Читать книгу: «Вот так запросто», страница 2

Глава четвертая

На гладкий-гладкий, будто намыленный паркет спального корпуса Маргарет Нетли дозволялось ступать только ученицам старшего отделения школы-пансиона Святой Елены; каждый шаг Мирил и миссис Келлог отдавался звонким эхом. На потолке балки, почерневшие, древние: «Когда-то под ними ходили нормандские монахи», – прокомментировала миссис Келлог.

На втором этаже корпуса Нетли было несколько дверей. Дверь кухни: «В холодильнике богатый выбор продуктов для легкого перекуса: мини-головки сыра, нарезанные овощи, фруктовые соки. Есть также бутилированная кола, но школа предоставляет прохладительные напитки при условии, что за каждую бутылку, взятую из холодильника, ученицы добросовестно опускают в копилку двадцать пять центов». Рядом – дверь прачечной: «В девять тридцать вечера ее запирают, стиральный порошок выдается по запросу, но пользоваться прачечной следует лишь при крайней необходимости, если нельзя отложить стирку до назначенного дня. В день большой стирки все грязное белье забирают утром, а не позднее четырех часов пополудни выстиранное доставляют вам в комнату». Рядом – телефонная будка: «Ее запирают в девять сорок пять вечера, позднее звонки запрещены». На третьем этаже – комнаты школьниц. Все двери нараспашку. Миссис Келлог, не сбавляя шага, заочно знакомила Мирил с ее новыми соседками, а Мирил пыталась слушать: «Здесь живут Элизабет Кёртджи из Лос-Анджелеса и Джулия Челл из Сент-Пола. Здесь – Эшли Луиза Хиггинсон из Бруклина, Нью-Йорк, и Шарлотта Антуанетта Добрэ из Шарлотта, штат Северная Каролина. Здесь – Мэриан Элдерс из Манхэттена, Нью-Йорк, и Барбара Рокасл из Уайт-Плейнс. Здесь – Хайди Киддер из Рутленда, Вермонт. А вот…»

Мгла перед глазами Мирил еще больше сгустилась.

– А вот и ваша комната, – сообщила миссис Келлог. – Вы будете жить вместе с Дженнифер Хартли Труро из города Труро, штат Массачусетс.

И, чтобы Мирил сразу все уяснила, миссис Келлог, наклонившись, шепнула ей на ухо:

– Город назвали в честь семьи³.

Эта дверь была закрыта, и миссис Келлог постучалась, а затем сама толкнула дверь:

– Мисс Труро? Приехала ваша новая соседка, мисс Мирил Ли Ковальски из…

Она обернулась к Мирил.

– Из Хиксвилля, штат Нью-Йорк, – сказала Мирил.

– Э-э…⁴ Из штата Нью-Йорк, – повторила миссис Келлог. – Знакомьтесь: мисс Ковальски, мисс Труро.

Дженнифер Хартли Труро неспешно поднялась с кровати, откинула назад свои длинные белокурые волосы, приблизилась – воздушная, словно облачко. Протянула руку с таким видом, будто она богиня, а Мирил обязана ей поклоняться.

– Привет, – сказала Мирил.

– Доброе утро, – ответила Дженнифер Хартли Труро.

– Мисс Труро всегда делила комнату со Стефани Делейси из Филадельфии, – пояснила миссис Келлог. – Но, поскольку отец Стефани дипломат, сотрудник ООН, вся их семья отправилась на целый год в Будапешт. Итак, теперь вы соседки. Ничуть не сомневаюсь, вы прекрасно поладите.

Пока миссис Келлог говорила, Дженнифер разглядывала Мирил так, словно та сдуру забрела в чужую комнату и они не поладят никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах.

А потом Дженнифер указала в дальний угол комнаты, где за кроватью с голым матрасом – предназначенной, само собой, для Мирил, – притулились в углу чемодан, перетянутый для надежности мужским ремнем, и два мокрых пакета. Вокруг пакетов расползалась лужа.

– Твои, наверное.

