Читать книгу: «На каменной плите»

Шрифт:

Fred Vargas

Sur la dalle

* * *

Охраняется законом РФ об авторском праве. Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

Издательство CORPUS ®

Глава 1

Дежуривший на входе в комиссариат 13-го округа Парижа бригадир Гардон, отличавшийся почти маниакальной пунктуальностью, ровно в половине восьмого утра заступил на пост, и когда, по своему обыкновению, наклонился к вентилятору, чтобы подсушить мокрые от жары волосы, заметил комиссара Адамберга: тот медленно приближался к зданию и бережно, словно хрустальную вазу, нес на вытянутых руках неизвестный предмет, придерживая его ладонями. Гардон, чья фамилия как нельзя лучше подходила к его должности¹ и служила коллегам поводом для шуток до тех пор, пока им это не наскучило, не отличался живостью ума, зато усердно исполнял свои обязанности. Они заключались в том, чтобы на подступах к комиссариату замечать малейшие признаки подозрительного поведения и защищать контору. Благодаря многолетнему опыту, наметанному глазу и поразительно быстрой реакции в этом он не имел себе равных. В святая святых бригады уголовного розыска не мог попасть случайный человек с улицы, каждый посетитель подвергался самой тщательной проверке на благонадежность, прежде чем местный цербер – надо отметить, отнюдь не грозный на вид – соглашался поднять металлическую решетку перед дверью. Никто не сетовал на излишнее рвение Гардона, поскольку он не раз обнаруживал спрятанное оружие по едва заметным бугоркам на одежде, а за подчеркнуто мягкими манерами угадывал притворство и разом пресекал преступные намерения. Чаще всего это были попытки освободить сообщника из камеры предварительного заключения, а иногда – прикончить самого Адамберга, и таких случаев становилось все больше. За два с небольшим года на него было совершено два покушения. С течением времени, по мере раскрытия крайне запутанных дел, его репутация укреплялась, а жизнь все чаще подвергалась опасности.

Впрочем, Адамберга это нисколько не волновало, и он упорно ходил на службу пешком: его не покидала врожденная беспечность, нередко граничившая с безрассудством, вплоть до полного равнодушия к себе, и это свойство его натуры приводило в растерянность, а порой и в отчаяние ко всему привычных членов его команды, которым оставалось только гадать, каким образом их рассеянному шефу удается добивается таких успехов. Зачастую он пользовался непонятными методами – если вообще слово «метод» уместно упоминать в связи с Адамбергом, – приходил к решению окольными путями, и не всем удавалось следовать за ним. По необъяснимым причинам он то и дело уводил расследование в сторону, нередко прямо противоположную той, которая вела к цели, но им все равно приходилось работать с ним, зачастую его не понимая. Когда сотрудники, и прежде всего майор Данглар, упрекали его в том, что он напускает туману и заставляет их двигаться вслепую, он только беспомощно разводил руками, потому что нередко даже сам себе не мог объяснить свои поступки. Он плыл по течению – своему собственному течению.

Когда шеф был уже в нескольких метрах от входа в комиссариат, Гардон открыл свое окошко и увидел, что Адамберг, обернувшись, коротко поздоровался с двумя серьезными молодыми женщинами, шедшими за ним в отдалении, шагах в двадцати, и, казалось, направлявшимися на работу в офис: на самом деле они служили в элитном подразделении спецназа и охраняли комиссара. Адамберг улыбнулся. Он знал, что об этих новых мерах предосторожности, как и о патрульной машине, всю ночь дежурившей у его дома с маленьким садиком, позаботился майор Данглар.

– Гардон, я немного опоздаю, у меня образовалось одно дело, – сообщил он охраннику, проходя мимо двери. – Если кто-то будет меня спрашивать, так и скажите. Впрочем, это маловероятно: в такую погоду мало кого тянет на преступления, разве что какой-нибудь вор-любитель объявится. В общем, скука.

– Да, комиссар, во всем виновато потепление климата, для апреля это аномальная жара. Планете она вредит, зато у преступников мозги плавятся.

– Похоже на то.

– Что это вы несете? – поинтересовался Гардон, разглядывая красноватый округлый сверток в руках Адамберга.

