Читать книгу: «Актриса. Книга первая»
© Глеб Исаев, 2024
ISBN 978-5-0064-0935-4 (т. 1)
ISBN 978-5-0064-0934-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 1
Оля взглянула на темное, без малейших проблесков звезд, небо, зябко поежилась. Выдохнула, собираясь с духом, и решительно свернула с освещенного проспекта в глубину сонного квартала.
Маленький парк, такой милый и уютный днем, сейчас показался ей дремучим лесом. Ветви кленов, раскинувшие свои крючковатые пальцы, будили неясное чувство тревоги.
Оля плотней запахнула ворот роскошной норковой шубки, съевшей всю зарплату начинающей актрисы на два месяца вперед, осторожно ступила на, бугристый от ледяной корки, асфальт. Высокие каблуки отчаянно заскользили на застывшем снегу, норовя обломиться.
«Зря, конечно, я так вырядилась, – забыв на миг о своих страхах, с сожалением подумала Оля, но попыталась оправдаться. – Ну я же теперь прима. Положение обязывает.
И смутилась, сама понимая несерьезность доводов. – «Тоже мне – прима сопливая».
Вышло все и вправду достаточно случайно.
– Повезло, – щуря глаза, неискренне улыбались бывшие институтские подружки и лицемерно вздыхали в ответ на ее заверения об удачном стечении обстоятельств.
Актриса, исполнявшая, до Олиного прихода, роли «травести, тянула до последнего. Однако, когда Малыш в ее исполнении, стал походить на чрезмерно раскормленного Карлсона, режиссер вынужден был срочно подбирать замену.
Кому-то из ассистентов попалось резюме выпускницы местного театрального института. Ее отыскали и предложили выйти на замену. Причем сразу на пять ролей, на полную ставку.
Оля невесело усмехнулась, вспомнив, скольких слез стоила ей в свое время столь подходящая для амплуа внешность. Рост в метр пятьдесят с каблуками и курносый мальчишеский нос огорчали до невозможности.
«Права пословица: «Маленькая собака – до старости щенок». – Вздохнула про себя Оля осторожно ступая по скользкому тротуару.
Не прибавило солидности и замужество. А вот забот и огорчений скороспелый брак точно прибавил.
Муж, подающий надежды репортер, незаметно перестал быть перспективным, увлекся выпивкой и поисками своей Темы, с которой он, по его словам, непременно вырвется на орбиту большой журналистики. Однако темы так и не отыскалось, а увлечение спиртным переросло в крепкую алкогольную зависимость. Не прибавила гармонии в семейной жизни и успешное начало карьеры жены.
Увлекшись переживаниями Оля вовсе перестала смотреть по сторонам, поэтому хриплый голос из темноты прозвучал для нее словно пушечный выстрел.
Ойкнула, чувствуя расползающийся в животе холод, и, уже не думая о целости каблуков, суматошно кинулась прочь. Но гололед сыграл недобрую шутку.
Подошва заскользила по ледяному зеркалу, и Оля рухнула на колени. Грубый мужской голос прозвучал у самого уха: – Помочь, подружка?
Сильные руки подхватили ее и подняли с асфальта.
– Смотри, Череп, девка с перепугу, поди, уделалась. – Радостно заблажил один из ночных доброхотов. Стриженый налысо бугай, с вожделением уставился на симпатичную мордашку.
Ничего не соображая от страха, Оля попыталась завизжать, но тут-же почувствовала, как жесткая ладонь ударила по лицу, вбивая крик. А еще раз, по затылку. Умелый, хорошо поставленный удар, взорвал в голове миллион искр. И все вдруг исчезло.
Очнулась от холода. Собралась с силами, попыталась шевельнуть головой. Лицо зажгло болью, как будто плеснули кислотой. Онемелыми пальцами коснулась губ, стирая застывшую в корку кровь.
Хотела заплакать и не смогла. Хрипло закашлялась. С трудом поднялась, не замечая разодранные в клочья колготки. Дрожь пробила, словно ухватилась за высоковольтный провод. Неловко подвернув ногу, спустилась с залитых чем-то бурым, досок беседки. Оглянулась. В блеклом мареве рассвета разглядела укрытые кружевным инеем клены.
