособленной жизнью городка с населением тысяча двести двенадцать душ, согласно последней переписи.

Каждая игра – огромное событие и праздник, заканчивающийся массовым гулянием и фейерверком. О таланте Джека в его семнадцать уже слагали легенды, распространившиеся далеко за пределы округа. Ни одна из игр с его участием не заканчивалась поражением команды. «Орланы» являлись призерами различных школьных соревнований среди юниоров штата Орегон.

В прошлом году команда привезла домой кубок «Серебряного бобра», но не это было для Уокера конечной целью – он подал заявку на участие «Орланов» в борьбе за «Сахарный» кубок, среди команд восьми штатов, делая ставку на Джека. Ничто не могло поколебать в нем уверенность насчет его лучшего игрока, скорее с неба начнут падать золотые монеты.

Джек продолжал делать зарядку, выкрикивая слова модной песни, когда заметил мать, стоявшую возле двери. Хрупкая невысокая женщина со светлыми волосами, забранными в небрежный пучок на затылке, уныло наблюдала за разминкой, как обычно, когда бывала не в настроении – покусывая нижнюю губу и хмуря брови. Обведя комнату грустным взглядом, Керол вздохнула:

– Нужно навести здесь порядок. Хоть какой-нибудь. Хоть когда-нибудь.

– Отлично, как только освобожусь…

– Ты обещаешь это третье воскресенье. Если ты позволишь…

– Нет, мам. Мы об этом говорили неоднократно, помнишь? Моя зона, моя территория! Не хочу потом полдня потратить на поиски нужной мне вещи.

– Да, диска с фильмом об Уильяме Хеффелфингере, например, – она красноречиво кивнула на десятки дисков разбросанных по письменному столу, пылившихся на полках и даже валявшихся на полу. – Это звучит, как очередная отговорка. Ты просто…

– Я просто не хочу тебя напрягать.

– Прекрасно. Но я хотела поговорить о другом, конечно и об этом тоже. Ведь жить в конюшне…

– Мама!

– Хорошо, перейду сразу к делу. Ты давно не был в церкви. Это твоя постоянная занятость. Э… Нет таких дел, которые могут быть более значимыми, чем проповедь отца Сэмуила, и матушка просила тебя обязательно сегодня прийти – она будет очень ждать. Афения не однократно пыталась с тобой встретиться, так что не нужно в который раз снова ее разочаровывать. Раз уж я не могу повлиять на тебя, так, возможно, настоятельнице удастся.

– Хорошо, после тренировки. Клянусь! Матушка вновь осчастливила нас своим присутствием? Когда она приехала? – Он поднялся и выключил стереосистему. На бронзовой от загара коже блестели бисерки пота. Темные спутанные волосы упали на глаза.

– Блаженная тишина, – Керол закатила глаза к потолку. – К тому же, это продлиться до вечера, твоя тренировка. Все как обычно! Не мог ты, хотя бы сегодня, сделать исключение. Она очень просила. Матушка приехала помочь преподобному Сэмуилу. Скоро рождество Божьей Матери, и ты знаешь: нужно многое подготовить к празднику. Да и пробудет она лишь до завтрашнего утра. Матушка не может надолго оставить монастырь. Так что прошу, не забудь навестить ее… на этот раз. Она волнуется о тебе, – многозначительно добавила мать.

– О, да, нравы, молодость, тестостерон и прочая чушь!

– Не стоит так говорить.

– Извини. Но все, что скажет Афения мне известно. Но… я обещаю, – поспешно добавил он, предотвращая в ответ возмущенную реплику.

– Обещаешь? Здорово, – недоверчиво протянула Керол, нахмурив брови. – А, Рейчел? Ты давно не был у Скайуокеров, верно?

– Мама, у меня действительно не так много времени. Я не пытаюсь отмазаться! Через месяц игра с «Плохими парнями». Ты знаешь, что это за команда? Звери. Они взяли кубок Иллинойса в прошлом году. Один Алек Шейк может уложить разом пол моей команды. А ты говоришь – Скайуокеры.

