Читать книгу: «Из бабочки в гусеницу»
Маме моей, Черненко Лидии Николаевне, посвящаю этот труд.
Обложку книги оформила художник Новикова Екатерина.
Предисловие.
Приветствую всех, кто решил прочитать эту книгу, большое спасибо вам за внимание! Это первая часть моего автобиографического повествования. И в данный конкретный момент я даже не знаю, сколько частей у этого повествования будет. Потому что началась эта история в далеком 1982 году, и до сих пор не закончилась, потому что я еще жива. Как там поет Елена Степаненко:" А я жива, мне трын трава, и черный вторник, и среда, и остальная ерунда." Да, именно так, потому что за свою жизнь я пережила такие личностные потрясения и катаклизмы, какие обыкновенному среднестатистическому человеку и не снились. И жизнь моя до определенного момента была, как фильм ужасов, а самое страшное было то, что я этот фильм не смотрела, я в нем учавствовала! И старалась переписать сценарий, как умела, как могла. Не всегда у меня это получалось, но я старалась. Вот про это и буду рассказывать, как умею, это мой дебют.
Я не буду перечислять имена и фамилии людей, которых хочется поблагодарить. Я просто хочу сказать спасибо всем, кто хоть как то проявился в моей жизни. Потому что сейчас я точно знаю, что каждая встреча в этой жизни имеет значение, каждый человек, даже просто кивнувший вам головой, оставляет след. Поэтому спасибо всем, кто мимо проходил, кто гадости говорил, этим особое спасибо, а так же тем, кто поддерживал и просто молчал, спасибо моим родителям, детям и внукам, они , как могли держали меня на плаву, вытаскивали меня из помойной ямы, и возрождали к жизни.. Все вы внесли свой вклад в то, что я написала эту книгу, и все следующие, которые будут за ней. Ну а теперь, приглашаю к прочтению, добро пожаловать, так сказать., я знаю, вы живы, здоровья вам и всяческих благ.
Но все таки скажу еще пару слов отдельно Про благодарность врачам, которые не бросили меня и помогли выжить, это Очиров Анатолий Михайлович, и Якшегулова Римма Халитовна, я знаю, вы еще живы, здоровья вам и всех благ.
Итак, приглашаю, первая часть жизненной трагикомедии.
Глава 1.Что со мной? Когда это закончится?
За окном стоял февраль. Уже слегка пахло весной, кое где таял снег, да и вообще все пахло началом весны. А мне было всего 19 лет!!! Для меня вокруг все было обновленным, от всего отражалось счастье, я не ходила, я летала! А кто не летает в 19 лет? За день я обежала весь город, встретилась со всеми, с кем хотела, и меня ни капли не смущало то, что мне в ночь на работу. У меня было столько энергии, что она изливалась из меня водопадом! Быстрее, выше, сильнее, все успею, все смогу, работу люблю, мир прекрасен!
А работала я в то время на совсем не женской, но очень любимой работе. Я работала кинологом! Ну а что делать? Эта работа совмещала в себе все,была недалеко от дома, за нее платили хорошие деньги, она мне нравилась, а так, как она была посменной, я еще могла и учиться, в общем, как мне тогда казалось, не работа, а сказка! Ну а то, что я была в то время единственной девушкой кинологом в подразделении ВОХР ВСЖД, меня совершенно не смущало, ведь я любила свою работу и своих собачек, которых в вольерах сидело целых 18 штук!
Собачки были разные, и по породам и по характеру. Кавказцы были злые и сильные, ну это у них в крови, восточно европейские овчарки никогда не лаяли просто так, быстро адаптировались, здесь были даже пара лаек, ньюфаундленд и сенбернар. Это были загадочные породы, лайкам нужна была свобода, и они прямо ждали, когда кто-нибудь из кинологов лоханется, и можно будет из вольера рвануть на свободу. Иногда их ловили по двое суток. Ну а ньюфаундленд и сенбернар были просто безобидными тюфяками, но вид у них был грозный, поэтому они отпугивали просто видом.
