Читать книгу: «Учитель истории. Книга первая.Пролетарское детство»
Книга первая
Пролетарское детство
«Советская власть делала много отвратительных дел, но говорила при этом удивительно правильные слова, которые воспитывали удивительно правильных людей».
Мария Васильевна Розанова, жена Синявского-Терца
Предисловие
Учитель истории Аркадий Львович не мог вспомнить, у кого из писателей прочитал: «Всё начинается с детства». Потребовалось целую жизнь прожить, чтобы убедиться, это действительно так. В ранних летах усвоил, что человек должен быть добрым, сострадательным к людям, не делать плохого другим, не доставлять им неприятности, любить маму. Любить маму никто не учил. Это получалось само собой. Мама была ласковой, заботливой, всё старалась делать так, чтобы ему было хорошо. Как же не любить маму? А вот остальных можно не любить, но жить с ними мирно, не ссориться. Старших слушаться. Слушаться у Аркаши получалось. Может от того, что застенчивый был, робкий? За годы военного детства узнал, что надо любить Родину, самоотверженно защищать её, за Родину можно жизнь отдать. Вот то немногое, что усвоил и принял для себя маленький Аркаша.
Имя не я ему придумал. Имя дали родители. Когда родилась дочь, первенец, у молодых родителей разногласий не было. Сошлись на имени Оля, Ольга, Лёля. А вот из-за сына поспорили. Мама предлагала: «Николай». Папа с раздражением возражал: «Это в твою родню. У вас полно Николаев. Ещё одного хочешь?» Когда папа называл сразу несколько имён, мама строптиво отвергала: «Это имена твоей родни». Мама вспомнила, что кроме народных сказок, стихов Агнии Барто, читала дочери рассказы Аркадия Гайдара. Имя у писателя красивое. Вспомнила и предложила. Муж на этот раз согласился. На том и порешили, пусть будет «Аркадий». Звучит хорошо, а вырастет, может, тоже станет знаменитым, прославит род Титовых.
Аркадий Львович никогда всерьёз не воспринимал гороскопы и всякие прочие прорицания. Но с любопытством читал мистическую литературу, о невероятных случаях из этих книг рассказывал в лекциях, с которыми охотно выступал по путёвкам общества «Знание». Вот что вычитал об имени «Аркадий». Имя обязано происхождением счастливой стране Аркадии. Люди с этим именем с детских лет вызывают симпатии окружающих. Они любознательны и жизнерадостны. Аркадий не обидчив, дарит людям тепло и любовь, обаятелен, находит общий язык с любым человеком. «Не я, а меня сплошь и рядом находят люди, которым хочется пообщаться, рассказать о себе», – мысленно дополнил Аркадий Львович.
«Лёгкая энергетика имени, – читает Аркадий, – обеспечивает симпатии окружающих уже с детских лет. Имя наделяет своего обладателя подвижностью, любознательностью и жизнерадостностью. Когда решится на брак, семья для него станет святой. Аркадий очень любит детей и понимает их как никто другой, дети платят ему взаимностью. В общем, судьбе Аркадия можно позавидовать. Но его характеру свойственно беспокойство и чувство тревоги. Поэтому с детства нужно развивать умение руководить эмоциями, принимать разумные решения, проявлять выдержку».
Закончив чтение, Аркадий Львович улыбается. Если бы родители знали эти предначертания, как бы возгордились, что дали сыну такое удачное имя. Кто же не желает ребёнку, родной кровинушке, прожить удачную, счастливую жизнь?
Аркадий Львович отметил про себя, многое из сказанного ему присуще. Окружающие в большинстве своём относились к нему с симпатией. Не все конечно. Всегда находились люди, особенно среди его начальников, которые вежливо обращались с ним, улыбались, поощрительно хлопали по плечу, но в душе недолюбливали благопристойного преуспевающего педагога. Не любили Аркадия Львовича люди заносчивые, с повышенным самомнением, люди корыстные, завистливые, одним словом недалёкие.