Дженнифер, очевидно, прожила здесь уже несколько дней – и, судя по всему, привезла с собой персонального дизайнера интерьеров. На ее кровати, застланной зеленым атласным покрывалом, были разложены золотые атласные подушки, как бы небрежно. Туалетный столик задрапирован узорчатой тканью, на подставке – набор черепаховых гребней. Над столиком – зеркало в золоченой раме. Над кроватью висят плакаты в рамках: портреты Ринго, Пола, Джона и Джорджа с размашистыми автографами черным фломастером. Ринго написал: «Дженнифер с любовью, крепко целую». А Пол – «Сегодня самыми яркими звездами были твои глаза». В гардеробе полно вешалок – наверное, Дженнифер их тоже привезла из дома. Розовые вешалки, обтянутые мягким плюшем. Мирил отвернулась: глаза бы ее не глядели на одежду на этих вешалках.

Подумала: «Здесь мне ничего не светит».

– Девочки, я бы посоветовала вам поскорее переодеться, – сказала миссис Келлог. – Торжества… – она скосила глаза на свои часы, – начнутся через восемнадцать минут.

– Я успею, – пожала плечами Дженнифер.

Мирил взгромоздила мокрый чемодан на матрас. Расстегнула ремень. Первым делом достала из чемодана засушенную розу. Бережно положила на письменный стол рядом со своей кроватью. А потом достала форму школы-пансиона Святой Елены и огляделась: где же ванная? Хорошо бы уединиться хоть на минутку, хоть на одну минуточку, пусть даже это не поможет, пусть глупо даже надеяться, что поможет. Хоть на минуточку – может быть, все-таки удастся ненадолго прогнать Мглу.

Но даже уединиться по-настоящему не получилось, потому что Дженнифер уже заняла ванную. А вышла только через двенадцать минут – наверное, волосы укладывала, предположила Мирил. Сама Мирил переоделась за две минуты, зажмурившись, уговаривая сердце не выпрыгивать из груди. Еще одна минута – и Мирил уже идет по коридору, отставая на три шага от белокурой гривы Дженнифер Хартли Труро, роскошных рыжих кудрей Шарлотты Антуанетты Добрэ и шоколадных локонов Эшли Луизы Хиггинсон. На всех форма, предписанная уставом школы-пансиона Святой Елены, и только на Шарлотте блузка из какой-то неведомой мерцающей ткани.

Мерцающая блузка сидит на Шарлотте идеально.

Форма Дженнифер и Эшли, предписанная уставом школы-пансиона Святой Елены, тоже сидит идеально.

А вот блузка Мирил, предписанная уставом школы-пансиона Святой Елены и абсолютно не мерцающая, неподходящего размера: из длиннющих рукавов видны только кончики пальцев.

Кто бы сомневался.

А Эшли оглянулась на Мирил и сказала подругам:

– Кое-кому срочно нужны скрепки – рукава заколоть.

Выйдя из дверей спального корпуса имени Маргарет Нетли, они приостановились. Дождь перестал, внезапно засияло солнце, согрело воздух, от луж повалил пар. В прозрачном воздухе церковь засияла белизной.

И Мирил вдруг захотелось – больше всего на свете – услышать «чпок» и «ш-ш-ш» новенькой, только что открытой бутылки колы. Чудесные звуки: обещают, что вот-вот случится что-то необыкновенное. Да-да, совершенно необыкновенное, потому что тот, с кем ты пьешь колу, тебе очень…

Но она услышала только скрип гравия под каблуками, радостный смех девочек, соскучившихся по подругам за лето, тихий перезвон церковных колоколов и замечания, которые миссис Келлог делала направо и налево.

Здесь Мирил ничего не светило.

Они миновали самые старые здания кампуса: Большой Хоксн-холл, выстроенный в восемнадцатом веке (широкие белые ступени ведут к парадному входу, колонны высокие, деревянные), Шерборн-хауз (ступени тоже белые, но поуже, колонны тоже деревянные, но пониже), Патнемскую библиотеку с окнами в форме ромбов, Малый Хоксн с шестью остроконечными башенками. Влились в общий поток: первыми шли ученицы младшего отделения, за ними – старшего. Перед церковью поток разделялся на две колонны. Высокий белый шпиль вонзался в синее, ясное небо.

На всех форма сидела идеально – на всех, кроме Мирил и девочки, оказавшейся в колонне позади нее. Девочка все время поправляла сползающую юбку. Мирил боялась оглядываться, но подумала, что девочка, похоже, плачет.

Мирил могла ее понять.

Да, Мирил вполне могла понять, каково сейчас этой девочке.

