Читать книгу: «Прогулки с курицей и без», страница 9

О радости свободного падения

У нас в Баку на Приморском бульваре стояла (и до сих пор стоит) парашютная вышка. Я полагаю, что ее построили в период программ ГТО, БГТО еще до Великой Отечественной, вероятно, сдавать зачеты по прыжкам. По своему прямому назначению она на моем веку не использовалась, но была популярным местом любовных свиданий. Я тоже назначал их там не раз, а прыгнуть с парашютом оставалось давней неосуществленной мечтой.

В возрасте, когда мечты надо осуществлять побыстрее – а то просто не успеешь – идея снова вернулась в мое сознание. Говорят, что мысль о прыжке с самолета есть в какой-то степени суицидальный синдром. Не знаю. Но поверьте, что и до и особенно после прыжка хочется жить, как никогда.

А началось все с того, что я получил по почте рекламное объявление, что можно приобрести право на прыжок с инструктором за 120 долларов вместо обычных 240, если купить в течение недели. Место было указано незнакомое – аэропорт города Глендейл. Google показал, что этот городок находится в северной части Калифорнии, милях в 100 от нас. Я позвонил Белле, которая имела подобный опыт, и спросил: «Как ты думаешь, 120 долларов – это недорого?» На что Белла мудро ответила: «Думаю, что если ты серьезно решил прыгнуть с парашютом с высоты 11 000 футов, то низкая цена – далеко не лучший критерий».

Я все-таки решил сэкономить и купил за 240 долларов два ваучера. Один себе, другой Ире. Ира приняла подарок со смесью радости и беспокойства. Тут же залезла в интернет посмотреть, кто и как организует это мероприятие и какие отзывы на сайте. «О! Ты посмотри!» И действительно – отзывы были хорошие. Вот один: «Незабываемо! Это лучше, чем секс. Жаль, только 40 секунд». Я решил, что, пожалуй, уже пора начинать думать о достойной замене – и мы назначили день прыжка.

И вот день «П» настал, и мы отправились в Глендейл. Ничего, кроме спортивных костюмов и фотоаппарата, мы не взяли. Признаюсь, что в последний момент я все же сунул в сумку еще одну пару нижнего белья. Кто знает…

Погода стояла изумительная. Я никогда не был в этом месте ранней весной. Воздух напоен ароматом трав, цветов, распускающихся почек. Особенно удивило количество кустов сирени. Настоящей, нашей, от запаха которой дуреешь. Там можно было бы гулять целый день, но прыжок был назначен на 2 часа, хотя нам велели прибыть к часу. Оказалось, что не зря. Почти час ушел на рассмотрение и подписание 25 листов соглашения, подтверждающего, что мы добровольно решились на прыжок, что мы не беременны и не имеем ни одного симптома из длинного списка физических и психических заболеваний (хотя, кто знает, читал невнимательно), что мы не пили ни капли в предыдущие 12 часов, что мы осознаем вероятность несчастного случая, и что ни при каких условиях ни мы, ни в случае несчастного случая, наши наследники не будут судить компанию…Уфф-фф!

«Вдохновленные» вышеизложенным, мы отправились в ангар и познакомились с инструкторами. Хорошие молодые ребята, делают по 10–15 прыжков в день, явно профессионалы. У входа в ангар стоял странного вида мотоциклет без номерных знаков. На наш вопрос, что это за машина, профессионалы спокойно ответили, что иногда парашют не раскрывается и приходится его отстегивать и пользоваться запасным. А после приземления они мотаются на этом мотоцикле по окрестностям в поисках нераскрывшегося парашюта. Выдавив из себя кислую улыбку, я не удержался, чтобы не рассказать старый солдатский анекдот. «Новобранец нервничает перед первым в жизни прыжком. «Не боись,– утешает его сержант, – дернешь за кольцо, парашют раскроется и все дела» – «А если не раскроется?» – «Ерунда! Дернешь за второе, раскроется запасной. А на земле мы тебя встретим». Вот и прыжок. Дерг за кольцо – ничего, дерг за второе – ничего. «Да-а, – подумал новобранец, – если еще и на земле не встретят…». Профессионалы посмеялись, хотя, по-моему, смеялись больше над моим английским, и стали надевать на нас сбрую.

