Читать книгу: «Плакальщица», страница 3
– Хорошо, что меня не было там. У меня ведь то же мотор пошаливать стал. Больше в бане трахаться не буду. Только в предбаннике. Ха, – засмеялся второй, и тут же осёкся. И громко, и ни к месту.
Свете приходилось всё это слушать, и она не знала, как реагировать. На самом деле: и смех грех.
Автобус стоял в пробках, медленно двигался по улицам, выдерживая долгую паузу на светофорах. Наконец выехал за черту города и проехал центральные ворота кладбища. Свернул на грунтовку, и, поднимая пыль, поехал к новому погосту. Света не раз бывала там. И погост новый и жители погоста в основном молодые. В большинстве своём, мужчины, по тридцать, по сорок лет. Инфарктники, инсультники.
Выйдя из автобуса, мужчины, почти все, закурили. Алевтине помог сойти её дородный сосед. Все потянулись к катафалку за гробом и к вырытой могиле. Все шли в обычном порядке. Родственники, друзья, венки, вся череда прощавшихся.
Могила была расположена в неудобном месте, где то в центре. И приходилась обходить молодые деревца и свежевыкрашенные оградки, не вольно рассматривая на памятниках или крестах даты жизни и смерти, и читая банальные строки в память о усопших.
"Жарко, "– пронеслось в голове у Светы. Всё не слава богу. Летом жара невозможная, зимой холод собачий, снег, ветер, мёрзлая земля. Осенью – дождь, слякоть, мерзкость. Весной – грязь, размывы. Для похорон хорошей погоды не бывает.
Гроб вновь установили на табуретки. За спинами провожающих расположился оркестр. Миша – тромбонист, встретившись взглядом со Светой, подмигнул ей. Подмигивал он Светлане постоянно, причём именно на кладбище. Света всё хотела у Михаила спросить, зачем он это делает, и попросить, что бы больше этого ни делал. Во – первых, Светлане хочется то же в ответ подмигнуь, рефлекторно, а во вторых, всё таки на работе.
На работе. Работа началась. Держа в руках зажжённую свечку, Света прислонилась к дереву, и начала покачивать головой.
– Ро-одненьки-ий, – привычно начала она. Алевтина подхватила стенания.
Плач усилился под стук молотка, вколачивающего гвозди в крышку гроба. Оркестр заплакал музыкой. Света замолчала. Сейчас плакать будут и без неё. Вдова, прижимая к себе плачущего сына, рыдала во весь голос. Сзади, её кто то поддерживал. Горько плакал отец, обнимая свою заторможенную жену, по перекосившему лицу, которой, текли слёзы.
К Свете подошла Алевтина, и они незаметно ретировались, и найдя тенёк, сели на траву не подалёку от автобуса. Переждать те тридцать минут общей суеты связанной с погребением.
– Где поминки то будут?
– Точно не знаю, – Алевтина достала косметичку и стала поправлять макияж, – по моему где то рядом с ними, в кафе. – Ты завтра-то на работу идёшь?
– Нет, не пойду.
Завтра были похороны ребёнка. Света только один раз была на похоронах ребёнка, и этого ей хватило. Она не забудет этого кошмара.
Хоронили одиннадцатилетнего мальчишку, который умер от острого лейкоза. Заболел с утра ангиной, – вечером в коме, а через неделю умер. Сгорел за неделю. Света помнит этот день одним большим больным пятном. Скопление народа, в основном молодых людей, семейных пар, родственников и друзей. Не просто много, а огромная толпа, процессия. Длинный караван автобусов и машин растянувшийся на несколько километров, милицейское сопровождение, и притормаживание встречных машин, которые жались к обочине, как бы боясь и соболезнуя.
Плачущие лица, множество лиц. Женские – в слезах, и мужские, искривлённые, которые пытались не плакать.
Маленький гроб, как игрушечный, и синее, отёчное, неузнаваемое личико умершего мальчишки.
Невменяемая, с ума сошедшая мать, с опухшими от слёз, не открывающимися глазами, издававшая постоянно даже не плач, а стон, который переходил в завывания. Её почти несли на руках. Она не могла ни стоять, ни идти. Молодой отец с красными, но сухими глазами, который держался до последнего, и не плакал. И только в ресторане, когда, помянув сына, друзья и родственники, уходя прощались с ним, он сломался. Сломался резко. Закрыв руками перекошенное лицо, прислонившись к стене, он зарыдал. Громко. Навзрыд. Все тихо уходили, не поднимая глаз, молча проходя мимо него. Сторонясь его как прокажённого. Боясь к нему подойти. Не зная какими словами его утешить, поддержать. Они понимали, что любые, самые искренние соболезнования будут звучать дёшево, вычурно, фальшиво. Они уже были виноваты. Виноваты тем, что у них были дети. Живые и здоровые. И что они могли ему сказать?