Вот в таком классном коллективе я работала, я любила собак, они любили меня, все у нас получалось. В общем, на работу я шла, как на праздник. В 19.30 я стояла на разводе, со мной смену принимал стрелок Степа, ему было двадцать с чем то. Он только что отслужил . Мы , двое малолеток выслушали инструкции начальника караула, получили оружие, револьвер, типа наган 1898 года выпуска, и отправились на место службы. Кому пришло в голову давать нам, малолеткам, действующие оружие? У нас же мозгов не было? Хорошо, что ни у кого из нас не приходило в голову воспользоваться этим оружием!
Я пошла в питомник, проверила настроение и сытость собак, кинула каждому по куску ливерки, на это ушел целый килограмм,по цене 79 копеек. Все были счасливы, и я и собаки. Я забрала из вольера своего напарника Вулкана, и мы пошли в избушку, в которой варили еду собакам и стоял диван для кинологов. Вулкан обожал спать в тепле, он ложился на спину возле печки, и буквально через 10 минут храпел, разморенный теплом и сытостью. Так обычно и проходили наши смены. Я читала, Вулкан храпел, но на сегодня у Бога были другие планы.
В 20.30 раздался звонок начальника караула, и мы с Вулканом отправились на станцию Иркутск пассажирский, там кто то что то свистнул, и зачем то срочно была нужна собака. В линейном отделении нас ожидал ещё один малолетка, сержант Саша, который вернулся со срочной службы буквально 18 дней назад. Когда мы увидели друг друга, мы поняли, смена удалась, ну сами знаете, два дебила, это сила. Приказ мы получили, желающих сопровождать нас не было, было 20.50 по местному времени. Мы вышли на улицу, покурили, как сейчас помню, что это были сигареты "Феникс", и отправились туда, куда нас отправили. А отправили нас посмотреть на склад, из которого два часа назад спёрли бочку шоколадной глазури, весом 400 кг. По тем деньгам это стоило четыре с половиной тысячи рублей , не слабо. Но сейчас то мне понятно, что нашему начальству просто нужно было отчитаться о проделанной работе, а результат их вообще не интересовал. А нам было по фигу, что делать, ведь мы были молодые и здоровые, в опе у нас играло детство, наш маршрут через двадцать минут закончится, и можно будет заняться своими делами.
Если бы я знала, что для меня этот маршрут не закончится никогда? Чтобы я сделала в тот момент? Не знаю. В моей девятнадцатилетней голове не было вообще никаких плохих мыслей. Шёл 1982 год, мы шли вдоль рельсов по 29му пути, и я точно шла не туда, но я об этом не знала.
Парк станций стучал колёсами, перекликался гудками, жил громко и активно. Шёл февральский снег, переливался огнями старый вокзал, светился огнями Ангарский мост. Было красиво, как в сказке. И все эти огни вокзальные, дорожные, отражались в Ангаре, в нашей, никогда не замерзающей Ангаре! Мы шли вдоль рельсов, под нашими валенками скрипел снег, снег таял на щеках, ложился на ресницы, я ловила его языком! Как было здорово! Вот уже зашли под Ангарский мост, шагать осталось метров четыреста. Какой то чудак скидал снег с рельсов по бокам пути, и идти можно было только по узенькой тропинке, Сашка шёл слева от рельсов, я справа.
Толчок в спину был неожиданным и сильным. Я начала падать вперёд и увидела у себя между ног стенку вагона, которая медленно и уверенно надвигалась на меня. Мозг отреагировал моментально, начался расчёт вариантов. Первый, прямо, это стопроцентная смерть, меня разрежет пополам, второй, при котором можно выжить, не важно с какими потерями, это упасть на эту кучу снега, которую соорудил какой то чудила, убирая снег с рельсов. Конечно я выбрала второй, а кто не хочет жить в 19 лет?