Главное в прыжке с инструктором – быть пристегнутым к нему. Намертво. Это делает нас с ним похожими на сиамских близнецов. Моя спина как бы прирастает к груди брата-инструктора. Но этот последний «клик прирастания» делается уже перед самим прыжком, а пока мы не очень твердыми шагами направились к самолету.

Самолет оказался маленьким, симпатичным, новеньким (уже приятно) и с большой дырой вместо двери. Влезли мы туда вшестером, включая двух фотооператоров. Фотосъемка – за отдельную плату, без скидки. Но мы решили: летать – так снимать, может, в последний раз, хоть детям память будет. Самолет взлетел и стал набирать заветные 11 000 футов. Вот загорелась знаменитая зеленая лампочка (я это хорошо помню по военным фильмам про наших разведчиков в тылу врага). Клик за спиной и брат-близнец стал подталкивать меня к дыре. Жуткий ветер, грохот мотора и совершенно изумительный вид внизу. Бултых в эту зияющую голубую бездну и 40 секунд ошеломительного свободного падения. Помните: ускорение g = 9,8 м/с2? Эту константу я помню со школы, но ощутил ее собственной ж… впервые. Только в такой ситуации можно прочувствовать силу, с которой мать Земля притягивает своих питомцев .Казалось, этому нет конца… Но вдруг – шарах-х! – и тебя дергает со страшной силой вверх: раскрылся, слава Богу, парашют (это уже 5g, как я позже узнал, потирая ушибленный бок). Ну а потом, потихоньку опускаясь, болтаешься на парашюте со знакомым по рыбной ловле в океане подташниванием, и наконец мы с сиамским братом-инструктором плавно приземляемся на зеленом поле рядом с аэродромом.

А вот и парашют с разнополыми близнецами – Ира, словно детеныш кенгуру в маминой сумке. Объятья, вопли «Вау!» и интервью перед камерой. На вопрос: «А сделаете ли вы это еще раз?» мы, стыдливо улыбаясь, хором ответили: «Конечно! Обязательно!» Радостно отстегнули ненужную теперь сбрую, положили в сумку рядом с невостребованным запасным бельем выданные нам сертификаты начинающих парашютистов и отправились в обратный путь.

По дороге мы делились впечатлениями и обсуждали, стоит ли заняться этим всерьез. Охи, ахи, показы фото и видео друзьям продолжались еще дней десять, и постепенно будни и работа стерли яркость впечатлений и планов.

Я уже совершенно забыл про парашюты, пока недавно не произошло следующее. Летим в Сиэтл. Обычная проверка в аэропорту. Плавно двигаемся через детектор на выход и вдруг все останавливается. Работники TSA внимательно изучают на экране монитора какой-то предмет на конвейере, за которым затормозились наши сумки. Средних лет, очень спортивная американка улыбается нам: «Это по моей вине! Извиняюсь, но сейчас будет весело! »

Появляется менеджер. «Что это у вас, мадам?» – «Парашют» – «А зачем вам в самолете парашют?» – «Он мне в самолете не нужен, это моя ручная кладь». Как пояснила наша соседка, она не только прыгает, но и продает парашюты и часто возит их с собой. Она прекрасно знает, что везти это как ручную кладь не запрещено, и уже привыкла к такого рода расспросам. И действительно, довольно скоро конвейер заработал вновь, и все разобрали свои вещи. Мы оказались рядом в одном самолете и, конечно, рассказали Джен про наш парашютный опыт. В обмен получили купон на 50% скидки, если купить парашют у нее. Купон до сих пор лежит неиспользованный.

Все время вспоминается замечание Беллы по поводу того, что низкая цена – далеко не лучший критерий в парашютном деле. И не дает покоя мысль: «А если бы я был работником TSA, стал бы я нервничать, увидев в ручной клади пассажира аккуратно свернутый парашют?».