Сделала шаг, чтобы выйти на занесенную снегом дорожку, но опять подвел коварный каблук. Упала плашмя. Сухо стукнул затылок о едва припорошенный снегом камень. Но боли уже не почувствовала. Закружились в водовороте ветки…
Белые, горящие пронзительным светом трубки над головой. Смотрела долго, до боли в веках, пока не сообразила – вспомнить, как называются эти светящиеся штуковины не может. Вертелось на языке короткое, мягкое словечко, и только. Закрыла глаза, спасаясь от мелькающих в зрачках темных мошек. Поморгала, цепляясь ресницами обо что-то шершавое, мягкое. Поразила чистота в мыслях.
«Пустота, – пришло на ум подходящее словцо.
И словно в наказание за усилие, пришла тяжесть. Глаза начали слипаться.
Проснулась среди ночи. Вновь уставилась в едва различимый контур на потолке.
«Лампа! Это же лампа. Как я сразу-то не вспомнила? Господи, что со мной? Где я?» – Шевельнула головой, разглядев в полутьме ровные ряды кроватей, укрытые одеялами силуэты, тумбочки. Всмотрелась в неясный свет за окном.
И вновь в памяти не отозвалось ничего.
«Чисто в голове. Накрыло ее пушистым снегом. Белоснежным, как кружева. "Какие кружева? Не вспомнить. А я? Как меня звать? Имя? – да, точно, имя. Как же меня зовут? Мама звала.» – Показалось, что еще вот-вот, самую чуточку и она сможет отыскать ответ, но вместо этого вдруг вспомнила, почти наяву увидела разноцветные лампочки-гирлянды на колючих, пахнущих хвоей, лапах стоящей в углу комнаты наряженной ели.
И тут невыносимо заныл висок. Почудилось, как грубо, с хрустом, пронзая кожу, вонзилась глубоко в мозг длинная, ржавая игла.
Сцепила зубы, из последних сил удерживая крик боли, но не смогла
– Ну и чего я сделаю? – сонно пробурчала заспанная медсестра, вызванная разбуженными соседями. – Нет у меня обезболивающего. Начальство с наркотой борется. Значит терпите. Может сама угомониться?
Боль достигла предела и выключила сознание.
До утра ее соседкам удалось проспать без помех.
Очнулась от легкого касания. Открыла глаза и увидела лицо. Кто-то в белом вновь коснулся ее руки. Несильно кольнуло в плечо.
Человек заглянул в ее зрачки, шевельнул пальцем из стороны в сторону. Рассеяно провел ладонью по кустикам неровно остриженных волос, торчащих из под повязки. Пробормотал едва слышно, словно для себя: Понимаю, что с такой травмой нельзя, но второго не переживет…
И уже громче, обращаясь к кому-то стоящему позади, добавил: Если повторится – колите «трамал», я оставлю ампулу.
Склонился почти к самом у лицу и участливо, внятно, произнес: – Вы помните, как вас зовут? Нет? Возраст? Какой сейчас год?
– Год? – хрипло переспросила она, и жалобно улыбнулась.
– Ничего, ничего. Все будет нормально. Через пару дней память должна начать восстановиться, – Однако бодрость в голосе показалась несколько преувеличенной.
– Полис у нее есть? – негромко спросил доктор. – Ах, да, ее-же с улицы привезли. Ладно, сейчас инъекцию нозепама, а как проснется пусть свозят к гинекологу. Да, и проследите, чтобы внесли в сводку для УВД. Уже отправили? Хорошо. Девочка вроде ухоженная. Может, родные отыщутся… – И уже потеряв интерес к пациентке, повернулся к лежащей на соседней кровати старухе.
После второго, кольнувшего комариком, укола Оля проспала весь остаток дня. А ночью вернулась Боль. Пронзила из виска в висок ржавая игла, выжигая мозг белоснежным, кружевным огнем. Терпела, сколько могла. Мертво зажав зубами угол одеяла. Под конец не выдержала. Застонала тонко, на выдохе.
Пожилая соседка, приподняла голову, сварливо выругалась, и тяжело протопала в коридор, вызывать дежурную.
Медсестра, недовольно вздыхая, вынула ампулу, украдкой глянула на спящих соседей, и незаметно уронила стеклянный цилиндр в кармашек крахмального халата.
Укол безобидной глюкозы помог мало. Как и в прошлую ночь, спас от мучительной боли омут беспамятства.
