Читать книгу: «Страдательный залог»

Шрифт:

ISBN 978-5-0050-5088-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая. Страдательный залог

Пролог

Когда так много позади
всего, в особенности – горя,
поддержки чьей-нибудь не жди,
сядь в поезд, высадись у моря.
Оно обширнее. Оно
и глубже. Это превосходство —
не слишком радостное. Но
уж если чувствовать сиротство,
то лучше в тех местах, чей вид
волнует, нежели язвит.
Иосиф Бродский. С видом на море (отрывок).

А не махнуть ли на море?
Андрей Вознесенский. Оза, глава V (вся).

Беседа. Фрагмент первый

«Господа! Наша высокородность и изощренный состав крови, утонченное воспитание и изысканность манер, наша приверженность философии и благородный блеск глаз – даже это все не спасает нас от ненасытного микроба холопства, проникающего в наши души самыми невероятными путями. Неужто и в наш просвещенный XIX век мы, подобно темным предкам, с тайной ненавистью к собрату своему, стремимся самоутвердиться за его счет? Зависть и злоба и стремление подавлять – неужели это все, чем мы владеем? … Так где же совершенство, в чем оно? В изяществе нарядов, в умении приподнять цилиндр? … Пусты наши души и холодны глаза перед лицом чужой жизни.»

– Булат Шалвович Окуджава, «Путешествие дилетантов». Люблю цитаты. Даже не очень уместные. К нам-то это уж конечно не относится: и век у нас на дворе XXI да и мы с вами – мастера, вне всякого сомнения. Так что, приступим, господа.

– Да был у меня приятель, любивший повторять: «Я женюсь на женщине, которая знает, что КАМЮ это не только коньяк, а НАПОЛЕОН – не только полководец»…

Глава 1. Коллекционер

Всех дел – изменить полярность: если концентрироваться не на том, какое впечатление ты производишь на других, а на том, какое впечатление они производят на тебя, в ощущениях будто появляется еще одно измерение – осмысленность. Окружающее перестает быть враждебным или дружелюбным, «хорошим» или «плохим» – оно становится интересным. Вон тот старик – он привык, что люди равнодушно скользят по нему взглядом, забывая о его существовании раньше, чем они о нем узнают, а потому гримаса злого безразличия на лице – это лишь короста, панцирь, позволяющий выжить. Улыбнись ему – это вызовет не радость, а удивление и лишь потом внезапность чувства, осознание способности его испытывать отразятся на лице мягкой благодарностью. Это то «впечатление», которое он тебе оставит – т.е. изменение полярности позволяет формировать управляющее воздействие.

Впечатление, которое на него производила Ребекка, было ПРИЯТНЫМ. Неизменно в просторных льняных одеждах, каким-то странным образом не скрывающих, но обозначающих манящую женственность форм, не обещая, но дразня обещанием совершенства. Несколько нарочито зевнув, Ребекка отложила книгу в сторону.

– Тебе не нравится Камю?

– Предпочитаю «Хеннесси». Хочешь? – Выдержав паузу, она выставила перед собой прозрачный, почти невидимый бокал, будто держа прямо на ладони глоток янтарной жидкости обжигающей, желанной… Ее прямой, в упор, взгляд придавал многослойности смысла произнесенной фразы ощутимую «пикантность». Зародившаяся, видимо, где-то за ухом, капелька прозрачного пота скатилась на грудь, нырнула в «овражек страсти» и дальше, вниз, где ее, полный головокружительных приключений, путь в сумраке платья он мог не столько угадывать, сколько вспоминать. А за окном гостиничного номера, залитый нереальным, почти ощущаемым как горячая твердь, зноем, лишающим видимое пространство каких бы то ни было полутеней, лежал остров Крит с нереально белыми стенами приземистых построек, нереально глубоким ультрамариновым небом, нереально прозрачным, до зеленой синевы, как глаза Ребекки, морем – СТИХИЯ. А управляющее воздействие заключалось в том, что оказались они здесь не по своей воле…

Так при судах дуговерхих блестящие медью ахейцы

Окрест тебя собирались, Пелейон, ненасытимый бранью.

Гомер. Илиада. Песнь 20.