Клэр

Впервые я увидел ее на новогодней вечеринке у доктора Брандона. Она была молода и совершенно очаровательна в своих черно-белых мехах и довольно смело сидела на коленях у доктора, не обращая внимания на меня и прочих гостей. В тот день она, несмотря на все свои прелести, не тронула мое сердце. А вот сейчас, спустя годы, когда судьба свела нас вместе, я не представляю даже дня без нее. У нее есть какие-то французские корни, которыми она, по-моему, втайне гордится. В годы моей юности считалось, что кривые ноги сексуальны и типичны для француженок. Этого у нее не отнимешь, но в целом фигура, хотя и чуть погрузневшая в ее бальзаковском возрасте, по-прежнему останавливает на себе взгляды прохожих. Она обожает dolce far niente, вкусную еду, мотаться по магазинам и гулять в парке. Характер у нее непростой, но нам всегда удается найти общий язык. С детства она была в кругу кошек и до сих пор тянется с ними поиграть.

У меня тоже, сколько я себя помню, в доме были кошки. У бабушки был Бундик, у мамы – Касик, у нас в Америке – красавец Роджер, который, увы, не перенес переезда в Калифорнию, и на смену ему появилась Ашес – пепельно-серая кошка. У нас и Баку и в Америке в семье никогда не заходил разговор о том, чтобы взять собаку. Этой темы мы коснулись лишь однажды, будучи в конце 60-х вместе с мамой в Одессе, на Птичьем рынке. Мы собственно пошли на рядом располагающуюся Барахолку купить джинсы. Штаны мы так и не купили, но запомнился чуть подвыпивший матрос, который продавал собаку, совершенно незнакомой мне породы. Мама, которая никогда не проявляла интереса к собакам, сказала: «Этот пес настолько уродлив, что просто красив. Давай купим!» Это прозвучало настолько неожиданно и странно, а я в тот момент настолько был сконцентрирован на поиске шмоток, что маму я быстро отговорил. Позже выяснилось, что это был французский бульдог. Так впервые я познакомился с этой породой, но образ той собаки в памяти остался навсегда.

Ашес прожила у нас почти 20 лет, и после нее в доме стало как-то пусто. И я начал подумывать о собаке, прикидывая потенциальные соотношения наших характеров, стиля жизни и размера дома. И тут вспомнился матрос с Барахолки, и решение почти созрело. Французский бульдог – бегать с ним не надо, места много не требует – берем. Оказалось, что приобрести собаку там, в Одессе, было намного выгоднее, чем тут, в Калифорнии. Здесь разговор о покупке начинается с трех тысяч долларов. «Покупать собаку? Даже не думай! Надо спасать несчастных собак из приютов!» – возмутилась младшая дочка, у которой в доме к тому времени из приютов было уже две собаки и три кошки. – Хочешь «френчи», я тебе достану. Только, может, будет с каким-нибудь дефектом». Я согласился и стал ждать. Оказалось, что да, есть и такая организация «Спасение французских бульдогов», и ты можешь взять какую-нибудь хромую или слепую на один глаз собаку, но при условии, что подтвердишь письменно десятилетний опыт содержания этой породы. Тут уже возмутился я. Получается, что нужно потратить три тысячи на щенка, вырастить собаку и лишь после ее смерти взять из приюта безногую. Нет, решил я, обойдемся без собаки.

Но вернемся к вечеринке у стоматолога Брандона, у которого на коленях сидела черно-белая «френчи» по имени Клэр. В одной руке доктор держал бокал вина, а пальцем другой массировал десна собаки. Я с ужасом глядел на это зрелище, воображая свой палец в пасти бульдога, пусть и французского. «Это очень полезно, особенно для собак», – сказал доктор, поймав мой взгляд. Позже оказалось, что это был в определенной степени прощальный вечер. Доктор на следующий год развелся с женой, продал практику, оставил Клэр на память жене Лоре и уехал в другой штат. У жены была своя любимая собака и, вероятно, Клэр у нее не прижилась. Однажды Лора пришла на очередной визит к стоматологу в офис, где работает Ира, пожаловалась на трудную жизнь с двумя собаками и сказала, что с удовольствием отдаст Клэр в хороший дом, как говорится – «за так». Ира вопросительно посмотрела на меня, мы посовещались и решили, что пусть Лора придёт с собакой к нам на обед, а там посмотрим, возникнет у меня с Клэр какая-та chemistry или нет. Обед состоялся. Клэр тут же залезла ко мне на колени, замурлыкала, сердце мое растаяло… С тех пор она живет у нас.

