Читать книгу: «Мост для императора»

Шрифт:

@biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа» в российских и международных сервисах книгоиздательской продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ

* * *

UN PONT POUR L'EMPEREUR

Благодарим

Александра Ильяшенко,

протоиерея Русской Православной Церкви,

вдохновившего нас на этот труд

и Сергея Фёдоровича Барышникова,

подполковника русской армии,

который поддерживал нас и направлял

в написании этой книги.

Предисловие

ВЕЛИКОЕ ИЛИ МАЛОЕ?

• Как назвать произошедшее (и надвигающееся)?

• Связь времён?

• Или – опираясь на «корневые системы» в сверхзадаче романа – Корни и вершины?..

• Большой и маленький Наполеон?

И всё-таки – «Мост для императора»…

Авторы – Галина и Павел Барышниковы. Галина – уже сложившийся писатель с прекрасной стилистикой, добротной литературной школой (мастерская Приставкина!), за плечами – не одна книга. Она же и воспитала себе прекрасного соавтора-мужа. Павел как человек науки с четким логическим сознанием (биофак университета!) ввёл в Галину прозу мужской стержень. И в результате – получился зрелый новый автор – Галина и Павел Барышниковы. Их второй совместный роман посвящён войне с французами. Однако в первой же главе мелькает – Фриц. 1812 год отшатывается в 1941-й. Но и это ещё не всё: повествователи не могут отрешиться от недавнего «Афгана». Это нынешнее молодое поколение задаёт Истории вопросы, на которые непросто ответить. Вопросы вынесены в Пролог. Я тоже попробую вынести в пролог мои ответы. Оговорив их мучительность.

Вопросы такие:

– Почему Гитлер не имеет у нас героического ореола, как Наполеон?

– Почему Европа не смогла завоевать Россию? Татаро-монгольское иго смогло: 300 лет под татарами. А Европа Россию тысячу лет пытается и не может?

А если ещё вытащить из подтекста вопрос о природной воинственности русских?

Этот последний пункт – самый простой. По элементарности. И самый немыслимый для ответа. Хотя ситуация подсказывает ответ: грядущая мировая война может уничтожить человечество. А как её избежать, если кровавая агрессивность – в человеческой природе?

Увы, мы не знаем, как и почему столь воинственное племя появилось и закрепилось на этом носящемся в пустоте клочке земли, – и мы ничего на можем поделать с нашей врождённой кровожадностью. Терпеть и сдерживаться?! Куда она денется, если неведомо, откуда взялась?

Ближе – вопрос полутысячелетней давности: почему именно русские сплотили на евразийской равнине великое государство?

Я думаю, что если бы это не сделали русские, то великое многонациональное Целое сплотили бы другие претенденты. От того, как летали стрелы на Угре или на Балтике, зависело: какой язык станет чертой этой великой державы, и шире: славяне, тюрки или угро-финны оформили бы ей пропуск в Историю, но суть была бы та же: великое содружество народов. И ничьего «ига» тут не требовалось. Его и не было, а изобретено оно и вколочено в головы послепетровскими умниками ради их дипломатических забот. С таким же правом татары (или финны) могут назвать нынешнюю Федерацию «русским игом»… Так что я понимаю великого историка Льва Гумилёва, выбросившего «иго» из своего словаря. Суть не в том, что государство – российское, а в том, что оно многонациональное, и другое бы здесь не удержалось.

Авторы этой уникальной трилогии (а нам сейчас представляют её вторую часть – роман «корневых систем» – «Мост для императора») ставят перед своими читателями не простые вопросы. Барышниковы одновременно пытаются развернуть широкоформатный исторический экран, освещая его попеременно то с одной точкой зрения, то с – прямо противоположной. В результате совершенно неожиданно перед читателем возникает стереофоническое и даже голографическое объемное полотно. Роман посвящен русским воинам и любопытно наблюдать, как постепенно всплывает из-под наполеоновской темы Русь – Россия – Советский Союз, а с ними и вся история русского воинства.

