Читать книгу: «Девочка и призрак»

Посвящается детям, которые боятся – задир, или призраков, или сердитых мам; первых дней на новом месте, в новой школе, или плохих дней, или любых других дней в промежутке.

Вы гораздо сильнее, чем вам кажется.

А ещё посвящается Мали и Мариям, потому что каждая книга, которую я пишу, – для вас.

Hanna Alkaf

THE GIRL AND THE GHOST

Copyright © 2020 by Hanna Alkaf

All rights reserved.

© Кондратьева А.В., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

* * *

Дорогой читатель,

тебе не помешает знать, что я (как и вообще все малайцы) выросла среди духов и призраков. Нас учат держаться подальше от банановых деревьев с приходом сумерек. Говорят, это дом кровопийцы понтинака. Мы знаем, в каком месяце по улицам бродят голодные души умерших. Перед тем как войти в лес, мы просим разрешения – иначе можешь попасться озорнику буниану. Родители рассказывают нам эти истории, чтобы мы не баловались. Друзья шепчут их нам на перемене, чтобы напугать. Мы читаем их поздно ночью, прячась под покрывалами и сжимая в дрожащих пальцах фонарики, чтобы проверить собственную смелость. Грань между реальностью и сверхъестественным для нас очень тонка. Духи – часть нашей жизни, вплетённая в ткань малайской культуры. Мы знаем о них многое.

О, только не подумай, что это значит, будто мы их не боимся! Боимся, и ещё как. Они наводят на нас страх. Однако в то же время они такие знакомые, наши, родные, а потому в каком-то смысле согревают нам душу.

Это история о духе. История о Сурайе, которой отчаянно нужен друг, и об унаследованном ею сверхъестественном существе, которое старается стать для неё таким другом. Это история о двух беглецах, пытающихся найти своё место в мире, который они не до конца понимают и который не сказать что понимает их. История о людях, преследуемых не столько духами, сколько воспоминаниями, что порой даже хуже. Это история о том, что случается, когда дружба расцветает и крепнет, а затем слабеет, чахнет и распадается. И о том, что не всякой дружбе суждено пройти испытание временем.

А ещё это малайская история, а значит, она изобилует описаниями блюд. Надеюсь, у тебя под рукой есть что-нибудь вкусное.

Я также надеюсь, что к концу истории ты увидишь, как и Сурайя, что храбрость можно проявить по-разному. И если ей это удалось, то тебе эта задача тоже по силам.

Сламат мембача¹,

Ханна

Пролог

ДУХ ЗНАЛ: ХОЗЯЙКА одной ногой в могиле. Однако он не сильно переживал по этому поводу.

Дух понимал, что это звучит скверно. Казалось бы, после стольких лет вместе даже он должен был испытать лёгкую грусть в связи с подобным событием. Вот только тяжело сочувствовать кому-то, когда: а) ты дух или призрак, а всем известно, что ни у духов, ни у призраков нет сердца, и б) этот кто-то жил за счёт того, что заставлял тебя делать других людей несчастными.

Он глядел на неё теперь, когда она лежала на узкой кровати, серая и измождённая в свете полной луны. Её дыхание было резким и прерывистым. Смотреть, как она медленно колышется навстречу концу, было почти как наблюдать за виноградом, постепенно превращающимся в изюм. Годы высасывали из неё жизнь и энергию, пока от неё не осталась лишь сморщенная оболочка себя прежней.

– Что ж, – прохрипела хозяйка, косясь на него.

– Что ж, – повторил он.

– Ещё разок на дорожку, а? – предложила она, кивая на полную луну в окне. Она поморщилась, протягивая ему безымянный палец правой руки, как уже делала прежде не раз.

Дух кивнул. Это казалось неуместным, но как ни крути, а есть хочется всегда, лежит ли хозяйка на смертном одре или нет. Он склонил голову над морщинистой кистью. Острые зубки прокусили кожу, которая за долгие годы огрубела и покрылась мозолями. Ведьма резко вздохнула. Прежде её кровь была питательной и крепкой, такой густой от магии, что дух, не будь он осторожен, мог бы и опьянеть. Теперь же он чувствовал лишь затхлый привкус прошедших лет, кислые нотки, сопровождающие неминуемую смерть, и горькое послевкусие, которое он никак не мог опознать. Возможно, сожаление.

