Читать книгу: «Человек из пропавшей страны», страница 11
Глава 28. У Палладия – 2
Спустя пару недель Марат вошел во двор особняка Палладия. Наверное, правильно делают, что в армию берут с 18 лет. В этом возрасте люди способны на то, на что неспособны к 30. И Фрол и Сергей Краб не одобрили этот “прыжок выше головы”. Но Сафаров не мог спокойно жить, если ему в голову попала какая-то грандиозная идея, наивно полагая, что другие отнесутся к ней с таким же интересом. Он не понимал: люди видят мир по-разному.
Охранники обыскали его и пропустили. Через минуту на балконе с белоснежными резными перилами появился Палладий в кремовом атласном халате с золотой вышивкой на рукавах. Он поежился от холодного ветра, посмотрел на Сафарова взглядом снисходительного удивления и кивнул, приглашая в дом. Марат поднялся в гостиную, где уже однажды побывал. Здесь осталось все также, как и в первый раз. Хотя нет, теперь перед диваном стоял невысокий стеклянный столик с хромированными ножками, на котором лежали стопки новеньких милицейских погон и удостоверений.
Палладий небрежно махнул на стул. На руке блеснула инкрустированная рубинами золотая печатка. Сафаров сел. В дальнем углу у высокого барного стола стоял человек лет пятидесяти и перебирал бумаги. Высокого роста, широкоплечий, с брюшком, в толстом сером свитере и выцветших джинсах. Редеющие волосы растрепались и обнажили большую проплешину. Этакий стареющий мужик, не сдающий позиций. Он ненадолго обернулся и посмотрел на Сафарова цепкими, живыми глазами. Палладий расслабленно сидел на диване и взирал на пришедшего абсолютно спокойным, бесцветно – голубым взглядом.
– Ну, говори.
У двери послышалась возня. Там топтались двое охранников.
– Я насчет рынка, – начал Сафаров.
Палладий откинул длинные русые волосы назад и молча ждал дальнейших объяснений. Если визитер нарушил его покой понапрасну, то ему не поздоровиться. Сафаров повторил Палладию ту же самую мысль, которую уже озвучивал Фролу – брать деньги не с торгашей, а с хозяина рынка. Так проще всем и меньше проблем. Шеф слушал молча и безучастно, словно судья доводы защиты, когда решение уже принято.
– Будешь минералку? – Палладий налил в стакан шипучки, снова откинул длинные волосы назад, отпил и задумчиво посмотрел куда-то в сторону. Казалось, он думал о своём. Может быть о ванне из кокосового молочка, или длинноногой финалистке конкурса красоты.
Марат обратил внимание на его холеное тело. Чистая кожа лица, рук, маникюр, выщипанные брови, ухоженные волосы, ореол благоухания парфюма. Безмятежность внутри выстроенного мирка. А что, если черкануть по холеной скуле кулаком? Как тогда изменится его лицо? Затрясется гладкий подбородок, брызнет кровь из губы и от былой надменности не останется и следа. Марат быстро отогнал глупые юношеские мысли.
– Это все? – разочарованно спросил Палладий.
– Насчет других вопросов, – продолжил Сафаров, стремясь все же донести свои идеи до шефа. – Сейчас у народа беда с обналом. Зарплату получают продукцией, зерном, и выходят на рынки торговать. Ладно, если чайниками и кастрюлями получат, а если трубами по три тонны каждая? Я же предлагаю решать такие вопросы. За границей гиперинфляции нет, там любой металл стоит дорого. Часть прибыли будет нашей, часть – работягам. Всем хорошо. И никакого криминала. Охрана нам не нужна, мы и сами – охрана. Эта мысль мне пришла в голову, когда за бумагой в Москву ездили. По сути это тот же обнал.
– В Москву ездили говоришь? – усмехнулся Палладий, обнажив золотые зубы. – Я слышал, вы пошумели там.
– Под Казанью было немного.
– Н-да, – задумчиво произнес он и закинул ногу на ногу. – Откуда ты такой взялся? Вроде даже умные вещи говоришь. Иногда, – шеф взял со столика сигарету и небрежно закурил. – Есть только одна проблема. И она в тебе.
Палладий выпустил дым перед собой. Сафаров почувствовал позывы откашляться, но перетерпел.
– Ты не отвечаешь за свои слова, – резюмировал Палладий.
