Читать книгу: ««Я сам свою жизнь сотворю…» В обсерватории»
В обсерватории
Первая командировка
Из Дневника
Я лечу ночным рейсом в полутемном шумном салоне «Ил-18». В зыбком забытьи короткого сна фигура казашки-стюардессы с плоским, как у каменного идола лицом и огненными крашеными волосами кажется сказочной и нереальной. Такими же нереально прекрасными показались мне горы на аэродроме в Алма-Ате. В холодном, сухом предрассветном воздухе я принял их сначала за розоватые клубы облаков, охвативших небо и город с трех сторон.
В назначенное время машины, которая должна была встретить меня, не оказалось и пришлось добираться до базы с пересадкой на двух городских автобусах. База располагалась в противоположном от аэродрома конце города, в одноэтажном доме с палисадником за высоким забором. Несмотря на ранний час, из трубы на крыше дома валил дым и хозяйка, полная женщина с милым украинским говором, мыла полы. Я поздоровался, назвал себя и тут же получил комплект чистого постельного белья и кровать в угловой комнате с окном, выходящим на задний двор.
Когда я проснулся, солнце стояло уже высоко. Остроконечные горы на горизонте были ослепительно белы, и только заглядывающая в окно ветка расцветающего абрикоса сохраняла утреннюю розовость. Часы показывали половину восьмого, но я вспомнил, что разница с московским временем составляет здесь три часа. На дворе слышался рокот мотора, чьи-то голоса и стук бревен. Я оделся, заправил кровать и вышел во двор. Было по-весеннему, по-доброму тепло. Щурясь от яркого солнца, я подошел к грузовику, в который два парня грузили сосновые и березовые кругляши. Мужчина лет пятидесяти, седоватый, розовощекий, в белом дубленом полушубке и начищенных до блеска хромовых сапогах стоял, опершись на бревно, и пристально за ними наблюдал. Я представился и спросил, скоро ли в горы пойдет машина. Он ласково так улыбнулся и сказал, что вот эта, он сделал ударение на эта, пойдет сейчас, а легковая будет только вечером. Я ответил, что непременно сейчас.
– Ну что ж, – опять улыбнулся Николай Кузьмич, потому что именно так я буду его называть, – если хочешь ехать в кузове – пожалуйста – в горах в кабине больше чем вдвоем нельзя.
– А как там в кузове? Не очень?
– А ты попробуй, тогда узнаешь, – вмешался в наш разговор один из парней, совсем мальчишка.
Я почувствовал в его голосе насмешку и тут же решил ехать.
Мы живо накидали бревен вровень с кузовом, и машина тронулась. Сначала я сидел в кабине, пригнувшись, «чтобы инспекция не заметила», так что дороги толком не разглядел. А когда грузовик остановился, оказалось, что мы уже в горах. Я так давно жил на равнине, что забыл какое при этом бывает ощущение, но только увидел их вблизи и тотчас же вспомнил.
– Го-ры!
Правда, еще не те, скалистые засыпанные снегом, которые я видел с аэродрома. Это были круглые, поросшие деревьями, кое-где виноградниками. Мы стояли в лощине. Где-то, невидимый за валунами, журчал ручей. Над горами, которые можно было назвать просто большими холмами, висел густой туман, и солнце проглядывало сквозь него тусклой алюминиевой заклепкой.
– Приехали, – мрачно сказал шофер, – дальше даже рейсовые автобусы не ходят.
Он покопался за сиденьем и вытащил кусок брезента:
– Прикроешься пока, а то замерзнешь.
– А потом? – попробовал пошутить я.
– Потом жарко станет.
– Ну да, конечно! – подумал я, но выбора не было.
Скоро мы поднялись еще выше и въехали в густой и холодный туман. Машина отчаянно ревела, кланялась на ухабах и, казалось, что не будет конца ни этому туману, ни бестолковым поклонам. Я поднял воротник пальто, накрылся брезентом, но уже через несколько минут отсырел и замерз отчаянно. Кажется, только ехидная ухмылка мальчишки удерживала меня от того, чтобы не застучать по кабине и не попроситься вовнутрь. Потом туман стал постепенно редеть, и я заметил, что совсем рядом неопрятными рваными клоками лежит снег, и горы, мимо которых мы проезжали, стали значительно круче и выше и ощетинились темно-зелеными елями.
