Читать книгу: «Учитель», страница 2

О настоящем

Как только я вышел из здания аэропорта в Киеве в среду, 17-го июля 2019 года, сразу уловил полуденный запах украинского лета. Мы в полном составе нашей дружной семьи решили переехать на такси из Борисполя на центральный железнодорожный вокзал столицы Украины.

Оставалось достаточно времени до отхода поезда, и я попросил водителя микроавтобуса сделать небольшую экскурсию по достопримечательностям Киева. Город утопал в тени каштановых деревьев. С киевской кручи был виден Днепр, а над ним исполинский памятник Родины-Матери времён СССР. Он произвёл на моих детей наибольшее впечатление, которым они долго обменивались потом.

На вокзале мы расположились на свободных местах в углу просторного зала ожидания, недалеко от выхода на перрон к нашему поезду. До Киева мы провели целую неделю в Санкт-Петербурге и достаточно насытились столичной роскошью тамошних музеев. Поэтому киевские музеи выпали из нашего внимания. В Черновцах мы планировали наслаждаться простыми прелестями украинской провинции.

Сын прилетел в Санкт-Петербург прямо из Америки: он настоящий американец, хотя и не родился там. Наши дочери, напротив, родились и первые десять лет жизни воспитывались в Америке. Они гражданки США и, естественно, имеют американские паспорта. Но они являются гражданками ещё двух стран. Их десятилетний школьный период делится на три приблизительно равные части в трёх разных странах, которые они так же справедливо в своё время называли родным домом. А суммарно местом постоянного жительства для них были уже пять государств на трёх континентах. Сейчас они живут в Лондоне и ни при каких реальных обстоятельствах не хотят возвращаться на родину, в Америку.

Все мы – космополиты. Мы – свободные люди. Мы – люди без предрассудков. Мы счастливы там, где живут наши друзья и родственники, где мы учимся или работаем. А другие люди счастливы каким-то иным способом – и это их право. Есть счастливые люди в Новосибирске, в Москве и в Черновцах. Уверен, что их счастье не очень зависит от того, что они родились именно в этих городах. Тем не менее отмечу: в гипотетическом случае, когда всё, что есть у меня и у моей семьи, доступно и в Черновцах, мой выбор места жительства – однозначен.

В этот раз я вёз всю семью в Черновцы, на свою родину – показать, где я родился и вырос. Я наивно желал, чтобы мой родной город стал таким же родным и близким для них, как и для меня, хорошо понимая, что такого никогда не произойдёт. Потому что так не бывает. Для них родным является сейчас другой город, а до этого был ещё один, и так до самого детства, где память обрывается, потому что каждые несколько лет мы переезжали с одного места на другое. Поэтому мой родной город они никогда не полюбят так, как люблю его я. Но тем не менее, я рассчитывал, что они, по крайней мере, всегда будут уважительно относиться к моему прошлому и кое-что узнают о моей жизни в юности.

До отправления фирменного поезда «Буковина» оставался час с четвертью, поэтому я решил прогуляться по вокзалу и заодно ещё раз обдумать план нашего пребывания в Черновцах. Не успел я отойти и десяток шагов, как ко мне зловеще подкатили три цыганки.

– Эй, дорогой! Не хочешь узнать своё будущее? Позолоти ручку и всё узнаешь! – нахально запричитали они, влезши, казалось, в самые мои уши.

Но я им ничего не ответил, а лишь подумал про себя: лучше бы вы рассказали мне о моём прошлом, потому что не во всём из своего прошлого я разобрался, а многое вообще забыл.

Самая младшая цыганка лет двадцати в пёстрой юбке, будто прочитав мои мысли, достала из подола колоду карт и вытащила из неё одну за другой три из них – тройка бубновая, семёрка трефовая и туз червовый. «К чему бы это?», – подумал я невольно, но не придал случаю значения и пошёл прочь, будто цыганок нет и никогда не было. Мне с детства известно, что цыган замечать нежелательно.

Моё внимание привлекла тележка с продавцом в белом халате, который двигался по перрону и продавал желающим чебуреки. Тележка, разгоняя далеко вокруг запахи ещё горячих восточных пирожков, двигалась прямо на меня, и я уже не мог увернуться от неё, как бы ни хотел этого. Но я не хотел уворачиваться, я соскучился по чебурекам! Их запах напоминал мне черновицкую чебуречную на углу Котовского и Кобылянской, и меня было уже не остановить.