– Отвечаю, – поторопился сказать Сафаров.
– Стой, куда ты гонишь, молокосос, – презрительно бросил шеф.
Сафаров вцепился в его лицо жгучим взглядом. Вот бы на самом деле врезать ему! Палладий вальяжно стряхнул пепел в лакированный черепаховый панцирь.
– Отвечаешь, что получится все так, как ты сказал? А если не получится? Ты компенсируешь мне недостачу, издержки, упущенную выгоду?
Сафаров опустил голову.
– Ну вот, не отвечаешь, значит. А говоришь, как министр обороны, – презрительно заключил шеф. – У тебя все?
– Да, все.
– Свободен. Я тебя услышал. Больше сюда не приходи. Будут вопросы – решай через свое руководство. Охране я приказал тебя больше не впускать. Мой тебе совет на всю жизнь: никогда не думай, что ты умнее других, парень.
Палладий улыбнулся одними губами. Сафаров почувствовал себя оплеванным. Он то думал, что шеф оценит его идеи. Но Палладий лишь взял на заметку особенность Сафарова – он слишком много думает. А когда исполнитель много думает, он начинает взвешивать приказы сверху. А значит, в нем сидит потенциальное неподчинение, если вдруг приказ разойдется с его внутренним видением. А Палладию нужны исполнители в лучшем их проявлении – без рассуждений. Сафаров направился к выходу, как вдруг услышал голос того человека с бумагами:
– Стой, куда так быстро?
Марат обернулся. Мужчина с брюшком бодро подошел к нему и протянул руку:
– Роман Эрастович.
– Марат, – Сафаров пожал руку.
– Ты в Москве обналичкой занимался? – глаза Романа Эрастовича с интересом изучали его. – По какой схеме?
– По самой простой. Один чувак продал товар за зелень и деньги присвоил. А мы у него изъяли и вернули владельцу. Собственно, не обналичка, а трансфер наличности под охраной.
Роман Эрастович усмехнулся.
– Машину водишь? Права есть?
– Скоро куплю. Имею в виду машину, а права получу.
– Приходи послезавтра на фабрику химчистки по улице Сталеваров, прямо в управление. Я буду там.
– Хорошо, – ответил Сафаров и вышел.
Охранники вывели его за ворота коттеджа.
– Отдай его мне, – попросил Роман Эрастович.
– Зачем тебе он?
– Нужен для дела.
– Да забирай себе это чучело, – Палладий брезгливо махнул рукой.
Роман Эрастович собрал в стопку свои бумаги и добавил:
– И самое главное, братишка мой кучерявый, к завтрашнему дню мне нужно немного денег. Наличными. Отдам через месяц.
– Начинается, – недовольно ответил Палладий и бросил окурок в черепаховый панцирь.
Глава 29. Красивое французское платье
О разговоре с Палладием Сафаров решил никому не рассказывать. После полудня он пришел в спортзал. Из-за перестрелки под Казанью Марата в шутку прозвали Опасным Студентом. Стали больше уважать и самые непрезентабельные дела поручать другим. Среди парней Фрола появилось несколько новеньких, которые стажировались на рынке, пока прежняя бригада гуляла по Москве. Из спортзала после тренировки Сафаров и еще несколько человек отправились на новое дело —разбираться с какими-то приезжими ловкачами, которые встали на рынке с наперстками без разрешения.
Схема у них простая. Один стоит с наперстками, а вокруг незаметно отираются другие. Подходит желающий испытать удачу, ставит сотку, угадывает под каким наперстком заветный шарик, получает свою сотку обратно и вторую сверху. Не угадывает – деньги остаются у наперсточника. Вроде все честно. Народ ходит, смотрит, не решается. Тогда подходит один из своих, делает вид, что прохожий, ставит купюру, угадывает и счастливый уходит с выигрышем. Подходит второй – тоже выигрывает. Смотрит доверчивый народ, и кто-то решается. Ему советуют ставить больше, потому что “поперла удача”. Но в этот раз шарика не будет ни под одним наперстком. Стопроцентный проигрыш. Когда незадачливый игрок выбирает свой наперсток, шарик незаметно загоняется под любой из двух оставшихся и демонстрируется – игра честная. На рынке разрешалось стоять только своим наперсточникам, из местных, которые исправно платили мзду, хотя стояли они там нечасто, предпочитая другие места.