«Ожидание хуже смерти, – слова вынырнули из мутного от беспамятства сознания под самое утро. – Смерть? Это хорошо. Это когда ничего. Ни ржавой иглы, ни кружевной белизны. Ничего».
Ждала долго. Голова тихо кружилась, тошнило, но игла так и не появлялась. Задремала, когда послышалось шорканье по полу мокрой тряпки и бормотание уборщицы.
Разбудил ее все тот же человек в белом. – Ну-с, как мы себя чувствуем? – присел эскулап возле кровати. – Э… милочка, – потянул он носом. – Маша, а что, она утку не просила? Ну, вы, голубушка, проследите. Ладно, ладно, знаю, что некому. Склонился к пациентке.
Как сегодня голова? Болит?
– Нет, сегодня не болела, – зачем-то соврала она и добавила, опасаясь забыть: – Скажите – что со мной?
– Вовсе здорово, – Повторил эскулап. Выслушал пульс.
– Что гинекология? – Поинтересовался он у сестры.-
Та глянула карточку: – Разрывы, но заживают, назначили процедуры.
– А на пластику возили? Хотя… – доктор махнул рукой. – Ладно, потом. Если вернется, всегда успеем. А нет, и так сойдет.
– Ну, поправляйся, милая, – кивнул, вынимая из толстой стопки новую историю болезни.
В обед выпила стакан противного напитка с парой мятых ягод и сжевала кусок черствого хлеба. Задремала ближе к вечеру. И снова блеск мишуры. Яркие, зеленые, красные, мелькающие огоньки гирлянды на душистых елочных ветках. Хвойная красавица замерла в углу возле старого телевизора, накрытого кружевной салфеткой. И родной мамин голос: «Оленька, ты вырезала снежинки?»
«Оля, Оленька». – Проснулась со звучащими в голове словами:
Повернула счастливое, сырое под повязкой, лицо к соседке в смешном капоре: – Меня Олей зовут.
Старуха сжала тонкие губы и отвернулась. Но Оля не обратила на вредную соседку никакого внимания. Она лихорадочно попыталась припомнить, что-нибудь еще. Но кроме отрывочных, детских воспоминаний почти ничего. Так куски, отрывки каких-то малозначащих дел и событий. Увы.
Следующая ночь прошла спокойно. Игла не вернулась. Помаячила где-то вдалеке, кольнула, предупреждая о себе, но не страшно, скорее тревожно.
Снов не было. А на следующий день к ней пришел посетитель. Без стука, в небрежно накинутом на потертую меховую куртку халате. Человек неуловимо быстро ткнул воздух бордовой корочкой удостоверения, вынул из черной папки бланк и принялся задавать ей вопросы. Однако ответить Оля смогла только на один. Смущенно вздохнула, хлопнув о марлю повязки длинными ресницами.– Извините.
Опер озадачено покрутил ручку: – Ну, хорошо. Написано, что у вас на лице имеются множественные порезы. Вы можете пояснить их происхождение?
Дубовость оборота вызвала у Оли слабую улыбку. Она даже не сразу сообразила, что речь идет о ней.
– Не знаю. Не помню. – Оля провела по бинтам рукой, – вы о чем?
– Так и запишем: «Причину пояснить отказалась». А не возникало у вас желания покончить с собой?
Оля вспомнила боль от пронзившей висок иглы, кажущуюся нескончаемо долгой ночь, и задумчиво произнесла: – Да. Вы знаете, было так больно, что такая мысль мелькнула.
– Вот и хорошо, – застрочил ручкой оперативник. – Значит, суицидальные наклонности подтверждаете.
Кивнула, не слыша вопросов. Голова мягко плыла. Начало действовать принятое незадолго до визита снотворное. Оля осторожно зевнула и рассеяно посмотрела сквозь неопрятного посетителя.
– Все, все. Ухожу. Здесь, пожалуйста, поставьте подпись. – Оперативник, тонко чувствуя состояние потерпевшей, торопливо заполнил форму опроса:
Оля занесла ручку над исписанным листком. Однако ее голова была занята решением непростой задачи: «Подпись? Что-то знакомое».
Наконец решилась. Вывела крупную букву «О», добавила завиток и закончила коротким «ля».
Старлей хмыкнул, однако бережно уложил листки в папку и куда доброжелательней глянул на безалаберную «малолетку».