Я знал, что нельзя есть много чебуреков. Поэтому купил только десять штук – по два на каждого члена семьи. Мои девочки не смогли доесть даже по одному чебуреку, жена с трудом доела один, а сын осилил целых два. Быстренько считаем, и получается, что пять чебуреков осталось для меня. За время этих вычислений четыре чебурека оказались в моём желудке. Пятый же был заведомо лишним. Ко всему прочему он был просто убийственно пережаренным. Да и масло, в котором жарили, видно, не меняли давненько. Сдать обратно продавцу последний чебурек не представлялось возможным, и я вмял его в рот. Пятьдесят лет тому назад я бы остался голодным после такой порции, но теперь это был явный перебор.

За двадцать минут до отправления поезда Киев – Черновцы, чинно и сыто стоя на перроне киевского вокзала со своей семьёй, я наблюдал, прикрывшись шляпой, как молодые и загорелые киевлянки проходят мимо, неся на безупречно красивых ногах свои обворожительные тела. Но, к моему глубокому сожалению, всё моё интимное внимание было теперь сосредоточено на изжоге, вызванной пережаренными вокзальными чебуреками.

Двое мужчин неопределённого возраста, но намного моложе меня, разговаривали между собой, не глядя друг на друга. Они стояли неподалёку от нас, и мне удалось разглядеть их детально. Их одежда показалась несколько странной и какой-то случайной: либо они её украли, либо выиграли в карты. Обычно жёны покупают одежду своим мужьям, как мне, например. Но эти два типа выглядели явно не женатыми. А ещё мне показалось, что я их обоих уже видел когда-то, а может, даже был знаком с ними в далёком прошлом. Они явно напоминали мне о чём-то из моей жизни.

До отправления поезда оставалось минут пять, этого недостаточно, чтобы сбегать в вокзальный буфет за водой для спасения от изжоги в пути. К счастью, проводник любезно сказал мне, что в поезде тоже есть буфет, который находится через три вагона от нашего мягкого спального вагона.

Мы заняли все четыре полки второго от входа купе, и те немногие вещи, которые были с нами, удобно поместились в ящиках под нижними полками. Поезд тронулся, и панорамы Киева стали мелькать за окном, формируя перед глазами типичный летний европейский ландшафт. Проскользнули мимо знаменитого здания ЗАГСа, прозванного в народе бермудским треугольником, и пары новеньких киевских небоскрёбов. Потом какие-то хозяйственные строения – и начались сосновые леса.

Я опустил стол, сел у окна, всматриваясь через грязно-мутное стекло в мелькающие пейзажи и догоняющее нас солнце. Как и мы, оно медленно катилось на запад.

На первой же остановке я решил сходить в вагон с буфетом.

– Где первая остановка? – спросил я проводника.

– В Фастове. Поезд стоит там две минуты, а затем через два часа будет Винница, там стоим дольше, – ответил проводник достаточно любезно и доброжелательно.

На остановке в Фастове я прошёл по перрону до вагона с буфетом, поднялся в него и занял небольшую очередь. Несмотря на вечер, было жарко. Пассажиры покупали напитки и нехитрую еду. Я огляделся и даже не удивился, увидев одного из тех мужчин, которых приметил на перроне вокзала в Киеве. Он играл в карты с кем-то за столиком. Второй мужчина стоял за другим столиком чуть в стороне от коллеги, лениво попивая пиво и старательно делая вид, что он совершенно не знает первого. Первый же – меня-то не обмануть в таких делах – активно «прогонял майдан»¹. «Пижон»² – мужчина средних лет, явно командированный и жаждущий приключений, то бледнел, то краснел, и по всему видно было, что он наконец-то понял, с кем связался. Теперь всё встало на свои места: два «тюльпана»³ были картёжными шулерами и такой «натюрморт»⁴ я встречал в прошлом многократно.

А ещё я заметил, как первый шулер резко бросил на липкий столик буфета одну за другой три карты – тройка червовая, семёрка бубновая и… дама пик.

Взяв воду, я отправился в обратный путь уже через вагоны, так как поезд тронулся и, весело стуча колёсами, понёсся по шпалам дальше.

Я всё вспомнил! Я же тоже был картёжником. А может, им и остался? Хотя вряд ли. На самом деле всё в жизни и сложнее, и непонятней.

В купе было весело. Дети и жена играли в какую-то игру на доске, и им всем было хорошо. Они, доставая прямо из банки, ели испанские оливки, которые мы взяли в дорогу, и периодически заливались беспечным смехом.

