Читать книгу: «Наследница Унылой Пустоши»

© Фрейя Олав, 2024

ISBN 978-5-0064-2256-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящение: Моему дедушке, который не увидел цветущего сада грядущей весны.

Глава 1

Лязг стали о сталь бьёт по ушам, пробуждая пульсирующие волны в висках и затылке. Я отчитываю ритм, с которым хлынет неутолимая боль. Каждый всплеск невыносимых ощущений приходится новой атакой, обращённой к моей противнице. Она мечется по полю сражения в отчаянной попытке защититься от взмахов моего меча.

Я замахиваюсь, готовясь разрезать ее напополам. У нее нет ни единого шанса увернуться или, тем более, отразить удар, который придется по плечу. Но я поворачиваю лезвие в самый последний момент.

Если бы сражение не было тренировочным, Пэн бы лишилась рабочей руки, но на сопернице остается всего-то синяк. Всего-то самый большой синяк в ее жизни.

Она рассредоточивается на сражении. Хватается за плечо, чтобы унять подступающую боль и этим самым ошибается. Как нелепо. Я пользуюсь положением, поймав ее за локоть, и сталкиваю ее спину об свою грудь. Лезвие меча оказывается подставлено опасно близко к горлу противницы. Она обескуражена. Она обездвижена. Она…

– Убита, – провозглашает басистый голос из тренировочного зала. Пять других голосов разбиваются о стены подземелья и долетают до меня тысячекратным эхом.

Пара мужчин, сидящих за столом, восторгаются увиденным: чокаются деревянными кружками, наполненными пивом. Рядом с кружками прокатываются монетки. Тот, кто урвал куш, ликует и не скупается на непристойные комплименты в мой адрес.

Удостоверившись в собственном триумфе, я расслабляюсь. Отвожу клинок на безопасное расстояние от Пэн, а та хватает меня за локоть и резко выворачивает его. Настает ее очередь удерживать меня в неудобном положении. Пэн готовится оставить на мне повреждения куда серьёзнее, чем синяк. Но я не могу позволить оставить и маленького отпечатка ее превосходства на моей коже. Я концентрирую всю присущую мне выносливость, собираюсь с силами и перебрасываю Пэн через спину.

Пэн мешкает не более одной секунды, затем ныряет в тень.

Мрак висит на ближайшей стене непроницаемо-черной завесой. Оттуда вылетает кинжал. Мой меч разрезает воздух, образовывая стальную стену. Кинжал Пэн ударяется об нее.

Я жду новой атаки, держа меч наголо.

Переплетения балок на потолке трещат. Прямо оттуда летит еще один кинжал и снова сталкивается лезвием о лезвие.

Следующий предмет, прилетевший откуда-то сверху – нечто бесформенное, размером в человеческий рост, совершившее сальто. Оно приземляется на расстоянии вытянутой руки, хотя я уверена, что это всего лишь ошибка в расчёте траектории. Наверняка моя спина должна была разломиться пополам под весом Пэн.

«Надо было подставить острие меча под ее задницу».

Совершив грациозный оборот вокруг себя, она наносит рубящий удар мне по боку. Я не даю поразить себя мечом. Оружие Пэн снова бьётся об мое и сковывается в стальной замок. Руки неудобно скрещиваются, обращая острие клинка в пол. Капли пота стекают со лба и попадают в глаза, но я не прекращаю пялится на Пэн. Кажется, что ее голова сейчас лопнет от натуги: челюсти плотно сжаты, на носу образовываются тонкие складки, волосы липнут к потной шее. Она сосредоточивается на всех существующих проклятиях, которые можно на меня наслать, и не замечает, как медленно сдвигается с места. Я надавливаю на меч, намереваясь свалить ее на пол.

Пэн устала, а вот я, наоборот, чувствую громадный прилив сил. Адреналин бурлит и шипит в жилах.

Превозмогая боль в мышцах, я совершаю рывок. Пэн теряет равновесие, а в следующую секунду ударяется о неровную поверхность каменного пола. Довольная собой, я прокручиваю меч в воздухе и приставляю острие к ее подбородку. Это зрелище становится умопомрачительной кульминацией нашего сражения.

Зал разражается восторженными аплодисментами. Их подхватывает нарастающий грохот. Мужчины один за другим нещадно тарабанят по поверхности столов. С разных сторон доносится свист и умножается, ударяясь о высокие потолки подземелья. Зрители торжествуют и все, как один, приглашают обмыть мою победу. Однако, я не позволяю себе отвлечься на преждевременное празднество и остаюсь на чеку.