Проглотить сожаление оказалось труднее всего.

Дух выпил не больше ему причитавшегося. Быстро закончив, он запечатал крохотные проколы от зубов на коже ведьмы слюной.

– Готово, – сообщил он ей. Слова были знакомыми, словно любимая песня. Ритуал обволакивал, как тёплое одеяло. – Я привязан к тебе до конца.

Ведьма ласково погладила его по рогатой голове. Прикосновение удивило духа – хозяйка никогда не отличалась сентиментальностью.

– Что ж, – произнесла она. Её голос прозвучал слабым вздохом. – Вот и конец.

Она повернула голову к окну, где солнце поднималось над гранью мира, и испустила дух.

Глава первая. Дух

КАКОЕ-ТО ВРЕМЯ ПОСЛЕ того, как ведьма испустила последний вздох, дух (или призрак) сидел совершенно неподвижно. Он размышлял, что ему теперь делать. В теории он понимал, что должно произойти: всё-таки он пелесит, а всякому пелеситу нужен хозяин. И поскольку он связан кровью, новый владелец должен происходить из семьи прежнего.

Хитрость была в том, чтобы найти такую свежую кровь. У ведьмы было не слишком-то много родственников. Да и друзей. Откровенно говоря, она вообще не особенно ладила с людьми. Он знал, что у неё есть дочь. Девчушка с хвостиками набекрень и с такой же кривобокой улыбкой. Он видел её фотографии, спрятанные в ящике стола среди обломков свечей, скидочных купонов из супермаркета, давным-давно недействительных, и горстки монет. Вещей, которыми она больше не пользовалась или которыми тяготилась, про которые позабыла или хотела забыть… А ещё там лежали письма. Наклонный почерк, тёмно-синие чернила. Бумага такая старая, что по краям зацвели жёлтые пятна времени:

Знаю, ты не одобряешь мой выбор, но он любит меня, а я – его, и мы хотим быть вместе. У нас теперь свой дом. Может, приедешь нас навестить?

Пожалуйста, ответь мне, мама! Я скучаю. Неужели ты не хочешь увидеть внучку?

Последнее письмо было поновей. Простенький белый прямоугольник, вложенный в мятый коричневый конверт с именем ведьмы. В нём говорилось:

Не пиши нам больше.

Да, у старой ведьмы не слишком-то много родственников. Она предпочитала скитаться по деревням, отправляя духа сеять хаос в каждой из них. И поначалу ему это нравилось. Он находил своего рода злорадное удовольствие в том, чтобы бродить по селеньям в обличье крохотного невзрачного кузнечика и всюду приносить несчастья. Сквашивать коровье молоко ещё до удоя. Опустошать рыболовные сети, не оставив в них ни единой прорехи, чтобы рыбаки недоумённо почёсывали в затылке. Гноить урожай, но только изнутри: так, чтобы надежды взлетали при виде совершенных на вид плодов – и тут же, при легчайшем прикосновении, рушились о личинки и выдающееся зловоние. Дух смотрел на свою работу с гордостью (так художник любуется созданным шедевром) и посмеивался, когда крестьяне приходили к мудрой опытной ведьме, которая понимающе кивала, беря с них деньги. Они просили её снять с них проклятия, даже не догадываясь, что ведьма и есть причина всех их несчастий. Волшебным образом всё возвращалось на круги своя, и вскоре ведьма исчезала опять, отправляясь на новое место (всякий раз прежде, чем кто-нибудь смекнёт, что истинным проклятьем всё это время было её присутствие).

Однако, если быть честным, через несколько лет такие занятия ему изрядно наскучили. Клиенты стекались к двери ведьмы непрерывным потоком. И если они не просили исправить то, что было её рук делом, то заказывали всё те же мелкие пакости, такие же жалкие колдовские фокусы, как всякий до них: тем – сглаз на дела, этим – порчу на дом, тому – несводимую бородавку на нос.