– Почему у нас в Лондоне нет таких вкусных оливок? – спросила одна дочка.

– Не только в Лондоне, но и во многих странах таких оливок нет, – добавила вторая.

– А вот в Турции я ел оливки не хуже, а может, и лучше испанских, – вмешался я и добавил: – Вся наша семья принадлежит к меньшей части населения этой планеты, большинство всё-таки совершенно не ест оливок.

– Твои серьёзные обобщения и философские рассуждения мог бы оставить дома, – добродушно вмешалась жена. – Посмотри вокруг, расслабься, наслаждайся видами в окне, получай маленькие, но настоящие удовольствия от жизни.

В таких ситуациях я всегда пользуюсь удобным случаем возразить.

– А что значит получать настоящие удовольствия от жизни? Все согласятся, что для разных людей это означает разное, хотя все люди, без исключения, получают удовольствие от общения с близкими людьми.

– Как только я заработаю достаточно на минимальную пенсию, то уеду в горную деревню наслаждаться жизнью, а пока только живу предвкушением этих наслаждений, – сказал сын в промежутке между двумя съеденными оливками.

– Довелось сделать именно это, когда мне было 23 года. Правда, после года с небольшим понял, что я человек сугубо городской. Да, я получал в деревне маленькие удовольствия от жизни, но в городской жизни получал удовольствия покрупнее. А главное, после такого эксперимента я больше никогда уже не переживал, что теряю время в городе вместо наслаждений в горах, – ответил я сыну.

Неожиданно девочки спросили меня, есть ли в вагоне туалет. Я объяснил им, как туда пройти, и стал ждать результата их визита туда. Долго ждать не пришлось. Через минуту они обе вернулись и в который раз оценили мой инженерный гений и дар предвидения. Ещё в Барселоне я купил им в дорогу замечательный компактный дорожный туалет, которым они тут же воспользовались. Мы с женой и сыном тактично вышли в коридор.

Наступила настоящая украинская июльская ночь. В нашем купе было тепло, уютно и спокойно. Так же спокойно было у меня на душе.

Я могу обеспечить беззаботную жизнь моим детям, чтобы они занимались чем угодно – искусством, спортом или просто ничем. Но я не хочу их обкрадывать, отнимать у них единственную по-настоящему интересную жизненную игру, борьбу за своё место под солнцем, войну за счастье. Мне ведь представился такой случай в моей жизни, и я воевал, иногда побеждая, а чаще принимая поражение как строгое напоминание о том, что война продолжается. Хотя я не хотел бы пожелать своим детям и десятой доли тех терзаний, которые пришлось испытать мне. Пусть их борьба будет тяжёлой, но без мук.

Засыпал и просыпался я несколько раз. На рассвете, когда все ещё спали, я встал и тихонько вышел в коридор. Постоял у открытого окна, глядя вдаль. На мгновение всё вернулось назад, в 7-е июля 1975 года, когда я возвращался в Черновцы после пятилетнего обучения в университете.

Тогда встал простой вопрос: продолжать ли мне рассчитывать критический угол преломления высокочастотной волны твердотельной плазмы в кристаллах антимонида индия в скрещенных электромагнитных полях или стать учителем?

Я сделал свой выбор не в пользу того, чем занимался последний год в университете.

Выбрался я из университетской теплицы в суровый мир жизни и поинтересовался:

– Есть ли здесь свободные места под солнцем? – и не получив ответа, добавил: – А кто тут последний в очереди?

¹Прогнать майдан – вести шулерскую игру в поезде.

²Пижон – жертва шулера.

³Тюльпан – игрок.

⁴Натюрморт – картёжная ситуация, обстоятельство.

Глава первая

ЗАМОГИЛА

НАКОНЕЦ-ТО ДОМА

Я – Соломон Абрамович Глейзер, и моя постуниверситетская история началась 3 июля 1975 года в Новосибирском Академгородке, когда я получил диплом физика.

Но физикой заниматься тогда я не стал, хотя по сей день могу в любой момент с закрытыми глазами зафиндюлить тут же на месте такую длинную формулу, что нескольких страниц в этой книге для неё не хватит. Пишу я об этом для того, чтобы никто не сомневался в том, что чему-то длинно-убедительному в физике меня всё-таки в университете научили.