И вдруг, словно по сигналу – который Мирил прозевала то ли потому, что зазвучал орган, то ли потому, что миссис Келлог окинула всех многозначительным взглядом, – школьницы притихли. Разбившись на пары, стали чинно входить в высокие двери церкви. Прошли под старинными знаменами школы-пансиона Святой Елены, и Мирил вскинула голову. И подумала, что знаменам на вид лет сто, никак не меньше. Школьницы шли по центральному проходу мимо учителей и учительниц в черных профессорских мантиях, застывших у скамей как часовые. Некоторым тоже на вид лет сто, никак не меньше.

Когда все разошлись по местам, но остались стоять – Мирил видела перед собой только затылки Дженнифер, Эшли и Шарлотты, занявших втроем целый ряд, – орган заиграл уже не медленную музыку для величавых шествий, а что-то повеселее. А потом, после торжественной паузы, грянул школьный гимн, как догадалась Мирил. Эту песню она слышала впервые, но остальные, похоже, знали назубок.

 
Славься, святая Елена,
Сердце свое посвящаю тебе.
Славься, святая Елена,
Руки свои посвящаю тебе.
 

«Что-то у них в гимне слишком много „славься“», – подумала Мирил.

 
Славься, святая Елена,
Светоч небесной звезды,
Славься, святая Елена,
Будем тебе мы верны.
 

Да, со словом «славься» явно перебор. Если бы Холлинг услышал эту песню, то повалился бы на пол с диким хохотом, растрепанный, глаза горят…

Орган снова заиграл что-то чинное, и тогда доктор филологии Нора Макнокатер, директриса младшего и старшего отделений школы-пансиона Святой Елены, и мистер Ллойд Аллен, председатель попечительского совета, неспешно проследовали по центральному проходу к возвышению, где стояли два кресла с красной плюшевой обивкой, и мистер Аллен с Царственной Непринужденностью – именно так, с Царственной Непринужденностью с большой буквы, – присел в кресло, а доктор наук Нора Макнокатер осталась стоять с Ужасающей Величественностью – именно так, с большой буквы, – всматриваясь в лица учениц, и ее взгляд напоминал прожектор, выхватывающий из полумрака лица заключенных в тюремном дворе. Когда прожектор заскользил в сторону Мирил, та уставилась в пол, подождала и снова подняла голову.

Но расчет не оправдался: доктор Нора Макнокатер смотрела прямо на нее.

Мирил сцепила руки за спиной, затаила дыхание.

Взгляд буравил ее, буравил, буравил – и двинулся дальше.

Мирил выдохнула.

Когда орган наконец-то угомонился, по церкви на целую минуту разлилось жуткое безмолвие, а затем доктор Нора Макнокатер взяла слово.

– Прошу Преподавательский Состав… – пауза, – Садиться.

Мирил показалось, что доктор Макнокатер все слова произносит с большой буквы.

Было слышно, как преподавательский состав рассаживается по местам. Скрип церковных скамей. Шелест мантий. Кое-где – робкое покашливание.

– Прошу Учениц, Вернувшихся с Летних Каникул… – и доктор Нора Макнокатер снова помедлила… – Садиться.

Снова скрип скамей. Тут и там – хихиканье, но тут же обрывается.

Мирил огляделась по сторонам. Теперь почти все сидят. Остались на ногах только ученицы самого младшего класса младшего отделения. И Мирил. И та девочка в сползающей юбке, вся зареванная.

– Вначале я хочу обратиться к Новым Ученицам школы-пансиона Святой Елены, – сказала доктор Нора Макнокатер.

Говорила она долго.

Говорила о Препятствиях – все мы рано или поздно сталкиваемся с Препятствиями на своем жизненном пути. И о Решимости, вдохновляющей нас на Преодоление Препятствий, – без нее не обойтись. И о том, что Решимость помогает нам Достичь Высот. И о новых Высотах, которых Достигли Ученицы школы-пансиона Святой Елены: натюрморт Дженнифер Доу взяли на выставку юных художников в Бостонском музее изящных искусств, как и три декоративных горшка, вылепленные Мэриан Элдерс на летних каникулах; два рассказа Стефани Делейси напечатали в литературном журнале; а Элизабет Кёртджи получила первую премию на конкурсе научных работ в Гарвардском университете за исследование свойств оптоволокна.