– Но…

– Мама, я не виноват, о чем вы там договорились двадцать лет назад. Я здесь совершенно не причем.

– Джек, это уже не смешно. Не желаю обсуждать это снова! Мы говорили об этом неоднократно. Рейчел такая красавица, а ты просто болван, если думаешь иначе.

– Я не думаю иначе.

– Превосходно, может пора сделать шаг навстречу? Девушка надеется, что ты наконец-то признаешься.

– Мамуля, мне не в чем признаваться. Разве, что я очень тебя люблю.

Он обнял мать, чмокнув ее в нос. Керол взъерошила непокорные волосы сына, а затем, словно извиняясь, пригладила длинную челку.

– Но ведь у нас есть обязательства перед орденом. Твой покойный отец был человеком слова, и он был бы недоволен твоим поведением.

– Мама, ты единственный человек, который так говорит. Обещаю, все будет нормально. Вот только…

– Что?

– Разделаемся с «Плохими парнями».

– Ты просто невыносим, – она цокнула, нервно поправив белый в синий цветочек фартук. – Поговорим об этом потом. Серьезно поговорим. Я приготовила завтрак. Может, хоть сегодня поешь со мной или сразу отправишься к Майклу? Кстати, пора бы ему уже появиться.

– Кстати о Майкле: я сегодня возможно задержусь. Он просил зайти к нему вечером.

– Вы ведь и так весь день проведете вместе?

– У нас есть незавершенные дела. Мне нужно ему помочь. Я обещал.

– Как и с уборкой комнаты и посещением матушки Афении!

– Разумеется. И кстати: Рейчел я видел недавно, на прошлой неделе! И мы с ней даже очень мило побеседовали. Не думаю, что она успела по мне соскучиться.

Джек вспомнил, как она кричала за то, что он не соизволил появиться на заранее приглашенный ужин с ее отцом. И что с того? Он просто забыл! Стоило ли раздувать такую шумиху?

Это случилось в ювелирном магазине Петерсена. Джек проспорил Майклу, и должен был по договору проторчать в магазине битый час, выбирая подарок для Кетти, девушки Майкла. Рейчел в очередной раз примеряла дорогую безделушку, когда через витрину увидела Джека с Луисом. Жаль, что не он ее первый заметил!

– Не повезло мистеру сэру Петерсону. Вернее очень даже повезло, когда она пулей вылетела из магазина, сбив по пути стеклянную витрину с дорогой бижутерией. Шерифу Гордону придется раскошелиться.

– Иногда ты действительно бываешь просто несносным, – заметила мать.

Она прошла в комнату. Наклонилась подобрать брошенные возле кровати носки. Взяла со стула футболку. Переложила разбросанные диски с кровати на стол.

– Ты неисправим. Девочке придется потратить много сил, чтобы из тебя получился толк!

– О, да! Надеюсь, у нее хватит терпение. Хотя после последней сцены я бы не загадывал.

Забрав грязное белье, мать спустилась в столовую. Джек глянул на часы над овальным зеркалом и ужаснулся: сколько времени! Приняв душ и почистив зубы, он попытался причесать непокорные волосы, торчащие в разные стороны. Вышло не очень, но видит Бог, он сделал все, что мог. Надев джинсы и любимую футболку с изображением Майкла Джордана, хмыкнул, вспоминая слова матери.

– Вот еще! Рейчел! Не думаю, чтобы она очень уж скучала, разбивая сердце очередному поклоннику!

Джек извлек из стереосистемы диск и швырнул на кровать. Уныло обведя комнату взглядом, забросил видавшие виды кроссовки под кровать, кое-как прикрыв ее покрывалом. Поставил на полку школьные книги, проведя по пыльной поверхности рукой, оставляя разводы. Уборка произведена!