Я упала в сугроб, который был совсем не сугробом, а огромной замерзшей льдиной, перекатиться через него вариантов не было, я практически сразу скатилась с него к поезду. Кроме того, что я не успела убежать от поезда, он меня все таки догнал, я еще ударилась головой об вмерзшую в сугроб арматуру, видимо рассекла лоб, и лицо мгновенно залило моей собственной кровью, а ещё кровью залило глаза, и мне приходилось периодически вытирать их подручными средствами, чтобы хотя бы что то видеть.
Весь мир сосредоточился на двух квадратных метрах, где я боролась за свою жизнь. Боролась ни с кем нибудь, а с вагоном, весом 69 тонн !!! Был ли смысл в этой борьбе? Был!!! Я очень хотела жить! Кости уже хрустели под колёсами, организм включил классную защитную систему под названием болевой шок. Боли я не чувствовала, я слышала, как хрустят мои кости. И по идее, должна была наступить истерика, но воля к жизни отключила все чувства. У меня была одна задача, вылезти оттуда и выжить, выжить любой ценой!
Я вылезала из под поезда и снова скатывалась, вылезала и опять оказывалась там же, но мне даже в голову не приходило завязать эту неравную борьбу. Я хотела жить! Господи, как же я тогда хотела жить! Я тогда головой уже понимала, что ноги у меня уже нет, три раза по ней проехал поезд, ничего там не осталось. Именно тогда я приняла решение-жить! С ногами, без ног, по фигу, я хочу жить! И именно с тех пор я не верю в случайность смерти, человек сам выбирает свой путь!
И я победила этот чёртов вагон, вытолкнув себя одной ногой к жизни! Правда я не знала тогда, какая жизнь меня ожидает, но я осталась жива!!! Маневровый состав, толкавший пять вагонов, без составителя, без гудков, быстро перемесил меня и продолжил свой путь. А я лежала на снегу, пропитанном моей кровью, и смотрела в глаза смерти, это были огромные яркие звезды февраля . Я лежала на спине, надо мной жил своей жизнью Ангарски0й мост, ехали машины, стучали трамваи, горели фонари, акт о несчастном случае на производстве зафиксировал время , 21 час 15 минут 25 февраля 1982 года, точка невозврата.
В тот самый момент, лёжа на окровавленном снегу, я думала о смерти. И о похоронах, моих похоронах. Я думала о том, что если я сейчас умру, то на похороны ко мне придёт только мама, потому что когда смерть смотрит в твои глаза, то осознаешь, что все в этом мире-мишура, настоящая , только мама. Прошли десятки лет с того дня, а я до сих пор помню тот пятачок земли, где лежала тогда, выпрашивая у вселенной жизнь, и могу показать его, погрешность метр, полтора. И тот, 29 путь , теперь разобран, а будка стрелочников осталась.
Я лежала вверх лицом , смотрела на звезды и думала о смерти. А о чем ещё можно было думать в таком состоянии? Всё мои силы закончились, я просто лежала. До моей смерти оставалось минут двадцать, ведь кровь то продолжала течь на февральский снег, моя кровь. И в этот самый момент среди шума вокзала, среди стука колёс, в предвкушении смерти , я услышала самый громкий шёпот в моей жизни:"Галя, ты живая?", помню все три слова, вьелись в память. Это был сержант Саша, вчерашний солдат, сегодняшний спаситель. А я то про него просто забыла! Да я в тот момент про все забыла! Я откликнулась. Саша подошёл, и даже в темноте, по выражению лица, я поняла, что произошло что то страшное, черты исказились моментально. Наивная, я тогда ещё не понимала, что это страшное произошло именно со мной!
Он отходил от меня задом, как будто запоминал меня, место, как будто боялся отвести от меня взгляд, а потом резко повернулся и побежал в темноту, быстро побежал, я слышала хруст снега под его валенками. Люди тоже пришли быстро, много, в основном мужчины, в белых полушубках. Они долго не могли понять, что со мной делать, как поднять, как нести, а время шло, а может это для меня время растянулось? А потом прибежала женщина, видимо фельдшер, вот она сразу все оценила. Стала раздавать команды, расставлять всех по местам, показывала как меня брать и поднимать, и куда нести.