Свой неповторимый историко-романический почерк авторы развивают стремительно: от романа к роману. Совсем еще недавно вышел первый роман этой тетралогии, литературной квадриги – «Свет твоей тени», роман-акафист, окунувший читателя во времена крушения России, «маленького митрополита» – Трифона Туркестанова, Павла Корина и стража российского самодержавия – Константина Победоносцева, и как контрапункт историческому «эху» – сегодняшний день: осмысление истории сербским иконописцем и русской журналисткой, история их любви, история покаяния.

А вот теперь, во второй части тетралогии исторический ракурс сместился и стали актуальны духовно-патриотические темы в диапазоне 1812–2020 гг. Противодействие России всем, сколоченным против неё, на продуманную руку, союзам. Остается только ожидать, чем же закончится эта трилогия. На подходе третий том «Под крылом летящей птицы» и в работе заключительный том «Ангелов не выбирают» (роман-интервью: невозможные ответы на возможные вопросы), где авторы обещают нам анализ всего спектра русской истории. Поднявшись над ожившей картой России, они отслеживают её этапы, связуя времена. А как уж им это сможется, как говорится: поживём – увидим. Внушает надежду то, что Галина и Павел Барышниковы всегда стараются заглянуть «в недра» процессов: исторических ли, психологических, философских… – одним словом, докопаться до самого корня и подать эту информацию с юмороми лиричностью. Ждем-с!

Лев Аннинский

Лев Аннинский (1934–2019) – советский и российский литературный критик, литературовед. Был штатным сотрудником журналов «Советский Союз», «Знамя», «Дружба народов», «Литературное обозрение», «Родина», «Время и мы» (1998, главный редактор), «Литературной газеты», Института конкретных социологических исследований АН СССР, преподавал в ИЖЛТ и МУМ.

Лев Аннинский – автор и ведущий циклов передач «Серебро и чернь», «Медные трубы», «Засадный полк», «Мальчики державы», «Охота на Льва», передачи «Я жил. Я звался Геркулес» на телеканале «Культура».

Являлся членом Союза российских писателей, ПЕН-клуба, членом жюри литературной премии «Ясная Поляна». Помимо этого, был членом редколлегии Новой российской энциклопедии, действительным членом Российской академии кинематографических искусств "Ника". академиком Национальной академии кинематографических искусств и наук.

Посвящается русскому воинству

«Доблесть родителей – наследие детей.

Все тленно, все преходяще,

Только доблесть никогда не исчезнет,

Она бессмертна».

Надпись на памятнике

Музей-заповедник «Бородино»

Пролог

Дорогие читатели!

Мы представляем вам:

Роман о любви и традиционных ценностях человека. Роман, в котором каждый герой рассматривается как часть своего родового древа.

Роман, где герои вместо трофеев обретают реликвии, вместо бизнес-проекта – непреходящие ценности: родовую историю, свой язык, свою веру, свою любовь, свою Родину.

Роман, в которых мы вместе с вами будем искать ответы на главные вопросы:

• Почему Гитлер не имел такого героического ореола, как Наполеон?

• Почему и Наполеон, и Гитлер одинаково утверждали, что им помешал «Генерал Мороз»?

• Почему Первая Мировая не считается Отечественной, а война с Наполеоном не считается Мировой?

• Почему Европа не могла завоевать Россию, а татаро-монгольское иго смогло?

• Почему русские говорили по-французски?

• Почему Европа преклонялась перед Наполеоном?

• Почему ставропольские туркмены участвовали в войнах с Наполеоном и составили отдельный текинский полк?

• Почему во время военных баталий солдаты надевала белые рейтузы?

• Почему человечество воюет?

• Что такое патриотизм?

• Ну, и, конечно, что такое любовь?

Часть первая. Большой маленький Наполеон

Глава 1. Диалог протяженностью в вечность

Иван бежал со всех ног, покуда хватало дыхания. Уже на ватных ногах… Еще чуть-чуть, и – свои. Он споткнулся и упал лицом в грязь. Ну хотя бы ползком, хотя бы как-то, но силы кончились. Он перевернулся навзничь к хмурому осеннему небу: дождь лил прямо в глаза. И неожиданно в мутной голове вспыхнуло: хочу жить! Я хочу жить! жить!

Взрыв! Фонтан огня и земли с дождевой горячею водою.