Пэн лежит на спине и смотрит на лезвие клинка так, будто пристальным взглядом способна отодвинуть его от лица. Широкие черные брови смыкаются на переносице, курносый нос хмурится, а ноздри раздуваются так часто и сильно, что мне становится не по себе.

Неспешно увожу оружие в сторону. Пэн убирает спадающие каштановые локоны с лица, которое перестает быть яростным. Теперь оно не выдает никаких эмоций, и это беспокоит меня сильнее. Поверженная противница встает.

Я предлагаю руку, заранее продумав несколько стратегий, прежде чем мерзавка потянет меня на себя или совершит какой-нибудь боевой прием. Но она не делает ничего подобного, а выставленную ладонь словно не замечает. Пэн поднимается неуклюже, покачнувшись пару раз.

Моя ладонь все ещё висит в воздухе.

В тумане глаз Пэн, – серой и густой дымке, – мелькает какая-то вспышка. Осознание. Но она не торопится ответить на мой жест, а только оглядывает выставленную ладонь. Мне в самом деле кажется, будто она собирается плюнуть в нее. Даже удивительно, что этого до сих пор не случилось, учитывая, что ни правила приличия, ни кодекс воинской части, ни чувство собственного достоинства не препятствуют совершению этой гнусности.

– Научись признавать поражение, – советую я, произнося слова на полушепоте.

Пэн только прыскает, демонстрируя пренебрежение. Разворачивается на носках и уходит прочь.

– Ты можешь сражаться со мной, Пэйоном или кем бы то ни было еще и одержать верх десятки раз, – Пэн говорит так невозмутимо, будто демонстрация моего превосходства над ней ничего не значит. Она не признает свое позорное поражение, как и то, что вела битву нечестно. – Но ни твои умения, ни личностные качества никогда не принесут пользы братству.

В груди что-то больно колет.

Плевать, что Пэн не удосужилась пожать мне руку в конце сражения. Вообще-то, мало кто из присутствующих в этом зале знает, что это или, например, поклон необходимы в завершение боя. Но это не безнравственная принципиальность, а, скорее, неосведомлённость. Просто-напросто не их профиль. Шпионам не обязательно выказывать уважение к оппоненту, знать кодекс воинской чести, чтить устоявшиеся традиции или придерживаться этикета.

Пусть так. Меня волнует не это.

Пэн уколола меня своим замечанием. Но я не пропущу ее атаки. Я принимаю вызов сразиться в очередном публичном сражении. Дуэли колкостей.

Я сразила Пэн мечом, и это открыло глубокую рану на ее душе. Я задела ее гордость. Пока она саднит и кровоточит, я не упущу возможности поковыряться в ней:

– И то и другое пригодилось, чтобы преподать тебе урок. Учись, пока я считаю тебя достойной соперницей, – я повышаю голос так чтобы все присутствующие в зале услышали.

– Не строй из себя доблестную воительницу, Изис. Я твоя единственная соперница.

Этой фразой ей удается обезоружить меня. В голову не приходит достойный ответ, поэтому я принимаюсь защищаться. Моим щитом служат широко расправленная грудь и непроницаемое выражение лица. Остается вытерпеть то, как она втыкает в меня колкости одну за другой:

– Ты хотела пожать мне руку в качестве благодарности за сражение? Ха! На твоем месте, я бы не растрачивала благодарности на пустяки. – Пэн направляется в другую часть залы, к зрителям. Она обводит все столы, привлекая ещё большее внимание к нашему разговору. Дойдя до шкафа с запасами вина, она достает бутыль. – Я дам тебе пожать свою руку, когда привнесу в жизнь А́лиса что-нибудь значимое. Во всяком случае, это будет куда больший вклад, чем тот, который может внести его никчёмная наследница.

Пэн вырывает пробку зубами, выплёвывает на пол и отхлебывает содержимое бутыли.

«Надеюсь, ты им поперхнёшься. Будет лучше, если это яд», – вертится на языке.

Словесные перепалки – неотъемлемая часть любого собрания в стенах мрачного подземелья и самое занятное развлечение местных шпионов. Даже занятнее тренировочных сражений. И хоть Пэн проиграла в битве на мечах, но превзошла меня в другом.

Я не могу ответить на ее колкости, потому что все, что она говорит – правда, и самое паршивое то, что все собравшиеся согласны с этим. Стоит только оглянуться по сторонам и увидеть выражения лиц окружающих, как тут же убеждаешься в этом. От всеобщего смущения воздух становится вязким, душным. Наступает тишина, которую нарушает громогласный удар о дверной косяк: Пэн выходит из залы.