Меня подняли и понесли, на моем же полушубке. Они несли меня осторожно, как китайскую фарфоровую вазу, которой завтра стукнет две тыщи лет. И только сейчас я стала понимать, как меня перемесил поезд. Боли ещё не было, но в моем бедном тельце отзывалась на тихий ход спасателей каждая косточка. Особенно скрипел мой таз, и я понимала, как изучавшая в институте анатомию, что мой таз накрылся, нет его больше, есть кучка костей, зажатая мышцами.
Меня принесли к домику стрелочников, он был рядом, метров 100-200, занесли и положили на деревянный диван, помните тогда такие стояли в залах ожидания, твёрдые, неудобные? Под голову положили чей то полушубок и наложили жгут. Все это я по сути не чувствовала, только догадывалась, ещё действовал болевой шок. И в этот красивый момент, когда девятнадцатилетнюю, красивую ещё 40 минут назад девочку уложили , перевязали, прибежал чудак, который , в принципе и был виновен этой истории-составитель!
Я не знаю, чем он занимался в то время, когда должен был ехать на задней площадке маневрового состава и орать:"Освободите путь, будьте осторожны, идёт маневровый состав вперёд вагонами!!!" . Но я точно знаю, что на рабочем месте его не было! Козёл безответственный, он стоял теперь передо мной, и я, которой до смертинки было рукой подать, смотрела первый раз в жизни, как из человека выходит дух. Я наверное тоже выглядела не очень, но этот утырок прямо на глазах скрючился и позеленел, я такое видела первый и последний раз в жизни, так ему и надо.
Время шло, первую помощь мне оказали, и все присутствующие рядом со мной , так же как и я , ждали скорую. Боль, молчавшая до сих пор, начала поднимать голову. Я начала чувствовать адскую боль, отмерзала нога, перемолотая поездом, я начала чувствовать каждую мышцу и каждую косточку моего тела. На мне просто не было живого места, тело кричало , плакало от боли, я просто хотела забыться и потерять сознание, это была не боль, меня просто всю скрючило и и било в приступе нечеловеческих мучений. Но мой мозг, мой замечательный мозг, который помог мне вылезти из под поезда, не давал мне уйти в другую реальность, и яростно хвастался за ленту бытия. Мне казалось, что смерть своими костлявыми руками разрывает мне грудь, и хочет забрать моё сердце! Я прямо чувствовала эти костляаые холодные руки, они тянули из меня жилы, было так больно, что хотелось завыть, но сил на это не было.
Саша, сержант Саша, работавший в феврале 1982 года в линейном отделе милиции на станции Иркутск пассажирский, к тебе обращаюсь! Я тебя больше никогда не видела и не слышала, я даже не знаю твою фамилию. Хочу обратится к тебе с самой огромной благодарностью в моей жизни. Мне почти 60 лет, а тогда было 19. И если бы не ты, никогда бы я не дожила до этих лет, не родила бы детей, не увидела бы внуков, и не важно, какая у меня была жизнь, она у меня была, благодаря тебе, двадцатиленнему мальчику, который тогда 25 февраля 1982 года подарил мне самый дорогой подарок-жизнь! Спасибо тебе!
Я лежала на диване, и захлебывалась собственной болью. Вокруг было очень много народу, человек семь, для маленькой избушки, это перебор. Но я хотя бы изредка перекидывала внимание на суету вокруг себя, и это делало мои страдания легче хотя бы на минуту. Со мной рядом сидела женщина-фельдшер, она следила за моим сознанием и не давала мне провалиться в небытие. Я до сих пор не знаю, почему люди в белых халатах не дают нам потерять сознание, что это решает в тот момент?
А как мне хотелось потерять сознание! Я хотела забыться и не чувствовать боль! Эта боль выворачивала меня наизнанку, я хотела в параллельную реальность, где нет боли и страданий! Но на моем запястье лежала тёплая рука фельдшера, а мои глаза постоянно убиралась в её глаза, она прямо заглядывала в мою душу. А когда я еле-еле шептала:"Больно…", она нежно и ласково отвечала:"Потерпи, сейчас скорая приедет, и будет легче.". И я терпела, мечтая о скорой и облегчении.