Решив как-то забавы ради построить дихотомическое дерево взаимодействий героев «Илиады», он получил алгоритм построения социальных сетей. Йорам не «любил» сеть, ему не было «интересно» в сети. Подобные словосочетания были к нему неприменимы, как нельзя сказать про рыбу, что ей «интересно» жить в воде. Сеть была его средой обитания. Размышляя о случайных, разрозненных обстоятельствах своей жизни, он все больше проникался странным, иррациональным убеждением, что все они являются частью какого-то пазла, собираемого если и не чуждой, то уж во всяком случае чужой волей, выходящей далеко за рамки его собственной судьбы. Йорам не был «ботаном» в классическом понимании этого слова – крепкий, «жилистый», он в любой компании был тем надежным «background-ом», без которого ни одна человеческая общность существовать не может, а потому никогда не испытывал недостатка в общении, везде находя свою собственную нишу, которая по какому-то «роковому» стечению обстоятельств, как правило, оказывалась рядом с какой-нибудь симпатичной девушкой, сходясь и расставаясь без надрыва и грязи.

Армия в интеллектуально-элитном компьютерном соединении, что в Израиле de-facto приравнивается к первой академической степени, затем небольшой, но успешный «startup», который он открыл на пару со своим армейским приятелем… «Ничто так не отравляет настоящее, как мысли о будущем» – сказал как-то нынешний Далай Лама. Свое настоящее Йорам, с почти детской непосредственностью, оберегал от каких бы то ни было мыслей вообще, а о будущем в особенности. Уже потом он стал усматривать «фатальную» символичность в том, что БУДУЩЕЕ настигло его именно в резиденции Далай Ламы в Тибете, где он очутился со своим напарником по пути в Ришикеш.

В Индии они оказались вроде как по делу, хотя специфика их занятости позволяла найти «дело» в любой точке Земного Шара, доступной интернету и здравому смыслу. Просто его напарник был влюблен в эту страну, рассказывал о ней азартно и УВЛЕКАТЕЛЬНО, что и увлекло их в Дхармсалу. C первых же часов пребывания в Индии его не покидало, ощущаемое почти как физический дискомфорт, впечатление диссонанса между величием природы и убогостью быта людей, в этом величии обитающих. И никакие разговоры о том, что это их, людей, сознательный выбор, жизненная философия, его не убеждали. Рассматривая странное, похожее на панно коммуниста Диего Риверы, граффити на резиденции Далай Ламы, от коммунистов бежавшего, Йорам вдруг подумал, что в этом диссонансе действительно есть что-то глубоко ментальное. От размышлений его отвлек какой-то шум. Шумом оказался многоголосо повторяемый зов, которым стайка туристов, явно израильтян, пыталась вернуть в свои ряды «отбившуюся» подругу.

– Леа… Леа…

Обладательница звучного библейского имени стояла рядом с ним, с явным удивлением рассматривая ту же стену. Их глаза встретились, но уже в следующий миг она красивой, размашистой, привычно-безразличной к мнению окружающих походкой, шла к своим спутникам.

– Слушай, ты заметил какие у нее глаза?

– Нет. – Соврал Йорам. – А вот ноги у нее действительно красивые.

Двумя днями позже, уже в Ришикеше, он застыл пораженный странным, пугающе-сюрреалистичным видом. Солнце уже зашло, но нижний край неба отливал чистой нежной голубизной, еще не разбавленной сумерками. Над этой полосой, заполняя собой все остальное пространство, нависли грязно-свинцовые облака, а разделяла эти две стихии странная, почему-то лохматая, тетива, натянутая непонятно между чем и чем, примерно в метре над пиком островерхой крыши, на котором сидела, прижимая к животу детеныша, небольшая обезьянка. Ее силуэт был словно вырезан из грязно-свинцовой тверди на нежно-голубом фоне, как некий апокалиптический знак.

– Жуть. – Услышал он рядом с собой чей-то голос и обернувшись сразу узнал его обладательницу.

– Леа?!

– Неужели запомнил?

– Таких как ты не забывают.

– Таких как я нет.

– И я о том же. А пейзаж действительно жутковатый.

Все-таки есть что-то особенное, что пронизывает этот кусочек космоса под названием Ришикеш. Однажды он стал свидетелем такой сцены: по улице шла пара, он и она, на хорошем английском обсуждая какую-то очень «духовно-одухотворенную» тему, к ним подошла явно незнакомая девушка, со следующей тирадой: «Извините, но тема вашей беседы мне очень любопытна. Разрешите присоединиться?», вопросительная часть фразы была явно риторической – дальше они пошли все вместе, будто были знакомы всю жизнь.

Через несколько часов Йорам и Леа обнаружили, что сидят на берегу Ганга, глубокой-глубокой ночью, болтая ни о чем и просто не могут расстаться.