«Люди, – думалось духу, – такие… ограниченные». Он надеялся, что новый хозяин, кем бы тот ни оказался, принесёт с собой глоток свежего воздуха. Новый порядок, так сказать.

Дух представил девчушку с хвостиками и широкой улыбкой и распростёр мысли, растягивая их как можно дальше. Он прислушивался к знакомой песне крови, которая звала его. Нащупывал отрадное тепло, которое растекалось по молодым венам, пульсировало в крепком новом сердце…

Он нашёл её на краю зелёной-презелёной рисовой плантации, в деревянном доме, который грохотал и трясся, обдуваемый муссоном.

Она превратилась в женщину – высокую, усталую и бледную. Хвостики сменились строгим пучком, а улыбка давным-давно стёрлась, но в жилах, вне всяких сомнений, текла та же кровь. И всё же (дух озадаченно фыркнул) знакомая зовущая песня была тихой и слабой. Порой она совсем замолкала. И даже когда глаза женщины были открыты, внутри проглядывали ставни, которые оставались наглухо запертыми. Казалось, словно свет внутри неё перегорел, но никто не удосужился заменить лампочку.

Дух на мгновение замер, колеблясь. Он никак не решался: остаться или уйти. С одной стороны, ведьма была для него якорем (пелеситу нужен хозяин, чтобы контролировать его разрушительный аппетит, неутолимую жажду хаоса). Он уже чувствовал, как его влечёт темнота. Слышал тоненький голосок внутри, нашёптывающий мысли о разрушении и неистовстве. В то же время он сомневался, достаточно ли сильна кровь этой женщины, чтобы связать его и удерживать тьму в узде.

Дух всё пытался принять решение, когда кое-что услышал. Смех.

Так он узнал, что ещё есть ребёнок.

Ах, как пела её кровь! Девочка словно светилась изнутри, делая ярче весь мир вокруг. Она топала по нему пухлыми босыми ножками в засохшей грязи, лепеча и хихикая. Ведьмина песня была грубой и хриплой, она захлёстывала слушателя, словно мотив, затянутый пиратами, или завывания бредущих домой пьянчуг. Девочкина же песня окутала духа тёплой волной спокойствия и принадлежности, а ещё – ослепительного чуда: сладкого, чистого и упоительного. И пока он наблюдал за ней, из глубины пещеристых закоулков его груди поднялось невиданное доселе чувство: смесь гордости и острого ощущения, что у этого ребёнка великое будущее. Какая пьянящая честь – быть к нему причастным! Он и не подозревал, что способен на такие мысли. Единственное, что в нём поднимала ведьма, – колючее раздражение. Это ли не перемена, которую он искал? В которой нуждался?

– Сурайя, – услышал он голос женщины, продолжая наблюдать. – Сурайя, пора домой! Солнце садится. Скоро магриб².

И девочка неуверенно посеменила к неулыбчивой женщине и скрылась за дверью.

«Сурайя, – медленно прошептал про себя призрак. Он позволил слову заиграть на языке, словно нотам любимой песни. – Су-рай-я». Он смаковал каждый слог, восхищаясь нежными звуками, их ритмом и весом. Так вот она какая, его новая хозяйка! Слишком мала, чтобы привязать его и управлять им словами, которые она пока даже не в силах выговорить. Но он подождёт.

Когда тишина наконец опустилась на старый деревянный дом и ночь стала глубока и темна как чернила, дух просочился в комнату девочки. Он смотрел, как она спит, подложив ладошки под щёку. Её дыхание было ровным и безмятежным. И снова это чувство – присутствие величия. Он словно балансировал на краю пропасти чего-то большего, чем они оба. Осторожно, почти благоговейно, дух поднял пухлую ручонку девочки, укусил крохотный мизинчик (совсем легонько) и, отпив из прокола ровно три капли алой крови, быстро его запечатал. Её песня была сильной и необузданной. Она почти оглушила его, когда кровь девчушки растеклась по его телу, сплетая их судьбы воедино, строку за строкой, цепь за цепью. Этого было более чем достаточно, чтобы протянуть какое-то время. Более чем достаточно, чтобы привязать их друг к другу до следующего полнолуния.