Детей он любил всю жизнь, всех детей, не делал различия. У учителя детей всегда больше, чем у самых многодетных родителей. Любил всех, и озорных, и нерадивых. Им больше сопереживал, сочувствовал, старался прийти на помощь, приободрить, поддержать. Любил не по-мужски, это была какая-то материнская любовь к детям. Время от времени изрекал коллегам, когда кто-то из них с возмущением рассказывал об очередной выходке какого-нибудь злостного нарушителя школьной дисциплины, неповиновении, дерзком поведении:
– Чем учитель отличается от матери? Мать рассердится, накажет. А некоторое время спустя, приласкает, потреплет по головке со словами: «Какой же ты ещё глупышка!» Учитель в наказании идёт до конца. При случае будет настаивать перевести в другой класс или исключить из школы. Учитель готов избавиться от неугодного ученика.
Мать этого не сможет, мать этого никогда не сделает. Она будет огорчаться, страдать, места себе не находить, осуждать, обвинять, но никогда не отречётся. В самых крайних случаях найдёт оправдание в том, что сын заблуждался, сделал непростительную ошибку, в которой сам готов покаяться. Мать вместе с сыном готова взойти на Голгофу, не имея за собой вины, только потому, что это её сын. Я всегда говорил и не устану повторять: «Учитель должен вести себя и поступать с учениками, как мать. В противном случае лучше отказаться от несвойственного занятия. Учитель – не профессия, это – призвание».
– Где же найдёшь столько учителей, чтобы все по призванию, – возражали коллеги.
– Значит надо пересмотреть свои жизненные установки, – упорствовал старый учитель. -Надо заняться собой, своим воспитанием. Перед начальством хватает ума и выдержки не дерзить, вести разумно. Надо всякий раз ставить себя на место провинившегося ученика. Сдержанно подсказать, как ему следует, не теряя достоинства, признать правоту учителя.
Самые ранние воспоминания у Аркадия Львовича связаны с Мичуринском, где он родился, прошли первые годы жизни, которые запомнились яркими картинками-эпизодами. Эти воспоминания радовали его. Ещё в дошкольном возрасте испытывал чувство гордости от того, что рано помнит себя, очень дорожил этими воспоминаниями.
Вы не слышали про Мичуринск, не знаете, где такой город? Ничего удивительного. В советское время в школьном учебнике «Ботаника» неизменно помещали портрет Мичурина, великого преобразователя природы, как его тогда именовали. Наизусть знали его знаменитые слова: «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у неё наша задача». Читали параграф, как выдающийся ученый выращивал новые сорта плодов, получал зимоустойчивые сорта южных теплолюбивых растений.
Мичурин – выдающийся селекционер. Его заслуги по выведению новых сортов плодовых растений были признаны ещё в дореволюционной России. Двумя крестами награждён – Анны 3-ей степени и «Зелёный крест» за труды по сельскому хозяйству.
Плодовые сорта Мичурина были востребованы иностранными специалистами и занимали значительные площади в США и Канаде. Мичурину предлагали переехать в Америку и там продолжить свои опыты. Его коллекция растений насчитывала более 900 сортов, в том числе выписанных из США, Франции, Германии, Японии и других стран.
Заслуги Мичурина в селекции бесспорны. Называть его учёным может быть будет некоторым преувеличением. Он не имел законченного образования, даже гимназию не окончил. Но это выдающийся селекционер. И мичуринцы по праву чтят память своего знаменитого земляка, имя которого носит город.
Так что у школьника Аркадия были основания гордиться тем, что он уроженец Мичуринска. Может поэтому ему хотелось, когда вырастит, стать знаменитым. Но никто не знает и не может предсказать, как сложится судьба ребёнка. Можно только прислушаться к голосу современных генетиков о том, что многие качества наследуются от родителей, а чтобы их развить, довести до совершенства, нужна благоприятная среда. И ещё социальные условия, – добавят социальные психологи.