Бригада Фрола окружила гастролеров. Завязалась потасовка. Двое сбежали, остальных скрутили и повели за гаражи. Кто-то из продавцов закричал, что эти приезжие “вытряхнули” несколько ларьков с кожгалантереей. Информация подтвердилась. Испугавшись своей участи, гастролеры стали просить прощения. Вывернули карманы, отдали все, даже свои часы и цепочки.
– Смотрите, больше на районе не появляйтесь. Увижу – крышка. Не путайте берега, – пригрозил Фрол.
У Краба, как обычно, чесались кулаки. Он то и дело толкал пойманных в поисках настоящей драки. Наконец один из них, среднего роста парень с черными волосами и спортивной выправкой, как у какого-нибудь легкоатлета, не выдержал и поднял руки, изобразив подобие боксерской стойки. Может быть он хотел закрыться или рефлекс не к месту сработал. Краб ударил справа, без труда пробив хиленькую защиту. Парень отлетел метра на два. Краб тут же развернулся, набросился на второго, но свои же оттащили его в сторону, успокаивая. А упавший парень сел на землю, закрыл лицо грязными руками и заплакал. То ли от доли своей, то ли от несбывшихся надежд. Было странно видеть, как по губам течет не кровь, а слезы.
Сафаров наблюдал за всей этой расправой с горькой тоской. Что происходит, что стало с нами, советскими людьми, которые должны были строить светлое будущее? А может, мы такими были всегда, и ситуация в стране показала наше истинное лицо? Может за всеми лозунгами о равенстве и братстве скрывалась подлая душа, которая лишь прикрывалась атрибутикой, показными парадами, лицемерными телепередачами, мощью имен, поставленных во главу идеологии, а сама только искала, как бы кого обмануть, свалить, нажиться и поработить? Ответов не было, поскольку общество, словно зверь, не способно отстраненно посмотреть на себя со стороны.
Гастролеров еще попинали ради приличия и разошлись. Кто в кабак, кто к проституткам. А Сафаров побрел домой, закрывая уши от ноябрьского холода воротником. Ленка встретила его вкусным ужином, теплом постели, а после всего, положила голову ему на грудь и прошептала:
– Ты меня любишь?
Где-то за окном гремел пустой и холодный трамвай.
– Да, – еле слышно ответил он.
– Правда?
– Угу.
– Ты, наверное, все деньги на меня потратил?
– Неа.
Она помолчала немного, включила торшер и села на постели.
– Я видела красивое платье, импортное, в магазине за углом. И как раз туфли к нему. И сумочку. Все под один дизайн. Мне дали примерить, оно как раз моего размера. Как будто по мне в ателье сшито. Продавщица отложила для меня до завтра. Давай купим, – сказала она и замерла в ожидании ответа.
Марат неожиданно вспомнил, как она выглядела в гневе, и непроизвольно улыбнулся.
– Ты смеешься надо мной?
– Нет, анекдот вспомнил.
– Расскажи.
– Я уже забыл. И он не интересен девочкам.
– Так не бывает.
– Бывает, маленькая, бывает.
– Не называй меня маленькой, а то обижусь, – она притворно надулась.
В тусклом свете торшера ее лицо стало загадочным, глубоким, обезоруживающим. Потрясающе красивым. Как же много на свете красивых женщин!
– Хорошо, маленькая, завтра купим.
Они купили платье, туфли, сумочку, золотую цепочку, браслет. И еще колечко с небольшим, но настоящим бриллиантом. Бриллиантов не было ни у ее матери, ни у бабки, ни вообще в роду у кого-нибудь. У Ленки от счастья кружилась голова. Надев колечко, она почувствовала, что выросла на несколько сантиметров; осанка выпрямилась, подбородок приподнялся и походка стала грациозной. С ума сойти, как менялась ее жизнь!
Глава 30. Роман Эрастович Философ
На следующее утро Сафаров искал фабрику химчистки, где была назначена встреча с Романом Эрастовичем. Ноябрь сметал последние листья с деревьев, загоняя людей с некогда оживленных улиц в тепло помещений. Мерзли коты на улице, мерзли голуби, мерзли торопливые люди и вездесущие торговцы. Спрашивая у редких прохожих, где эта самая фабрика, Сафаров, наконец, добрался до нужного места.