Мне тоже пора проваливать отсюда, пока Алфий не спохватился. И пока никто из присутствующих не заметил, как на глазах поблескивают мелкие слезинки. Поворачиваюсь. Прямо передо мной стоит Пэйон, мой друг и командир отряда избранных лазутчиков Алиса. Его голос объявил о поражении Пэн на тренировочном поле, но не удосужился вставить ни единого слова в мою защиту, когда та набросилась на меня из подтяжка или стреляла колкостями.

– Она пыталась убить меня! – Бросаю я не столько из-за недовольства, сколько из-за того, что постыдно расчувствовалась.

– Не драматизируй, – он закатывает глаза.

– Она метала ножи и могла сломать мне спину, в то время как я поворачивала лезвие меча, чтобы нечаянно не порезать ее! Да еще и собиралась пожать ей за это руку!

– О, ну иди, расскажи об этом тренировочному манекену. Разрешаю снести ему башку.

Я сжимаю рукоять меча так сильно, что напряжение охватывает и другие части тела, от головы до мизинцев на ногах. Сомкнутые челюсти ходят из стороны в сторону. Теперь я и вправду зла.

– У тебя такой рассвирепелый взгляд, будто на месте манекена ты хотела бы видеть Пэн.

– Я этого не говорила, – подмечаю я с многозначительным видом.

Проверяю, насколько заточен клинок, проводя по нему пальцем.

– Разве твой драгоценный кодекс воинской части не запрещает жестокость в отношении противника?

– Поверь, Пэйон, была бы я жестока к Пэн, то никогда не наградила бы ее такой быстрой смертью. Для таких, как она, обезглавливание это – милосердие.

– Что значит «для таких, как она»? – Он складывает руки на груди.

– Мой «драгоценный» кодекс должен соблюдаться обоими участниками сражения. А она… она не удостоила меня рукопожатием ни в начале, ни в конце боя. – Пэйон смотрит на меня, как на умиление. – Во время сражения принято не отводить взгляда от оппонента. А Пэн прятала свои бессовестные глаза в тени и оттуда же напала на меня. Она… п-подлая, гм, негодяйка!

Пэйон поднимает брови.

– Ты что, боишься получить по губам?

В этом месте и в этой компании я могу позволить себе произносить такие скверные словечки, за которые любой благовоспитанной девочке и вправду отбили бы все губы. Но я держу рот на замке. Разумеется, когда-нибудь он откроется, вывалив на того, кто этого заслуживает, целый клад ругани и никем ранее неслыханных проклятий. Но Пэн отнюдь не та, на кого мне бы хотелось тратить свое богатство.

– И да… Среди моих подчиненных нет никого, кто выполняет реверансы в начале боя без твоей настоятельной просьбы. – Я чувствую, как жар приливает к лицу. Наверное, я красная до кончиков ушей. – Буду откровенен с тобой, малышка, это не для них. Все эти старомодные поклоны… излишество чести, которые они отдают – формальности, чтобы не обидеть тебя.

– Твои шпионы уделили время прочтению кодекса воинской чести! Им хватает терпения, чтобы соблюдать его каждый раз, когда вступают со мной в схватку! Это, и вправду, огромная честь для меня, Пэйон. И я благодарна. – На лице Пэйона появляется кривая улыбка. – Но Пэн… – я возвращаюсь к главному. – Она единственная, у кого терпение в остром дефиците. Очевидно, что совесть – тоже. А времени хватает лишь на неуместные комментарии и пустые слова.

– Так что, ты снесешь ей башку?

– И это я жестокая?! – Я вытаращиваю глаза.

Громкий смех щекочет Пэйону горло, вызывая кашель.

– Беру свои слова назад. – Он ловит кашель в кулак, не переставая смеяться. Вместе с этим выдавливает из себя пары спиртного.

«Он опять пил. Конечно же, он пил».

– Ты вовсе не такая жестокая. И это нисколечко не занимательно…

– Пэйон, ты пугаешь меня.

– Я вовсе не тот, кого стоит боятся, Изис. – Он цокает: – Перестань серьезничать. Я же шучу.

Я намерена оставить своего пьяного друга наедине с его пугающими шутками. Делаю шаг от него…

– Перестань, Изис… Ну же, иди ко мне. – Пэйон берет меня за руку и тянет обратно. Прижимает к широкой груди, уложив руку мне на поясницу. – У меня для тебя подарок.

– Это ты перестань! – Я хмурюсь. Запах алкоголя из его рта ударяет мне по носу. – Клянусь, ты станешь следующим, кому я отсеку голову, если сейчас же не перестанешь!

– Твоя взяла. – Он убирает руку. – Но подарок ты все же получишь.