Никто не призывал меня быть учителем, педагогом и воспитателем, всё это случилось по моему собственному желанию. Решил – и всё тут. Планировал учить детей тому, что через две точки можно провести только одну прямую линию, а физика – это наука о природе. И другим истинам тоже собирался учить. Дети должны знать всё. И вот когда пересчитают они недосчитанное, перемножат недомноженное и поделят недоделенное, тогда и будут воспитываться дальше передовыми методами.

А какими именно методами будут они воспитываться, я и сам толком не знал. Уверен был только, что это произойдёт по-новому и будет трудным. И мне будет трудно.

А мне лёгкой жизни не надо было, мне трудности только подавай. Я из тех, кто идёт на грозу и на гром тоже.

…Ярчайшая молния оскалилась над городом, раскатами ей вторил оглушительный гром. Заметно потемнело. Внезапно поднялся ветер. В его порывах липовые и каштановые листья закувыркались по мостовой и тротуару, забились и попрятались в клетки забора, судорожно дрожа там. Дождь огромными каплями застучал по стеклу окна. В эти первые мгновения ливня пыль с мостовой поднялась, но не выдержав напора капель дождя сверху, опять опустилась на мостовую и вместе с дождевой водой стекла вбок к тротуару, а затем вдоль него ручейками побежала вниз по улице.

Последний убегающий от дождя длинноногий парень пробежал по улице и скрылся за углом. Случайный пёс, втянув мокрую голову в тощее туловище, рысцой пронёсся поперёк ручейков и пропал в открытой двери одного из подъездов нашей улицы. Два сизых голубя, стремительно взмахнув крыльями, упали в листву каштана и утонули в ней. Дождь, подгоняемый громом и молниями, уже ничего не стесняясь и никого не боясь, пошёл во всю мощь.

Такое могло случиться в любом городе, когда угодно, но случилось в воскресенье, 13 июля 1975 года, в Черновцах. За шесть дней до этого дождя я вернулся из Сибири после пяти лет учёбы в университете.

В такой дождь идти некуда, да и незачем. Хочется побыть дома с родителями или помолчать в одиночку. Принимать гостей не хочется, да и не ждал я никого. Стоял без дела у окна, глядя на знакомый до мелких деталей пейзаж. Дождь с новой силой стал отбивать дробь по стеклу. Казалось, что он бил меня прямо по лицу.

Через полчаса ливень закончился так же неожиданно, как и начался.

После дождя Черновцы пахнут по-особенному. Город балует озоном, ароматом свежести, его потайные карманы наполняют запахи сырости. Воробьи купаются в лужах, а голуби хозяйничают на площадях. Именно голуби для меня – олицетворение города, они хозяева крыш и подоконников Еврейского дома, который, вместе со зданием театра, является украшением самой красивой площади Черновцов – Театральной.

Абалаковский⁵ рюкзак с моими вещами уныло лежит в углу. В нём отцовское трофейное шерстяное одеяло, сибирская финка из Прокопьевска с семнадцатисантиметровым лезвием, три тома Ландау и Лифшица, книга Сухомлинского «Сердце отдаю детям», диплом о высшем образовании, лейтенантские погоны, фонарик-динамо и моя фирменная штормовка. Ещё совсем недавно в Академгородке с близкого расстояния меня безошибочно можно было узнать по запаху, а с дальнего – по фирменной штормовке.

За исключением одеяла это – всё, что я приобрёл за пять лет. Прямо скажем, немного. Нет, была ещё чугунная сковородка, которой я пользовался три года в общежитии. Но она с некоторым моим сожалением оставлена там в наследство первокурсникам.

Я повзрослел и многому научился. Но это случается со всеми и везде. Все мы выросли на то же количество времени, а вот кто научился большему, с помощью анализа определить трудно. Может, я не научился, как надо жить, но я точно знаю, как жить не надо.

Смогу ли я воспользоваться своим положительным и значительно большим отрицательным опытом? На этот вопрос ответ придёт ещё не скоро.

Мне показались целой вечностью шесть дней, проведенных дома. Я отоспался, наелся, повидался с родственниками и близкими друзьями. Побывал везде, где планировал побывать. Обстоятельно поговорил с отцом. Возможно, впервые в жизни. Получилось, как у Марка Твена⁶. Может, отец был прав и мне не надо было уезжать на учёбу на долгих пять лет. Но теперь – что об этом говорить, уже поздно, время имеет фундаментальное свойство необратимости.

В доме, где родился и вырос, я уже даже не гость, я стал здесь чужим. Меня никто не понимает, да и я не желаю никого понимать. Куда-то временно пропало моё терпение, которое я закалял и растил многие годы. Мои взгляды на жизнь изменились, и сейчас у меня нет желания их менять или кому-либо объяснять.