Не успел…

Иван лежал в воронке, раскинув руки с зажатой в кулаках землей. Сверху кто-то заглядывал. Немцы! Они что-то говорят. Что? Ведь он же должен понимать: ведь учил… «Зачем ему небо, если он так за землю держится?» Смеются.

Иван закрыл глаза. Страшно, очень. Но нужно, нужно посмотреть им в лицо.

Оранжевое солнце. Так слепит, что невозможно. Автомат. Стреляет. В Ивана.

– Нет!

Грохот звенящих очередей.

– Нет!

Иван в страхе рванулся и… открыл глаза. Белый потолок, люстра. Уф, живой!

– Этот будильник поднял всех соседей на трех этажах. А он дрыхнет.

– Па?

– Привет. Пятый курс, а ведешь себя, как пятиклассник.

Ваня блаженно потянулся в кровати.

– Пааа…

– А кого ты еще хотел увидеть с утра? Живо вставай!

– Пап, я такой сон видел…

– Живо!

– Ты не поверишь, такая история…

– Вот как раз с историей у тебя и будут проблемы, ибо история – это постоянный труд…

– Знаю-знаю: «История не прощает небрежности». Всё знаю наизусть. Этот предмет я могу тебе сдать на «пять» хоть сейчас.

– Ты из-под одеяла вылезешь когда-нибудь сегодня?

Батя хлопнул дверью.

Иван наконец встал. Потянулся.

– Господи, как жить-то хорошо!

Он осмотрел свою комнату: вот его компьютерный стол, заваленный распечатанными листами. Диплом уже фактически готов. Вот она, его спасительница – курсовая по Великой Отечественной. Даже ночью снится, окаянная… Вот его любимый морской аквариум с живым рифом. Батя, ихтиолог, хоть и скрипит: «Я работу на дом не беру», а ведь все равно помогает; вчера, например, актинию прикупил. Оранжевая красавица, только бы прижилась.

Иван подошел к аквариуму, подсыпал корма рыбам. На стол запрыгнул кот Антоний, выговаривая жалостливым голосом, как тяжела его жизнь без общения с хозяином. Тоже Ванькина блажь: принес двух котят, белого с серыми пятнами и черного. Белого назвал Антонием, а черного – Клеопатрой. Батя поворчал, покряхтел, да и оставил в доме Антония. А Клеопатру отдали маме. Хотя мать с отцом развелись и жили в разных концах города, но сына старались растить сообща. Старшая сестра Алла уехала в Германию на учёбу, вышла замуж, да так они в Германии и остались.

Иван взял плакальщика на руки и унёс на кухню. Насыпал корма.

– На, ешь, морда. Всех продашь за бутерброд.

Детвора на улице уже носилась по детской площадке, разбрызгивая яркие шуршики кленовых листьев. Отец готовил завтрак. Иван встал рядом, распахнул окно, поёжился.

– Холодно уже.

– Где холодно? Смотри, все солнце в листья ушло. Чуйствуешь, как потеплело? – Ага, чуйствую. – Иван запахнул халат и надвинул капюшон на самые брови. – С чего бы это потеплело?

– Как с чего? Фотосинтез у растений прекратился, вот энергия солнца и высвободилась. Отсюда и тепло… Кстати, весной, в мае, резко холодает по этой же причине: всю энергию забирает трава и молодые листья. Вот тебе и «черемуховые холода».

– А-а-а, так вот откуда «бабье лето»?

– Ну да. Только оно бывает разным.

– Ой, батя. Какие бабы, такое и лето.

– Много ты знаешь.

Иван подмигнул отцу и закрыл окно. Прямо перед ним была стройная Останкинская башня. Ванька всегда говорил, что идеал женственности для него именно она – великая и неповторимая. Только вот девушку-то он полюбил почему-то совершенно другую: маленькую и сладкую, как булочка. То молчаливую и сдержанную, то неуемную и бесшабашную. Первокурсницу с журфака. Родители одобрили, хоть и по отдельности. Папа сказал: «Хорошо, что из приличной семьи», а мама: «Очень мила». Иван улыбнулся от теплой щекотки где-то под сердцем. Да, Майка действительно очень мила. Невольный вздох Ивана заставил отца обернуться.

Что, тоже осень любишь? То-то. Это ж не передать, какая красота. Яичницу будешь?