Перед ним предстало небольшое одноэтажное здание. Со стен кусками отваливалась штукатурка из-за воровства цемента на стадии строительства, шифер на крыше напоминал черепицу, железная лестница перед входом прогнила и скрипела под ногами, асфальт во дворе вспучился, отдав часть своей территории грязным лужам, подернутым радужными масляными пятнами. Во дворе фабрики лежала груда металлолома, рядом с которой курили рабочие в испачканных касках. Марат вошел в здание. Пол в помещении сохранился лишь небольшими островками, а люди ходили по засыпанному мусором бетону. Фабрика, несмотря на облик, еще работала.
Роман Эрастович сидел в небольшой комнатушке, куда впритык помещалось два стола и шкаф. На столе красовалось чудо техники – персональный компьютер IBM и матричный принтер. В то время лазерные принтеры только начинали поступать в страну, организации массово закупали первые персональные компьютеры, а до эры сотовых телефонов еще оставалось пару лет.
Марат уже знал, что Роман Эрастович – это и есть старший брат Палладия по кличке Философ. Хотя ничего философского в его внешности не было. Типичный предпенсионный мужик с брюшком, начальничек среднего звена, в сером свитере и джинсах с высокой талией. Роман Эрастович махнул рукой в знак приветствия и продолжил печатать на компьютере.
– Чаю хочешь? Возьми чайник, набери воды в конце коридора. Отопление срезали к чертям, спасаемся электричеством.
Марат набрал ледяной воды из крана, подключил чайник к розетке, поставив его прямо на подоконник. На потолке чернела плесень, а в щель окна задувал ветер. Сафаров присел на краешек холодного стула. Перед ним на старом лакированном столе врассыпную лежали какие-то цветные бланки с надписью “ваучер”.
– Я до этого дня и не знал, что есть такие фабрики химчистки, – усмехнулся Сафаров.
– Есть, – ответил Философ, не отрываясь от монитора. – То же самое, что обычная химчистка, только работает в крупных масштабах. Заказчики – больницы, дома отдыха, тюрьмы и прочее.
– Вы здесь начальник?
– Я ее купил.
– Как это? – искренне удивился Сафаров.
Советское воспитание заложило в него категорическую неприязнь к заводовладельцам и буржуям, ведь в правильной стране все должно принадлежать народу и государству. Разве могло быть по-другому? Разве может здравомыслящий человек, а не нравственный урод, позволить себе какими-то бумажками приобрести достояние народа? Как некогда насмехался в своем стихотворении над буржуями и вообще американцами Маршак: "Мистер Твистер, бывший министр… владелец заводов, газет, пароходов…" Но теперь перед Сафаровым сидел человек, посмевший купить целую фабрику! С рабочими и зданиями, куда вложен труд не одного поколения! Марат отвел взгляд, пребывая в состоянии полной растерянности. Его воспитали именно так. Ему не сказали, что частная собственность лежит в основе экономики большинства стран мира.
– Все имеет свою цену, – Роман Эрастович повернулся к нему. – Вот ты смотришь на эти стены и думаешь, что тебе никогда не купить ничего подобного. Стоит заоблачных денег. Все так думают. Идеология приучила нас, вбила нам в голову. Именно идеология.
Чайник закипел. Роман Эрастович ловко насыпал заварки прямо в стаканы и залил кипятком.
– Я пью без сахара, так что извини, сахар возьми у работниц, дальше по коридору. Так, на чем мы остановились? На мышлении большинства. Хотя не важно. Сейчас другое время. Можно купить абсолютно все. Фабрику, город, страну. Я сейчас рассуждаю чисто гипотетически.
– Это как-то неправильно, – пробормотал Сафаров.
– Понимаю. Время ломать стереотипы. Или разбивать догмы.
– Любовь и дружбу не купить, – как-то рассеянно заметил Сафаров.
Роман Эрастович хитро подмигнул и подвинул гостю чай в граненом стакане с подстаканником.
– Грейся чайком. И ежу понятно – купить можно далеко не все. Но сейчас речь не о понятиях и значениях. На данном этапе важнее дружбы и любви – преданность. А ее купить практически ничего не стоит. Стоит только денег. Человек за деньги сделает что угодно. И будет предан в страхе потерять доходный источник. Это несколько хуже, чем принципиальная преданность, но зато не эксклюзивно. Ладно, я позвал тебя, чтобы предложить поработать со мной.
– Кем?
– Помощником.
– И чем вы занимаетесь? Вашей фабрикой химчистки?