«Надо же, и чего этим дурам не хватает? – вдруг отметил он блеснувшие в марлевом разрезе глаза и замер, разглядывая неровные кустики белоснежных волос, торчащих из-под повязки. – Симпатичная, наверно? Дура малолетняя, одно слово». Однако долго забивать голову чужими делами затурканный текучкой сотрудник милиции себе позволить не мог. Дежурно посоветовал выздоравливать и удалился, оставив на полу куски серой грязи.
Отказ в возбуждении уголовного дела прокурор «заштамповал» в тот же день. А Олин паспорт, вместе с прочей, не заслуживающей внимания ерундой, предусмотрительно подобранный одним из «чернокурточников», навсегда сгинул в ближайшем мусорном баке.
Коллеги по театру, конечно же, волновались. Еще бы, вертихвостка едва не сорвала два спектакля. Однако ясность внес муж прогульщицы. Петька, третий день «идущий в пурге», решив вдруг, что жена в очередной раз устроила ему скандал и сбежала к подружке, матерно пояснил звонящему администратору, что эта «шалава» наверняка, шляется по мужикам, а следить за ее легкомысленным поведением он не намерен.
«Хорошо, что сразу проявила сущность, – рассудил кадровик, внеся в Олину трудовую короткую запись об увольнении. – Вернется, получит, а нет, так и суда нет. С нас и спрос небольшой».
Прошла неделя. Оля начала потихоньку вставать. Сначала от кровати к кровати, по стеночке, а потом и вовсе уверенно, пошла. Процедуры, уколы, опять лекарства. Состояние улучшалось стабильно. Совсем скоро Оля могла назвать почти все окружающие ее явления и предметы. Даже память почти вернулась. Несколько ярких отрывков из детства. Но как ни пыталась припомнить Оля свою фамилию, адрес, профессию, не смогла. А события последних нескольких лет и вовсе остались в темноте.
Незаметно пролетело еще несколько дней, неделя. Пришло время снимать швы.
Из разговоров с врачами поняла, что попала в больницу после неприятного инцидента. Было это насилием или все случилось почти по обоюдному согласию, врачи не выясняли. Общеизвестно, частичная амнезия, как правило, вышибает именно критические, травмирующие психику, воспоминания, цепляя по ходу и остальное. Тем более что, как выяснилось, у девчонки, несмотря на малолетство, оказалась вполне активная взрослая жизнь.
«Ну, знать, сама такую судьбу выбрала. Дело хозяйское. А раз уж менты криминала не нашли, то наше дело десятое. Меньше бумажек».
Придя на процедуру, Оля терпеливо дождалась своей очереди и вошла. Сестра глянула в книжку, умело срезала, предварительно отмочив, бинты. Но кожа лица, стянутая, как думала Оля, марлей, почему-то не почувствовала облегчения. Нитки вынимала не так ловко, но тоже быстро. Несколько раз прилично дернуло болью, но Оля стерпела.
– И как? – поинтересовалась у сестры пациентка.
– Нормально, – глядя в угол, отозвалась, сжав губы, медичка. – Все зажило, нагноений нет. Вы свободны.
Вошла в палату, и тут же повисла тишина. Так же тихо было, когда умерла тетя Маша, та самая старуха, Олина соседка.
Охнула и мгновенно уставилась в окно поступившая с бытовухой, девчонка. Вильнув взглядом, уткнулась в кроссворд лежащая у окна толстуха.
Оля потянулась рукой к маленькому, стоящему на непрочной проволочной ножке, зеркальцу.
Петровна дернулась, чтобы перехватить, но не успела. В потрескавшейся амальгаме отразилось не лицо. Изорванная рваными шрамами рожа не могла быть лицом. Одна губа, хищно разрезанная пополам, открывала ряд зубов, зато другой уголок, свернутый в узел, заставил содрогнуться в отвращении.
…Звякнуло, разлетаясь на куски, зеркало.
Она лежала, уткнувшись лицом в подушку. Мыслей не было.
«Холодная решимость, впервые возникшая в ту ночь, теперь сложилась в твердую уверенность: «Это нетрудно. И это выход.»
Ей, и правда, было совсем не страшно.
«Страшно, когда что-то теряешь. А когда нечего», – Оля выдохнула, и стало легче. – «Пусть отворачиваются, пусть хихикают за спиной. Пусть шепчутся. Меня уже не будет.