«Оптоволокно? Гарвардский университет?» – думала Мирил.

Затем доктор Макнокатер заговорила о новых Высотах, которых Достиг Преподавательский Состав школы-пансиона Святой Елены: у миссис Конноли этой осенью выйдет новая книга стихов в издательстве «Хоутон Миффлин»; Портлендский музей изящных искусств приобрел для своего собрания новый пейзаж миссис Мотт; миссис Беллами опубликовала в журнале «Нейчур» статью о новаторских методах препарирования дождевых червей, лягушек и эмбрионов свиней; мистер Уилок на научной конференции в Праге убедил других математиков, что для одной теоремы, которая с 1927 года считалась доказанной, придется искать новое доказательство.

– В Женской школе-пансионе Святой Елены, – заключила доктор Макнокатер, – мы всегда остаемся Верны Себе, но стараемся проявить свои Лучшие Качества и стремимся Достичь Высот на своем уникальном пути.

И тогда у Мирил появилось чувство – его трудно описать словами, – такое чувство, что душа чем-то наполнилась. Да, наверное, слово подходящее. Наполнилась.

Преодолеть Препятствия? Найти в себе Решимость? Достичь Высот?

Неужели это вообще возможно?

Мирил успела позабыть, как жила раньше, до того как весь мир заволокла Мгла.

Но, может быть, если Достичь Высот… Мгла останется далеко внизу, а пустота наполнится жизнью?

Доктор Макнокатер подалась вперед:

– Та, кто живет, не ставя перед собой никаких целей, вечно оглядываясь на прошлое, тратит свою жизнь понапрасну. А жизнь, растраченная понапрасну, никому не делает чести, она проходит – а вспомнить нечего. Прошу всех учениц школы-пансиона Святой Елены задуматься: какую цель вы себе поставите, чтобы добиваться ее со всей Решимостью?

Доктор Макнокатер снова надолго замолкла.

– Каких Высот вам хотелось бы Достичь?

А Мирил обнаружила, что невольно потянулась к доктору Макнокатер. И мысленно спросила себя: «Каких Высот мне хотелось бы Достичь?»

– Как проявить свои Лучшие Качества? – спросила доктор Макнокатер.

А Мирил все тянулась вперед, и ей тоже хотелось бы это знать. Ужасно хотелось.

– Сможете ли вы в этом году найти… – и тут доктор Макнокатер внезапно запнулась. Все не сводили с нее глаз. Она сглотнула, еще немного помедлила, а затем продолжила: – …найти то, что дорого сердцу? – Ее голос слегка дрожал.

Мирил увидела, что Эшли, обернувшись к Дженнифер, широко, без утайки зевнула. Что ж, Эшли уже наверняка все это слышала. Эшли наверняка слышала все это каждую осень, с первого класса. Но Мирил услышала впервые. И, стоя перед доктором Макнокатер – перед Ужасающей Величественностью, Мирил почувствовала, что происходит что-то важное, и обнаружила, что Мгла вроде бы немножко отступила, и едва не расплакалась.

Но тут девочка в сползающей юбке – она стояла у всех на виду в другом ряду, по ту сторону прохода, – два раза икнула, а потом ее вырвало.

Прямо на спину бедной Мэриан Элдерс, сидевшей прямо перед ней.

Все вокруг отодвигались от них подальше.

Мирил наблюдала. Она ждала, что почти все, младшеклассницы уж точно, истошно завизжат и бросятся к дверям. Но все сидели тихо: наверное, жуть как боятся доктора Макнокатер.

Мирил разрешили сесть, и она перестала наблюдать за всей этой катавасией – ее тоже замутило. И все же заметила, что миссис Келлог вывела девочку в сползающей юбке через боковую дверь. Появилась Бетти – та самая, что перетаскивала багаж Мирил, набросила огромное полотенце на плечи Мэриан Элдерс, которая была вся в… ну понятно… и тоже теперь рыдала, и Мирил подумала, что очень хорошо ее понимает. А потом появилась Алетея с ведром и шваброй.

И, хотя мистер Ллойд Аллен, председатель попечительского совета, встал и обратился к ученицам Женской школы-пансиона Святой Елены с приветственной речью и его звучный голос загремел под сводами церкви, словно он пытался докричаться до всех издалека, ему так и не удалось завоевать всеобщее внимание.