– Это пострадавший, а значит, я обязан о нем позаботиться.

– Надеюсь, вам его не очень далеко нести? Должен указать вам на то, что на вас нет рубашки, комиссар.

– Я это заметил, бригадир. Идти мне минут двадцать, не больше. Не волнуйтесь за меня.

Все как обычно, подумал Гардон, захлопывая окошко. Люди будут над ним потешаться, но ему на это наплевать, заключил он снисходительно, как и всегда, когда речь шла о шефе. Сам бригадир, конечно, не посмел бы так ходить, но он был белокожим и полным, в отличие от комиссара, худого и жилистого, с крепкой мускулатурой, внушавшей опасливое почтение.

До календарного лета было еще далеко, но термометр показывал рекордную жару, не предвещавшую в будущем ничего хорошего. Сотрудники бригады уголовного розыска приходили на работу без пиджаков и курток, что было непривычно, но приятно, так что от этой жары был хоть какой-то прок.

По возвращении комиссар прошествовал с голым торсом через всю большую рабочую комнату, здороваясь с сотрудниками, растерянно приветствовавшими его, вошел к себе в кабинет и вытащил из шкафа одну из своих неизменных черных футболок: ему как будто в голову не приходило, что можно носить что-то еще. Он всегда одевался одинаково – в противоположность майору Данглару, отдававшему предпочтение элегантным английским костюмам, вероятно, для того, чтобы красивой одеждой отвлечь внимание от своего невыразительного лица.

Адамберг сидел за столом, склонившись над раскрытой газетой, и когда вошел его заместитель, даже не поднял головы: он сосредоточенно протирал руки, от пальцев до локтей, какой-то резко пахнущей жидкостью.

– Новый одеколон? – спросил майор.

– Нет, препарат для профилактики чесотки и лишая. Они наверняка у него есть, обычное дело. Я знал, а потому, прежде чем забрать, обернул его своей футболкой, но девушка в клинике сказала, что все равно надо обработать руки.

– И кто же этот «он»? – спросил Данглар, настолько привыкший к странностям начальника, что уже ничему не удивлялся.

– Ежик, кто же еще? Какой-то мерзавец на машине сбил его, я это видел, правда, был далеко. Думаете, он остановился? Куда там! Если бы на земле было поменьше подобных кретинов, мы бы до такого не докатились. Я добежал до места преступления…

– Преступления?

– Вот именно! Ежи – охраняемый вид, и вы прекрасно это знаете. Вам что, все равно?

– Конечно нет, – сказал майор, который всегда интересовался новостями о состоянии окружающей среды, впрочем, они только увеличивали его врожденную тревожность. – И что потом?

– А потом я поднял ежа, тот был еле жив, даже иголки не растопырил, чтобы от меня защититься.

– Или же понял, что вы ему друг, – с улыбкой предположил майор.

– Не исключено. Теперь, когда вы это сказали, Данглар, я уверен, что он и вправду это почувствовал. Его сердце билось, но бок был страшно разодран и кровил. Я его осторожно донес до ветеринарной клиники на проспекте. Очаровательное создание.

– Кто, ежик?

– Нет, девушка-ветеринар. Она его тщательно осмотрела и сказала, что сделает все, чтобы он выкарабкался. К счастью, это самец, а значит, его не ждут дома маленькие голодные ежата. Как только он наберется сил, мне нужно будет забрать его и отнести туда, где он жил, к тому островку деревьев, которые пока еще стойко сопротивляются нашему нашествию. Если меня в этот момент не будет, Данглар, вы сможете взять это на себя?

– Не будет?

Адамберг похлопал ладонью по газетному листу.

– Вот, – произнес он.

– Я не заметил в прессе ничего особенного.

– И зря, – отрезал Адамберг, водя пальцем по тексту заметки. – Взгляните, – добавил он, подтолкнув газету к Данглару.

Пока майор в недоумении читал заметку, Адамберг позвонил лейтенанту Фруасси.

– Фруасси, вы не заняты? – просил комиссар.

– Я всегда занята, а почему вы спрашиваете?