То, что не выжгла ржавая игла, задавила сама. Чувства, опережая события, умерли. Она научилась не отводить глаза в ответ на опасливые, и в то же время любопытные взгляды посетителей, не впускала в душу неумелые слова участия соседок по палате. – «Нет ничего, да теперь и не будет».
Вот только исполнять задуманное здесь ей не хотелось. Она представила вдруг, как лежит ее тело с обезображенным, страшным лицом, на мерзлом полу местного морга.
– Ну, нет. Гораздо лучше сделать все так, чтобы никто и никогда больше не смог увидеть ее. И она знала как.
Точеная фигурка и платиновые волосы девчонки привлекали внимание, заставляли мужчин автоматически оборачиваться вслед, но стоило случайному гостю увидеть лицо обладательницы редкостной красоты шевелюры, как наваждение уступало место испуганному вздоху и гримасе, скрыть которую удавалось не всем.
Все когда-то заканчивается, подошла к концу и больничная жизнь. В один из дней ноября заведующий отделением вызвал ее в ординаторскую.
– Не обижайся, но дольше тебя держать не могу. Справку, конечно, дам. Попробуй написать заявление. Не знаю, как там нужно. А лицо, это ведь не главное. Живут ведь люди. А может и память вернется? Должна. – Чувствуя крайнюю неловкость из-за того, что не может заставить себя взглянуть в лицо девушки, врач болезненно поморщился, в сердцах выругался.– Я что, виноват, что у нас законы такие?..
– Олег Петрович. Да не расстраивайтесь вы так. Я все понимаю. – Оля растянула губы в жуткую гримасу, изобразив улыбку, – Все верно она не закончила, а вместо этого негромко пропела строчку из старой комедии:
«… а людей у нас хороших – больше, чем плохих»…
– Доктор удивленно уставился в обрамленное неземными, пепельно белыми волосами, и от того еще более безобразное лицо.
«Сучья жизнь, – мысленно повторил он. – А голос-то у девочки превосходный, и на пятнадцать она только выглядит. Может, стоит попытаться, как-то помочь…»
Додумать не успел, в кабинет заглянула сестра: -Тяжелого привезли, вас зовут…
– Да, да, иду. – Заторопился врач.
Вещи для несуразной пацанки собирали всей палатой. Кто-то принес почти новые джинсы, из которых выросли дети, кто-то отдал старую кофту. Поэтому на откровенную бомжиху Оля не походила. Скорее, на девчонку-подростка из не слишком состоятельной семьи.
Набрали и денег. Немного, но все же лучше, чем ничего.
Оля благодарила. Деньги взяла: «Хотя и не пригодятся, но не обижать же людей, от чистого сердца».
Морозный воздух обжег легкие. Оля поддернула замок пуховика, глянула в затянутое тучами небо, и уверенно, даже не обернувшись на бывших соседок, глядящих ей в след из окна палаты, двинулась к скрипящим от резких порывов холодного ветра, воротам.
«Раз есть река, есть и мост. Вот и весь расклад.
Громадный, с широкими арками, он подходил как нельзя лучше.
Узенький тротуар на продуваемом колючимдекабрьским ветром мосту – место для прогулок не самое подходящее, и потому Оля не опасалась взглядов случайных прохожих. Она скинула капюшон, Сняла и отбросила далеко в сторону дурацкую шапку. Задумчиво проследила, как та, кувыркаясь по пути от порывов ветра, летит кудато далеко вниз, к парящей воде. Остановилась на середине моста. Мимо сплошным потоком летели машины.
«Хороший мост. Надежный». – Оля перекинула ноги через перила и замерла решаясь. Качнуласьназад, чтобы толкнуться как можно сильнее.
Глава 2
Непонятная сила рванула назад. Дернулась, пытаясь освободиться. Без результата.
С таким же успехом могла бороться с экскаватором. Держало мертво. Секунда, другая, наконец, захват стал слабее.
Оля обернулась, и удивленно хмыкнула. Обладатель железной хватки оказался щупленьким, одетым в кургузую шубейку, дедком.
Пегая, неопрятная бороденка, кустистые брови. Потертая кроличья шапку.
А рядом, у обочины тарахтит такой-же потрепанный, как и его хозяин, непонятного цвета" Жигуленок».