– Что за подарок?

Он приказывает мне отбросить меч в сено. Делаю это с осторожностью, недоверчиво. Берусь за предложенную руку.

Ступаю на густой соломенный ковер, разделяющий две части подземельного помещения. В дальней части просторной залы расположены столы. Выглядят они как места для пиршества в честь победителя тренировочных боёв, однако Пэйон уверяет, что обычно они застелены картами подземелий. Как же! Всякий раз, оказываясь в стенах шпионского штаба я наблюдаю за одной и той же картиной – поверхности столов покрыты липкими фиолетовыми пятнами, пахнущими забродившим виноградным соком. Шкафов с различными сортами вина здесь больше, чем со специальной экипировкой и оружием. А наполняет эти шкафы владелец трактира «Логово Бронзовых Пиратов», что находится прямо над нашими головами.

У трактирщика есть сын, который поддерживает идеи братства. Узнав о том, что можно поселиться среди нас, его последователей, парнишка собрался бежать из дома и сделал это, когда настал день унаследовать семейное дело. Безответственно? Но сын трактирщика никогда не хотел брать на себя ответственность за управление заведением своего отца! А тот никогда не понимал решения своего сына.

Юноша поселился здесь. Шпионское дело стало настоящим приключением для него и приносило одно удовольствие. Однако одинокий родитель не был рад тому, что вынужден делиться территорией с теми, кто забрал его единственного ребенка. И все же он делился. Такова цена за надежду увидеть сына еще хоть раз.

Их последняя встреча состоялась в тот день, когда трактирщик разрешил шпионам Алиса обосновать штаб под его заведением. С тех пор он надеется, что увидит сына, когда тот выберется на поверхность и расскажет, как проходят его приключения.

Отец ждет сына, не зная о том, что его приключения давно закончились.

Парнишка никогда не выберется из подземелий, потому что давно похоронен в камнях обвалившегося тоннеля. Но Пэйон очень не хочет рассказывать хозяину трактира о том, что его надежды напрасны, пока тот разрешает шпионам укрываться здесь и устраивать вылазки.

Шпионы занимаются поисками секретных ходов, ведущих к выходу из города едва ли не с самого основания братства. Место, где они устроились, заброшено, невзрачно и непроходимо. Однако кое-то все время снует вокруг да около, навевая тревожность. Их, солдат прокуратора^¹, очень много.¹

У солдат прокуратора есть особый приказ. Согласно этому приказу, они должны вычислить всевозможные тоннели, ведущие за пределы города и обрушить их. Так нарушается многолетняя работа, которую ведет Пэйон и его шпионы. И именно так некоторые из них прощаются со своими жизнями.

Траур шпионов по товарищам длится долго. Начинается в дни, когда Аризод сотрясают землетрясения. Продолжается, когда кто-нибудь из них снова пропадает. И не заканчивается, пока пропавшего ищут. Вместе с тем, солдаты прокуратора ловят других членов шпионского отряда и оставляют все больше и больше трупов по углам подземелий.

Численность отряда уменьшается стабильно по восемь-десять человек в сезон, а потом Пэйон набирает новых шпионов. Те тоже заражаются бесконечным пьянством.

«Шпионы пьют лишь от осознания того, что вскоре попрощаются с теми, кто рядом, или с собственной жизнью. Они скорбят», – я была уверена в этом, пока не увидела, как стреляют пробки; как шпионы рисуют друг другу усы из пены от пива; как играют в карты, обмоченные в вине. Бутылки открываются каждый день, одна за другой, и шпионы пьют не так, как раньше – не чокаясь, а на брудершафт.

Они больше не скорбят, а веселятся. А когда им весело – до работы нет никакого дела.

За долгие годы службы, Пэйон научился оправдывать пьянство и безделье. Он приносит свои оправдания предводительнице братства, на что та закатывает глаза. Для нее слова Пэйона давно не убедительны. Они ее раздражают. Ее злит легкомыслие Пэйона, но она не может сделать ничего, кроме того, чтобы просто смириться с ним.

Легкомыслие Пэйона прослеживается даже в его манере одеваться. Пунцовая рубашка испачкана мокрыми пятнами. Ткань не выглажена, а пуговицы расстёгнуты так, что мускулистая грудь обнажена до середины. Никогда не видела его без черного плаща длиной до самого колена, с закатанными рукавами и массивным капюшоном. Сейчас капюшон бесформенно свисает с широких плеч, но при необходимости выйти на улицу Пэйон тут же натягивает его на темно-каштановую бурю на голове. Цвет его волос придает неопрятной укладке особую утонченность.