Глава 2. Неожиданный старт

И вот опять университет. Скучная лекция, скучная погода. Ваня прикрыл ладонью телефон и набрал СМС: «И где же радость дней моих?». Вчера еще весь вечер гуляли: она – первокурсница с журфака, он – пятикурсник с истфака, Она читала ему Бродского, он рассказывал ей о том, как немцы дошли до станции Луговой, ныне Часцовской, и это недалеко от его дачи, куда они скоро поедут за грибами…

Был обычный день, который перешел в их обычный вечер. Задачу они перед собой поставили простую – пройти по всем мостам города. Они прошли по всем мосткам Яузы, по двум мостам через Москва – реку, пешком дошли до Кремля. Так, неспешно гуляя, они за месяц протопали всю старую Москву, постигая ее ногами и умом, измеряя возвышенными строками стихов. Майка была хорошо знакома с архитектурой города, и Ваня узнал много нового. Но куда же она сегодня делась? На третью смс не отвечает. Странно. Иван вдруг понял, как привязался к этой маленькой девчонке. А прошло-то всего ничего: в сентябре на посвящении в студенты они вместе на капустнике такое навыдумывали: она была альфой, он – омегой. Она – на старте, он – на финише. Она – сочная муза, он – сухая история. Она – кнопка, он – под два метра. Она – как фарфоровая японская статуэтка, с огромными глазами цвета буйного моря и открытой солнечной улыбкой. Он – русский богатырь с копной кудрявых волос и недоверчивым прищуром глубоко посаженных серых глаз. Короче, ничего общего. Но вместе с тем они отлично дополняли друг друга.

Между парами Иван попытался дозвониться. Майка упорно молчала. Юноша не на шутку забеспокоился. В обеденный перерыв он решил добежать до её дома, был, конечно, шанс опоздать на следующую пару, но…

Он влетел в троллейбус. Вот площадь Индиры Ганди, вот ее дом… Юноша набрал номер квартиры в домофоне.

– Кто там?

– Майка, что случилось?

– Заходите.

Входная дверь подмигнула ему зеленым огоньком и открылась.

Дверь в квартиру тоже была приоткрыта. Иван никогда раньше не переступал порога её дома. Они расставались у подъезда, и лишь однажды Майка позволила проводить ее до этажа. И вот – приглашение…

Он робко переступил порог. Пахло сандаловыми палочками. На стенах висели картины, написанные сочным, густым маслом. Чуть дальше стоял стеклянный стеллаж с яркими и чудными сувенирами, привезенными из разных стран. Он имел вид рождественской елки.

Ах, как же хорошо Майка вчера читала ему на Салтыковском мосту «Рождественский романс» Бродского:

Плывет в тоске необъяснимой

Среди кирпичного надсада

Ночной кораблик негасимый

Из Александровского сада…

Ночной фонарик нелюдимый,

На розу желтую похожий,

Над головой своих любимых,

У ног прохожих…

Иван перевел взгляд: в углу стояла огромная ваза с нарисованными женскими фигурками. Ого, наверно, фарфоровая, из Японии. Иван мысленно подставил к этой вазе Майку. Они оказались почти одного роста и схожие по форме… Точно. «Я всегда знал, что Майка – фарфоровая статуэтка», – подивился он сходству. И только потом увидел на полу белые листки с указательными стрелками и надписи на них. «Тут можно разуться». Он разулся. «Тут желательно повесить свою одежду». Он снял куртку. «Тут можно помыть руки». Он включил свет и вошел в черно-белую ванную. «Теперь туда».

Повороты коридора, как извивы реки, вывели его в гостиную. На парадно сервированном столе – свеча. Рядом – его позавчерашние вишневые хризантемы.

Майки нигде не было. Но… вот что-то за бамбуковым занавесом вдруг зашевелилось, и под тихий перелив шуршащего полотна появилась она, словно сошедшая со своей напольной вазы, в лаконичном белом платье с вышитой веткой цветущей сакуры. Волосы, как всегда, были заплетены в немыслимые косицы, поднятые к самой макушке. Иван подскочил к ней. Она прижалась к нему щекой и тут же отстранилась.

– Смотреть можно, трогать – нельзя.