– Так и будешь держать? – холодно спросила Оля, с легким злорадством представив какую оторопь испытывает при виде ее изуродованного лица непрошеный спаситель.
Однако дедок казалось, вовсе не заметил ее уродства.
– Не люблю я этого, в пробках стоять. – Неожиданно огорошил он.
Махнул ухом кроличьего малахая в сторону дороги. – Здесь место людное. Увидит кто твой полет, как есть в милицию сообщит. Они, ясно дело, искать начнут. А мне скоро назад ехать. Я ж потом в пробке до вечера простою.
– Может ты погодишь немного с этим? – кивнул он в сторону парящей внизу поверхности. – Ну хоть с полчасика.
Объяснение вышло логичным, но покоробила его чрезмерная приземленность.
– Ладно, дед, отпусти. – Оля скривила губы в презрительной улыбке. – Полчаса я, так и быть, могу подождать. Только холодно здесь. Ты уж поторопись, а то замерзну.
– Ого, серьезная девочка. – Дед приподнял мохнатую бровь, глянул на ее тоненькую куртку. – А ты вот чего, ты садись-ка в машину. Со мной прокатишься, а на обратном пути я тебя здесь высажу. Так и мне спешить не придется, и ты не замерзнешь, дожидаясь. Идет?
– Ладно, – нехотя согласилась Оля.– Все равно ведь не дашь спокойно закончить. Не отвяжешься.
Старик выпустил ее рукав, повернулся и двинулся к машине. Пошел уверенно, словно и не сомневался в том, идет ли девчонка за ним следом. Но Оля и не думала обманывать. Ей и рпавда было совсем все равно. Сейчас, или чуть позже, какая разница?
Старик уселся на потертое сидение, дисциплинированно пристегнул ремень безопасности, и вдруг, ловко угадав момент, когда в потоке машин возник секундный просвет, неожиданно шустро для старой колымаги, вписал ее в движение. Побрякивая дырявым глушителем, машина покатила вдоль широкой набережной. Неожиданно раритетный аппарат свернул к обочине.
– Движок то у меня старый. Греется, – пояснил старик, – постоим чуток, остынет.– и тут же без перехода спросил: – Твердо решила? Не бойся, отговаривать не собираюсь. Мне просто интересно.
Не видя смысла скрывать, кивнула.
– А причина? – нарушил обещание любопытный пенсионер.
– Много, – скупо обронила Оля, глядя в окно на свинцовые волны.
– А все же?
– Память потеряла, документы, лицо – сам видишь.
– Рожа- Гаумплен позавидует, – вырвалось у нее вдруг.
– И все? – дед состроил смешную гримасу.
– Ну, дома еще нет. Денег. Ничего нет.
– И только? Я то думал… – Старик пренебрежительно усмехнулся.
Повернул голову, всмотрелся в парящее зеркало мутной воды за оградой парапета. – Но тут ты права. Там у тебя этих проблем точно не будет. Может еще чего вспомнишь?
– Да пошел ты!.. – Со злостью рявкнула Оля так, что задрожали стекла. – " Тебе этого мало? Ты сдурел, дед? Что ты понимаешь, пенек старый? И закончила уже вовсе непечатной фразой.
– Ай, молодца, ай умничка.– Залился смехом, согнав морщины на переносицу, старикан. – Я думал, совсем замерзла душа-то, а вот смотри, нет. Пробилась. Чего ж ты, девочка, такую душу топить собралась? А если скажу, что все твои проблемы это ерунда на постном масле, поверишь?
– Не поверю. – Безразлично отозвалась Оля. Дав выход злости, она внезапно успокоилась.
– Главная причина, по которой ты сюда, на мост, пришла не в том, о чем прежде сказала. Главное – ты веру в людей потеряла… – Дед вновь собрал вокруг глаз морщины и захихикал. – Хочешь, скажу, как твои проблемы решаются? Оговорюсь сразу, а то ты меня ненароком за жулика примешь. Теоретически решаются. Слово-то знакомое?
Оля согласно кивнула, поймавшись на элементарную уловку.