– Не могли бы вы купить мне газету «Западная Франция»? Я думаю, в киоске она есть.

– Сейчас приду. По дороге куплю вам круассан: уверена, вы с утра так ничего и не ели.

На самом деле она принесет четыре круассана, подумал Адамберг, кладя трубку. Фруасси постоянно казалось, что кто-то «недоедает» – она сама или кто-нибудь из коллег, она с маниакальным упорством всех кормила и получала от этого удовольствие. Действительно, она пришла спустя пятнадцать минут с пузатым пакетом, приготовила кофе и подала на стол полноценный завтрак на двоих.

– Не понимаю, какое это имеет к нам отношение, – проговорил Данглар, складывая газету и аккуратно отщипывая кусочек круассана.

– Потому что это действительно не имеет к нам никакого отношения, майор. Ага, «Западная Франция» публикует кое-какие подробности. Спасибо, Фруасси.

Адамберг стал читать медленно, вполголоса, так что Данглару пришлось наклониться к нему, чтобы расслышать.

– Вот видите, – подытожил комиссар и залпом выпил кофе.

– Если вы не съедите хотя бы один круассан, вы ее расстроите.

– Да, точно, сейчас съем. Фруасси и так по жизни расстроена, не хочу усугублять ситуацию.

– Я понял только, что в какой-то деревне в Бретани произошло убийство.

– В Лувьеке, Данглар, позавчера, восемнадцатого апреля. Это в девяти километрах от Комбура, я там ужинал в старом трактире. И видел жертву, Гаэля Левена. Он лесничий, крепкий, как бретонская скала, огромный, как шкаф.

– Вы с ним познакомились?

– Нет. Он сидел за другим столом, я слышал, как они разговаривали о призраке замка Комбур. Подозреваю, что вряд ли сообщу вам о нем что-то, чего вы не знаете.

– Граф Мало-Огюст де Коэткен по прозвищу Одноногий в 1709 году получил ранение в битве при Мальплаке, потерял ногу и носил деревянный протез, – не задумываясь, обронил Данглар, как будто речь шла о чем-то обыденном. – По воле судьбы эта деревянная нога по сей день бродит по замку в сопровождении черного кота.

– Я так и думал, – откликнулся на его слова Адамберг, подозревавший, что в голове у его заместителя в дополнение к основному мозгу припрятано еще три запасных.

Образованность Данглара была поистине безграничной: от литературы и искусства до истории, архитектуры и далее, насколько хватало глаз; исключение составляли только математика и физика. Напрасно комиссар старался не удивляться безбрежным познаниям Данглара, как и его фантастической памяти, не раз выручавшей и его тоже, – майор раз за разом приводил его в изумление. Кто еще, кроме жителей Комбура, когда-нибудь слышал о Мало-Огюсте де Коэткене, имя которого комиссар сейчас вспомнил с трудом. Адамберг, выросший в глухой деревне в Пиренеях в многодетной семье, получил более чем скромное образование, и то обстоятельство, что на уроках он постоянно рисовал, вместо того чтобы слушать, никак не способствовало освоению наук. В шестнадцать лет он окончил школу, вынеся оттуда разрозненные обрывки знаний, и пошел учиться на полицейского. Его нисколько не смущало, что Данглар в тысячу раз образованнее его. Наоборот, он без смущения признавал свое невежество и восхищался майором.

– Вот об этом Одноногом, Данглар, они и говорили. Который по ночам бродит по лестницам замка Комбур, а порой добирается до Лувьека и разгуливает там, как экскурсант. Так вот, представьте себе, он появился там несколько недель назад, после четырнадцатилетнего отсутствия, и люди теперь слышат по ночам стук его деревянной ноги по мостовой.

– Он еще что-нибудь сделал четырнадцать лет назад, кроме того, что до смерти перепугал местное население?

