Читать книгу: «Дневник наблюдателя»

Шрифт:

Знай, то, что тут происходит – это и есть искусство, мы обречены служить ему. Будь то кисть или перо, карандаш с линейкой, струны или клавиши.
Мы наполняем один кувшин.
Мы черпаем из одного ручья.
Имя ему – уважение.

ISBN 978-5-0050-1779-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1 Дневники

«Право, изящный стиль подобен шёлковому полотну, зачастую прикрывающему экзему.»
А. Камю

Декабрь’18

1

Я сижу за роялем, 9 утра, жду учеников. Локти опираются на инструмент со звуком «унн ёёу». Я несколько раз повторяю его, пытаюсь услышать звук в буквах. Музыка и литература, кажется, никак не связаны.

Можно сколько угодно слушать Губайдулину, шестидесятников или The Cure и научиться играть похоже, слышать похоже, видеть те же скрябиновские цвета. Наблюдать за течением осени, каждый лист – цветок, и проходить мимо. Всюду проходить мимо, наслаждаться и останавливаться. На третьем этаже слышно, как открывается дверь в парадной, дети бегут: я хочу спрятаться в шкафу или за рояль, таков Ваш учитель – он боится вас сам.

Собирать грибы в лесу и забывать их на лавочке, ловить рыбу и отпускать её. Мы столько всего делаем не для себя, но в угоду, что кажется мир вот-вот разорвётся от почтения и великодушия. Я иду домой в полночь, пинаю листья, и вижу как пьяницы разбивают фонари – им слишком светло сегодня. Напрасно, это сияет моя душа.

Трудно заметить с какого периода обезличенное стало частным, моё мнение подстаивается под мнение других, теперь не идёт вразрез. Всё время помню о том, что внутри – море без конца и края, в нём не за что уцепиться, ни якоря, ни кораблей. Делать на радость другим: мне не сложно, и пусть будет так, и не иначе. Улыбки и довольства останутся с вами, а мне соломенная веточка, что после тоже превратится в песок. Никаких реакций и благодарностей, пускай обращается в прах; я заполню адрес и запомню дорогу домой. Вокруг лес: густой, водяной и мокрый. Краеугольный камень положит начало полярного круга и всех воображаемых линий на горизонте Рованиеми. Считаю минуты, обращаю в часы; сколько ещё нам осталось до бога? Может быть, мой бог – это Санта Клаус, его зовут ещё красивее – Йелоупукки, он живет в Лапландии, катает меня на хаски и тоже избегает людей.

2

Что я делаю? Всё время тяну кота за хвост. Не умею поставить точку, пока не выдохнусь или не решит кто-то за меня; спрашиваю, ищу совета, хотя сам знаю ответ. Не умею забрать вещи и уйти, забываю «стоп слово», даю себе обещания и не выполняю их.

Зачем было сегодня вести урок, если я не хотел приходить? За время работы в школе, она надоела мне, исчерпав себя ещё летом, не нужно было возвращаться к этому, нужно было идти дальше. Каждый раз я прихожу сюда и думаю, что этот день последний; потом прихожу вновь и вновь. Прихожу и кичливо смотрю на эти глухие стены, на свой учительский стол, на маленькое серое окно наверху: никакого духа свободы. Совсем недавно я слышал об этом, помнил, но придя сюда забыл где.

Добрая волшебная сказка вчера рассказывала мне историю о море и маленькой девочке, а сегодня я мучаю детей, себя тоже. Тяну резину, делаю из неё занятия. Сегодня из меня никто не вышел, никакого учителя здесь нет.

Заключил сделку с самим собой, договорившись, что приду сюда сегодня только если в перерыве между уроками для детей по гитаре куплю себе пива и буду учить соло Сантаны, писать сюда свои ощущения и ждать. Конца рабочего дня, перерыва, недели, когда я окончательно взъерепеню и пойду дальше по своему пути.

***

Тогда я ещё не знал, что пройдёт несколько моментов времени, и мои «сделки с самим собой» станут требовательнее и искушеннее, что я буду просить себя, умолять в далекой чёрной глубине собственного космоса не курить перед работой в чертовы 8 утра, не мастурбировать всю ночь до потери сознания. Длинная дорога по железному Мёбиусу метро и корпоративный автобус предвещают мне встречу с коллегами, которые захотят поговорить рано утром. И каждый раз я прячу взгляд и бегу.

Но сначала обо всем по порядку, как всё это начиналось:

Октябрь’13
5 лет назад

«В аптеке было два клиента, которым нужен был аспирин и таблетки от желудка. Они заплатили, но никак не могли уйти, и рассматривали витрины, продлевая минуту чуть менее скучную, чем другие минуты у них дома».
Хулио «хорошо-сказал» Кортасар

Я жду поезд, и у меня есть ещё 7 часов. Cадясь на экскурсионный автобус, еду по бесчисленному количеству самых разнообразных церквей.