Ещё одна изысканная черта во внешности Пэйона – его крахмальная кожа. Жители Фенрии, в большинстве своем, обласканы лучами неугасаемого солнца или смуглые от рождения, как я. А тон кожи Пэйона является эталоном красоты, достижимым лишь столичным вельможам. У Пэйона нет титула, и всё-таки его кожа безупречна. И даже шрамы на щеках ничуть не портят его красоты. Да, Пэйон красив. Красив даже тогда, когда глаза собираются в кучку от излишества выпитого алкоголя.

Все перечисленные изъяны в его внешнем виде хоть и незначительны, но совершенно точно указывают на его «юношеское» разгильдяйство. Вот только Пэйон давно вырос. Ему тридцать семь лет. Для этого возраста разгильдяйство и любовь к веселью, – в самых различных его проявлениях, – неприемлемы. Неприемлемы и для высокопоставленного лица, которым он является.

Однако я догадываюсь, что Пэйону плевать.

Я иду за ним и веянием непринужденной грации, чрезмерного самолюбия и обманутых надежд. Нарциссы. Их чарующий аромат не перебьет даже терпкое вино.

Прохожу в тесное помещение – кладовую. И снова Пэйон оказывается непозволительно близко ко мне. Внезапно букет одеколона из приятного сладостного становится тошнотворно приторным.

– Я сказал: «подарок»? Это, скорее, награда за твою победу, – тихо проговаривает он.

– Я не рассчитывала на награду. Да и принимать ее кажется неправильным. Я ведь проиграла в дуэли колкостей. – Глупо было начинать эту перепалку. Я хотела уколоть Пэн, а по итогу сама нарвалась на залп наточенных копий, устремленных в самую душу.

По какой-то необъяснимой причине все, кто общается с Пэйоном, становятся поразительно остры на язык. Его подчинённые – самые большие язвы, каких я только встречала. И хоть я уступаю немногим, но в число участников команды Пэйона не вхожу.

– Да, досадно. – Как я и ожидала, он разочарован. – Если бы ты проводила больше времени среди нас, то наверняка бы знала, что ответить. Хорошо, что я испытывал тебя в поединке на мечах, а не на словах.

Пэйон говорит какую-то нелепицу. В том, чтобы просить растолковать его пьяные бредни нет никакого смысла, поэтому я отмахиваюсь:

– Даже если бы я умела парировать оскорбления, как ты, то не нашла бы, что на это ответить.

– Ты так в этом уверена?

– Конечно уверена. Правда на ее стороне, и спорить с этим было бы глупо.

– Что если я скажу, что она не права? – В его карих глазах танцуют язычки пламени.

Я цокаю. Меня выводит из себя то, что он говорит загадками.

– Можно не выражать недовольство так явственно? На вот лучше, надень, – Он бросает в меня комком одежды.

Я расправляю и рассматриваю плащ с затейливым капюшоном.

– Я носил его, когда жил далеко за пределами Аризода, – он перестает шептать, и мы больше не выглядим, как парочка, которая решила уединиться ото всех, – это была форма для тех, чье существование представляет собой государственную тайну.

– Надо же! – Я просовываю голову через тесное отверстие. – Теперь я с лёгкостью опознаю их, если когда-нибудь увижу.

Лоскут чёрной ткани душит меня. Я натягиваю его на нос и чувствую, как плотно прилегает маска. Тени массивного капюшона ложатся на глаза. Передо мной возникает шторка из тёмной полупрозрачной материи, закрепленная на маску специальными заклёпками.

– Всё равно я не стал одним из них, – заявляет Пэйон.

– А значит, можно разглашать государственные тайны?

Тот, чьё существование так и не представило собой государственную тайну усмехается и заботливо поправляет капюшон своей старой формы.

– Я бы не стал разглашать, если бы не был уверен, что ты никогда не встретишься ни с одним из них.

– Ах, да! – Я шлёпаю его по рукам, одетым в перчатки без пальцев. – Спасибо, что напомнил.

Закончив с примеркой, я обращаюсь к небольшому зеркалу, искажающему отражение. Пугаюсь. Передо мной стоит кривая фигура, окутанная в поглощающие свет одеяния. Совершенно безликая.

– Удобно? – Глупое отражение Пэйона выглядывает из-за спины. Языки пламени в его глазах становятся ярче.

– Вполне.

– А вот теперь я не совсем уверен в том, что сказал ранее.

Я поворачиваюсь к нему в недоумении:

– Почему это?

– Потому что отныне ты являешься полноправным членом моего шпионского отряда!

Прокуратор¹ – должность управляющего городом в Союзе Трех Королевств.