Я уже говорил прежде, что я наконец освоился с моим положением в остроге. Но это "наконец" совершалось очень туго и мучительно, слишком мало-помалу. В сущности, мне надо было почти год времени для этого и это был самый трудный год в моей жизни.
А разве вообще можно как-то освоиться с каторгой?! Оказывается, можно...
Про такие книги невозможно сказать "понравилось" или "не понравилось". Даже стыдно ставить оценку. Но среди уже многих прочитанных книг Достоевского эта для меня наиболее тяжелая. При том, что я читала немало лагерной и диссидентской литературы, каторга Достоевского - страшно сказать - представляется объективно не такой ужасной, как, например, сталинские исправительно-трудовые лагеря. С точки зрения бытовых условий, пищи, тяжести труда здесь гораздо легче выжить. Но надо быть Достоевским, чтобы описать это тяжкое, дикое, беспросветное существование так!
Роман почти биографический - автор сам провел четыре года в остроге как политический заключенный. Поэтому он пишет о главном для него: не столько каторжный быт, сколько люди интересуют писателя. И тут мы сталкиваемся с одной стороны с вечным его состраданием к "несчастному брату", с верой в человека - а с другой, герои-каторжники, за малым исключением самому же автору бесконечно чужды. Он не понимает их во многом - и понимает в главном. Отмечает их жестокость, равнодушие, угрюмость, злобу, цинизм - и тут же в описаниях проскальзывает: "мужественный", "благородный", "великодушный", "честный", "правдивый". Ни один характер не выписан однозначно. И еще - автор почти не останавливается на совершенных преступлениях (а ведь среди его товарищей не только политические, а еще разбойники, убийцы, садисты), но с ужасом рассказывает про действительно страшные физические наказания. Но... ведь это каторжники! Их жертвы тоже заслуживали другой участи...
Отдельным "рассказом в романе" идет глава "Акулькин муж", отталкивающе-откровенная русская действительность и тирания в простых семьях. Это уже настоящий, привычный Достоевский, которые умеет так хорошо описывать российский ад...
- Обидно было, - начал он снова, - опять же эту привычку взял; иной день с утра до вечера бью: встала неладно, пошла нехорошо. Не побью, так скучно... Все, бывало, плачет, жаль ее этто станет, а бью.
И ведь такая "вольная жизнь" похлеще всякой каторги будет...
Отзывы на книгу «Сон смешного человека», страница 3