Довольно быстро я понял, что она сядет на колени к любому, кто позволит – это ее любимое занятие, но chemistry наша осталась, и началась моя новая, «собачья», жизнь. Все было внове – и уроки послушания в собачьей школе, где, похоже, я научился слушаться Клэр чаще, чем она меня, теплое содержимое пластиковых мешочков, в которые собираешь результаты наших прогулок,

выходы на улицу утром и вечером в любую погоду, счета от докторов, планирование отпуска в зависимости от того, кто и когда останется с собакой, и пр. Каждая собака, как и человек, уникальна по-своему. Клэр не исключение. Она понимает команды и по-русски, и по-английски. Это не значит, что она их послушно выполняет. Одна наша соседка, услышав, как я прикрикнул на собаку по-русски, спросила: «А на каком таком языке вы говорите с собакой?» – «Russian», – признался я. «Ого, так она у вас двуязычная!» – восхитилась она.

Клэр обходит лужайки окрестных домов так, как мы проглядываем ленту ФБ. Пропускает одно, вдумывается в другое, брызгает легкие «лайки», а порой оставляет свои солидные «комментарии». Но, пожалуй, самое особенное в Клэр, это способность разговаривать. Гавкает она только на собак, особенно на тех, кого не любит, а не она любит практически всех. Любит только людей, но лишь тех, которым она нравится, а нравится она практически всем. И с людьми она «разговаривает». Это разные варианты урчания, которые мы с Ирой уже научились различать и понимать. Один, если она хочет выйти по малой нужде, другой – по большой, третий – хочу поиграть, или просто – обратите наконец на меня внимание. Иногда доходит до курьезов. Я тут недавно решил начать худеть и сел было на диету. Сижу дома за компьютером, работаю. Вдруг откуда-то снизу раздается урчание #3. «Сейчас, Клэр, – говорю, – еще минут 15 и пойдем погуляем». Урчание не прекращается. «Да погоди ты», – начинаю раздражаться я. Но вскоре понимаю, что Клэр в комнате нет, а урчит мой голодный желудок.

Вот так мы втроем с Клэр и живем в тепле, дружбе и, надеюсь, во взаимопонимании. На завтрак у нее овощи, витамины, в обед ягоды, gluten free food. Раз в месяц баня, маникюр-педикюр. А в языке остались и «собачья жизнь», и «холод собачий», и «чушь собачья», и все такое прочее. А зря.

Завтра наступает Новый год, на этот раз «собачий» по восточному календарю. Потому я и решил вместе с Клэр поздравить всех с Новым годом. Здоровья и счастья, всем людям и собакам!

Ну, и кошкам тоже.

Домино, домино…

В детстве на детективные или приключенческие фильмы я ходил исключительно вдвоем с папой. Фильмы эти, естественно, были все как один отечественного производства, и мама их справедливо игнорировала. В очередной раз мы пошли смотреть фильм «Дело Румянцева» с Баталовым в главной роли. Неловко уточнять, в каком году – так давно это было. Там я впервые и услышал эту песню:

Домино, домино…

Будь веселым, не надо печали,

Домино, домино…

Нет счастливее нас в этом зале,

Видишь, я с тобой,

Друг любимый мой,

Домино, домино…

Слышишь, счастье стучится в окно.

Песню исполнял суперпопулярный в то время Глеб Романов, этакий Басков 50-х. Песня и в тот год, и еще много лет потом звучала изо всех окон, на танцплощадках и школьных вечерах. Полагаю, что не только я, мальчишка, но и большинство людей, населяющих шестую часть суши, не знали, что песню эту написал не композитор В. Пушков, как стояло в титрах фильма, а знаменитый итальянский аккордеонист и композитор Луис Феррари, и что «домино» – карнавальный костюм и маска, а не просто игра в костяшки.