– Готово, – прошептал он. – Я привязан к тебе до конца.

Она слегка поёжилась под его взглядом (у девочки не было одеяла). Он оплёл её собой, чтобы согреть, и улыбнулся, когда она радостно вздохнула во сне.

И в этот миг что-то ёкнуло в том месте, где находилось бы сердце духа, имей он его.

Но у него, само собой, сердца не было.

Глава вторая. Дух

К ТОМУ МОМЕНТУ, когда Сурайе исполнилось пять, она должна была сломать в своём теле по меньшей мере с десяток разных костей. Не говоря уж о том, что целых семь раз девочка чудом избежала смерти.

Тем не менее Сурайя росла как сорняк, и примерно так её и воспринимали всюду, куда бы она ни шла. Крестьяне не то чтобы её недолюбливали – просто неизменным спутником Сурайи, словно тень или дурной запах, были неприятности. «Ну надо же, – бормотали люди себе под нос, качая головой, когда Сурайя как угорелая проносилась мимо них, – будто под счастливой звездой родилась». Сурайя срывала с деревьев недозрелые фрукты – но никогда не жаловалась на боль в животе. Она перебегала дорогу, даже не задумываясь о проносящихся мимо автомобилях и велосипедах. Сурайя залезала на слишком высокие для неё деревья и часто с них падала – но всякий раз приземлялась на ноги. А однажды, ковыряясь в муравейнике, когда разъярённые огненно-красные муравьи, щекоча лапками, но ни разу не укусив, поползли по её телу, Сурайя захихикала. Так в беспечности она проводила дни, уверенная, что ей всё нипочём.

Эта работёнка оказалась тяжелее всего, что когда-либо делал дух: приглядывать и переживать за будущую хозяйку, которая совсем не бережёт себя и постоянно, ежесекундно пребывает в движении. Он уже по меньшей мере трижды испытывал мучительное искушение наложить на неё связывающее заклинание. Прилипни её руки и ноги к телу – и они оба смогли бы наконец присесть и перевести дух. Вот только Сурайя никогда не задерживалась на одном месте подолгу, и у него не было и шанса.

Возьмём, например, сегодняшний день. Он уже спас Сурайю от укуса бродячего пса, когда она попробовала взъерошить ему шерсть. Оттащил её от ливневой канализации, куда девочка непременно бы провалилась. Отогнал от её лица ос, когда она вытянула шею, чтобы поближе рассмотреть их гнездо, при этом ненадёжно держась за раскачивающуюся ветку дерева.

Раз или два он замечал, что тёмные глазёнки смотрят в его сторону, и замирал. Он ждал не дыша, почувствует ли Сурайя его присутствие (и если да, догадается ли, что он такое), но этого всё не происходило. А ещё пару раз его охватывало непреодолимое желание показаться ей. Ему бы только сказать Сурайе, чтобы ОНА НИЧЕГО НЕ ТАЩИЛА В РОТ С ЗЕМЛИ. Однако он никак не решался.

Однажды они даже повстречались. Всё потому, что Сурайя заметила его в обличье кузнечика в траве. Она попыталась поймать духа, весело хихикая, пока он удирал от неё наиогромнейшими прыжками, на которые был способен. Кровь стучала у него в висках: он изо всех сил старался увернуться от потных ладошек, которые имели обыкновение сжимать не слишком-то бережно (Сурайя обожала насекомых и зверей, но порой её любовь была чрезмерной). К счастью, ему удалось унести ноги и не пришлось обороняться каким-нибудь жутким способом. Однако они были на волосок от катастрофы.