– Слушай! Тебе уже, наверное, пора, но я не хочу, чтобы ты уходила, а если позову к себе, боюсь это прозвучит очень пошло…

– Очень пошло, но я сделаю вид, что меня это не волнует.

Оказавшись в замкнутом пространстве гостиничного номера… Почувствовав на своей щеке ее горячее дыхание… Услышав шорох снимаемой одежды… Протянув руку к ее обнаженной груди… Она увернулась в нескольких мгновеньях от прикосновения, вонзив зубы в его плечо… Он обхватил губами мочку ее уха… Горячая, влажная, ненасытная… Жарким пульсирующим восторгом разливалась по всему телу… Вырвался крик, грубый, гортанный, почти нечеловеческий… Боже! Как это было хорошо! Впервые услышав этот крик в душной темноте гостиничного номера на берегу Ганга, он уже не мог представить без него хотя бы день своей жизни ни там, в Ришикеше, ни потом, дома, в Израиле.

Леа была почти на пять лет моложе Йорама и в свои 22 уже успела демобилизоваться из армии и поступить на факультет археологии и древних культур Ближнего Востока Тель-Авивского университета. Они сняли небольшую, но удобную квартиру недалеко от университета. Гремучая смесь «светской» еврейки из Ирака и рыжебородого хасида из Йоханнесбурга в ее крови создавала удивительный симбиоз цивилизаций, «нареченный библейским именем Леа». Она легко, без видимых усилий, но удивительно «уютно» обустроила их быт и «мысли о будущем» все чаще принимали вполне конкретное направление. Как-то встречая ее в университетском кампусе после занятий, он «невзначай» бросил не очень скромный взгляд на одну из ее подруг, с которыми она прощалась прежде, чем подойти к нему. Дорогу домой она заняла обычной, но очень обстоятельной болтовней о том, чем и как они будут сегодня обедать и давешний эпизод в кампусе казалось совсем перешел в разряд забытых, но оказавшись дома, на кухне она в упор посмотрела на него и вдруг сказала: «Еще раз увижу – убью». Голос был спокойным, ровным, ничего не выражающим и только побелевшие костяшки пальцев, сжатых в кулаки над разделочной доской выдавали что действительно происходит в ее душе. Йорам «на автопилоте» уже собирался сделать удивленно-непонимающий вид, но, взглянув на нее, вдруг понял – убьет. А главное, понял, что это серьезно и банально-шутливой пошлостью тут не «откупишься». Он подошел к Лее, прижал к себе ее напряженное как стальная пружина тело и сквозь неожиданно подступивший к горлу комок произнес

– Я люблю тебя. Выходи за меня замуж.

– А не боишься? – Она говорила по-прежнему уткнувшись лицом в его грудь, но плечи уже сотрясали глухие, еле сдерживаемые рыдания.

– Я не понял – это «ДА»?

– Да…

А через несколько дней он праздновал свой 27-й день рождения. День с утра как-то не заладился. Сначала на работе, а потом позвонил хозяин небольшого ресторана в старом Яффо, где они обычно собирались и долго объяснял почему именно сегодня не сможет их принять. Сошлись на том, что он договорится с хозяином другого ресторана («даже ближе к морю»), одним из своих многочисленных родственников, но «только чуть-чуть дороже». Их, человек двенадцать, разместили на открытой террасе, обустроенной на крыше старой каменной постройки, тем не менее даже не лишенной некоторого, присущего только старому Яффо, изящества. Леа сбежала вниз, в очередной раз «кое-что уточнить» в меню и он с нарочито озабоченным видом произнес

– А где моя будущая жена?

Фраза вызвала нестройный, но одобрительный гул с разных концов стола.

– Неужели решился?

– Мужчина!

– Герой!

Йорам поднялся, чтобы произнести первый тост и вот тут ГРЯНУЛ ГРОМ… Уже потом многие из присутствовавших, de-facto, говорили о странном беспокойстве, тревожном предчувствии… Кто-то даже видел молодую арабку, остановленную хозяином у входа в ресторан – шахидку. Йорам ничего такого не помнил: он словно продолжил движение вверх. Картинка праздничного застолья с кусочком моря за парапетом террасы сменилась странным, слабо освещенным коридором со множеством дверей по обе его стороны. Из дверей выбегали встревоженные люди, озабочено склоняясь над ним, почему-то лежащим на полу коридора. Чей-то голос произнес: «Что он тут делает? Ему еще рано…». Коридор исчез и постепенно привыкающие к яркому свету глаза идентифицировали окружающее пространство как больничную палату. Прямо над собой он увидел озабоченное лицо Леи.