Мать сидела за круглым столом, подперев голову рукой, мечтательно устремив взгляд в окно. Рядом остывал омлет. На фарфоровой тарелке лежал, нарезанный на тонкие ломтики бекон, свежие булочки, а в прозрачном графине апельсиновый сок.

– Привет! – Джек опустился рядом, взял вилку и улыбнулся. Она продолжала смотреть в окно. Тонкая струйка дыма медленно поднималась к потолку, и часть пепла от наполовину истлевшей сигареты в ее руках, грозил свалиться прямо в стакан. Джек помахал ладонью перед ее лицом.

– Земля вызывает Настромо! Мама спускайся вниз.

– О, извини. Просто… просто задумалась, вспомнила… Когда ты был совсем маленький и только научился ходить, а Сэму шел десятый год – вы постоянно спорили за завтраком, – Джек осторожно отодвинул от нее стакан с соком. – Ты пытался забрать вилку, а ему отдать пластиковую ложечку. Ты все время лепетал, это не справедливо, не честно. Дело доходило до крика и рева, и пока отец не отвесит каждому по подзатыльнику, не пригрозив ремнем, завтрак обычно не начинался. Прошло всего несколько лет, и теперь мы остались с тобой совсем одни, – ее рука дрогнула, и пепел упал на стол.

– Мама, эй, пожалуйста! – Джек дотронулся до холодной ладони, протянувшись через стол.

– Да ты прав, извини, – она сжала его руку. – Время так быстротечно. Ты вырос, почти мужчина: через год окончишь школу, поедешь учиться.

– У тебя сегодня плохое настроение?

– Нет. Все замечательно. Просто, не обращай внимание. Ты, почему не ешь?

Джек отметил черные круги под глазами, глубокую складку, пересекающую лоб, неестественную бледность лица. Опять мать провела очередную бессонную ночь в слезах. После трагической смерти старшего сына она долго приходила в себя, отстранившись от окружающих и спрятавшись в непроницаемой скорлупе. Когда вскоре после трагедии от инфаркта умер муж – его отец, она выжила лишь благодаря Джеку, не отходившему от ее постели ни на шаг. Он выходил, вытащил мать из пасти безумия, которое шаг за шагом поглощало ее. Но временами все возвращалось. Он не мог уловить факторы, способствующие этому, но депрессия снова открывала пасть, тянула на глубину, оставляя взамен страхи, тоску и слезы.

– Ты придешь на обед?

– Разумеется, если будет время, – Джек виновато посмотрел на мать.

– Понятно. Обед будет ждать в микроволновке. Если ты все же придешь – то просто разогрей. Сегодня у меня собрание в двенадцать, и я могу не успеть вернуться. К тому же, оттуда я проеду в галерею.

– Ты уже закончила картину? Покажешь?

– Конечно, в первую очередь. Хочу узнать твое объективное мнение прежде, чем она попадет на глаза критикам-садистам.

«Хорошо, что мать решила заняться живописью профессионально. Это отнимает все свободное время, не давая окончательно расклеиться и начать жалеть себя».

Керол продолжала делать вид, что занята завтраком, хотя рассеянный взгляд блуждал по кухне, шкафам с посудой, задержался на миг около посудомоечной машины, скользнул к окну.

– Мама, тебя что-то волнует?

– Только моя предстоящая презентация.

– Хм… Ты что-то недоговариваешь, верно?

– Меня действительно волнует, что скажут критики. Дело только в этом, уверяю.

Они продолжали завтрак в полной тишине, когда с улицы послышался свист. Керол вздохнула, отодвигая полупустой стакан сока:

– Я уже начала волноваться, почему Майкла так долго нет?

– Майки, заходи! – Джек засмеялся, когда из-за двери показалась виноватая конопатая физиономия. Рыжие пряди беспорядочно падали на бледный лоб. Казалось, на лице нет ни одного свободного места, где бы ни сидела рыжая клякса.