– Она моя всего неделю. Тут вложения нужны. В порядок привести, реорганизовать. Ищу толкового управляющего, но тебе предстоит заниматься не этим. Пока ты будешь моим курьером. Сейчас открылись новые возможности для бизнеса. Серьезного бизнеса. Я держу нос по ветру и вижу много интересного. Будешь при мне – будешь при деньгах.
– Серьезно? – Сафаров засмеялся. – Вы предлагаете мне опуститься до курьера?
Роман Эрастович посмотрел на Сафарова и улыбнулся.
– Ну почему же опуститься? А где ты сейчас? Высоко взлетел? Не торопись и хорошенько подумай. Какое будущее у тебя? То, что вы делаете, называется рэкет, организованная преступная деятельность. Тебя либо убьют, либо посадят. Беспредел не продлится долго, поверь мне. Стране это не выгодно. Страна хочет развиваться. Но… в тебе есть что-то такое, – Роман Эрастович, прищурившись, щелкнул пальцами. – А я могу тебя вытащить и научить кое-чему. Зарабатывать можно и по-другому.
– Да я так-то предлагал Палладию заняться легальным обналом.
– Он не любит такие сложности, – Роман Эрастович махнул рукой. – Он действует просто: наехал и отобрал. А здесь мозги нужно включать.
– Тогда в чем суть вашего метода? – спросил Марат.
– Постепенно расскажу.
Они оба с прихлебыванием пили горячий чай. За окном во двор заехал трактор с гремящей тележкой. В него краном стали грузить металлолом.
– Роман Эрастович, – в дверном проеме появилась запыленная физиономия рабочего. – В вашем кабинете мы не знаем, как делать. Где и что поставить – не вкурим.
– Сейчас, – ответил Роман Эрастович и рабочий исчез.
– Мой кабинет в другом крыле здания, – сказал он Сафарову. – Там ремонт. Здесь я временно перебиваюсь. Ну так что, ты согласен на предложение? Смотри, долго не думай, место вакантное.
– Мне нужно некоторое время.
– Ладно, ты посиди тут, – Роман Эрастович вышел.
Марат допил свой чай и вышел во двор фабрики. Снаружи тарахтел трактор, работал кран, стропальщики, матерясь, цепляли тросы, дул холодный ветер, а небо затянули тяжелые облака. Еще чуть-чуть и пойдет снег. Мимо, совершенно не вписываясь в окружающую грязь и слякоть, прошла женщина в дорогой курточке с мехом на вороте и бордовых сапожках. Пробежала стая собак, виляя хвостами. Одна из-них подошла к Сафарову и ткнулась мокрым носом в руку. Стайка воробьев спешила по своим делам. По дороге с шумом неслись грузовики. Бабка в старом зеленом пальто ковыляла на нетвердых ногах по тротуару, волоча за собой тележку, сделанную из детской коляски. Бомж неподалеку собирал бутылки, чтобы сдать и купить себе выпить. Город жил, город дышал, город трудился. И не знал, что в этот миг решалась судьба человека.
Хотя что тут решать? Марат хотел уйти из рэкета, только не знал куда и как. Предложение Романа Эрастовича оказалось тем самым выходом. Ничего придумывать не нужно, только воспользоваться готовой ситуацией. “Буржуй”, – подумал он про Философа. Странно все как-то. Все кувырком, впотьмах и без ориентиров. Странно, но не страшно. Сафаров привыкал к новой реальности. Его захватывало неизвестное, увлекало в тайные дали, в причудливые миры, где нет места прежним иллюзиям, а вокруг многообразный калейдоскоп суеты и бытия, где он имел право на мнение, на голос, на суждение. “Если про “нерушимый союз” нам врали, может и про буржуев – тоже неправда? Может хватит жить прошлым и тянуть на себя истлевшее одеяло?”
Марат вернулся в помещение. Роман Эрастович уже сидел в кабинете, складывал ваучеры стопками и складывал в железный сейф. Перед ним лежал большой желтый бумажный пакет.
– Подумал? – спросил он.
Сафаров сел на край стола:
– Какие у вас способы легального заработка?
Роман Эрастович, задрав рукав серого импортного свитера, взглянул на часы “Монтана” и сказал:
– Через полчаса этот пакет должен быть по адресу, написанному сверху. Ты отнеси, приходи обратно и поговорим.