Те люди, которые были со мной рядом, тоже ждали скорую, чтобы всем скопом поднять меня и переместить туда, где мне будет легче. Но что то пошло не так, я поняла это даже замутненным сознанием. Стала прислушиваться к разговорам, и поняла, что маневровый диспетчер пьян , машину скорой помощи сориентировал неправильно, и сейчас медики с этого неправильного места по снегу и по шпалам, идут сюда, в эту сторону, но не знают пути, поэтому в этих железнодорожных лабиринтах и ничего не могут найти.
Кто то выскочил из сторожки и побежал искать врачей. Вообще там ровное пространство и все видно, но надо же ведь знать, что ты хочешь увидеть, а врачи не знали куда они идут и на что ориентироваться, поэтому и блудили. Железнодорожники быстро нашли врачей, они то свою территорию знают лучше. Когда дверь в сторожку открылась, и вместе с морозным воздухом в помещение шагнули люди в белых халатах, я была на вершине счастья. Ура, сейчас закончатся мои мучения, приехали мои спасители!
Все, как всегда, пульс, давление, зрачки, обезболивающие, чудесный укольчик пр@медрола. Действует моментально. Лампочка в сторожке сразу загорелась ярче, Гале стало теплее, и жизнь уже не казалась полным д@рьмом, все проблемы казались временными, и появились сомнения по поводу ампутации, а вдруг? Сняли жгут, видимо время уже поджимало, заменили чем то другим, но мне после укольчика было все равно, страдания отодвинулись, боль ушла.
Но это было только начало. Меня конечно быстро переложили с дивана на носилки, прямо на шубе, и подхватили шесть человек, но дальше была засада, железнодорожники не понимали, где стоит машина, а медики не могли это объяснить. До машины меня несли минут 40, перешагивая через рельсы, передавая носилки через переходы между товарными вагонами, и я так и не смогла понять , где стояла скорая, ни тогда, ни потом.
Наконец то, старый УАЗик скорой помощи, двери открываются, носилки с грохотом ставят в машину, и я понимаю, что действие укола закончилось, или сейчас закончится. Опять холодная костлявая рука схватила меня за сердце и дернула так, что я застонала. На стон никто сильно не реагировал, езды до дежурной больницы было минут десять, и я сильно надеялась, что я вытерплю. Тем более, что сразу, как только пришла боль, в голову пришли отвратные мысли, вернее одна мысль, отрежут ли мне ногу, или пронесёт? Разум говорил, что нет у меня ноги, а сердце стучало-а вдруг, а вдруг, а вдруг?
Машина ехала, прыгая на каждой кочке, и на каждой кочке соответственно, мне вырывали сердце, а я терпела, и старалась, глядя в окно, понять, далеко ли ещё. Машина ехала по плану, не смотря на то, что скрипела всеми своими запчастями , и тряслась на дороге, как паралитичная, вместе с ней тряслись я, и моё тело на все это отвечало болью, мерзкой, и резкой, у меня от неё просто дух захватывало. Но я понимала, что еще чуть чуть, и будет больница.
Фельдшер наполнил шприц и снова вколол в предплечье, жизнь наладилась прямо через 30 секунд, я даже не успела ни о чем подумать. А думать уже и не надо было, машина закатывалась в ворота дежурной больницы и задом пятилась к пандусу, чтобы сдать меня дежурным врачам. Зачем укол? Я же уже в больнице. Сейчас все поправят и боль уйдёт. Но врачи скорой знали свое дело, и из доброты душевной подстраховали меня, спасибо им. А меня встретили другие врачи и переложили на коляску, которая меня повезла в другую жизнь.