Одноклассники ничего не знали про Мичуринск, потому Аркадий никому не рассказывал, из какого он города. И только когда очередной классный руководитель, они за десять лет учёбы много раз менялись, заполнял место рождения, ученик называл с уважением свой город. На учителей это не производило никакого впечатления. Равнодушно заполняли список, безучастно выслушивая наименования мест рождения.
Во втором классе, после переезда в Латвию, учительница заполняла в классный журнал сведения о каждом ученике: год рождения, где родился, где и кем работают родители, домашний адрес. Был и такой вопрос: социальное происхождение. Когда очередь дошла до Аркаши, он уверенно ответил на все вопросы. А вот о социальном происхождении не знал, что сказать. Учительница помогла: «Откуда приехала ваша семья?» «Из деревни в Тамбовской области», – ответил ученик. «Значит, из крестьян», – заключила учительница и сделала соответствующую запись. Аркаша не сразу сообразил, что он не из каких не из крестьян. Ведь они переехали в деревню из города, где отец работал строителем, а мать после смерти отца – портниха. Значит он из рабочих. Ему почему-то стало обидно, что его записали в крестьяне. Он из рабочих. Хотя понять и объяснить себе, что обидного в том, что причислили к крестьянам, не мог. Учительнице ничего говорить и возражать не стал, мало ли что она написала в журнале, он знает точно, что из рабочих.
В старших классах окончательно убедился, что у него рабочее происхождение. Правда, рабочими были только родители. Дедушка – техник-строитель. Это немного огорчало повзрослевшего Аркадия. Из рассказов матери знал, что дедушка в революции не участвовал. Но нашел себе утешение, а дедушке оправдание в том, что одни делали революцию, других революция сделала сознательными гражданами, трудящимися, построившими социализм. О том, что прадедушка, дедушкин отец был священником, вообще не размышлял. Какое значение имеет, кто был прадедушка, если он Аркадий Титов рождён в семье рабочих.
Взрослый Аркадий Львович, став учителем истории, обнаружил в семейном архиве, в сохранившихся бумагах и документах ещё одно документальное подтверждение своего пролетарского происхождения. Из учебников истории всем известно, что Октябрьская революция 1917 года отменила всякие сословия, титулы и звания дореволюционной России. Революция всех вне зависимости от социального положения и происхождения объявила трудящимися, превратила в пролетариев. Потому все родившиеся после семнадцатого года оказались пролетариями.
В руках Аркадия Львовича документ:
Справка
Дана настоящая гр. Виноградову Николаю Васильевичу, проживающему в г. Мичуринске по Коммунистической ул. в доме 103, в том, что он дома и домашнего надела не имеет, а так же нет ни коровы, ни лошади. В чём подписью и приложением печати удостоверяю.
28/V-1933 года Печать Мичуринского ЦБОПодпись неразборчива
Документ подтверждал пролетарское происхождение Аркадия, если у дедушки не было земельного надела, ни коровы, ни лошади.
Какое детство было у пролетарских детей? Пролетарское.
На этом сделаем остановку. Терпеливый читатель из последующих глав узнает о достоинствах и недостатках моего героя, даст оценку, в чём-то порадуется за него, в чём-то захочет поддержать, с чем-то не согласиться и даже осудить, дать доброжелательный совет. Давайте проследим, как и в каких условиях проходило детство будущего учителя истории, что из него могло получиться и что получилось.
Глава 1. У каждого была своя война – 1941 год
Выражение, что у каждого была своя война, Аркадий Львович вычитал у Юрия Лотмана. Да, да. Того самого. Юрия Михайловича Лотмана, литературоведа, выдающегося учёного-лингвиста. Прошёл всю войну. Служил в тяжёлой артиллерии, этим объясняет, что остался жив. Первыми отступали, последними наступали. Из-за дальнобойности и калибра были всегда на некотором удалении от передовой. Но война есть война. Ни у кого не было уверенности, что останется живым.