– Просто-напросто совершил преступление, Данглар. Типичное для чужака, гастролера, однако многие предполагали, что он пришел в Лувьек, чтобы убивать, и что именно он повинен в гибели одного человека. И на этот раз люди стали опасаться, что его возвращение предвещает новое убийство. Вот оно и произошло, – воскликнул Адамберг, хлопнув рукой по газете. – В статье эта легенда упоминается ради шутки, но мне почему-то кажется, что жителям не до смеха. Стоять в сторонке и посмеиваться – дело нехитрое. И на сей раз преступление совершил не гастролер. Этот Гаэль Левен, крепкий деревенский парень, выходя из трактира, получил два удара ножом в грудь. Это было не ограбление, майор, его деньги остались при нем.

Данглар покачал головой, задумавшись на несколько секунд.

– Я склонен думать, что кто-то мог воспользоваться возвращением Одноногого, чтобы разрешить спор с этим Гаэлем. И я по-прежнему не понимаю, почему это так вас занимает.

– Я не знаю, Данглар, – ответил Адамберг, прибегнув к своей излюбленной формулировке.

– Тогда я вам скажу: потому что месяц назад вы были в Комбуре и Лувьеке, и этого достаточно, чтобы вам казалось, будто вас это касается, хотя на то нет причины.

В голосе Данглара, как обычно, звучало неодобрение.

– Никакой причины, Данглар, это точно.

Глава 2

Действительно, прошел уже месяц с того дня, как комиссар Адамберг, передав свои полномочия Данглару, в восемь часов утра торопливо застегнул сумку и отправился в Комбур, в ту самую Бретань, где он так ничего толком и не успел посмотреть. Коллеги завидовали, что он сможет полюбоваться бесподобным светом на побережье, искорками солнца в россыпи белых песчинок; один из сотрудников настоятельно советовал отправиться на экскурсию в Сен-Мало, другой – прогуляться по диким песчаным пляжам, но Данглар знал, что в этой краткой поездке у комиссара не будет времени развлекаться. Адамберг ехал в Бретань, чтобы поставить финальную точку в изматывающих, долго не дававших результата поисках маньяка-убийцы, который изнасиловал и безжалостно зарезал пять шестнадцатилетних девушек. Оставалось только представить отчет, но Адамберга тошнило от писанины. Кроме него, должны были приехать еще четыре комиссара, руководившие охотой под началом Адамберга, и кое-кто из них втайне считал его слишком медлительным, точнее, заторможенным, в общем, не соответствовавшим своей блестящей репутации. Однако им пришлось смириться с очевидностью: именно он, сопоставив расположение совершенно разных и как будто случайных резаных ран на трупах, нашел связь между жертвами, хотя погибли они в разных уголках северо-западной Франции, и бросил всех на поиски одного злодея. Он лично облазил безлюдные лесистые пустоши близ Анже, Ле-Мана, Тура, Эврё и Комбура, где были найдены тела, изучил там каждый сантиметр. Только он, он один, обнаружив крохотные следы крови, никак не связанные с ранами, сделал вывод, что это след, оставленный убийцей, повредившим свою перчатку, и потребовал сделать анализ ДНК. Что, впрочем, не помогло: этот человек в картотеке не значился. Тогда он распорядился составить список всех предприятий северо-западного региона, где работали торговые агенты и водители, – независимо от того, чем они торговали, книгами или тарелками. Именно он привлек к расследованию кого только мог – жандармов, сотрудников полиции – и приказал им взять пробы на анализ ДНК у всех в округе разъездных сотрудников мужского пола. Партнеры Адамберга в итоге не выдержали и взмолились, прося избавить их от этого пустого нудного занятия: к тому времени было исследовано уже семьсот сорок три образца. Два дня спустя один из анализов совпал, и этот невероятный факт вызвал всеобщее потрясение. Убийцу взяли прямо у него дома в Фужере, поэтому итоговое совещание назначили неподалеку, в Комбуре. Маньяком оказался невзрачный тип из тех, кого десять раз увидишь на улице и потом все равно не узнаешь, пятидесятитрехлетний отец семейства, лысый, красномордый, внушавший доверие своей заурядной внешностью. Ведь пять девушек, имевших неосторожность голосовать на дороге, наверное, пытались рассмотреть водителя, прежде чем сесть к нему в машину. Немолодой лысый толстяк, добродушный, по виду годившийся им в отцы, скорее всего, казался им совершенно безобидным.