– Что такой страшный?

– Не очень. – Она попыталась улыбнуться.

В этот момент он почувствовал на своих губах ее горячие слезы и почему-то подумал, что на вкус они напоминают кровь…

До гостиничного номера на острове Крит оставалось еще долгих два года.

Беседа. Фрагмент второй

– Великий австрийский математик Курт Гедель сформулировал удивительную по своей красоте теорему, приоткрывающую нам некие фундаментальные основы мироздания, однако в академической среде до сих пор воспринимаемую как некий философский казус.

Теорема Геделя о неполноте.

В замкнутой, непротиворечивой системе аксиом всегда можно построить утверждение, которое в данной системе аксиом нельзя ни доказать, ни опровергнуть.

– При помощи этой теоремы я могу с математической точностью доказать, что «Новый Завет», т.е. учение о Спасителе, есть, ни больше ни меньше, расширение системы аксиом «Ветхого Завета». Первые две из Десяти Заповедей гласят.

– «Я Господь Бог твой…» (Исход 20:2).

– «Да не будет у тебя других богов, кроме Меня. Не сотвори себе кумира и никакого изображения…» (Исход 20:3—20:4).

Другими словами, утверждается следующее: Бог есть и в него нужно верить, более того – верить нужно только в Него. Эти утверждения можно пересказать в терминах теоремы Геделя:

– есть множество объектов, в данном случае – два, человек и Бог;

– есть предикат действия, устанавливающий отношение между объектами – «верить/не верить»

– есть утверждение, регламентирующее предикат действия: «Верить можно только в Бога» – и это аксиома.

Чтобы система не была противоречивой, предикат действия должен быть применим ко всем ее элементам. Возникает вопрос: во что или кого верит Бог? В человека? Но это противоречит регламентирующей аксиоме (не говоря уже о здравом смысле): верить можно только в Бога. В Себя? Но это противоречит определению предиката действия, как устанавливающего отношения МЕЖДУ объектами: нельзя верить в СЕБЯ – система не будет замкнутой. Это означает, что объект веры Бога должен быть Богом, единым с Ним и в тоже время отличным от Него, т. е. Человеком, что и указывает на Евангельского Спасителя, единственно-единого в этих двух ипостасях. А это, в свою очередь, выделяет первые две из Десяти Заповедей, как заключающие в себе качественно иной доказательный потенциал.

– Иудаизм и в особенности древнейшее мистическое учение Каббала, выделяют первые две из Десяти Заповедей следующим образом. Согласно традиции, окончательно сложившейся в школе великого каббалиста рабби Акивы, адепт может достичь Благодатного Просветления лишь соблюдая 613 установлений (мицвот), из которых 365, по числу дней солнечного года – запреты и 248, по числу органов человеческого тела – предписания. Гематрически число 613 раскрывается как гематрия слова Тора (Основной Закон, Пятикнижие Моисея) = 611 +2 т.е. первые две из Десяти Заповедей.

– А что если речь идет о чем-то большем? Может быть для постижения Основного Закона в его полном объеме, включая мистический, астральный смысл, Великий дал нам еще два органа чувств, инициировать которые можно лишь упорным самосовершенствованием, чего и добивались великие еврейские праведники – мудрецы и каббалисты. Однако, объективно присутствуя в нашем теле, эти органы чувств могут быть инициированы также в результате некоего экстремального воздействия. Сколько известно случаев о людях, переживших страшную катастрофу, удар током, клиническую смерть и возродившихся к жизни с совершенно феноменальными, сверхъестественными способностями?!!!

Глава 2. Наблюдатель

Йорам быстро шел на поправку. Собственно, причиненные ему «телесные озлобления» можно было бы считать незначительными, если бы не контузия и глубокое, хоть и кратковременное, коматозное состояние.

«Встань и иди из страны твоей, от родни твоей и из дома отца твоего в страну, которую Я укажу тебе.» Бытие (12:1).

Что-то изменилось. Еще не называемое словами, но уже ОЩУЩАЕМОЕ как СТРАННОЕ.