Учитель истории о Лотмане узнал из его «Бесед по русской культуре», транслируемых по телевидению. Ему даже удалось большую часть «Бесед» записать на видеокассеты. В том году в школу приняли социальным психологом Людмилу Николаевну. Умная, эрудированная женщина нашла в лице старого историка терпеливого слушателя и неординарно мыслящего собеседника. Как-то во время очередного общения Людмила Николаевна поведала:
– Вы не представляете, какой это учёный. Как великолепно рассказывает. Заслушаешься. Сколько в нём благородства. Он не только большой знаток литературы, какое владение языком. Его лекции – сама поэзия. Когда мы говорим «культурный человек», подразумеваем вежливое обращение, соблюдение правил приличия. Лотман – человек культуры.
– Я дожил до седых волос, но ничего не знал и не слышал о Лотмане, – будто пытаясь оправдаться, примирительно включался в разговор Аркадий Львович. – Познакомился недавно, из телевизионных передач. Юрий Михайлович действительно покоряет и умением общаться и впечатляющими рассказами о русской культуре. Интеллигенты такого уровня и масштаба не так часто встречаются в нашей жизни, но они есть. Благодаря таким как Лотман, академик Лихачёв, писатель Гранин, русская интеллигенция достойно держит планку, являясь преемником и носителем интеллекта, гражданственности, патриотизма, культуры и лучших традиций русского народа.
– Как бы я хотела иметь весь цикл бесед Лотмана, – мечтательно откликнулась собеседница.
– Двадцать бесед мне записать не удалось. Но поделюсь всем, что у меня есть, – пообещал историк.
В киоске «Академкнига» Аркадий Львович увидел громадный с Библию размером том «Бесед» Лотмана. Тут же купил в подарок своей приятельнице. А так как покупка не была приурочена к конкретной дате, решил сначала книгу сам почитать, а уж затем преподнести. Так увлёкся, что прочитал всю целиком. В беседах автор время от времени рассказывал о себе, размышлял о прожитом и пережитом. Вот там и встретилась мысль, высказанная фронтовиком: у каждого была своя война.
Война – дело жестокое, беспощадное. Кому как повезёт. Кто, где окажется в это свирепое время. Запало в душу грустное повествование фронтовика – сельского учителя. Мобилизации не подлежал. Сам вызвался, добровольцем пошёл на фронт. Благополучно прибыли на передовую. В пути эшелон не разбомбили, хотя несколько раз подвергались налётам с воздуха. Прифронтовую полосу прошли без потерь. А в первой же атаке осколок попал в колено. В госпитале поставили на ноги. Только раненая нога в колене не сгибалась. Комиссовали. И получилось в итоге: вроде фронтовик, на фронте побывал, и в то же время, какой фронтовик, провоевал всего один день, один раз в атаку сходил. А калекой до конца жизни остался.
Случаев такого рода немало было. Сколько погибло солдат в уничтоженных вражескими самолётами эшелонах, так и не достигнув фронта.
На встрече школьников с фронтовиками-сталинградцами познакомился Аркадий Львович с капитаном первого ранга. Поинтересовался за праздничным обедом, устроенным в честь ветеранов войны, как сложилась военная судьба офицера, дослужившего до высокого воинского звания. И поведал моряк – капитан первого ранга, что пробыл на фронте всего двадцать восемь дней. Осенью сорок второго сформировали из курсантов первых двух курсов Высшего Военно-Морского училища, эвакуированного в Астрахань, отряд морской пехоты и бросили в самое пекло, защищать Сталинград. На двадцать восьмой день получил ранение. После госпиталя вернули в училище. Доучивался до конца войны. Офицерское звание получил, когда война уже кончилась. Служил добросовестно, как и подобает флотскому офицеру, потому в запас ушёл капитаном первого ранга. Встречи фронтовиков аккуратно посещает, но от выступлений перед школьниками воздерживается.
Приходят ученики в класс после очередной встречи с ветеранами войны, смотрят на своего учителя, видят, что ничем не отличается от фронтовиков, такой же старенький, и спрашивают: «Аркадий Львович, а Вы где воевали, в каких войсках?» Смущаясь, отвечает старый учитель, что после войны прошло столько лет, уже и дети той поры состарились, стали ветеранами, только не войны, а труда.