– Но я…

– Садись.

– Я тебе обзвонился.

– Я видела…

– Я волновался.

– Я знаю.

– Что случилось?

– Ты пришел, и это самое главное.

– Майка, у меня еще две пары…

– А раньше ты никогда не прогуливал?

Иван пожал плечами и рассмеялся.

– С таким блеском, – и он провел ладонью по пряному воздуху, – пожалуй, что нет.

Майка поставила на стол третий прибор.

– Я загадала…

– Что?

– Если ты сегодня, в такой день придешь, значит…

– В какой день, Май?

– Сегодня мне исполнится восемнадцать. – Она подняла голову к большим часам. – Через двадцать минут…

– И ты ничего вчера не сказала? Я же мог не прийти.

– Значит, не мог, раз пришел. – рассмеялась она.

Иван перевел взгляд на третий прибор.

– А это кому?

– Я хочу тебе сделать сюрприз.

– Еще один?

– Мама-а-а! – громко позвала Майка, и голос ее странно отразился в зеркалах, из которых вдруг вышла такая же кудрявая, с пестрой рыжинкой в волосах, женщина.

Зеркальные раздвижные двери. Иван присвистнул: вот что значит папа-художник. Оформить дом, как волшебную шкатулку Синбада-морехода и нарисовать таких двух одинаковых, лукаво смеющихся женщин в одинаковых белых платьях…

Он растерянно крутил головой и этим рассмешил маму. Та звонко, по-девичьи рассмеялась и протянула мягкую теплую ладошку.

– Ольга Игнатьевна.

– Иван… Петрович, – ответил стушевавшийся юноша на радость луноликим дамам.

– Да садись уже! – Выручила его Майка и буквально вдавила в мягкие подушки столового дивана.

Глава 3. Сон в руку

Ночью пришла смс от старого приятеля, с которым Ваня вместе заканчивал школу. Глеб писал: «Надо встретиться. Есть дело».

Надо встретиться… Глеб учился на экономическом и еще в школе имел репутацию предпринимателя. Он первым догадался собирать металл и сдавать его за деньги.

– Это для вас – ненужный хлам. А нам, пионерам – пригодится. – объяснял он.

Вот вся деревня на радостях и накидала ему целую машину кастрюль, труб, старых чайников, тазиков и продавленных панцирных кроватей. А Глеб потом сдал это сокровище в приемный пункт и купил себе подержанный мотоцикл.

А вот, когда два года назад Ивану позарез понадобились деньги на путешествие по Германии и он везде искал деньги, то Глеб словно провалился: на все письма, СМСки, звонки – молчание. Да, с Глебом дружить бывало не легко.

И вот, на те, объявился. Есть дело. Конечно, когда у него есть дело, он из-под земли человека достанет.

Именно с этой фразы Иван и начал свой разговор со школьным другом.

– Именно об этом я тебе и говорю, Вань. Прямо в точку. – Глеб ликовал.

– Что «в точку»?

– Из-под земли.

– Глеб, ты в своем уме?

– Я в здравом уме, пацан. Я предлагаю тебе вместе со мной заняться выгодным делом. Предки дали денег на днюху. И я купил себе…

– Не томи.

– «Асю».

– Кого?

– Не кого, а что: металлодетектор «ACE Garet». Металлоискатель по-простому.

– Поздравляю. А зачем?

– Нет, ты не понимаешь. Ты – в доле. Будешь архивариусом.

– Кем?

– Поставщиком информации. Нужна инфа о сражениях и немцах. Это же твоя тема. Тем более, что дача твоя как раз находится недалеко от Можайска, если я правильно помню…

– Ну да В Шаликово.

– И там тоже проходили бои, так ведь? Ты рассказывал…

– Ну, да… И даже стояли немцы. Школа сохранилась, где был немецкий госпиталь. А потом там пленных немцев держали…

– Во, Вань! Это же «поле чудес»! И еще. От Шаликово рукой подать до Бородино, где, по слухам, были «крутые» бои с фрицами.

– И чего ты хочешь от меня?

– Ладно, кончай дуться. Дело я тебе предлагаю. Поиск трофеев. Станем копателями – трофейщиками. Весь хабар – пополам.

– Что пополам?