Сначала – потребность читать. Она ощущалась, как физиологический голод. Он читал все: беллетристику, энциклопедические справочники, научные статьи. Постепенно он осознал, что фокусирует свое внимание на явных или косвенных, иногда даже не осознаваемых авторами, аналогиях, порой между вещами и событиями, совершенно несопоставимыми. Механические колебания маятника описываются той же формулой, что и динамика изменений тока и напряжения в простейшей электрической схеме, т.е., разные явления – одна формула. Разные формулы, стереометрическая (X**2 + Y**2 + Z**2 + R**2 – r**2) **2 = 4R**2* (X**2 + Y**2) и формула полного склеивания в Булевой алгебре (aVb) & (⌐aVb) = (a&b) V (⌐a&b) описывают один и тот же пространственный образ – тор, «бублик», по мнению многих ученых, являющийся первичной энергетической моделью всего живого. В одной из статей он натолкнулся на утверждение, подкрепленное не только многочисленными свидетельствами очевидцев, но и показаниями приборов, что в экстремальных ситуациях некоторым людям удается замедлять время. Но разве не об этом повествует один из самых одиозных эпизодов Библии, используемый атеистами всех мастей, как очевидное доказательство ее объективной несостоятельности?

«И воспел Йеошуа перед Господом в тот день, в который предал Господь эморея сынам Исраэйля, и сказал пред глазами Исраэйля: солнце, у Гивона стой, и луна – у долины Аялон! И остановилось солнце, и луна стояла, доколе мстил народ врагам своим… И остановилось солнце среди неба, и не спешило к заходу…»

Иисус Навин (10:12—10:13).

В другой статье он обнаружил описание серии загадочных экспериментов, в ходе которых величайший изобретатель ХХ века, Никола Тесла, подвергал свое тело воздействию электромагнитных излучений различной частоты и интенсивности. Помимо многочисленных изобретений, среди которых радио и современный трехфазный генератор переменного тока, Тесла считается автором теории «чистой энергии», т.е. энергии, получаемой из «ничего», из энергетического поля вселенной. Однако чертежи реализующего эту идею устройства, якобы сконструированного Теслой, считаются безвозвратно утерянными, либо уничтоженными автором, считавшим людей «не доросшими» до этого изобретения. А что если результатом его экспериментов стала инициация некоего органа, изначально данного нам природой и способного «улавливать» эту самую «чистую энергию», но у большинства людей находящегося в «спящем», пассивном состоянии? Т.е. речь идет не об УСТРОЙСТВЕ (потому его чертежи и не были найдены), а о СПОСОБНОСТИ! Древнеиндийский эпос Махабхарата, описывает некие загадочные летающие аппараты, виманы, не только управляемые, но и приводимые в действие «энергией мысли». Читая биографию великого Гете, Йорам поразился его отношению к собственному таланту, как СПОСОБНОСТИ УЛАВЛИВАТЬ некие импульсы вселенной, точно также проявляющиеся в «физических» законах мироздания. И разве не о том же говорит Тесла в одной из своих дневниковых записей: «Мой мозг только приемное устройство. В космическом пространстве существует некое ядро откуда мы черпаем знания, силы, вдохновение. Я не проник в тайны этого ядра, но знаю, что оно существует»?!

Внезапно он стал замечать, что оказывается рядом с телефоном прежде, чем тот зазвонит, абсолютно точно ЗНАЯ, чей голос услышит в трубке, также как абсолютно точно знает, кто войдет в еще не открывшуюся дверь, даже на работе, когда речь идет о совершенно незнакомых людях. Он чувствовал, что прикоснулся к чему-то несоизмеримо большему, чем обычная логика повседневности. Каким-то странным вИдением он ОЩУЩАЛ мерцающую глубину СУМРАКА, наполненную завораживающим калейдоскопом образов, таинственных и грозных, манящих и пугающих, одновременно. Он видел людей, ведомых сосредоточенной заботой ожидания чуда. Явно нездешний загар покрывал их явно нездешним ветром обветренные лица. Одетых как античные герои участников веселого хмельного торжества, будто застывших, как на полотнах Брейгеля старшего, в глыбе остановившегося ВРЕМЕНИ. Заснеженную филигранность, подобной пирамиде, горной вершины. Темнокожего, похожего на египтянина, человека, сосредоточенно, не мигая, глядящего на странную капсулу в центре гигантской медной спирали. Двух женщин в белоснежных льняных хитонах, будто две свечи, залитые солнцем, стоящих на вершине парадной лестницы древнеримского дворца. Странника в ветхих лохмотьях, возникающего из красного, дрожащего в раскаленном мареве пустыни, закатного солнца, словно обугленный осколок великой империи.

Поглощаемая им в каких-то запредельных количествах, эзотерическая литература быстро вызвала разочарование: в какой-то момент он понял, что, в большинстве своем, ее пишут люди, никогда не испытывавшие ничего подобного, но лишь пытающиеся угадать коммерческую составляющую потребительского спроса.