Меня везли по длинном коридору. Так как укольчик, поставленный в машине начал действовать моментально, то боль отступила и можно было просто смотреть вокруг. Хотя смотреть особо было не на что, коридор салатового цвета, длинный и узкий, сверху яркий свет, в коридоре никого. Меня везут двое, молча. Сил у меня совсем не осталось, коридор с лампами расплывается в глазах, хорошо, хоть ничего не болит, можно расслабиться. Ну вот и конечная остановка, коридор расширился и превратился в холл. А в этом холле вплотную к друг другу составлены каталки, сколько их? Десять , двадцать? А на них люди, разорванные, сломанные, с исковерканными телами!!!!
Я не знаю, как выглядела я в тот момент, но то, что было вокруг, повергло меня в шок. Хорошо, что на мозг действовал укольчик, а то сойти с ума в том помещении можно было запросто. Справа лежала на животе женщина. Какие же шикарные у неё были волосы! Чёрные густые, вьющиеся, длинные! Это было бы очень красиво , потому что эти волосы были раскиданы по яркой кофте, и такой же яркой длинной юбке , можно было вечно любоваться такой красотой, если бы у неё из спины не торчал топор! Господи, а что так бывает? А она ещё живая? Ведь нельзя умирать таким красивым!!!
Слева на боку, на валике, лежал молодой мужчина. Его наверное специально так положили, потому что его наскозь пронзила железная арматура, и когда он дышал, кровь в дыре, которую сделала арматура, пузырилась. Хорошо, что я все это видела, как в тумане, если бы усилить яркость, можно умереть просто от сострадания, хотя и сама находишься в шаге от смерти. При каждом вдохе мужчина стонал и все внутри у него скрипело, и булькало, но он был жив.
Со стороны моей головы лежал кто то пьяный, потому что пел, пел красиво, профессионально , пел старую песню"Враги сожгли родную хату", надо же, до сих пор помню! Я видела только то, что он был чёрный, в смысле та часть его , которую я видела. А ещё от него сильно пахло водкой и гарью, именно поэтому я и сделала вывод о том, что он пьяный. Но как он пел, как он пел! Дух захватывало! Я просто заслушалась. Его пение на какое то время отвлекло меня от того, что происходило вокруг, от стонов, плача, криков о помощи. "Куда теперь идти солдату, куда нести печаль свою?" В этом огромном помещении был переизбыток печали.
Вокруг меня происходило что то невероятное, это было предверие ада, тут не было сидящих или стоящих людей, все помещение занимали распластанные на каталках тела. Эти тела не шевелились, но скрипели, стонали, производили какие то невероятные звуки. Только по этим звукам можно было понять, что все они живы, и все чего то ждут. Мне было очень любопытно, и если бы я не помнила, что у меня сломан таз, я бы приподнялась и рассмотрела все потщательней, а так приходилось только ловить моменты, но даже эти мизерные моменты, которые я могла рассмотреть, говоря современным языком, походили на фильм ужасов. Кровь, торщащие кости, синяки на все лицо, запрокинутые головы, вывернутые суставы. И между всем этим перемещались белые существа с крыльями- врачи, и периодически кого нибудь забирали, чтобы облегчить боль и страдания.
Вообще здесь, на моих глазах происходила какая то непонятная фантасмагория, с одной стороны открывались огромные светлые, светящиеся изнутри двери, и туда забирали кого то из нас. Но в это же время с другой стороны по коридору привозили очередных битых и грабленных, в крови, без ног, рук, без лиц. Это был какой-то круговорот страданий и боли. А больше всего поражало то, что громко кричащих и стонущих тут не было, все страдали как бы про себя, как будто так выражали уважение к чужой боли.
Потихоньку стала возвращаться моя боль, интерес к окружающим исчез, все сместилось вовнутрь. Она ещё не проснулась до конца , эта боль, но было уже страшно от ожидания этих непонятных ощущений, когда из тебя тянут жилы, этих резких частых нечеловеческих спазмов внутри. Я вмиг как будто скрючилась и превратилась в ожидание. Нет не боли я ждала, а врачей, я ждала их, спасателей, чтобы избавили меня от боли.