Солнце постепенно проглядывало и мне стало гораздо теплее. Брезент больше был не нужен, я сложил его и сунул под себя. Слева от нас вдоль дороги выгибалась высокая каменная дамба, у подножия которой узенькой строчкой пенился ручей. Переехав через небольшой мост, мы повернули почти на сто восемьдесят градусов, и дамба, и ручей, и какие-то строения за ручьем очутились прямо под нами. Я взглянул назад и увидел, что то, что я принимал за плотный туман, было белым пушистым облаком, сквозь который уже ничего внизу не было видно.
Машина все урчала и пыхтела, и мы забирались все выше и выше. У меня прямо дух захватывало, когда-то по левому, то по правому борту открывалась пропасть. Солнце старалось вовсю. В какую бы сторону не поворачивала машина, оно било прямо в лицо, и, даже смежив веки, я чувствовал его обжигающее сияние. Когда серпантин по голому склону горы окончился, и на ее вершине мы повернули в очередной раз, неожиданно начался лес. Огромные заснеженные ели росли под нами и выше нас, и мы проплывали под их величественными лапами, как будто уменьшаясь до смешных, почти игрушечных размеров.
На одном из поворотов машина остановилась и, хлопнув дверцей, из кабины выбрался красный, распаренный пацан.
– Ух, – сказал он, – жарко.
И, усевшись рядом со мной, принялся стаскивать клетчатую рубаху.
– Не замерзнешь? – спросил я, и с уважением посмотрел на его худое загорелое тело, – это ты здесь?
– А то где же! Да это пустяк, ты вот на дядю Митюню поглядишь!
Глядя на него, снял пальто и я, но дальше раздеваться не решился. Так мы сидели, опершись о сучковатые бревна, а над нами и вокруг нас разворачивалась восхитительная панорама сияющего снега и гор, поднимающихся уступами к самому небу.
– Стой, – закричал мой сосед и заколотил по крышке кабины, – айда воду пить!
Он спрыгнул вниз и полез через глубокий пушистый сугроб. Скорее из любопытства я отправился за ним и застыл от удивления. Передо мной был глубокий и узкий овраг, поперек которого лежала металлическая труба. Одним концом она уходила в землю на той стороне оврага, а на этой стороне была заткнута деревянной пробкой. По всей длине трубы были просверлены тонкие отверстия, через которые на дно оврага тонкими струйками стекала вода. А там, на дне оврага, навстречу им взметнулась на пятиметровую высоту огромная остроконечная глыба льда ярко голубого, почти синего цвета.
– Отчего она такая? – спросил я парня.
Он заткнул пробкой трубу, откуда рвалась наружу хрустальная струя, посмотрел на меня:
– Это от неба. Видишь, какое оно синее. Да ты пей. Внизу такой воды нет.
Я сделал, для порядка, несколько глотков, и у меня заломило зубы.
– Поехали, что ли?
В очередной раз свернув, мы выехали на плотину, которая подпирала большое, стиснутое между двумя крутыми горами озеро удивительного бутылочно-зеленого цвета.
– Озеро видишь? – спросил мой спутник, – Большое Алма-Атинское. Глубина в нем знаешь какая? Приезжали тут, мерили, так дна достать не могли.
– А рыба в нем есть? – загорелся я.
– Не. Вода больно холодная и зеленая в любую погоду.
Я так и не понял, почему это здесь льдина голубая, а озеро зеленое, но спрашивать больше не стал.
Справа показалось несколько домишек с высокими крышами, выложенными малиновой черепицей. Снова начался серпантин и дома с малиновой черепицей, и зеленое озеро уходили все дальше и дальше вниз. Я как будто захмелел от света, горного воздуха и бесконечного кружения. Перед глазами у меня мелькнул черный, совсем оттаявший склон, неправдоподобно густо усеянный звездочками подснежников.