Как-то, когда он «подобрал» Лею после занятий, они решили съездить на «Станцию» – заброшенную железнодорожную станцию в одном из пригородов Тель-Авива, перестроенную в прогулочную зону, со множеством ресторанов, ресторанчиков и даже небольших, «эксклюзивных» театров, «интеллектуально-авангардных», нарочито-«балаганных» … Стилизовано это все было под то, чем в сущности и являлось – старую железнодорожную станцию.

– Ну и? … – Леа с деланным равнодушием смотрела на живописный поток гуляющих, не столько одетых, сколько «декорированных» яркими пятнами легких тканей, создающими ту праздничную визуальную целостность, что так характерна для летнего вечера в приморском городе.

– Умная ты.

– Приходится. Ты изменился.

– Наверное. Знаешь, меня самого это иногда пугает. В общем, мне предложили работу, т.е. настоящее дело – системный аналитик. В Негеве.

– «Силиконовая долина»?

– Да. Флагманский институт – «институт судьбы».

– А как же твой startup?

– Баловство.

– Это «баловство» нас кормит. Если не забыл, мы собирались пожениться, или это уже не актуально?

– Я не знаю. Т.е. я по-прежнему тебя люблю, но то, что мне предлагают… В общем, я не знаю, как это объяснить – я физически не могу отказаться.

Он хотел, но действительно не знал как, а может быть, просто боялся объяснить, рассказать ей о той подавляющей своей новизной и какой-то «космической» глобальностью массе чувств и образов, что так непрошено ворвались в его жизнь. А среди них, странный, по-настоящему пугающий своей иррациональностью, некий «бинарный счетчик» – «хорошо/плохо», «правильно/неправильно», «щелканье» которого, в последнее время, стало сопровождать каждый его поступок. Это не имело никакого отношения к его эмоциональному восприятию окружающего – «нравится/не нравится», а что-то «объективно-ощущаемое» и осознание нелепости этой «конструкции», что, наверное, сродни определению «холодно-жаркое», не помогало ему найти другое. В этот момент он увидел устремленные на него испуганные глаза Леи.

– Что?

«Я ЭТО слышала?!!!!» – внезапно он осознал, что ответ не был им УСЛЫШАН, а ПРОЗВУЧАЛ где-то в недрах его сознания. «Так, спокойно…» – уже имея некоторый опыт обращения со своими новыми ощущениями, Йорам попытался, задержав дыхание, успокоить неконтролируемую волну страха, всегда сопровождающую первые соприкосновения с ЭТИМ. Воздействие оказалось обоюдным и постепенно страх ушел из расширенных зрачков Леи.

– Ну вот, теперь ты знаешь…

– Когда это началось?

– Практически сразу, как только я очнулся после взрыва.

– И ты молчал?!

– Риторический вопрос. Как такое расскажешь?

– Да, наверное, ты прав. А знаешь, в последнее время я много думала о чем-то похожем. Может быть, это было твое внушение? Хотя, какая теперь разница?! Так вот, по поводу «холодно-жаркого»: «хорошо/плохо», «правильно/неправильно» – понятия, конечно относительные. «Хорошо» может быть только кому-то, «правильно» – для кого-то, но ведь говорим же мы: «ощущение правоты» – интуитивно имея ввиду некий абсолют. «Категорический императив» Канта? Бога? Кто знает… А главное, кто скажет, как мне теперь с этим жить? Одной?!!!

– Я вернусь. Т.е. я, конечно, не имею морального права ограничивать твою свободу, но я бы хотел знать, что смогу вернуться.

– Так ты бы хотел вернуться или хотел бы знать? А главное, как благородно с твоей стороны «не ограничивать мою свободу»! Скажи, этот сволочизм у вас, мужиков, в крови или достигается путем длительных и упорных тренировок?! Совесть хочешь успокоить, бойскаут? Не выйдет! А теперь отвези меня домой.

Всю дорогу они молчали, а потом так же молча, с каким-то почти «остервенением», словно прижатые друг к другу, если не чуждой, то уж во всяком случае, некоей чужой силой, «занялись любовью». А потом она заплакала. Но это было уже совсем «потом», под утро, когда дверь за ним закрылась…

Он знал, что они еще увидятся: «Ури, это Йорам. Я тебе о нем рассказывала. Йорам, это Ури, мой муж…». А еще он ЗНАЛ, что это ПРАВИЛЬНО.