Как-то вечером Сурайя наконец успокоилась, и дух смог взять передышку. Он сидел возле неё за старым каменным столом под плюмерией в палисаднике. Волосы девочки прилипли к потному лицу и шее, а она всё корпела над листом бумаги. Пухлые пальчики держали сиреневатый мелок, повсюду вокруг были разбросаны белые цветы. Кузнечик потёр тонкие ноги, лениво гадая, что можно рисовать так сосредоточенно, высунув от усердия язык. Впрочем, так случалось всякий раз, когда девочка была чем-то поглощена. Из носа у неё то и дело текло – Сурайя простудилась, когда плескалась на рисовой плантации, и чудо, что ещё избежала встречи с несколькими агрессивными змеями, притаившимися в воде, – и она неистово шмыгала, втягивая сопли обратно.

– Сурайя, – позвали её из дома.

Призрак видел, как маленькое тельце тотчас напряглось. Так было всегда, когда Сурайя слышала ЭТОТ голос. В двери показалась женщина. Она мало изменилась за годы с тех пор, как дух впервые её увидел, и по-прежнему оставалась для него загадкой. Он знал лишь, что она учительница. Это объясняло её строгую манеру держаться, меловую пыль, липнущую к её одежде, словно белёсые тени, резкий едкий запах мази «Тигровый бальзам», которой она щедро натирала спину и плечи, болевшие после долгого дня в классе. Время от времени дух выпускал щупальца и изучал разум женщины, пытаясь её понять. Однако находил лишь отголоски одиночества и множество запертых дверей. И всё же порой ей было тяжело держать их на замке. Иногда она смотрела на Сурайю, и в её взгляде проглядывала нежность – тогда женщина протягивала руку и гладила волосы дочки. В такие моменты дух смотрел на неё и думал: «А вот и ты». Такие мгновения были редки – всё же случались достаточно часто, чтобы он размышлял об этой женщине, ведьме и их истории, о тех письмах и о том, как её почерк петлял и закручивался, чтобы вывести ту последнюю сухую строчку: «Не пиши нам больше». Сказать по правде, этих мгновений хватило, чтобы его самую малость кольнуло сочувствие. Он сомневался, что подобное ощущение ему по нраву. Как ни крути, духи созданы не для сострадания.

– Домой, Сурайя, – снова окликнула дочку женщина, высокая и бледная. – Пора обедать.

– Иду! – Девочка схватила со стола рисунок и, побежав, чуть не упала – так она спешила. – Смотри, мама! – сказала она гордо, размахивая мятым листом. – Это тебе!

Дух вытянул шею, но не смог разглядеть рисунок.

– Очень мило, – произнесла женщина. Казалось, будто она тюбик, из которого выдавили последнюю каплю пасты, оставив его абсолютно сухим и пустым. – А теперь иди поешь. – Она остановилась, чтобы взглянуть на ноги Сурайи, которая, как обычно, была без обуви. – Не забудь сперва помыть ноги, они грязные. – Женщина повернулась и зашагала прочь, лист порхнул на землю вслед за ней.

Плечи Сурайи поникли, и в их покатых линиях призрак увидел тяжкий груз печали и разочарования. И место, где у духа должно было быть сердце, заныло от боли за девочку. Сколько раз за эти годы ему отчаянно хотелось ей показаться – однако он всегда себя сдерживал. Пожалуй, девчушка ещё слишком мала. Но ему не терпелось стать видимым, чтобы им командовали. Чтобы она отправила его в большой мир претворять её волю. И если быть честным с самим собой, он стремился защитить Сурайю и её хрупкое человеческое сердце от жестоких, грубых пальцев мира, который явно вознамерился стереть её в порошок. «Это совершенно естественно, – успокаивал он себя. – Пелеситу необходим хозяин, а хозяина нужно защищать. Здесь нет ничего странного».

– Поскорее, Сурайя, – на этот раз в голосе прозвучала нотка нетерпения.

– Иду!

Прежде чем проследовать за ней в прохладный уголок дома, дух остановился посмотреть на детский рисунок. Два сиреневатых силуэта, высокий и маленький, держались за руки в лучах ярко-жёлтого солнца. У высокого был аккуратный круглый пучок. У маленького – широкая улыбка. И в этих разноцветных почеркушках он увидел лишь одиночество.