– Хабар, ну, добычу.

– Ты где таких слов понабрался?

– Ко всему надо относиться профессиональною. Знаешь, одного такого «немчика» откопаешь – и машину себе купить можно.

– Да ладно!

– Шоб я так жил. Давай вечером встретимся и все обговорим. С тебя – мозговой штурм, с меня – финансирование и экипировка. Прибыль пополам. Твоя старая тачка еще жива?

– «Нива»? Жива.

– Она не развалится на кочках?

– Обижаешь.

– Тогда – мой бензин, твоя колымага. Идет?

– Идет. Когда едем?

Глава 4. Первая поездка

Октябрь. Замечательная пора. Прозрачность воздуха такая, что, кажется, время замирает, и ты видишь на тридцать лет во все стороны. Свежо, чисто и печально, как во всей России. В деревне пахнет печным дымком. А в доме – яблоками.

Иван растопил печь и подсел к огню. Откусил сочное скрипящее яблоко и наполнился его необъяснимой кисловатой свежестью. Как же хорошо. Вспомнилось, как бабушка привезла несколько саженцев с Украины, а прижилась только одна яблонька, и папа назвал ее Федорой. Потому как вырасти-выросла, а яблок не давала. «Велика Федора, да дура.», – ворчал отец. А теперь – вон какая стала. Силища. А яблоки – в два кулака, краснобокие, сочные, кисло-сладкие, вкусныяяяя!

Он снова с хрустом откусил яблоко – спелое, огромное, малиновое и прозрачное одновременно.

Детство… Иван посмотрел на печурку и засмеялся вслух. Да, было время, когда он спал на этой печке, вытянувшись во весь рост. А теперь, пожалуй, и с поджатыми ногами не поместится. Да и сам домик стал каким-то маленьким и подслеповатым. Вот сеструха Алка, хоть и мала ростом, да и та бы сейчас на печуре этой не поместилась. А было же время, когда они вдвоём тут лежали и шептались до утра, слушая сонные посвисты родителей…

Хлопнула дверь. Вошел Глеб.

– Вано, шашлыки готовы. Будем на улице есть?

– Ну да, под яблоней. Пока солнце – тепло.

Ребята, захватив тарелки и наспех наструганный салат, вышли в сад.

– Ты уже позвал аборигена?

– Завязывай дразниться, дядя Лёня – друг моего отца, понял?

– Понял. Нам нужен проводник. Ты карту распечатал?

– Обижаешь, – Ваня достал из дедовского военного планшета аккуратно сложенную карту.

– А твой дядя Лёня оповещен о первом заседании нашего штаба?

– Сказал, что скоро будет.

И тут из-за забора донеслось звонкое:

– Не будет, а должен быть!

За калиткой как из-под земли вырос легкий на подъем и быстрый на язык старый друг отца – дядя Лёня Тавлов. Сухощавый, кудрявый, с какими-то ангельски синими глазами, он обладал энциклопедическими знаниями и вспыльчивым неуёмным характером.

Иван поспешил к калитке.

– Дядь Лёнь, привет.

– Отец приехал?

– Никак нет. Заходи, дядь Лёнь, дело к тебе есть. Знакомься, это Глеб, мой одноклассник. А это – Леонид Анатольевич, папин друг.

– Та-а-а-ак, а с кем же я буду дела делать и водку пьянствовать?

– Обижаете, – с этими словами Глеб небрежно поставил на стол бутылку дорогого коньяка.

Дядя Лёня повертел бутылку, потом не спеша спрятал ее в карман куртки.

– Не люблю я французов. – Он подмигнул Ивану. – До бати твоего подождет.

– Дядь Лень, а что ты знаешь про бои с фрицами? Здесь, у нас, в Шаликово. – с ходу приступил Ваня, обрадованный таким поворотом, так как совсем не употреблял алкоголя.

– Я сам-то не помню, родился я после войны, но вот старики сказывали… В районе вокзала стоял немецкий гаубичный полк. А в сосняке, в районе Захарьино, стояли немцы и румыны. А что это было – батальон или дивизия – сказать не могу. Для местных жителей всё – полк. А зачем вам?

– А что было на Бородино в Великую Отечественную?