Адамберг ехал в Комбур, где они с коллегами должны были представить коллективный отчет о расследовании префекту департамента Иль и Вилен, а он, по слухам, намеревался торжественно вручить комиссару высокую награду. Пока сотрудники расхваливали сверкающие под солнцем кварцевые пески Бретани, майор Данглар думал о том, что Адамберг, конечно, ценит красоты природы, но если куда и пойдет, то точно не на пляж. Поэтому он с трудом обуздал свою всесокрушающую эрудицию и не стал рассказывать шефу об истории Комбура, его великолепной средневековой крепости и человеке, жившем там в молодые годы, – Франсуа Рене де Шатобриане, чья слава и теперь, спустя сто семьдесят лет после его смерти, озаряла маленький городок, именуемый колыбелью романтизма. Майор просто выдал своему начальнику папку со ста двадцатью страницами отчета, который составил от его имени. Все долгие годы совместной работы Данглар, питавший страсть к письменному слову в любом виде, от богато иллюстрированной книги до скромной бюрократической бумажки, составлял все документы за комиссара, напрочь лишенного способности к занятиям подобного рода. Майор обладал выдающимся литературным даром и умело приноравливался к бюрократическому стилю, коего ожидали от полицейского, тем более от Адамберга, придавая ему простоту, точнее, легкую корявость, чтобы авторство не вызывало сомнений. В особенности когда излагал факты в тематическом или логическом порядке, поскольку порядок заботил Адамберга меньше всего.

Комиссар неторопливо катил по шоссе в сторону Ренна – мало кому доводилось видеть, чтобы Адамберг спешил или проявлял нетерпение, – и размышлял о том, что единственным приятным моментом в этой поездке будет встреча с комбурским комиссаром Франком Маттьё, с которым они несколько дней обследовали пустынный лес, где был обнаружен труп юной Люсиль, последней из той жуткой серии: у нее на теле и была найдена полоска крови, определившая исход дела. Они с Маттьё, несмотря на явные различия, поняли друг друга едва ли не с первого взгляда, а комиссар в Анже, наоборот, все то время, что они вместе работали, постоянно препирался с Адамбергом. Маттьё не проявлял ни настороженности, ни пренебрежения или зависти к присланному из Парижа руководителю следствия, держался открыто, старался не выделяться и ни разу не взглянул свысока на человека, которого в провинциальных комиссариатах называли фантазером и лентяем с незаслуженно раздутой репутацией. Канадский коллега однажды окрестил его «ловцом облаков», и его подчиненные изредка, в подходящих обстоятельствах, тоже так его называли. Однако Маттьё не сомневался в деловых качествах Адамберга, равно как и Адамберг – в способностях Маттьё. Комиссар Комбура, а на самом деле Ренна, так как Комбур находился в его юрисдикции, порой замечал, как его собрат внезапно замолкает и витает в облаках или внезапно роняет замечание, не имеющее ни малейшего отношения к делу. Но также убедился в том, что Адамберг обладает уникальной зрительной памятью – он и без фотографий помнил форму каждой раны на телах жертв – и невероятно внимателен к самым незначительным деталям.

Так что Адамберг без труда представлял себе выражение лица Маттьё, круглую, как у всякого истинного бретонца, светловолосую голову и маленькие голубые глаза – кельтский тип, как сказал бы Данглар, – и весь его исполненный доброжелательности облик, на котором всю долгую дорогу он старался сосредоточиться, чтобы прогнать мрачные воспоминания, по-прежнему яркие, даже слишком.

Он припарковался у штаба жандармерии Комбура за десять минут до назначенного часа. Опасения Адамберга оправдались: строго официальное совещание, скучное и затянутое, продолжалось два с лишним часа – в точности как он предвидел. Ему – кто бы сомневался? – поручили составить сводный отчет, и он удалился, таща еще четыре папки, принесенные другими комиссарами, и спрятав в карман блестящую медаль, которую вручил ему префект. Словно оглушенный, он вышел наружу, даже не почувствовал свежести бретонского воздуха и стал искать глазами Маттьё: тот уже шел к нему с таким же отупевшим видом.

– Черт бы побрал все эти бюрократические заморочки, – произнес Маттьё.