«Время пришло, – подумал он. – Пора ей узнать обо мне».

Той ночью, пока девочка за час до сна растянулась на полу, рисуя новые картинки, дух расхаживал взад-вперёд по подоконнику её комнаты, пытаясь успокоиться. Он не понимал, почему горло сжалось и пересохло. И почему его пещеристая грудь будто наполнилась тысячью бабочек, отчаянно хлопающих крыльями. Ему хотелось, чтобы они перестали. «Пелеситу нужен хозяин, – сказал он себе твёрдо. – Она должна узнать о тебе».

Вот почему он медленно размотался из маленького тела кузнечика, поднимаясь, словно дым, вырастая и разбухая до своей истинной величины. Он предстал перед ней, тёмный как ночь, с рогами и в чешуе, во всей своей пугающей красе.

Однако Сурайя чуть приподнялась и посмотрела на него с тем же неприкрытым любопытством, которое она проявляла ко всему вокруг.

– Привет, – сказала она, вытирая мокрый нос тыльной стороной ладошки, которую тут же вытерла о розовые пижамные штаны.

Дух застыл в нерешительности. Он вдруг почувствовал себя совершенно не в своей тарелке.

– Привет? – Голос прозвучал визгливо. Дух покраснел и прочистил горло. – То есть… привет.

– Ты кто?

Он выпрямился и вдохнул. Настал великий момент.

– Я тёмный дух, – объявил он весьма важно. – Твоё достояние. Наследство, оставленное тебе бабушкой. Я в твоём подчинении. Я сокрушу твоих врагов. Я…

– Что такое «следство»? – Большие карие глаза девочки были полны вопросов.

Призрак осел и вздохнул.

– Я… подарок, – произнёс он наконец. – От бабули. Она отправила меня приглядеть за тобой.

– У меня есть бабуля?! – В этот раз её глаза округлились, переполненные восторгом.

– Уже нет, – сообщил он мягко, и Сурайя ссутулилась. – Но теперь у тебя есть я.

От этих слов девочка просияла.

– Точно, – радостно кивнув, сказала она. – У меня есть ты, и мы можем дружить и вместе играть. Только мама не захочет, чтобы мы играли ночью. Мне скоро ложиться…

Было нелегко прервать такой поток слов, но дух превзошёл сам себя.

– Я не какой-нибудь там товарищ по играм, – произнёс он надменно. – Я пелесит. Сделаю всё, что прикажешь. И смогу тебя защитить.

Девчушка вытаращила глаза:

– Ууу, так ты как джинн? Или… моя ФЕЯ-КРЁСТНАЯ?

– Я не исполняю желания, – торопливо заметил дух. – И твоя мама не должна обо мне узнать. Нельзя ей говорить, понимаешь? Я буду твоим секретом. – Высокая женщина с суровым лицом, казалось, не сильно-то интересовалась миром дочери. Однако дух был вполне уверен, что для неё, как и для большинства родителей, пелесит – полная противоположность феи-крёстной. «Феи-крёстные! Им бы не пришлось по вкусу подобное знакомство», – подумал дух, возмущённо фыркнув. Он такое мог о них рассказать…

– Моим СЕКРЕТИКОМ?

– Только твоим и ничьим больше. Иначе меня у тебя отнимут.

– Мы этого не хотим, – сказала девчушка серьёзно. – Мы ведь только встретились.

Дух улыбнулся ей свысока.

– Верно, – сказал он. – Совсем не хотим.

– А как тебя зовут?

– Зовут?

– Агаааааа, – Она растянула один слог настолько, что тот стал похож на целых шесть. – У каждого есть имя. Смотри… – она указала на тряпичную куклу рядом с собой. – Это Нана. А тот Бинго, а вон там Ариэль, как принцесса. А это Салома, как красивая леди в скучных старых фильмах, которые любит мама³. Только я зову её Салли – Салома слишком длинно. А тут Сурайя Вторая. Она будет править королевством после меня, а здесь…

Она всё тараторила, но дух едва её слышал. Никто, насколько ему хватало памяти, никогда не спрашивал его имя. Ведьма всегда обращалась к нему на «ты». Например: «Ты! Иди и сгнои банановый урожай фермера». Или: «Ты! Мне нужно, чтобы ты всю ночь насылал на эту женщину кошмары, чтобы она проиграла сопернице в конкурсе красоты».