Глава пятая

В пять утра в тот день, когда миссис Макнокатер приветствовала новых учениц школы-пансиона Святой Елены, Мэтт Коффин спустился в гавань Харпсвелла, сошел на причал.

Уиллис Гард, капитан катера-краболова «Одинокий волк», даже не заметил Мэтта в лиловых предрассветных сумерках. Ему пора выходить на лов омаров, надо погрузить на катер две дюжины ловушек, но его единственный матрос, Джонатан Бакминстер, вчера отбыл по железной дороге в штат Миссисипи, потому что его призвали в армию и скоро отправят на войну. А у капитана, как всегда, когда по утрам холодно, свело поясницу – все равно что в моторе поршень заклинило. Он кое-как перебрался с причала на борт «Волка». Как же перетащить эту чертову уйму ловушек?

Капитан Гард, надвинув до бровей синюю кепку, вслушивался в скрип швартовов и шум прибоя. Зажмурился, принюхался: на причале пахло просоленными досками и смолой и немножко соснами – их аромат принес с холмов ветер. Почувствовал, как натянулись швартовы – начинается прилив, пытается утащить «Волка».

Капитан задумался о Бакминстере: совсем мальчишка, а ему дадут тяжеленный автомат. И он будет целиться в такого же мальчишку, который…

Открыл глаза – а на причале стоит какой-то тощий паренек и протягивает ему ловушку.

Капитан Гард глянул на пацана, хмыкнул. Взял ловушку.

И вторую.

И третью.

Хороший работник. Поспевает. Точнее, это капитану Гарду пришлось поспевать за ним, на вид таким щуплым.

Когда осталась одна, последняя ловушка, паренек сам притащил ее на палубу, поставил, куда положено. А потом уставился на капитана, словно чего-то дожидаясь.

Мэтт и вправду дожидался. Дожидался расспросов. Всяких там «Чего тебе здесь надо?», «Откуда ты?», «Сколько тебе лет?», «Почему не в школе?».

И «Где твои родители?».

Но капитан Гард ничего такого спрашивать не стал. А спросил только:

– Лисель-галсовые узлы вязать умеешь?

Мэтт кивнул.

Капитан долго разглядывал его. А затем кинул ему трос:

– Покажи.

Мэтт показал.

Капитан кивнул.

– Годится. Я хозяин катера и заплачу тебе пятнадцать процентов с выручки. И отдам один сэндвич с тунцом, если хочешь, – сам готовил, надеюсь, ты любишь помидоры, соленые огурцы и майонез. Еще есть брауни, но их я тоже сам испек, получилось не ахти, и орехов не кладу, терпеть не могу орехи. Ставлю четыре ряда по шесть ловушек вон там, где река Нью-Медоус впадает в залив. Ставлю в паре километров от берега. Вот там сапоги. По дороге соединишь ловушки в связки. А потом… перчатки лежат там. Нет, во-он там лежат, видишь? Слушай в оба уха. Вот и вся премудрость. Возьму тебя на работу, если хочешь.

Капитан Гард поправил кепку и повернулся к мотору.

Мэтт переобулся в резиновые сапоги.

– Займись кормовым швартовом! – крикнул через плечо капитан Гард.

Мэтт занялся кормовым швартовом.

– И носовым.

Мэтт прошел на нос катера, занялся носовым швартовом.

– Отчаливай! – крикнул капитан Гард, но Мэтт уже оттолкнул катер от причала. Следующие пять часов оба не проронили ни слова.

«Одинокий волк», тарахтя, шел вдоль холмистого берега, из-за горизонта уже высовывалась макушка солнца. Если бы Мэтт глянул на дом миссис Макнокатер на краю обрыва – они как раз проплывали мимо, – то, наверное, заметил бы свет в окнах, а может, и саму миссис Макнокатер с биноклем на террасе; правда, в сумерках она все равно не разглядела бы Мэтта. «Волк» пропыхтел мимо с аккуратным штабелем ловушек на палубе, иногда чихая и кашляя: и мотор, и сам катер были уже немолоды. Пока Мэтт привязывал лисель-галсовыми узлами буйки к ловушкам, полуостров остался позади и катер вышел из залива в Атлантический океан; ветер там дул холодный и брызгами кидался, но ничего, терпимо. Солнце только-только начинало взбираться на небо, и вода была черно-синей.