– Бой. Говорят, полковник Виктор Иванович Полосухин, командир 32-ой стрелковой дивизии, достал из музея знамена двенадцатого года, с этими знамёнами, значит, наши пошли против немцев.

– Да Вы что? – Глеб сделал восхищённое лицо.

– Да! И не пустили фашистов на Бородино. На шесть суток задержали части механизированного корпуса гитлеровцев.

– Фантастика…

– То-то и оно. И ни одно знамя не попало в руки врага. Четыре знамени «наполеоновских» прошли до Берлина.

– Как наполеоновских? Французских что ли?

– Да каких французских? Наших. Со времен Наполеона.

– Да ладно. Это же невозможно себе представить. Им же… – Глеб прищурился, – два отнимаем, три – в уме, им же по… сто двадцать девять лет.

– Да, дядь Лёнь, думаю, ткань бы не выдержала. Это же в бою, не в музее. – Иван с улыбкой посмотрел на дядю Лёню, а Глеб пренебрежительно хмыкнул.

Но тот не смутился.

– Ну, может, и дубликат сделали, для поднятия духа, не знаю… Я вообще горжусь, что я русский, но «квасной» патриотизм не для меня.

С этими словами он налил ребятам крепкого кваса, что принес с собой.

– Жена сделала. С хренком-с.

Хлебнул, оттер усы, и смачно надкусил еще теплый шашлычок.

– Я знаю, что у нас до фига чего хреново, если не сказать крепче. Но… Россия она потому и Россия, что она страдает и выстрадывает себе что-то… незримое что ли. Вот, например, Россия никогда не пользуется результатами своих трудов. Весь мир пользуется, а она – нет. Октябрьская революция, можно сказать, всему миру принесла пользу: весь капитализм поутих и стал считаться с рабочими. А у нас?

– А у нас… в квартире – газ! – Глеб самодовольно прищурился и в упор посмотрел на дядю Лёню.

– Да-а-а-а, мы все разрушили до основания… Как говорится, у них инь и янь, а у нас – хрень.

– Леонид Анатольевич, а дальше, что на Бородино было? – Глеб подлил себе и сотрапезникам кваску.

– Я же сказал, шесть дней были бои.

– Немцы отступили?

– Нет. Просто обошли.

– Так что, значения бой не имел?

– Ну как же? Шесть дней – это немало, особенно в начале войны, когда немцы так пёрли. Но, конечно, это вам не 1812 год… Но не для французов.

– А причем здесь французы и сорок первый? – насторожился Иван.

– А притом – хитро прищурился дядя Лёня. – Четыре батальона французских добровольцев были в составе 4-ой армии фельдмаршала фон Клюге, сражавшейся на Бородино. И вот фельдмаршал обратился к ним с речью, мол, во времена Наполеона французы и немцы сражались здесь бок о бок против общего врага. И на следующий день французы смело бросились в бой, но наши им так навешали…

– Чего «навешали»? – придурнялся Глеб

– Чего-чего… – выпучил на него глаза дядя Лёня. – пендюлей, понятно! Да ещё при минус 30! Короче, – вдребезги. И через несколько дней французы был отправлены в тыл, а затем – в Африку. А, как вам параллель?

– Вот это да! Эх, не те французишки пошли. «Вот были люди в наше время!» – Глеб продолжал подыгрывать дяде Лёне. Тавлов почувствовал интерес ребят и вдохновился:

– А знаете, что общего между Бонапартом и Гитлером?

– Понятно, оба посягали на Россию. – Иван потянулся за шашлыком.

– Ты не равняй. Наполеон не хотел империи французской на всей захваченной территории. Он хотел убрать всех королей, всех царей, и чтобы правил народ.

– Да ну? – Глеб подмигнул Ивану.

– И он никого не мобилизовывал, эти войска были… – разгорячился Леонид Анатольевич.

– Завоеваны. – Вставил Глеб.

– Нет. Это были добровольцы. Народу всегда нужен кумир. Если этого нет, то и народ не держится.

– Ему нужна идея.

– А вот не факт. Нужен кумир который осуществлял бы идею каждого. Народ Франции был в ужасе от своей собственной революции – и родился Наполеон как осуществление надежд народа.