– И бумажную писанину, – отозвался Адамберг, подняв изрядно потяжелевшую сумку и в душе благословляя Данглара, который взвалит на себя это бремя. Четыреста тридцать страниц: прочитать, привести в порядок и свести воедино. Хорошо бы отвлечься и подумать об этом позже. – Ты живешь в Ренне, но о замке Комбур ты, наверное, слышал?

– Думаешь, найдется хоть один бретонец, который не слышал об этом замке? – опешив от удивления, отозвался Маттьё. – Помнишь, мы сутки напролет пахали в Бриссаке? У тебя тогда не нашлось времени заглянуть в Комбур: до него было целых семь километров!

Адамберг пожал плечами:

– Ну да, тогда я туда так и не собрался. Коллеги мне о нем все уши прожужжали. Так что у меня появилась вторая цель – осмотреть замок Комбур. Похоже, без этого никак не обойтись, осталось только понять почему.

– Пойдем, – сказал Маттьё, подхватив его под руку, – сейчас сам увидишь. Сначала в замок, потом сходим выпить.

– Годится, – согласился Адамберг и повесил сумку на плечо.

Маттьё высадил коллегу на улице, напротив замка.

– Минут через десять вернусь, – сообщил он и резво помчался пешком по направлению к центру города.

Возвратившись спустя двенадцать минут, комиссар Маттьё обнаружил, что Адамберг стоит на том же самом месте, задрав голову и скользя взглядом по зубчатым стенам величественной, окруженной лесом средневековой крепости, которая сурово взирала на город с высоты холма, изредка отвлекаясь на облака, медленно ползущие над самой крышей. Маттьё остановился рядом, держа в руке небольшую книжечку.

– Теперь понимаю, почему коллеги так меня донимали, – негромко проговорил Адамберг, как будто строгость и грандиозность замка заставили его понизить голос.

– Представляешь себе, каково было бедному пареньку, которого скотина отец отправлял одного ночевать в самой дальней башне? Каждый вечер мальчуган, дрожа как осиновый лист, брал свечу и в одиночестве, без сопровождения, топал по узкому темному проходу к себе в комнату, находившуюся на приличном расстоянии от всех остальных. Позже он написал, что его властный и жестокий отец иногда спрашивал его, перед тем как отправить спать: «Неужто господину шевалье страшно?» И когда отец это говорил, он «был готов лечь спать рядом с покойниками»². Ему было всего восемь лет. Бедный малыш.

– О каком мальчике ты говоришь?

Маттьё несколько секунд задумчиво молчал.

– Значит, ты не знаешь, кто здесь вырос?

– Какое наказание полагается тому, кто и вправду не знает? – усмехнувшись, спросил Адамберг.

Его кривоватая, словно непрошеная улыбка, которая всех очаровывала и безотказно действовала даже на самых упертых преступников во время допросов, моментально прогнала остатки внезапной серьезности Маттьё.

– Вот, – сказал он, протягивая Адамбергу книгу, – это незаменимое средство от любых вопросов.

Адамберг быстро пролистал страницы. Маттьё выбрал компактный текст с большим количеством иллюстраций. Адамберг на секунду задержался на портрете виконта Франсуа Рене де Шатобриана. Он помнил это имя.

– Ты не поверишь, – подал голос Маттьё, – но в моем собственном комиссариате только один агент из десяти может точно сказать, кем был великий человек, живший в этой крепости. И нет ни одного из тысячи, считая и меня, кто сумел бы поймать убийцу тех девушек. Знаешь, отчего мы с тобой такие мрачные?

– Из-за них, из-за этих девушек.

– Из-за них. Давай-ка сядем на той террасе, возьмем что-нибудь выпить, и я расскажу тебе о знаменитом обитателе замка, из произведений которого я, поверь, не прочитал ни строчки. Могу перечислить дватри названия, и только. Пойдем.

Хотя идти до кафе было совсем недалеко, Адамберг, продолжая двигаться вперед своей танцующей походкой, успел отправить с телефона короткий вопрос. Если кто и знал ответ, то Данглар. Адамберг бегло просмотрел кучу сообщений от своего заместителя, и хотя они все еще поступали, нажал на отбой. Теперь он тоже был в теме.