– В 1944 году я пошёл в первый класс. Всю войну под стол пешком ходил. Воевать возраст не позволил. А хотелось. Какой же мальчишка отказался бы воевать против ненавистных фашистов? Нашей семье повезло. Фронт южнее прошёл до самой Волги, до Сталинграда. Все силы немцев туда были брошены. Потому и не дошли до нашей деревни, избежали сельчане оккупации.
Если бы дошли, – уже про себя продолжал рассуждать Аркадий Львович, – из нашей семьи никто бы не выжил. Немцы в обязательном порядке расстреливали всех коммунистов и евреев. Евреев в семье не было. А тётя Зина, сестра мамы, коммунист, в райкоме работала, её муж-коммунист на фронте против немцев сражался, брат Николай тоже на фронте. Уже после войны мать с ужасом вспоминала и рассказывала, что многие соседи в деревне открыто в глаза говорили: «Немцы придут, мы вас коммуняк сразу выдадим. Скрывать и прикрывать не станем». У местных жителей были на то причины, помнили, какую расправу учинили большевики во время и после Тамбовского крестьянского восстания. Но об этом учитель истории узнает только в эпоху горбачевской гласности.
О своём военном детстве ученикам никогда не рассказывал. Ничего поучительного и героического не было. К тому же был убеждён, если учитель на уроках начинает предаваться милым сердцу воспоминаниям, значит, состарился, надо уходить на пенсию, оставлять учительскую работу. На уроке учитель должен делом заниматься, а не развлекать подростков своим «героическим» прошлым. Он замечал, что когда человек поддаётся воспоминаниям, непременно начинает себя рисовать преуспевающим, которому есть чем гордиться, начинает возвеличивать себя. Такое отношение к себе было не по душе Аркадию Львовичу.
У детей военной поры, как и фронтовиков, жизнь сложилась по-разному. Кто оказался в оккупации, кто спасся, эвакуируясь вглубь страны, кто пережил войну в тылу, не испытав на себе ужасов бомбёжек, артобстрелов, зверств оккупантов.
В тридцать девятом Александра, или как её в семье звали Шура, овдовела. Муж был бригадиром на стройке. Несчастный случай. И нет человека. Осталась тридцатилетняя вдова с двумя детьми, не имея ни образования, ни специальности.
У Шуры было два брата и сестра. Старший Кирилл техникум горный окончил. Учиться пошёл ещё до революции. В гимназии начинал учёбу. Как не трудно было многодетной семье пережить годы революции и гражданской войны, родители постарались дать хоть одному ребёнку образование. Только не повезло ему. И работа была по душе, и заработок приличный. Женился, дети пошли. Болезнь скосила. Диабет. В те годы нередко имела смертельный исход. До тридцати не дожил.
Младшие Зина и Николай окончили трудовую школу 2-й ступени. В эпоху ликбезов с таким образованием довелось учителями поработать. Шура окончила всего 4 класса 1-ой ступени.
Зина удачно вышла замуж. За латыша-юриста. Направили Эрнеста Андреевича прокурором в Шульгинский район. В сороковом похоронили бабушку, в январе, Аркаше только что три года исполнилось. Условились, Зина забирает сестру с двумя детьми и отца по месту службы мужа. Переезжали в конце сорокового, снег уже выпал вовсю. В Мичуринске дом продали и на вырученные деньги купили избу в деревне Никольское, что притулилась рядом с райцентром – селом Шульгино. Квартиры прокурору не нашлось, комнату снимали. Должность дяди Эрнеста, как его звали дети, была такой значительной, ради этого можно было мириться со многими неудобствами.
Избушка в Никольском небольшая. Сенцы, по правую руку входная дверь. По порожку в две ступеньки спускаешься в комнату. Пол углублен, чтоб в избе теплее было, да и на стены меньше кирпичей пошло. Кирпичи из необожженной глины, перемешанной с соломой для лучшей связки. Крыша, как все избы в деревне, соломой крыта. В избе слева у самой стены русская печь, комбинированная, перед печью пристроена плита, которую топили соломой. Сельчане, кто корову держал, кизяк на зиму заготавливали. Приезжие горожане без коровы обходились. Так что русскую печь редко затапливали.