Капитан Гард и Мэтт действовали слаженно, словно проработали вместе всю жизнь. Мэтт привязал к ловушкам тросы, к каждой отдельно, а потом надел желтые резиновые перчатки и положил в ловушки приманку – снулую треску; когда все было готово, капитан сбавил ход, развернул катер носом к ветру. Кивнул Мэтту – дескать, начинай, и тогда Мэтт проверил, крепко ли привязан к ловушке буй, столкнул с кормы первую ловушку, следом вторую, а капитан помог столкнуть остальные четыре: течение давит на трос, и связка ловушек каждую секунду утяжеляется. Капитан вернулся к штурвалу, развернул катер, отошел подальше, снова встал носом к ветру, и еще одна связка из шести ловушек бухнулась в море.

Закончили лишь в начале одиннадцатого утра, капитан вернулся на корму, уселся, вытянул ноги.

– Залив хорошо знаешь?

Мэтт кивнул.

Капитан нахлобучил кепку на глаза.

– Прокати-ка меня по заливу. Только ни на что не натыкайся.

И Мэтт начал управлять катером. Обогнул остров Чебиг, двинулся к Малому Французскому острову и к Бастину, прошел мимо Свинки с Поросятами – подойти к ним поближе можно только по высокой воде, в разгар прилива, – а оттуда к Верхней Гусыне, а оттуда мимо островов Гусята снова вышел в океан, а потом проделал долгий путь к острову Китобоец, а оттуда к острову Стокман, и вода была синяя-синяя, а небо – еще синее, и если бы капитан не закрывал кепкой глаза, то заметил бы, что лицо у Мэтта почти счастливое.

У подветренного берега Стокмана встали на якорь, и «Волк» беспечно закачался на невысоких волнах. Капитан открыл сумку-холодильник, достал завернутые в бумагу сэндвичи с тунцом – Мэтт, развернув свой, выбросил помидоры и огурцы за борт и сразу оценил, до чего же капитан любит майонез. Запивали водой – Мэтт выпил почти всю бутылку, потому что капитанский брауни был почти несъедобный, не то что у миссис Макнокатер.

Мысль о ней его словно ужалила.

И тут они увидели китов.

Точнее, вначале услышали.

Четыре кита, пять, а может, шесть. Семь. Киты плыли в сторону Чебига, оседлав подводные течения, описывая в воде неспешные, размашистые петли, извергая высокие струи, – спокойные, словно чувствовали брюхом, как неторопливо вращается Земля, безмятежные, словно в мире нет ничего, кроме этого синего дня, этих зеленых островов и серых берегов.

Они смотрели на китов, пока те, обогнув остров, не ушли на глубину. Мэтт все время высовывался за борт катера.

Он мог бы смотреть на них каждый день напролет.

И капитан тоже.

– Теперь их видит только Бог, – произнес капитан вполголоса, не громче, чем плеск самой робкой волны. А потом буркнул: – Надень перчатки, – и, развернув катер, направился к первой связке ловушек.

Но Мэтт не отрывал глаз от океана, в глубины которого может заглянуть только Бог.

И думал: «Вот бы и мне тоже… Увидеть то, что видит Бог».

Капитан Гард никуда не торопился. Катер шел вдоль берега, где во время отлива Мэтт играл в блинчики – играл с миссис Макнокатер. В груди снова что-то кольнуло. У каждого острова катер сбавлял ход, словно любуясь мерцающими скалами – прожилки слюды сверкали на солнце. Так что к буйку первой связки подошли только в полтретьего, вытащили ловушки и приуныли: в четырех ловушках ни одного омара, в пятой – один, в шестой – пара. Мэтт стянул омарам клешни резиновыми колечками, переложил добычу в садок. Вторая связка ловушек – ноль омаров. Третья связка – еще более-менее: в одной ловушке четыре штуки, во второй – три, и все правильного размера. Зато четвертая! В первую ловушку четвертой связки попалось пять омаров! И в остальных ловушках сидело по три-четыре штуки, и все нужного размера.

– Что ж, теперь мы знаем, где надо было ставить все ловушки, – сказал капитан Гард.