– Твой великий человек, – заявил он, усаживались за стол с чашкой сидра³, – это Франсуа Рене де Шатобриан, один из самых знаменитых французских писателей, всемирно известный родоначальник романтизма.

Адамберг прервался и поднял глаза, наблюдая за полетом чаек.

– Ничего мне не рассказывай, – предупредил он Маттьё, подняв руку. – Вот, я узнал. Его основное произведение – «Замогильные записки».

– Ты сжульничал – посмотрел в интернете. И украл мою увлекательную историю.

– Ничего я не сжульничал. У меня в бригаде есть один особенный сотрудник, я его спросил, и он мне сразу ответил.

– Твой майор Данглар?

– Он самый, – подтвердил Адамберг, что-то быстро рисуя в блокноте. – Мне даже пришлось его остановить, поток его знаний так полноводен, что он иногда не в силах его сдержать.

– Но вряд ли тебе известно все, – насмешливо сказал Маттьё. – Ты ничего не слышал ни об Одноногом, ни о черном коте, а Данглар наверняка о них хорошо осведомлен.

– И кто же они такие?

– Призраки. Разве можно себе представить, чтобы в таком замке, как Комбур, не водились привидения? Это же бессмыслица. Тебе заказать еще сидра?

– А который час?

– Без чего-то семь. Поздновато на ночь глядя отправляться в путь после такого напряженного дня. Предлагаю тебе более приятную познавательную программу.

Маттьё поднял руку и повторил заказ.

– Расскажешь об этих призраках?

– И о них тоже. Но главное, устрою тебе встречу с персонажем, который заинтересовал бы даже твоего майора.

– Встречу с кем?

– С Шатобрианом.

– С этим? – спросил Адамберг, протянув коллеге свой открытый блокнот. – Издеваешься? Я прочитал: он умер в 1848 году.

Маттьё залюбовался изящным портретом Шатобриана, которого изобразил Адамберг, точно воспроизведя все черты.

– Как ты это сделал?

– Что значит как? Я же его видел в твоей книжке.

– И тебе хватило? Префекту следовало наградить тебя сразу двумя медалями. Вот я, например, не умею рисовать.

– Переверни страницу.

На следующем листке было нарисовано лицо Маттьё, черты которого Адамберг чуть приукрасил и придал ему более привлекательное выражение, так что никто уже не сказал бы, что реннский комиссар далеко не красавец.

– О черт! – изумленно охнул Маттьё. – Может, подпишешь? И подаришь?

Пока Адамберг выполнял его просьбу, Маттьё встал, расплатился с официантом и стал нетерпеливо крутить ключ от машины.

– Давай быстрей, а то мы его прохлопаем.

– Я не умею торопиться.

– Он вот-вот придет.

– Ты издеваешься? – повторил Адамберг, аккуратно закрывая и пряча в карман свой блокнот.

Маттьё дал по газам и помчался в Лувьек.

– Он чаще всего приходит ужинать ровно в восемь часов, в трактир «Два экю»: там, пожалуй, лучшая кухня в округе. Найдется для тебя и прекрасная комната. Вдобавок местные сплетни и пересуды в полном ассортименте. Все это мы найдем в Лувьеке, маленьком городке в девяти километрах отсюда. И еще один плюс для тебя: это типично бретонское поселение, почти нетронутое, с зеленым гранитом, скользкими мощеными улочками, старыми средневековыми колоннами и сводами – в общем, там есть все необходимое для того, чтобы на несколько часов забыть о Париже и Ренне. Советую заказать курицу с грибами и гратеном.

– Курица – это хорошо, – заметил Адамберг, следом за коллегой входя в заполненное на три четверти помещение трактира, оформленного в подчеркнуто средневековом стиле: копии старинных гобеленов, мечи и гербы на стенах, деревянные столы.

– Сядем вон там, – распорядился Маттьё. – Мне будет видна дверь, и я скажу тебе, когда он войдет. Его обычное место – за тем длинным столом, мы сможем разобрать все разговоры, если прислушаемся.