– Первое дело тебе нужно денег добыть. – Собеседник поднял вверх палец. – Как? А, вот, к примеру, банк ограбить. Боязно? Конечно. Но, имея решимость расстаться с жизнью, не трудно. Когда терять нечего, когда голова холодная и смерть не страшна, шансов на успех гораздо больше, чем, если просто, за наживой, идешь. Ну не вышло, положим, так это тоже вариант. Прыгать не надо. Стрельнет охрана в голову, и закрыт вопрос. Согласись, выход?
– Ладно. Это я в шутку. Про банк. Ограбить, положим, не каждому дано. Тут сноровка нужна. Ну, так не один десяток более простых способов деньги достать имеется. Найти их, при желании, легко. А уж с деньгами ты и лицо выправишь, и домом обзаведешься…
– Как у тебя, просто выходит. Раз-два, и готово. Слова это все. – Съязвила Оля.
– Не надо вот только про сложности. – Досадливо отмахнулся старик. – Самая любимая отговорка трусов и лентяев. Еще и не пробовала, а заныла. А откуда ты знаешь, что труднее? Ты думаешь вниз шагнуть это легче? Ох, огорчу тебя, девка. Там, на подлете, а лететь будешь долго, пять раз пожалеть, передумать успеешь. Ответственно заявляю. Благим матом орать, и, прости за пошлость, кипятком писать, будешь, чтоб назад все исправить. Да поздно будет.
Странное дело, но Олина решимость ослабла. Мысли заметались. Понимая, что выполнить задуманное сейчас не хватит сил, растеряно, почти жалобно шмыгнула носом: – И что мне теперь делать?.. На вокзал, с бомжами?
– Как звать тебя? – Дед развел губы в усмешке. – Оля? Хорошее имя, доброе. А я Михаил Степанович. Вот и познакомились.
– Как это там у классика? «Мы в ответе за тех, кого не убили…", – пробормотал он вдруг еле слышно и повернул ключ в замке зажигания.
– Ты кто, дед, – спросила Оля, – и куда мы едем?
– Кто? – старик помолчал.– Человек. Надеюсь на это, по крайней мере. – Он вдруг оборвал себя и уставился на раскисший снег, летящий из-под колес идущей впереди машины.
– А едем мы, милая барышня, ко мне домой. – Вынырнул он из неожиданного молчания.
– Ты, надеюсь, не считаешь меня, прости за слово, этим, как его, педофилом, желающим воспользоваться твоим расстроенным состоянием?.. – Словоохотливо пояснил водитель, не забывая, впрочем, поглядывать на дорогу.
– А сам не боишься? – криво усмехнулась Оля, которой надоело слушать бормотание старика. – Бабка тебе остатки волос не повыдергает за такую гостью?
– Проживаю я, в некотором роде, отшельником. Люди ко мне нечасто заходят. Устраивает такой ответ? Ну и славно, – ничуть не смутившись, мелко захихикал старик. – Избушка у меня просторная. Места хватит. Переночуй, подумай над словами моими, ну а утром и решай. Ну а если соберешься обратно на мост, удерживать не стану, вот тебе крест. Да и зачем? Мне постояльцы без надобности.
Город закончился, мелькнул за окном «ужастик» Промзоны, и вот по сторонам дороги раскинулись укрытые снегом поля.
Притормозив возле заметного одному ему поворота, старик ловко вывернул руль, и машина, переваливаясь на снежных колдобинах, выползла на проселочную дорогу. Непрестанно «крякая» на ухабах и опасно пробуксовывая, старенький Жигуленок, тем не менее, настырно пополз вперед.
– Редко здесь люди-то ездят, – проворчал дед. – Иной раз и по неделе в своем медвежьем углу сижу, бывает, что как твой Робинзон. А так ничего.
Оля молчала, по сторонам не смотрела. Небольшой всплеск эмоций уступил место привычной апатии. Накатилась новая волна мрачной решимости.
Водитель мимоходом покосился на сидящую рядом с ним пассажирку, и досадливо поморщился.
– Вот что, девонька, – серьезно, оставив шутовское балагурство на трассе, произнес старик. – Давай об одном договоримся. Пока ты здесь, у меня будешь, ты эти глупости на время оставь. Тебе все едино, где счеты сводить, а меня потом власти затаскают, допросами замучают. Ты погоди, ладно? Решишься, скажи, в тот же день тебя назад в город и свезу.
Оля подняла бровь, отметив, что старик не собирается выгонять ее из дома на следующее утро, как сказал раньше, но промолчала. Удивляться, да и просто думать ни о чем не хотелось.