Может я устала от картинки страданий, может мозг защищался от боли, впервые с начала моего конца, я впала в забытье. Оно, это забытье, было хрупким, и почти мифическим, но я почти не слышала боли и не осознавала реальность, все куда то исчезло, и для меня это было здорово, простой физиологический покой, без боли без стресса. А может это просто смерть пришла, взяла меня за руку и повела за собой? Ну и пусть ведёт! Я так устала, я так настрадалась, мне уже все равно, что будет дальше, лишь бы не было боли.
И в этот момент неосознанно я поняла, что меня куда то катят. С огромным трудом я открыла глаза. Четыре белых ангела толкали каталку, на которой лежала я к большим белым дверям. Вот двери открылись, и я оказалась в круглом помещении, где с потолка светили яркие лампы, а вокруг было много врачей, как минимум, человек семь. Как же я была рада! Эти люди сейчас все поправят, зашьют, и завтра я буду здоровой ! Все остатки моей одежды разрезали, и скидали на пол, а меня переложили на узкий стол, покрытый простынью, другой простынью меня закрыли сверху. На лицо легла рука с марлевой маской, пропитанной эфиром. Десять, девять, восемь, семь, шесть....... Все, я улетела в другой мир, где нет боли и горя, и у меня будет время там отдохнуть.....
Через какое время я очнулась, не знаю, но мне казалось, что прошла целая вечность! А может казалось? Была ночь, я находилась в большой круглой палате, с высокими сферическими потолками, которая подсвечивалась кварцевой лампой. Слева и справа тоже лежали люди, всего нас в этом помещении было человек одиннадцать- двенадцать, все вместе, мужчины и женщины, все под белыми простынями.
Тогда я ещё не знала, что это помещение называется реанимацией, для меня это была просто палата в больнице. Эта палата была наполнена какими то странными непередаваемыми звуками, хотя в то же время я понимала, что в палате тихо. Просто не было той тишины, которая бывает дома, глубокой и безграничной. Здесь все дышало, постанывало, поскрипывало, и булькало, но вдруг за стеной громыхал трамвай и ты понимал, что он нарушил всеобщую тишину и твой покой. Трамвай уходил, наступила тишина, и на фоне этой тишины прорезались стоны, всхлипывания,кашель, скрип,и было совершенно не понятно, тишина ли это.
После того, как я огляделась и освоилась, я наконец то решила заняться собой и посмотрела на себя. Я лежала справа от двери, рядом с кроватью стояла тумбочка, на которой стоял поильник и лежал градусник. Лежала я на спине, простынь была натянута по самое горло, руки лежали сверху простыни, неудобная поза. Сейчас бы повернуться на бочок, принять позу зародыша и заснуть! Но мозг тут же напомнил, что у меня перелом таза, и ворочаться мне нельзя, в этот момент я до конца вернулась в реальность.
В ногах, прикрученная к головке кровати, стояла держалка, которая удерживала бутылку, от которой по трубочке какая то жидкость поступала мне в пах. Но это мне объяснили позже, а сейчас я тупо рассматривала неизвестную конструкцию и осознавала, как себя чувствую. Боли не было от слова совсем. Не болело ничего, даже спина. Я попробовала пошевелить ногами. Правая шевелилась медленно , с пробуксовкой, зато левая исполняла все мои желания, без боли и , и это было удивительно. Но я тогда подумала, что это заслуга наших медиков, самых умных и талантливых.
Хрупкую тишину, разорвал резкий звук и крик, женский крик. Это было так неожиданно, что я не поняла, кто кричит и откуда кричит, и что это за резкие звуки раздаются в тишине. Когда пошёл повтор, я поняла, что кричит женщина, которая схватилась за головку кровати, резко села, и теперь, сидя, раскачивает себя и кровать,и в это же время кричит какую то странную фразу:"Мужики, дайте закурить!". Процесс со стуком кровати и с криком длился минуты три, это разбудило всех, и тех кто просто спал, и тех, кто отходил от наркоза. Все открыли глаза и наблюдали за происходящим, тем более, что не все мы осознавали, что происходит.