– Ну, вот и приехали. Вон она база.
Свернув в последний раз, машина выехала на большую плоскую, даже как будто немного вогнутую площадку, огороженную со стороны склона проволочным забором, а с противоположной стороны невысокой каменной грядой с редкими елями. На площадке было разбросано с десяток невысоких домишек, и маленькая, похожая на консервную банку, металлическая башня телескопа.
Подъезд был совершенно не расчищен, и машина медленно ехала по засыпанной свежевыпавшим снегом колее.
– Во, снегу навалило. Видишь там, выше – дорога идет?
– Ну, вижу.
– Это на «Космос». А обвал там видишь? Там вчера два бульдозера завалило. Они дорогу расчищали, а тут лавина сошла. Один бульдозерист вовремя заметил и выскочил. Так его машину перевернуло и вниз стащило. А другой испугался. Хорошо еще на край лавины попал. Его только засыпало с головой. Через крышу вытаскивали.
– И что теперь?
– Да ничего. Другие приедут и бульдозеры откопают.
Последние слова он произнес, уже соскакивая с остановившейся между домами машины.
Двери одного домика, стоящего ближе к камням и поднятого на деревянных столбах метра на два над землей, отворились. На пороге появилось несколько подозрительных личностей в огромных брезентовых куртках с меховыми воротниками, и с багровыми, будто ошпаренными кипятком физиономиями.
– Ну, что, как доехали? – осклабившись, спросила одна из них, в защитных очках, прицепленных за дужки к бумажному, свернутому из газеты, колпаку на голове.
– Милости прошу к нашему шалашу – пропищала другая, замотанная в цветистый платок и с облупленным носом.
– Ну, заяц, погоди! – неистовствовала третья, махая знакомой четырехпалой рукой.
Это были мои товарищи по работе, приехавшие сюда двумя днями раньше. Я спрыгнул из кузова, в котором проехал весь подъем в горы, угодив прямо в лужу от таявшего в обилии снега.
– Ты не обедал? – заботливо спросил газетный колпак, оказавшийся моим начальником Виктором Петровичем, – на тебя обед заказан. А потом спать. Здесь, знаешь ли, высота, нужно привыкнуть.
Так началась моя первая командировка…
В горах Заилийского Алатау
Я прилетел в Алма-Ату и добрался до обсерватории, расположенной в горах Заилийского Алатау на два дня позже остальных сотрудников.
Почему так получилось?
Да просто я только накануне защитил диплом, и получил корочку, свидетельствующую о высшем образовании и синий ромбик.
А уже на следующий день мне позвонил мой руководитель группы Виктор Петрович и как бы невзначай поинтересовался, как у меня со здоровьем и готов ли я к командировке.
Я ответил, что со здоровьем у меня все в порядке и к командировке я готов, в глубине души надеясь, что это произойдет еще не скоро.
– Хорошо, – сказал мой начальник, – тогда выходи завтра на работу оформлять командировочные, билет для тебя на самолет мы уже забронировали.
Итак, я нахожусь в небольшой обсерватории в горах Заилийского Алатау, расположенной на высоте 2750 метров над уровнем моря. Давление 500 мм ртутного столба и 300 ясных ночей в году – таковы основные характеристики этой местности, в которой мне пришлось прожить практически круглый год.
Именно ясных ночей, а не дней, потому что погожих дней здесь было вполовину меньше. Бывало, день такой дрянной, что дальше некуда: и дождь, и туман, и чем ближе к вечеру, тем крепче у тебя надежда, что и ночь будет такой же. Но едва начинало темнеть, как скатываются вниз последние клочки тумана, и на бархатном черном небе вспыхивает огромное количество звезд, выпуклых, почти не мигающих. А потом всходит луна, большая, круглая.
В следующие за моим прибытием два дня почти без остановки шел снег. Мы погрузились в густое, вяжущее звуки как ватное одеяло, облако. Снег валил буквально со всех сторон, кажется, даже снизу. Он нападал почти до крыш. Но стоило снегу немного поутихнуть, как тот же туман набрасывался на него – и как будто языком его слизывал – яростно и помногу.