Марат взял незамысловатый пакет, вышел и вернулся лишь через пару часов, поскольку человек, которому были адресованы документы, попросил подождать, чтобы отдать ответные бумаги. Металлолом со двора фабрики к тому времени исчез и вместо него рабочие складывали грудами старые доски. Работа спорилась, настроение у всех веселое, хотя руки и лица запачканы солидолом и цементной пылью. Марат прошел мимо рабочих с ответной депешей в руке.
Роман Эрастович ждал его. Бросив пакет на стол, хозяин фабрики закрыл кабинет, и они направились через большую дыру в бетонном заборе к соседнему зданию, где располагалась столовая автотранспортного предприятия, кормившая персонал фабрики по взаимозачету. Погрузившись в прокисший запах общепита, Философ и Студент расположились в самом дальнем углу, взяли себе недосоленного борща, макарон с котлетой и жидкий компот. Рядом с их столиком на стене висел выцветший плакат, где улыбался розовощекий малыш, а вокруг него схематично нарисованы углеводы, жиры и белки. В глазах малыша читалась безосновательная уверенность в будущем.
Роман Эрастович смачно отхлебнул из тарелки и сказал:
– В Союзе все предприятия были государственными. Но когда Союз распался, предприятия по новому закону стали менять правовые формы. Чтобы не обделить народ, ему выдали от государства ваучеры. Через Сбербанк. Это такие бумажки с некоторым номиналом. На столе у меня ты их видел. Вроде как часть госсобственности, выраженная в возможность купить акции. На ваучеры можно приобрести до 29 процентов акций собственного предприятия.
Роман Эрастович взял солонку со стола и посмотрел на отверстия. Поняв, что это перец, он все же потряс солонкой над борщом.
– Так рабочие могли хотя бы частично контролировать свои предприятия. Но правда жизни в том, что рабочим до фени всякие ваучеры. Когда семью нечем кормить, они продают бумажки за реальные рубли. А мы их покупаем.
– Но это, как я понял, только 29 процентов, – Марат посмотрел на Романа Эрастовича, – а как же остальные?
– Остальные акции я покупаю за наличные. И все – предприятие мое, – Роман Эрастович выловил в тарелке лавровый листик, обсосал его и положил рядом с тарелкой, словно ценный ваучер.
– Простите, а откуда “налик”?
– У всех по-разному. Но я под это дело взял кредит у государства. При нынешней инфляции, кредит я закрою за год без ущерба для себя.
– Что значит – предприятие ваше? – продолжал расспросы Марат.
– Я понимаю, тебе сложно представить, что какой-то смертный владеет целым заводом или фабрикой с тысячей рабочих мест. В Советском Союзе провернуть такое было невозможно. На Западе, там почти все предприятия в частных руках. И экономика развивается гораздо лучше.
– И что владелец завода имеет?
– Он имеет практически бесконечный поток денег, молодой человек, – Роман Эрастович широко улыбнулся, – потому что контролирует прибыль и распределение доходов. На худой конец все можно продать и жить безбедно до конца жизни.
– Занятно.
– Так ты согласен?
– Ну, если честно, не все я понял, но согласен. Чего уж.
– Ну и славно.
В это время в просторное помещение столовой с шумом вошла бригада рабочих. Подшучивая друг над другом, они разобрали подносы и встали в очередь. Дородная повариха в застиранном фартуке по-хозяйски принялась наполнять тарелки.
Роман Эрастович сказал, приглушив голос:
– Посмотри, эти работяги готовы горы свернуть, если услышат от начальства доброе слово, подкрепленное рублем. Видел бы ты, какие долги были у фабрики по зарплате. Люди не уходили, потому что идти уже некуда в городе. Ты думаешь, я злодей, купил их с потрохами? – он усмехнулся. – Я со своих денег три месяца плачу им зарплату. Со своих! Они думают, что им государство стало платить, а вот хрен там. И скажи, какая разница работяге, кто ему платит за работу: я или государство? Ему лишь бы семью накормить и одеть. Какой ему прок от ваучеров, когда ребенка в школу надо собрать? А я дал им деньги. Я, а не государство, которому они не нужны. Люди жить стали, у них глаза посветлели. – Роман Эрастович перешел на еле слышный шепот. – Они с меня икону скоро сделают и на стену повесят – так любят.
После обеда Сафаров снова спешил с документами. Работа началась. Другая работа.