– Вот видишь, необязательно было торопиться, мы приехали на двадцать минут раньше.

– Поэтому я успею рассказать тебе историю Одноногого. – Маттьё слегка поморщился, как будто засомневавшись. – Только не удивляйся, наверное, я покажусь тебе странным. Начну тереть левый глаз или прикрывать его рукой.

– Ты плохо себя чувствуешь?

– Пока нет. Но всякий раз, когда я заговариваю о призраке, что-то происходит с глазом. Я никому об этом не рассказывал, но тебе мне почему-то не стыдно признаться. Только никому ни слова, ладно?

– Ты веришь в Одноногого?

– Ни в коей мере. Тем не менее, едва я завожу о нем речь, как мне кто-то словно начинает выдавливать глаз. Разговор заканчивается – и все тут же проходит.

– И часто на тебя находит?

– Только при упоминании Одноногого. Теперь ты решишь, что я спятил. А с тобой что-нибудь такое бывало? Ненормальное?

– Столько раз, что и не сосчитать. Так что не бойся, рассказывай.

Маттьё улыбнулся и на всякий случай заранее прикрыл ладонью глаз.

– Я тебя слушаю, – сказал Адамберг, подождав, пока официантка разложит приборы.

– Это очень старый призрак. Он появился еще до того, как отец Шатобриана купил замок. Был такой граф, его звали Мало де Коэткен – самое что ни на есть бретонское имя. В 1709 году он потерял в сражении ногу и с тех пор носил деревянный протез. По ночам в замке Комбур нередко слышался стук деревянной ноги по каменным плитам. Подожди, я записал слова Шатобриана: «Слуги рассказывали, что некий граф де Комбур с деревянной ногой, умерший триста назад…» – на самом деле он скончался в 1721 году – «…иногда бродит по замку, и они встречали его в лестничной башенке; порой, говорили они, его деревянная нога разгуливает одна в сопровождении черного кота…» Некоторые еще рассказывали, что порой слышали мяуканье кота-призрака. Отец Шатобриана безоговорочно в это поверил и не преминул рассказать об этом детям. Сладких снов, милые детки! Передай мне, пожалуйста, воду, надо промыть глаз.

Маттьё смочил салфетку и приложил ее к веку, которое, как показалось Адамбергу, немного покраснело. – Внимание, вот и он, – тихо сказал Маттьё. – Нынешний Шатобриан, Норбер. Посмотри на него, но только незаметно: он человек приятный и скромный, хоть и одет довольно необычно. У него удивительная судьба, только слишком тяжело она давит ему на плечи.

Немного повернувшись и не отрываясь от бокала с вином, Адамберг с изумлением обнаружил, что в зал вошел тот же самый человек, которого он нарисовал в своем блокноте. Худощавый, с правильными чертами лица, заостренным подбородком, красиво очерченными губами и немного меланхоличным взглядом, он был точной копией знаменитого писателя. Адамберг, ни секунды не веривший в невероятную «встречу», обещанную Маттьё, пристально смотрел на вошедшего: тот непринужденно здоровался с гостями и гостьями, легкой походкой переходя от стола к столу. Одет он был хорошо, но неброско, каждый предмет его костюма сам по себе выглядел классическим – облегающие брюки, белая рубашка, жилет, удлиненный черный пиджак, – но все вместе создавало ощущение, будто на нем костюм XIX века. Впечатление усиливали завязанный на шее маленький белый платок и поднятый воротник рубашки, впрочем, они никого не раздражали, поскольку всем было известно, что у Шатобриана проблемы с горлом. Отвечая на его приветствие, одни говорили: «Добрый вечер, виконт», – другие: «Добрый вечер, Шатобриан», – третьи просто: «Добрый вечер, Норбер».

1.Фамилия Гардон (Gardon) созвучна французскому слову garde – стражник. (Здесь и далее – прим. перев.).

2.Ф. Р. де Шатобриан. Замогильные записки. Здесь и далее цитируется в переводе О. Гринберг, В. Мильчиной.

3.В Бретани и Нормандии, традиционных регионах производства сидра, этот напиток принято пить из невысоких керамических чашек.