Кстати о костяшках. У нас в доме домино было не из костяшек, а из полированных деревяшек. Весь набор хранился в жестяной коробочке жуткого вида. Мне кажется, что такие деревянные фишки-доминошки были не у нас одних. Логическим играм, куда входили шахматы, шашки и домино, меня учил дедушка, который работал начальником финансового отдела. Светлая ему память. Бухгалтер он был хороший, но преподавательских способностей у него явно не было – отсюда легко понять уровень моего мастерства. Хотя после рюмки-другой у меня иногда открывается какое-то стратегическое виденье. В основном в домино. Более того – как можно играть в домино на трезвую голову – я это совершенно не представляю. Может, поэтому дед всегда боялся, что я начну пить. Единственная игра, где я ребенком побеждал деда один на один – это наше домино. Я довольно быстро усек, что структура деревянной поверхности уникальна, и через месяц уже брал с «базара» именно то, что нужно. Поверхность фишки «2:2» я четко помню и сегодня.

Жестяная коробочка с фишками до сих пор у меня, но после многочисленных неудачных попыток научить играть детей и внуков часть фишек потерялись. Тогда и пришла идея дать нашему семейному раритету вторую жизнь. Я начал дарить друзьям на дни рождения кулончики из этих фишек-доминошек. Например, дочке исполняется 32. В дополнение к подарочной карте «Амазон» берешь фишку «3:2», сверлишь дырочку, продеваешь тоненькую цепочку и – вуаля! Оригинально и красиво.

Вот недавно у жены друга был день рождения. Дата круглая, если так можно выразится. Решил кулончик сделать, а где же взять «7:0»? Причем, если смотреть в будущее, то чем дальше, тем больше семерок понадобится, а возможно, и восьмерок, и девяток. Но КВНовская закалка не подвела. Пошел и купил домино «Мексиканский поезд». Не беспокойтесь, это не про нелегалов из Южной Америки, а действительно очень неплохая настольная игра. Почему эта игра так называется – понятия не имею. Не думаю, что ее придумали в Мексике. Может потому, что их просто много. Я имею в виду – фишек. И это хорошо, ибо там самая большая фишка уже не «6:6», а «12:12». Надо бы достать побольше «12:0» и дарить всем с уже ставшим классическим: «…и, как говорится, чтобы до ста двадцати!»

Хорошая идея, только сверлить пластик тяжело. Вот если бы такие, но деревянные достать… Может, есть где-то там, в Мексике.

«Шавасана»

Не помню, чтобы я в молодости задумывался о смерти. Умирали дедушки и бабушки, и это считалось само собой разумеющимся. Нам, здоровым и крепким, приходилось довольно часто помогать на похоронах: спустить гроб с покойником по узким лестницам хрущевских пятиэтажек и нести его, как это было принято в Баку, четыре – пять кварталов, пока гроб не перегружали на машину. Пару раз и могилы пришлось копать. Похоронная служба в Баку работала так же плохо, как и все остальные.

Надо сказать, что, кроме как на похоронах, разговоры об уходе возникали не часто. Запомнились два. Однажды мальчиком я спросил об этом маму, врача – онколога. Я бывал у нее в том учреждении, которое называлось больницей, и видел мучительно умирающих людей. Страшное зрелище. «Не думай об этом, – сказала мама, – природа сама готовит человека к смерти». Второй раз, причем совершенно неожиданно, коснулся этой темы Юлик Гусман. Мы жили в соседних домах по улице Монтина и иногда гуляли по городу летними ночами, наслаждаясь ночной прохладой. Как-то мы коснулись темы потенциальной эмиграции. Для него, как я теперь понимаю, этой опции тогда не существовалo, но мне он почему-то с неожиданной злостью сказал: «Езжай, езжай, не думай! Будешь умирать от рака, хоть не будешь мучиться».

Но хватит о печальном, ведь я, собственно, хотел написать о другом – о йоге. В Баку моей юности великая культура Индии было очень популярна, но в весьма ограниченной ипостаси – в основном это были сентиментальные фильмы из Болливуда. Каждый уважающий себя шофер грузовика или автобуса наклеивал на ветровое стекло фотографии актрисы Наргиз – как идеал женской красоты и Сталина – как идеал «крутого» мужчины. О йоге мы слышали в основном из курьезных новостей и песен Высоцкого. Ходило много анекдотов про йогов. Например: «Как йоги делают клизму? – Садятся в лужу и делают глубокий вдох».