Сурайя ненадолго замолчала, набирая воздуха, и пока она не продолжила, он быстро заговорил:

– У меня нет имени.

Она изумлённо ахнула:

– Нет?!

– Я… я так думаю. – Духа это странным образом смутило. Ему даже пришлось напомнить себе, что у его братии нет чувств.

– Это ничего, – сказала Сурайя. Она протянула ручонку и утешительно похлопала его по чешуйчатой лапе. – Я придумаю его для тебя. Я в этом СУПЕРХОРОША и всем своим игрушкам дала имя сама. И оранжевому коту, который приходит украсть со стола жареную рыбу. Его теперь зовут Чомел.

– Чомел?

– Значит «милый», – объяснила девочка серьёзно, будто он не знал. – Потому что он милый. – Она наклонила голову набок и, хмурясь и высунув язык, смотрела на него в упор. Кулачок по-прежнему сжимал ярко-розовый мелок. Духу всё ещё было не по себе. Он знал: имена нужны, чтобы придавать форму расплывчатым очертаниям, делать неизвестное частью удобной реальности. Дух не был уверен, что ему понравится зваться «милым». Как вдруг Сурайя просияла. – ЗНАЮ! – воскликнула девочка радостно. «Пожалуйста, только не Чомел, пожалуйста, только не Чомел, пожалуйста, только не Чомел…» – Ты будешь… Розик.

– РОЗИК?! – Куда уж хуже.

– Да! – Она забралась на кровать и запрыгала на ней. – Розик!

– Я тёмный дух, – произнёс пелесит в отчаянии. – Могущественное создание. Носитель вековой мудрости. Нельзя, чтобы меня звали РОЗИКОМ!

– Но это твоё имя! Розик!

Он тяжело опустился на пообтрепавшийся ковёр и вздохнул:

– Но ПОЧЕМУ Розик?!

– Потому что, – Сурайя метнула на него такой уничижительный взгляд, что дух устыдился своего вопроса. – Это мой любимый цвет. Розовый. – Она съехала с кровати и подбежала погладить духа по щеке. – Ты к нему привыкнешь, – сказала Сурайя. – Хорошее имя! Очень хорошее. Возможно, самое-самое лучшее из всех, что я придумывала.

– Полагаю, не хуже прочих.

Снаружи послышались лёгкие, быстрые шаги мамы Сурайи.

– Быстро прячься! – шепнула Сурайя, и дух, известный теперь как Розик, быстро уменьшившись до размеров кузнечика, запрыгнул в карман пижамы, который для него оттопырила Сурайя.

В тот же миг дверь распахнулась.

Женщина, заметив блестящие глаза и разгорячённые щёки дочери, поджала губы:

– Чем это ты тут занимаешься?

– Ничем, мама, – ответила Сурайя. – Просто рисую.

Женщина оглядела комнату, словно что-то искала. Дух почувствовал, как пальчики Сурайи осторожно прикрыли карман.

Наконец, ничего не найдя, женщина посмотрела на Сурайю:

– Ну что ж, пора в кровать. Иди почисти зубы. И вымой ноги, иначе приснятся кошмары. Не забудь прочитать дуа⁴.

– Хорошо, мама.

Женщина вернулась в коридор и поспешила в гостиную, где её ждала стопка тетрадей, которые предстояло проверить перед моргающим телевизором. Она сидела там долго, очень долго – и ни разу не улыбнулась, даже когда закадровый смех звучал неестественным гоготом поверх нелепых выходок на экране. Её красная ручка деловито черкала и писала, пока Сурайя и Розик спали на узкой кровати.

– Расскажи мне про бабушку, Розик.

Они лежали в постели, свернувшись в клубок. Снова наступил сезон дождей, и по окну не переставая барабанила тоскливая ночная морось. В темноте Розик различал лишь контур головы, лежащей у него на плече.