А он, одинокий в толпе, одинокий среди друзей, одинокий в окружении близких и родных, стоял и плакал, разом отделившись от всех стеной, мертвой зоной.
Не давно, будучи на том самом кладбище, Света увидела памятник, который отец поставил своему мальчишке. Огромная глыба чёрного мрамора, с высеченным на ней портретом. Увидела и вздрогнула. Вздрогнула от боли и скорби, исходящей от глыбы камня.
Света вздрогнула.
– Нет, я не пойду.
– Я поняла, поняла.
Стук молотка по крышке гроба, сменил стук дятла по стволу дерева. Аля докурила сигарету и поднялась. Отряхивая юбку, предложила:
– Пойдём к автобусу, скоро поедем.
В автобусе Алевтина села рядом со Светой.
– А где твой? – не поняла Света, – Дородный такой.
– А ты откуда его знаешь? – удивилась Аля.
– Не знаю я его.
– Ты ж его по фамилии только что назвала.
Свет хмыкнула.
– Это я его по внешнему виду назвала.
– А-а. Да он со своей, оказывается, здесь. Жена его просекла сразу. Чуть ли не у могилы скандал затеяла. В другом автобусе, наверное, поедет.
Салон автобуса постепенно заполнялся и людьми и гомоном. Заполнившись, автобус тронулся в обратную дорогу. По зади них уселись те же двое мужчин, сразу дружно выдохнув табачный перегар, но уже свежий. Свету передёрнуло. Самый противный запах, наверное, после запаха похорон.
Мужики были пьянее и краснее чем прежде. От водки и жары. Один из них начал икать, стараясь сдерживаться, но от этого получалось ещё громче. Он стал оправдываться перед соседом.
– Чёрт, водка тёплая. Да стакан целый налили. А я не могу за раз столько выпить. Я глотками пью, и запиваю ещё.
Он опять икнул.
– Блин. Да еще теплая. Аж дурно. Ик…
– Ну не пил бы всё. Делов то.
– Не удобно. Не гулянка ведь. Ик… Надо воды купить.
Он подошёл к водителю.
– Слышь, командир. Притормози у магазина.
Он быстро сбегал, и вернулся с минералкой.
Разговоры за спиной не надолго смолкли. После бульканья воды и не продолжительного икания послышался шумный выдох облегчения и вопрос.
– А ты, – шепнул скабрезный голос, – вдову сегодня утешать то будешь?
– Да не богохульствуй ты, – ответил второй.
" А причём тут бог?", – подумала Светлана.
– А чего? Ей трудно. Поддержка в трудную минуту нужна, – чуть громче хмыкнул второй.
– Прекрати пошлить, – но по довольному голосу было понятно, что ему была приятна эта тема. – Да и после поминок в конторе помянем. А потом в баню. Ты идёшь?
– Святое дело. И отмазка, для своей, железобетонная. На всю ночь.
Аля ухмылялась в окно, слушая разговор. Светлана отвернулась.
Автобус притормозил, въехал во двор и остановился напротив кафе. Пыльные, сонные, уставшие, все высыпались из салона автобуса, и, не задерживаясь на солнцепёке, дружно двинулись в кафе. Там не было солнца, но была духота и чад от готовки пищи. Света, отстояв небольшую очередь, попала всё таки в туалет и ополоснув лицо и руки холодной водой почувствовала не большое облегчение. Войдя в зал, она стала искать себе место, куда присесть. Столы были сдвинуты и образовывали один большой стол, выставленный буквой "П". Света села с краю, на свободный стул. Ещё не все уселись, как из за стола встал мужчина, и произнёс:
– Помянем друзья, безвременно ушедшего от нас Анатолия. Любящего сына, верного мужа, заботливого отца, надёжного друга. Пусть земля ему будет пухом. Мужчины встали. По столу пронеслось: " Земля … пухом…царствие небесное"
.Начались дружные поминки. Света пригубила водки и положила себе на тарелку овощи и зелень. Есть не хотелось. С неприязнью посмотрела на два обязательных блюда. Как она говорила, похоронные, или поминальные. Блины и кутья. Блины она любила, но только свои, домашние. Когда утром в выходные все семья дружно собиралась за столом, дурачились, в шутку отбирая друг у друга блины. Толстые. Она ни когда не делала тонкие блины. С двух сковородок, не успевая, как она их называла, за проглотами. Затем обмакивали их в растопленное сливочное масло. А эти. Тонкие, засохшие, заветренные. И кутья. Эти сладкие тараканы в холодном осклизлом рисе. Бр-р-р. Свету передёрнуло, но она одёрнула себя. Не в ресторане ведь. Она положила себе на тарелку ложку кутьи и блин. Пусть лежат.