Впервые я соприкоснулся с этим, суперпопулярным сегодня аспектом индуизма, в Америке благодаря Жене. У нее на работе была секция йоги, которую вела замечательная инструкторша. Женя очень серьезно увлеклась, а когда секция закрылась, продолжала заниматься дома сама. Потом я возил ее, совсем слабую, на йогу даже в последние месяцы жизни. Была такая группа в Лос-Гатосе для больных раком. Но, увы…

В основном Женя практиковала йогу-аштангу, что включает в себя и движения – виньясы, и дыхательные упражнения – пранаяны, и статические позы-растяжки – асаны. Эти термины я тоже впервые узнал от нее. Есть даже теория, что русское «осанка», происходит он индийского «асана». Не уверен.

Женя изучала йогу глубоко (как и все, что она делала) и даже вела регулярную страничку йоги под названием «Баба-Йога» в ярком иллюстрированном журнале, который когда-то выпускала у нас в Силиконовой долине Марина Бичинская. Я иногда пристраивался рядом с Женей на своем коврике и старался повторять всю последовательность действий. Делал это порой спустя рукава, но тем не менее пользу от «аштанги» мой позвоночник с поломанным диском почувствовал довольно быстро. Узнал я и другой интересный факт – при нормальном дыхании мы используем только 10–15 процентов объема легких. Поэтому большинство «асан» и правильное йоговское дыхание помогают глубоко провентилировать легкие, что немаловажно.

С уходом Жени я дал себе слово, что буду продолжать заниматься йогой регулярно, и записался на курс – по понедельникам и четвергам. В классе, скажу я вам, не похалтуришь, как дома. Кругом народ, в основном молоденькие, стройные девушки. Ну а инструкторы у нас – это вообще загляденье. Анфиса в четверг и Элла в понедельник, обе из России. Фигуры божественные. Нас только двое старперов в классе – я и мой американский сверстник Стивен. Мы называли себя backside boys, потому что расстилали наши коврики в самом дальнем от инструктора ряду в отличие от молодых, которые хотели расположиться поближе. Преимущества очевидны: можно и незаметно передохнуть, когда выбьешься из сил, ну и дополнительный плюс – вид на эти очаровательные попочки в специальных йоговских leggings (пришлось поискать на гугле русский эквивалент – лосины), дизайн которых еще больше улучшает вид, прекрасный и сам по себе. Может, это покоробит кого-то из моих читателей, но, думаю, что в «просто посмотреть» большого греха нет.

А Эллочка и Анфиса выжимают из тебя все немногие оставшиеся силы с беспощадностью ротного старшины. Конечно, совсем не хочется выглядеть на свои годы. Вот и проходишь, пыхтя, через эти позы: «дитя в материнской утробе», «собака в потягусях», «воины #1, #2 и #3», «дельфин», «верблюд», «дерево», «орел» и прочее, что иногда напоминает этапы нашей непростой жизни. И как в жизни, когда наступает заслуженный отдых после тяжелого трудового дня, так и к концу занятия ты уже можешь с радостью принять завершающую позу – «шавасану» («позу трупа»). В полном наслаждении вытягиваешься на коврике и вспоминаешь еще один старый йоговский анекдот: «Как йоги занимаются онанизмом? – Лупят, закрыв глаза, молотком по члену и испытывают оргазм, когда промахиваются». Вот что-то похожее ощущаю и я, в изнеможении опускаясь в «шавасану». Обычно Анфиса включает в эти последние минуты тихую мелодию с трелями райских птичек. И становится так хорошо – так, что не хочется уже вообще вставать…

Но вот восхитительно обтянутые лосинaми ножки принимают позу лотоса, чтобы, как учит йога, «заземлить энергию тела и уравновесить потоки праны, текущей через нервную систему». И ты садишься вместе с ними, складываешь на линии сердца ладони, наклоняешь голову в молитвенном жесте и произносишь «намасте», что есть «уважительное преклонение и прославление Всевышнего, Божественной сущности природы-мироздания, частичкой которого является человек, признание единства и вечной духовности всего сущего».

Силы вновь возвращаются, ты встаешь и уходишь, прощаясь глазами с попочками до следующего урока.

А природа пусть делает свое дело. Не торопясь.