В этот момент зажегся свет и в палату зашли мужчина и женщина, врач и сестра. Они зафиксировали буйную, поставили ей укол и присели рядом. Через пару минут женщина успокоилась и засопела, и они пошли вдоль коек, расспрашивать нас о самочувствии. Когда они подошли ко мне, я поняла, что они очень удивлены тем, что я в сознании, спросили о самочувствии, смерили температуру, заставили пить. Я не хотела не пить ни есть, но врачей надо было слушать, и я стала тянуть из носика поильника жидкость. Компот! Мамин компот из кураги! Его я могла отличить, даже если бы мне предложили попробовать тысячу напитков!
Значит она здесь была? Я впервые с тех пор как лежала под мостом вспомнила про маму! Я ещё сама не до конца понимала, что со мной произошло, но как это пережила мама? Ведь я у неё единственная поздняя дочь! В этот момент я поняла, что меня укололи и раздумья мои на какое то время прервались.
Жизнь в реанимации быстро стала привычной, я различала звуки, походки, я даже стала различать кто как стонет и кто как дышит, в общем я влилась в наш немногочисленный коллектив битых и грабленных, которым подарили жизнь. Мы ещё все были живы, поломанные, разорванные, искалеченные, но мы дышали, разговаривали, желали друг другу доброго утра. Мы знали диагнозы друг друга и динамику выздоровления, не запоминала я только имена, я считала это бессмысленным.
Почему? Потому что даже здесь, в этой преисподней, куда мы прорвались сквозь тернии, нас сортировали, отбирали, и каждый день был вариант расстаться с этим светом, раз и навсегда. Каждый день кто то покидал нас, почему? Меня всегда интересовал этот вопрос. Почему человек выжил, его откачали, собрали, привезли в реанимацию, он дышит, и живёт, и вроде все стало налаживаться, и вдруг раз, и все, выключили лампочку? И вот потухли глаза, кожа стала серой, и нет больше человека, осталось тело, неподвижное и застывшее.
Ещё хочу вспомнить ветеранов советской медицины, это шприцы и иголки. Помните, их ещё кипятили в таких металлических ванночках? Сколько уколов делали одним шприцом, пока он не лопался при кипячении или не разбивался при падении. А иголки? Вот это точно, тупые и ещё тупее. Иголки то не бились, только гнулись, но их разгибали и эксплуатировали дальше. Что можно было чувствовать, когда в тебя втыкали такую иголку? Страх и боль, меня просто плющило, когда ко мне приближалась медсестра, хотя укол всегда нёс облегчение. Иголка, тупая от частой работы вгрызалась в мою кожу, а не входила, мягко и стремительно. И к моей хронической боли прибавлялась ещё эта мелкая и частая боль, которая делала меня совсем несчастной.
Ещё в этой реанимации было сюрпризное или необдуманное расположение. Она располагалась посредине, вернее между. Между операционной и курилкой. Самая малочисленная операционная бригада в то время, в той больнице состояла из четырёх человек, а самая многочисленная из одиннадцати, я сама считала, у меня было достаточно времени. Так вот, больница дежурила через день, значит через день работала и операционная. Она начинала работать с 8 утра, и целые сутки она напряжённо спасала всех, и только следующим утром работа затихала.
Так о чем я? О том ,что после операции все хирурги, травматологи, сестры, санитарки, анестезиологи шли курить, всем коллективом, через реанимацию, а потом обратно. А зданию, где располагалась больница было лет сорок, поэтому реанимация просто паралитично тряслась, когда врачи проходили туда обратно, а вместе с реанимацией тряслись наши койки и мы на койках.
Пока шла операция все было тихо, потом снова шествие туда обратно, и так целые сутки. А мы от этого просыпалась, возбуждались, дергались, и просто находились в вечном стрессе. Мне повезло , меня кололи через 4 часа, поэтому я была в постоянном наркозе, но даже меня это напрягало, хотелось тишины и покоя. И мы этим наслаждались сутки, через сутки.