– Снова, дитя? – Сурайя то и дело спрашивала про ведьму, и запас историй у него почти иссяк.

– Пожалуйста, Розик!

Он вздохнул:

– Как пожелаешь. – Дух закрыл глаза и призвал воспоминания о ведьме. Они казались слабыми, как дым от пламени свечи. – Твоя бабушка была маленькой женщиной, круглой и пухлой, с гладкой, без острых углов фигурой. Когда она улыбалась, её лицо сморщивалось и глаза превращались в две тоненькие чёрточки.

Он не стал добавлять, что эта улыбка возникала на её лице, только когда ведьма становилась виновницей какого-нибудь несчастья. Дух частенько подправлял истории в голове, прежде чем пересказать их Сурайе. Он давно решил, что девочке ни к чему знать про очередного не соответствующего ожиданиям родственника. Сурайе таких и без того хватало: начиная со странной отстранённой матери и заканчивая мёртвым отцом.

Сурайя улыбнулась:

– Расскажи-ка ещё раз историю про джамбу.

Эта была её любимой.

– Как-то раз возле сада твоей бабушки стоял мальчишка. В саду у бабушки росло большое дерево джамбу. Настолько большое, что некоторые ветви протянулись за забор. А какие чудесные были плоды: ярко-красные, хрустящие, сочные. – Розик почти чувствовал сладкий запах дерева джамбу в полном цвету. – Мальчишка, задрав голову, смотрел на дерево округлившимися от голода глазами. Бо́льшую часть урожая твоя бабушка собрала, а один колокольчик-джамбу пропустила. Он висел почти на самой верхушке – слишком высоко, чтобы мальчик мог его достать. Твоя бабушка развешивала на верёвке бельё и, увидев, как мальчишка смотрит наверх, поняла, о чём он мечтает. Но сама она не могла дотянуться до плода и была слишком стара, чтобы лазить по деревьям – с её-то больной спиной и дрожащими коленями.

– И что же она сделала? – в голосе Сурайи слышалось смешливое предвкушение, ведь она прекрасно знала, что будет дальше.

– Она махнула рукой, – сказал Розик, – и одна из веток зашевелилась. – Сурайя прыснула и тут же подавила смех, пока мама не услышала. Ей же было велено спать. – Ветка медленно потянулась к джамбу, сорвала его тонкими древесными пальцами и передала фрукт ветке под собой, которая протянула его следующей – и так далее, и так далее, пока наконец самая нижняя ветка не вручила плод мальчику. У парнишки от изумления и радости отвисла челюсть. «Спасибо! – ахнул он, посмотрев сначала на дерево, затем на твою бабушку. – Спасибо!» А она в ответ лишь поднесла палец к губам и подмигнула ему, после чего, спасаясь от жаркого полуденного солнца, вернулась домой. – Дух замолчал.

Из коридора доносился бубнёж телевизора. Этот старый ситком был маминым любимым: «Тебе и не сказали, что жизнь будет такой».

Сурайя довольно вздохнула:

– Обожаю эту историю.

– Знаю-знаю. – Он ни разу не рассказывал ей, что случилось после, пока он наблюдал, спрятавшись среди длинных стеблей травы. Мальчишка нетерпеливо откусил от джамбу, о котором так горячо мечтал. Послышался удивлённый, испуганный вскрик, а за ним тяжёлое влажное «плюх» (фрукт бросили на землю). Парнишка отвернулся, и его стошнило в кусты. В воздух поднялся отвратительный кислый запах, который держался ещё долгое время после того, как мальчишка, обливаясь слезами, побежал домой.

Розик не сказал, как трудно было склонить ту толстую древесную ветвь. Что он чувствовал, зарываясь в густую сладость джамбу и превращая её в гниение и распад. Как кишели в мякоти личинки.

Он убедил себя, что ей не обязательно знать. Что это не важно.

«Я буду здесь для тебя, – голосил телевизор. – Ведь и ты всегда рядом со мной».

Сурайя рядом с ним заснула.