– Вот и хорошо. Вот и ладненько. Будем считать, договорились. – Превратившись на миг в доброго сказочного гнома, произнес старик с усмешкой.
Последнюю сотню метров по занесенной снегом дороге машина еле ползла. Наконец, жалобно скрипнув стертыми до железа колодками, остановилась возле высокой, в два роста бревенчатой ограды. Старик сноровисто выскочил из салона и потрусил к таким же высоким, сколоченых из толстых, словно бы дубовых досок, воротам, смешно загребая полами шубейки снег.
Ловко, на удивление легко, распахнул их, и вернулся обратно в теплый салон.
Оля глянулав окно, ожидая увидеть ветхую, покосившуюся бревенчатую избушку, однако взгляду открылся двухэтажный, сложеный из благородного, темного от времени, камня дом. С высоким каменным крыльцом дом.
– Крепче ограда – лучше соседи. А еще лучше, когда и вовсе без них. – Причитая вполголоса, старик загнал машину во двор, и двинулся к сарайчику, видимо, играющему в усадьбе роль гаража.
«Зачем я здесь?» – отстранено подумалось Оле. Она вздрогнула, высвобождаясь от непонятной магии обаяния старика, оглянулась, прикидывая возможности для исполнения задуманного. Внезапно вспомнилась просьба: «А дедок вроде неплохой, может и правда, не стоит подводить? Ладно, завтра будет видно. Не отвезет, и хрен с ним, пусть тогда сам расхлебывает», – приняла Оля решение и глянула по сторонам с большим интересом.
Громадный, сошедший с картин о старой жизни, двор. Банька со штабелем березовых чурок вдоль стены. Крытый черепицей сарай. Удивило, что двор вымощен булыжником. Не галькой, а настоящей брусчаткой, подогнанной одна к одной и без единой снежной проплешины.
«Хозяйственный старикан, – хмыкнула Оля чуть презрительно. – Одной ногой в могиле, а все туда-же. Суетится, хлопочет…»
Вернулся хозяин. Глянул на пассажирку, пытаясь что-то прочесть в ее лице. – Ну и то ладно, – хмыкнул непонятно. – Завтра, так завтра. А впрочем, все будет… Ты уж мне поверь.
Дед улыбнулся, и потеплело в сердце. Смогла вздохнуть полной грудью.
– Пойдем, гостья, дом покажу, познакомлю… – Михаил Степанович прихлопнул сухими ладошками. На звук подбежал большой, похожий на плюшевого мишку, пес. Водолаз обошел гостью, чавкнул, облизав нос, и шумно втянул морозный воздух.
– Смотри, признал тебя барбос мой. Минькой его зовут. Вениамином, то есть, – дед почесал лохматое, большое, как лопух, собачье ухо. – Ну, давай, познакомься с гостьей.
Пес пригнул лобастую голову и сунул ее под Олину ладонь, толкнул легонько.
– Погладь, погладь, – усмехнулся Михаил Степанович. – Я-то не любитель, а ему поласкаться хочется.
Провела по гладкой шерсти и услышала, как пес чуть слышно вздохнул.
«Надо же? – скупо улыбнулась Оля. – Поздоровался».
Но внутреннее убранство дома заставило удивиться. Вместо ожидаемой паутины, сумрака и крашеных полов деревенской избы встретил неяркий свет софитов и буржуйский, вощеный паркет.
Скинув обувь, прошла по теплым плиткам широкого, впору идти вдвоем, коридору, в гостиную. Матовая панель телевизора, диван, поблескивающий кремовой гладкой кожей. А самое главное, кресло-качалка с небрежно брошенным на нее клетчатым пледом у громадного, в пол стены, камина. Старинные, часы на каминной полке и позеленевшие от времени канделябры с оплывшими свечами.
– Это гостиная, а твоя спальня будет наверху. Не холодно в доме? Автомат на двадцать четыре градуса выставлен, но если тебе будет прохладно, ты скажи, – хозяин поднялся на второй этаж, повернул витую ручку двери, пропуская гостью вперед.
Добротная деревянная кровать, с гнутой спинкой, застеленная шерстяным покрывалом, ковер, огромное окно во всю стену, закрытое тяжелыми портьерами. Небольшой телевизор-панель.