– Но мы же помним, как тот самый Наполеон расстреливал мирных людей в Париже, – Иван отодвинул кружку с квасом.

– А это необходимо было сделать, народ сеял панику. Я не помню, как звался английский капитан, который получил лорда за то, что расстрелял беременную женщину на тонущем корабле. Она подняла панику, и он одним выстрелом убрал двоих, но зато спас несколько сот других людей.

– А Гитлер? – Перевел тему Иван.

– Ему нужна была территория и рабы. А Наполеону нужны были…

– Свободные рабы. – Не унимался Глеб.

– Наполеону нужны были исполнители.

– А победа за кем была?

– На Бородино? Понимаешь, тогда, в восемьсот двенадцатом, мы захватили знамена противника. А при потере знамени и потере большей части состава – армия расформировывается. Так что Бородинская битва сама стала знаменем. Это символ России. И тут нет смысла говорить, кто выиграл сражение. После Бородино не стало великой армии – и это неоспоримый факт.

– У победы много отцов, а поражение – сирота, – ввернул Иван.

– Правильно, Ваня, поэтому никто, и тем более Наполеон, не хотел принимать этого поражения. Но факты – вещь упрямая. Мы дошли до Парижа? Дошли. А он перестал быть непобедимым императором? Перестал. Все зависит от цели. Захватить Бородинское поле – мизерная цель. Целью Наполеона было разбить русскую армию и войти в Москву. Армию мы сохранили, а горящая Москва и битва на Бородино уничтожили армию противника. Вот вам и вывод.

– Если бы Наполеон признал свое поражение, он бы никогда не собрал вторую армию. – Иван долил себе ядрёного кваску.

– А он собрал? – Глеб даже жевать перестал.

– Я же говорю: Ватерлоо… – Самодовольно хмыкнул Тавлов и подкрутил усы.

– Ладно, дядь Лёнь, а расскажи про раскопки в детстве. Что вы после немцев откапывали?

– А, вот вы куда. Да чего только не откапывали. И винтовки, и автоматы, и пулемет Дегтярёва у меня дома стоял. Танк нашли на болоте, но ведь его же не вытащишь, заразу такую.

– И что, вот так прямо свободно можно было оружие держать дома?

– Да-а, – дядя Лёня махнул рукой, – если ствол не протыкался, то нам отдавали на игры спокойно, а уж если… то приходилось припрятывать. Гранаты, мины находили. Рвы, окопы, болото… мины потом обезвреживали и все. Однажды финский котелок откопали…

– А что, финны на стороне немцев воевали?

– Ни в коем случае. Маннергейм помогал нашим. Немцы хотели через Финляндию в Ленинград попасть, а он все сводки нашим передавал.

– А кто такой этот Менергейм? – Глеб все больше увлекался рассказом.

– Что, Глеб, не слышал про такого? Не преподавали вам в вашем экономическом вузе про барона и маршала Карла Густава э… Маннергейма, правителя Финляндии?

Дядя Лёня, казалось, как-то даже приподнялся, тряхнул головой, и солнце сотворило над его седыми кудрями золотой нимб.

– Ему многие люди жизнью обязаны. А у него вплоть до 1951 года на столе стояла фотография с личной подписью Николая II. Так-то вот. И в Русской армии он был до 1917-го года. Юношей поступил в Николаевское кавалерийское училище в Санкт-Петербурге, оттого и сдать этот город немцам никак не мог. И, между прочим, единственную награду, которую он носил, был Георгиевский крест.

– Леонид Анатольевич. А Вы можете нас провести по своим тайным тропам?

– Зачем?

– Мы с металлодетектором хотим пройти. – Глеб расправил плечи.

– Хм. Ну, ладно, позабавьтесь. Только ведь перед вами, искателями, были мы – тоже искатели. И между нами прошло много времени. Все в землю ушло. А в болото мы не сунемся. Там-то сохранилось все, но туда не полезем – опасно.

– А давай завтра поутру попробуем, а? Погодка стоит. Сухо пока… а, дядь Лень?

– Ну, давайте попробуем. Зайдите ко мне часов в семь.

– Так рано?

– Извиняйте дядьку. В половину шестого.

– Дядь Лёнь…!

– И ни минутой позже.

– Вы это серьезно?