Перед печью отгорожен в одну доску небольшой закуток, служил кухней. Лежанка на печи не широкая, но двое детей вполне умещались, чтобы погреться, когда наступали холода. За печью детская кроватка Аркаши и через узенький проход вплотную к стене стоял сундук – семейная реликвия. Вместительный, с двумя ручками. Попутешествует сундук с хозяевами по все России, в Латвии обоснуется, а закончит свой жизненный путь на Алтае, пережив своих хозяев. Рядом с сундуком перекрывал заднюю стену комод. Комод с фигурной крышкой, под которой два выдвижных ящичка, а ниже два больших вместительных для постельного белья и прочих изделий из ткани. Комод дореволюционной работы разукрашен искусной резьбой неизвестного мастера.
Над комодом по центру в изящной деревянной рамке большая фотография сестры Аркадия Лёли, когда ей было девять месяцев. Отец увлекался фотографией, сам увеличил портрет своей любимицы. На комоде на кружевной скатерти по углам сидели две большие гуттаперчевых куклы размером с полугодовалых детей. Кукла-девочка была Лёлина. Играла с ней, после чего ставила в отведённое место на комод. Вторая кукла-мальчик – любимый Аркашин Борька. В отличие от сестрёнки Аркаша реже брал Борьку поиграть. Знал, что мальчишкам стыдно играть в куклы. Но не мог отказать себе в удовольствии позабавиться с таким добрым улыбающимся другом.
Два небольших оконца глядели на улицу. Между ними стоял обеденный стол, над которым постоянно висела маленькая фарфоровая лампа без стекла. Таких стёкол достать было негде. У неё и фитиль в три раза меньше обычного. Чтобы экономить керосин, вместо обычной большой лампы часто зажигали эту, взрослые называли её коптилкой.
Под окном к столу примыкала лавка. Служила дедушке ещё и верстаком. Дедушка настоящий техник-строитель, умел всё. На этой скамейке он паял соседям прохудившиеся кастрюли, лудил. Из листа жести мог изготовить кружку с ручкой и даже кастрюльку. Подшивал дратвой валенки. Аркаша много раз смотрел, как дедушка прокалывал шилом отверстия в толстой подошве, а потом орудовал двумя иголками, чтобы получить прочный шов, как на швейной машинке. А какой был печник! Любую печь мог сложить. Только в небольшой деревеньке редко кому нужен печник.
В углу у входа возле второго окна кровать, мать с дочерью спали. К перегородке, что скрывала кухоньку, приставлена кровать для дедушки.
На стенах, оклеенных старыми газетами, висели картинки из журнала «Советский экран». Позже развесили рисунки, раскрашенные цветными карандашами, на больших листах белой бумаги. Кто-то из местных умельцев то ли подарил, то ли в уплату за работу вознаградил. Как поселились в Никольском, мама-Шура стала шить соседям на заказ. Пока муж был жив, нигде не работала. Хватало забот с двумя детьми. Но у неё была швейная машинка «Зингер». Позже, когда Аркаша станет Аркадием Львовичем, случайно вычитает, что эти заграничные машинки выпускал Тульский завод. Но машинка обладала отличными качествами и стала кормилицей семьи. Александра была большая мастерица, искусно плела кружева. Как вышла замуж и получила в подарок новенького «Зингера», пошла на курсы кройки и шитья. Два года учёбы даром не прошли. Обшивала детей. А когда осталась без мужа, шитьём стала зарабатывать на жизнь.