Пока Мэтт укладывал ловушки штабелями и догрызал несъедобный – ну почти несъедобный – брауни, катер приближался к Харпсвеллу.

Солнце клонилось к горизонту, и небо, как обычно осенью, стало желтоватым. Скоро закат позолотит все вокруг: скалистые берега островов, высокие сосны, облака над соснами и даже дом миссис Макнокатер; а вот и она сама – стоит на террасе, разглядывает тарахтящий катер в бинокль. Стоит и машет катеру.

Капитан Гард помахал в ответ.

А Мэтт не стал.

– Помаши миссис Макнокатер, – сказал капитан.

Мэтт посмотрел на него.

– А ну, маши.

Мэтт Коффин давно уже был сам себе хозяин и никого не слушал… ну, никого, кроме миссис Макнокатер. Мэтт поглядел на нее. Она все еще смотрела в бинокль, все еще махала.

Ну ладно, подумал Мэтт, один раз махну.

– Во-он тот дом. Зеленые ставни. Чуть дальше дома миссис Макнокатер – видишь? Я там живу. На случай, если тебе что-то понадобится.

– Например?

– Мало ли.

Мэтт и капитан пришвартовали «Волка» как полагается: на оба швартова, носовой и кормовой. Вытащили омаров из садка, слили морскую воду из садка за борт. Надежно убрали все ловушки, вымыли ведро для наживки, положили на место буи, промыли мотор. Дело шло к ужину, и Мэтт проголодался. Ужасные брауни и один-единственный сэндвич с тунцом, плавающим в майонезе, – разве наешься?!

– Лобстеров я взвешу и продам, – сказал капитан. – Завтра утром приходи, получишь свои пятнадцать процентов. А пока, – он порылся в груде омаров со связанными клешнями, – отнеси эту парочку миссис Макнокатер.

– Зачем это?

– Чтобы извиниться за то, что ты грубиян неотесанный. Если с тобой здороваются, здоровайся в ответ. Может, она простит тебя и сварит тебе одного омара, но лучше не надейся. Я бы на ее месте не сварил.

Мэтт взял двух омаров. Они вырывались. Понес одного в левой руке, другого – в правой.

Вскоре миссис Макнокатер услышала, что в дверь черного хода кто-то колотит ногами. Просто безобразие! Она распахнула дверь, готовясь втолковать посетителю, что даже недалекие люди умеют пользоваться дверным звонком. На пороге стоял Мэтт, еле удерживая улов.

– От капитана Гарда, – буркнул он.

Миссис Макнокатер кивнула:

– Входи. Сейчас поставлю воду на огонь. Скоро сварятся – и оглянуться не успеешь.

– Так уж и не успею?

– Поэтическое преувеличение, – пояснила миссис Макнокатер и пошла искать подходящую кастрюлю.

Конечно, пока омары варились, Мэтт успел бы оглянуться тысячу раз, но он не скучал – рассматривал картинки в «Острове сокровищ», а когда миссис Макнокатер велела ему умыться, пошел в ванную и умылся; и она не стала спрашивать, где он шлялся, – наверно, догадывалась, что спрашивать бесполезно; с омарами она управлялась так же ловко, как и капитан Гард: р-раз – и в кипяток, р-раз – и на тарелки, р-раз – тарелки на стол, а рядом мисочки с растопленным сливочным маслом.

– Похоже, вам сегодня повезло, – заметила она.

Мэтт кивнул.

– Обычно ему везет, – продолжала она.

Мэтт снова кивнул и расколол одну клешню.

Быстро выел все мясо.

Взял вторую клешню, помедлил:

– Значит, вы с капитаном знакомы?

Миссис Макнокатер – она еще и половины первой клешни не съела – тоже помедлила:

– Мы с ним старинные знакомые.

Улыбнулась. И продолжила есть.

Мэтт не сводил с нее глаз.

– Принесу еще масла. – И миссис Макнокатер ушла на кухню.

В тот пятничный вечер, выйдя из дома миссис Макнокатер, Мэтт думал про нее и капитана Гарда. Думал всю дорогу: и пока шел под горку по тропе, и пока пробирался в темноте между сосен. И пока спускался на берег к развалюхе покойного капитана Кобба.

Вошел в хибарку, запер дверь, зажег фонарь и улегся спать. В полнейшем одиночестве.