Он выглядел немного наивным, немного зажатым, но это лишь на первый взгляд. В глазах блестели озорные огоньки, а за робостью угадывалась тяга к безумным поступкам и чрезмерная импульсивность, временами граничащая с патологическим неумением сдерживать себя. Парень находился в отличной физической форме, играл с Джеком в одной команде и был закадычным другом.

Майкл, некогда гроза садов и головная боль мистера Гордона, шефа полиции, теперь заметно повзрослел, но от этого безумных идей в голове не убавилось. Его проделки продолжали сводить с ума церковного садовника мистера Паркера, не прекращающего лелеять надежду когда-нибудь застукать его за очередной шалостью. Но талант Майкла состоял именно в том, что он всегда чувствовал, когда необходимо «делать ноги». Линялые джинсы с порванными коленями и белая футболка с черепом на спине завершали облик бесшабашного парня.

– О мэм, приветствую! Я кажется не вовремя? Глубоко извиняюсь, проходил случайно мимо и…

– Майкл, отлично. Мило, что зашел! Присаживайся и позавтракай с нами, – Керол наконец-то улыбнулась, и Джек был благодарен другу за это наивное оправдание.

– Я, конечно же, с удовольствием! Я вас не стесню? Как-то не совсем удобно?

– Брось придуряться, Майки. Хитрая физиономия выдает тебя с потрохами! Садись уже, – Джек указал на стоящий рядом стул.

Керол поставила перед Майклом чашку с омлетом, пододвинула булочки, сок, поставила рядом бекон и чистый стакан.

– Как поживает Генриетта?

– О, она передает вам привет. Спасибо, все нормально.

Майкл говорил с набитым ртом, и поэтому сказанное произнесено примерно так: «Она пер…ет вам пывет, спсбо, вс номалн».

– Чем занимается маленькая Сью?

Майкл хрюкнул, тщательно переживал пищу, скривился, будто ему наступили на любимую мозоль:

– Только тем, что везде сует свой нос. Покоя от нее нет.

Керол звонко рассмеялась, подымаясь из-за стола.

– Твоя сестренка просто чудо! Вы уже уходите? – Растерянно спросила она, видя, что Джек поднялся вслед за ней и теперь нетерпеливо переминается с ноги на ногу, выразительно поглядывая в сторону жующего друга. – Но, Джек, Майкл ведь…

– Спасибо, мама, все было вкусно. Но нам пора, – Джек подтолкнул Майкла в бок.

– Ой, спасибо миссис Керол. Нам действительно пора.

– Джек, я надеюсь, ты не забыл о моей просьбе.

– Нет, мама конечно!

– Зайди к матушке и навести Рейчел!

– Э…м… конечно, как освобожусь!

– Ничего подобного. Сегодня же! И не забывайте делать пожертвования, – она сделала вид, что сердится, но Джек тут же раскусил уловку. Керол не умеет притворяться.

Джек с Майклом торопливо вышли из дома, направляясь к стадиону. По пути предстояло сделать круг и зайти за Луисом. Джека охватывала легкая дрожь нетерпения. Так всегда происходит в предвкушении тренировки. Чего нельзя сказать о Майкле, спокойно жующего булочку, стянутую из кухни Керол, и беззаботно мурлыкающего под нос мелодию:

– Тот темный лабиринт забытой бесконечной злобы,

Единственным моментом возвестил. Ты проклят и забыт. Ты проклят и забыт.

***

Утопающий в зелени городок оживал. За лесом, на склоне горы Маун-Худ, в монастыре зазвонили колокола. Мелодичный звук опустился на город, словно клубы тумана, проникая в каждый дом, через распахнутые настежь окна, который завораживал, манил, впечатлял. Люди поднимали головы, бросая взгляды в сторону старого замка.