Семья переехала в Никольское, когда Аркаше четыре не исполнилось, и произошло это в конце 1940-го года. Первые месяцы в селе ничем примечательным не запомнились. А вот когда лето наступило, мама брала парнишку на базар. Слово «рынок» никто не употреблял, все говорили «базар». В несколько рядов длинные столы-прилавки, на которых разместилась всякая всячина. Аркаше походы на базар запомнились тем, что всякий раз мама покупала или эскимо или леденец на палочке. Эскимо было замороженным цилиндриком сладкой воды розового цвета. Лизать такое эскимо было вкусно и приятно. Красные, зелёные, синие леденцы были в форме петушков, уточек и разных зверушек. Если мама или дедушка уходили на базар одни, то Аркаша всегда с нетерпением ждал возвращения, с базара приносили гостинец.
Базар был в Шульгино. Перед входом в село стояла огромная деревянная ветряная мельница. Она была старая, неработающая, крылья не вращались, но поражали своими размерами. Недалеко от базара длинное одноэтажное здание суда.
Здесь работал дядя Эрнест. У него свой отдельный кабинет. Аркаша там никогда не был. Заходили только в большой коридор, освещенный несколькими окнами с широкими подоконниками. Несколько раз приводила туда мама Аркашу. В коридоре всегда толпился народ. Мама ставила сына на подоконник и предлагала прочитать стихотворение. Слабость всех родителей, похвастать своим ребёнком, продемонстрировать, какой он необычайно способный. Говорила, что все плохо слышат, просила читать, как можно громче. И Аркаша старался изо всех сил. Мама хотела преодолеть природную робость сына. Получалось неплохо. Мальчик охотно выступал перед взрослыми. Так состоялись его первые публичные выступления. При переезде любимого коня-качалку оставили, без того вещей было много, а вот трёхколёсный велосипед взяли. На зависть деревенским детишкам лихо разъезжал Аркаша на велосипеде. Но не жадничал, всем давал прокатиться. Соседских ребятишек было немного, так что и самому удавалось покататься.
В вечернее время, когда заканчивался рабочий день, ходили в гости к тёте Зине.
У Эрнеста Андреевича был детекторный приёмник. Через наушники можно было слушать Москву. Радио и электричества не было ни в Никольском, ни в Шульгино. Несколько раз Аркаша приобщался к этому чуду века. Сквозь треск и шорохи отчётливо слышалась музыка, но очень тихо. Когда говорили, слова было трудно разобрать. Такое радио большого интереса у ребёнка не вызвало.
Лето выдалось обычное, жаркое, солнечное. Другого лета на Тамбовщине не бывает. День, когда началась война, не сохранился в памяти Аркаши, но он хорошо запомнил это лето, лето сорок первого года. От взрослых слышал, что началась война с немцами. Запомнил их тревожное состояние, страх: что же будет? Дедушке было шестьдесят три, пенсионеров в армию не брали. Дядю Эрнеста, как работника правосудия, не мобилизовали. Не взяли на фронт комбайнёра, что жил в доме напротив. Хлеб для армии надо было кому-то убирать. Во время уборки комбайн ночевал около дома. В остальное время комбайнер работал на тракторе, который тоже часто ставил подле своего дома.
Аркаша любил подходить близко к трактору, чтобы насладиться необыкновенным ароматом керосина, который исходил от трактора, современный керосин так не пахнет.
Подолгу разглядывал железную машину с большими задними колёсами, обода которых утыканы клиновидной формы шипами. С такими шипами трактор нигде не забуксует. Революционные поэты и писатели эпохи колхозов эти колёсные трактора назовут железными конями.
Школьником даже песня-марш запомнится: «Ой! вы кони, вы кони стальные». Недоумение вызывали слова: «Мы с железным конём все поля обойдём: соберём, мы посеем и вспашем». Аркадий знал, что сначала пашут, потом сеют, и только уже потом убирают урожай. Может поэт никогда в деревне не был? Но, скорее всего, заключал Аркаша, поэт нарушал последовательность из-за рифмы. Никто не обратит внимания во время исполнения такого бойкого и задорного марша на последовательность слов, а без рифмы песню не споёшь.