В Черновцах в эти первые дни после приезда из Новосибирска у меня почему-то временами появлялось желание жить лёгкой жизнью. Не хотелось думать ни о чём тревожном и неприятном, хотелось веселиться, бегать за девчонками, любить их по одной и всех вместе и наслаждаться молодостью.

Громоздкий багаж знаний – формулы, теоремы, выкладки, законы физики и математики, который был загружен и плотно упакован в мою голову пятью годами учёбы, – казался теперь бессмысленным и лишним. Как старый тяжелый чемодан в чулане, который нет желания даже доставать, не то что смотреть его содержимое. Теперь, когда эти знания уже добыты мною, они потеряли смысл для практической жизни. Они стали просто инструментом для профессии, не более того. А сколько на них потрачено сил, уже не важно.

Порой я даже стеснялся этих никому теперь не нужных знаний. Я доказал себе и другим, на что способен, и этого достаточно. Дальше другая, настоящая жизнь, прозрачная и понятная, как это летнее черновицкое утро. Хотелось приносить пользу людям, помогать семье, с энтузиазмом изменять мир, а университетские знания никак этому не содействовали. Больше того – они порой даже мешали.

Лишь задний двор корпуса физфака черновицкого университета напротив моего дома, который я видел ежедневно из своего окна, напоминал о чём-то академовском, уже неповторимом. Но это совершенно не портило моё впечатление от настоящего.

Наслаждение маленькими удовольствиями в жизни – это и есть моя жизнь теперь, в прошедшие дома шесть дней.

…Чашка свежезаваренного кофе с утра, щебет птички в кроне дерева во дворе моего дома, гроздья вишен на Роше, успехи близких людей, вот этот только что окропивший город тёплый летний дождь…

…Поиграл с пацанами в футбол в Пятом дворе. Меня не смутило, что я был самым старшим футболистом среди них.

…Сходил с соседом на вишню в сад дома рядом с Резиденцией. Там было так хорошо, что хотелось даже остаться ночевать в том саду, под деревом. Но к вечеру фанфары в животе протрубили тревогу и пришлось срочно переместиться и занять позицию поближе к туалету. За пять лет я прилично отвык от свежей, немытой, прямо с дерева ягоды. Придётся привыкать заново.

…Прошвырнулись с двумя одноклассниками и тремя одноклассницами по Тралке. Обилие молодых красивых девушек просто поразительно и впечатляет. Черновцы традиционно – город самых красивых девушек. Если бы я не был с одноклассницами, то меня, пожалуй, было бы не удержать.

…Постоял на углу Центральной площади и улицы Франко, долго смотрел вверх, а затем ушёл не оглядываясь.

…Встретив Фиму Вассермана, я спустился с ним в знаменитую «Пирожковую» на углу Русской и Украинской и с необычайным удовольствием съел там четыре пирожка с мясом, щедро запив их томатным соком. Для подтверждения почётного статуса пирожкового гурмана пришлось съесть один пирожок с горохом.

…Всем знакомым при встрече говорил с гордостью:

– У меня призвание быть учителем, а каким именно – физики или математики – для меня не важно и второстепенно.

Не знаю, как у других, но лютый враг таких моих простых наслаждений – это мысли и планы на будущее. В каждый данный момент я живу в будущем, иногда в близком, а иногда в очень отдалённом.

Мои мысли о будущем в основном приятные, особенно перед сном. Может, потому я люблю больше будущее, чем настоящее.

С прошлым дело обстоит совсем по-другому. Чем дальше в прошлое, тем грустнее воспоминания.

В то дождливое воскресенье поздно вечером перед сном я выключил свет и сел на табурет рядом с кроватью. Только в такие минуты я бывал с собой абсолютно откровенен. Я не знал, что и зачем делаю, а делать что-то был обязан.

В эти минуты я понимал, что за моими собственными словами об учительстве не стояло ничего конкретного и от души желаемого.

Я лишь готов был воевать. И обязательно победить.

⁵Абалаковский рюкзак разработан легендарным альпинистом Виталием Абалаковым в конце 50-х годов; он без рамы, но с большими карманами и огромным верхним клапаном.

⁶Марк Твен: «Когда мне было четырнадцать лет, мой отец был так глуп, что я с трудом переносил его. Когда мне исполнился двадцать один, я был изумлён, как поумнел старик за эти семь лет!»