Кто-то торопился в церковь «святого Доминика» на окраине Файерлейка, кто-то на службу, кто-то скорее внести пожертвования в чашу «Подношений», в надежде умилостивить капризную, переменчивую удачу и обратить ее лик в свою сторону.

Старик Герри Дик, чинил на лужайке возле дома на Бруксонхилл старый разбрызгиватель, с завидной периодичностью выходящего из строя, смачно изрыгая проклятья на головы парней из службы наладки. Вся улица в который раз выслушивала о «зажравшемся Бене Сандовеле и ленивом Шоне Марке».

Местами облупившийся от старости фургон молочника проехал мимо, обдав Джека и Майкла порцией выхлопного дыма. Молочник работал даже в праздники и воскресенье. «Люди пьют молоко и выходные дни», – любил поговаривать мужчина, ворчливо отвечая на недоуменные взгляды жителей.

Белый фургончик с эмблемой фабрики «Скьюета» останавливался возле очередного коттеджа, и не высокий толстый человечек, кряхтя, выходил из машины, неся в руках молочные бутылки. Из ушей торчали неизменные наушники. Он подпевал, покачивая головой в такт, совершенно не обращая внимания на неодобрительные взгляды. Молочник начисто лишен слуха.

Майкл хихикнул, глядя на него:

– И я еще думал, это тебе медведь на ухо наступил! От такого тромбона у кого хочешь крыша поедет. Интересный персонаж для комиксов ужасов!

– Да, и чем же?

– Да странный он какой-то чувак, нелюдимый. Ни разу не видел его в чьей-либо компании. По-моему, даже в «У Босса» не ходит, чтобы пропустить пару стаканчиков сливочного пива после трудового дня и потрепаться о своей паршивой жизни, как это делают все нормальные мужики! В церкви стоит особняком, возле самой двери, будто так и ждет момента, когда отец Сэмуил на проповеди закатит глаза к потолку, как он это любит делать, чтобы поскорее слинять незамеченным.

– Человек любит одиночество, и что с того? Есть такой тип людей, которые тяготятся общением. Я в этом ничего плохого не вижу.

– Ну да, ты никогда ничего плохого не видишь. А что если он маньяк? – Парень подозрительно покосился в сторону молочника. – Видел репортаж про тех типов, что живут особняком в каком-нибудь Богом забытом уголке? Классический случай.

– Майкл, ты почти в каждом видишь маньяка.

– Разумеется. У меня дар. Вот ты, к примеру, маньяк футбола.

– Отлично! К твоему сведению, мы увеличиваем тренировки еще на два часа. Думаю, необходимо больше сил отдавать подготовке к чемпионату. Предстоящая игра не за горами.

– Да это же… Это невозможно. Садизм. Ты и Уокер! Только не сейчас! Я и так прихожу домой, как выжатый лимон. У меня, по твоей милости, ни на что не хватает времени.

– Это не обсуждается, Майки. Я созвонился с тренером. Он только «за».

– Ну конечно, он будет «за». Он же чертов садист! Еще бы ему быть против.

– Нужно увеличить время. Это не садизм, а необходимость. И когда мы отделаем «Плохих парней» и возьмем кубок, ты станешь благодарить тренера. Мы должны взять кубок, и мы его возьмем, если для этого нужно будет ночевать на поле – значит так и будет, – упрямо сжал губы Джек, мимолетно глянув в небо на пролетавшую мимо тройку черных птиц.

– Ты же, вернее мы всегда побеждаем! «Орланы» и так выиграют.

– Никто не может все время побеждать, Майкл. На каждого крутого игрока, найдется еще круче! Рекорды рано или поздно побеждаются, тебе ли это не знать. На спортивном пьедестале не удержаться лишь верой в свою непобедимость. Для этого требуются годы тренировок, самоотдача и, не скрою, доля фанатизма. Неоспоримый спортивный закон, друг. Луизиана – одна из сильнейших клубов. И ребята там далеко не слабаки. Поэтому…