Освобождённых от армии, как дядя Эрнест и комбайнёр, видимо, было совсем мало. В двух сёлах Аркаша видел на завалинках несколько стариков, по улицам бегали дети, а в мастерской МТС (так сокращённо назывались машинотракторные станции, обслуживающие колхозы тракторами, комбайнами и сельхозтехникой) трудились молодые ребята.
В нескольких километрах от Никольского находилось село. Все его называли совхоз. Он и по сей день существует. В нынешнее время называется центральная усадьба совхоза имени Ленина. Никольское ныне входит в эту сельскохозяйственную организацию как отделение совхоза. В описываемую пору в Никольском был колхоз.
В совхозе своя швейная мастерская. Большая, здание, где работали портнихи, в три этажа. Туда устроилась на работу мама Аркаши. Когда началась война, шили военное обмундирование: гимнастёрки, солдатские брюки, которые смешно назывались «галифе». Аркаша запомнил, как зимой мама приносила работу домой, шила солдатские телогрейки и ватные брюки. И ещё солдатские рукавицы с отдельным указательным пальцем. Аркаше объяснили, чтобы на войне можно стрелять, не снимая рукавицы. Чтобы солдат руки не обморозил. Но Аркаше всё равно было непонятно, как таким большим неуклюжим пальцем можно нажать на спусковой крючок винтовки, он туда не влезет. Но такая была выкройка, такой был заказ. И какой-то неведомый изобретатель рукавицы гордился, что проявил заботу о воюющих солдатах.
С сестрой Аркаша несколько раз ходил в совхоз, навестить работающую в мастерской маму. В совхозе, проходя по одной из аллей, всякий раз останавливались, чтобы рассмотреть бюст Ленину и бюст Сталину на высоких с человеческий рост постаментах.
Во время этих хождений в совхоз Аркашу больше привлекали утята. По соседству с Лениным и Сталиным находился небольшой пруд с близко посаженными деревьями вокруг него и яркой сочной травой, украшавшей берег. Из пруда выходила утка, неторопливо переваливаясь с боку на бок, а за ней в ряд цепочкой семенили маленькие жёлтые утятки. Они были такие пушистенькие, такие хорошенькие, что Аркаше всякий раз хотелось подержать их в руках, погладить эти живые комочки. Желание поймать напоминало азарт, инстинкт охотника, с той разницей, что вовсе не собирался их убивать, делать своей добычей. Но всякий раз, когда приближался к утятам, мама-утка крякала, подавая команду, с плеском входила в воду, и послушная малышня, взмахнув покрытыми пушком крылышками, бросалась вслед в воду. Выводок отплывал на безопасное расстояние, и Аркаше ничего не оставалось, как любоваться издали красотой этого чуда природы, дружной утиной семьёй.
На фронт ушёл дядя Коля, о чем сообщил письмом. Письма читали вслух. Сперва пришло письмо от жены дяди Коли. Сообщала, что 6-го июля сорок первого в три часа дня проводила своего любимого мужа. От дяди Коли сначала пришло письмо без обратного адреса. Потом письмо с адресом: «Действующая Армия. Полевая почтовая станция № 813 ЛАП-790 литер А взводуправление 1-го дивизиона».
В письме: «Здравствуйте дорогие родные! Папа, Шура с ребятками и Зина! Я жив и здоров. Про Андреевича не упоминаю, потому что он, наверное, тоже на фронте. Я нахожусь на фронте западного направления. Как получите моё письмо, пишите скорее мне ответ, как вы живёте, все ли живы и здоровы. Вот уже скоро будет два месяца, как я в армии, а писем ниоткуда не получал. Из дома от Веры тоже пока писем не было. Как чувствует себя Шура с ребятками? Аркаша, наверное, большой стал и научился писать, пусть мне на фронт пришлёт письмецо. Да и Люлеша пусть не забывает дядю Колю. Мне отрадно будет получить от всех вас весточки. Я ведь ещё ни от кого не получал писем. Пишите мне все. Крепко вас всех целую и желаю всего хорошего. Ваш сын, брат и дядя Коля. 18.08.41 г. 17 ч. 30 мин».