Хорошо ещё, что закрыты аптеки, иначе бы я точно знал как скрасить дотошное время.

Позже:

Минуя утренние позывы встать в уборную, я мастерски проспал половину рабочего дня. Зарядившись по полной: свежесваренное кофе и чумная травка, затянув детский рюкзачок, я собрался на работу. Взял с собой Эдгара По.

Некоторые люди смотрят в метро на меня и на книгу, едва соединяя наши образы вместе. Внешность застенчивого подростка позволяет доходить до состояний полного отсутствия (хорошо, ноги сами умеют ходить), даёт возможность переместиться в свой привычный насиженный мир образов. Создавать совершенно безмятежный вид вовсе не дурно: занимаюсь своими вещами, строю мосты и жгу избы в голове. Что вы делаете, когда остаетесь наедине с собой?

3

Смысл наших поступков – не более чем ересь, которую каждодневно придумывают люди в происках гордости и зависти за их жизнь. Я благодарен тебе, бог, что этот смысл мне неинтересен и не вовлекает себя в мой рассудок. Пожалуйста, не отвечай мне ни на какие вопросы, не помогай мне в слабости и не облегчай дорогу в пути, я очень надеюсь, я молюсь, что смогу всё сделать сам. Не покидай меня, я чувствую это прикосновение настолько сильно, мне горячо, что пора бы выключить душную печку в этом офисе, она теперь ни к чему. Почему мне кажется, что у нас осталось так мало времени?

Все мои самые трепетные чувства ребёнка я посвящаю тебе. Мне всего 20 лет, и я лечу кометой посреди одинокой вселенной, но я уверен: для тебя это не срок. Как ты относишься к времени? Этот старик еще навещает тебя?

Мне кажется, что я слышу от тебя подсказки, или эти ответы придумываю я сам. Я счастлив и премного благодарен, все яблоки мира отдаю тебе, они и так твои, вот, держи их. Твои ладони настолько теплы и млады твои уста, что, несмотря на долгий век, ты все ещё такой же юнец, как и все мы в этом мире.

Мы движемся с непреодолимой скоростью к вечности, крутимся вокруг и больше всего надеемся увидеть твою улыбку в конце. Мне хочется сказать за все человечество и за себя, что ты – самая большая победа, которую нам только пришлось испытать.

Спасибо тебе.

4

Прошло больше года, а я так и не написал тебе письма. Ни одного.

Ни одного росчерка, ни одной поправки, помарки, ремарки. Какая к черту разница? Я не написал ни одного письма, хотя давал обещание самому себе ежедневно писать тебе письма. Знаешь, все эти обещания тщетны, бестолковы, они никогда не исполняются. В отличии от надежд, которые рождаются с безумной скоростью, жаль, что рождают они только себе подобных. И теперь, по прошествии года, я все так же настроен тебе писать.

Ты – вымысел, безучастность моего сознания, излишек воображения, аппендикс, который ни в коем случае нельзя отрезать. Знаешь, я всё ещё тот бесовщик.

Все-таки, я пробовал и написал тебе несколько писем. Их теперь тысячи. Часть из них неотправленные, часть я сжёг потоком огненных слез. Другую часть не донёс до почты, они промокли под московским дождем. Ты же любишь все абстрактное? Сможешь простить меня за эти бесконечные мысли? Мне по-прежнему кажется, что их пишу не я. Кто-то стоит за этой инициацией. Пожалуйста, инициируй и меня тоже. В следующей жизни я хочу быть письмом, которое обязательно дойдёт до твоего адресата, не затеряется почтой, не порвётся, не передумается и перепишется, оно дойдет до тебя и почувствует, что ты держишь его, что ты жив и здоров. Что у тебя всё хорошо. Я очень надеюсь на это. Лови еще одно письмо от меня.

Это оно,

первое или последнее.

С любовью, Фаэтон Олберс.

Март

5

Мы представляем собой выброс магматической породы, способный на кальные комментарии в интернете, чернуху, фарс, вспышку. Осуждаем, доносим, роемся как муха в куче навозного дерьма. А что-то исправить страшно. А что-то исправить «вроде так тоже неплохо». А что-то исправить кишка тонка. Я – пигментное пятно на заднице времени.

Интересны эти моменты окончания мастурбации и «возвращения». Иллюзии помогают замедлить время и ты можешь отчетливо заметить переворачивающуюся картину перед глазами, когда всё встает на место. Обычно это длится не больше секунды, и, в основном с утра, когда ты только открываешь глаза. Ты видишь, как шкаф возле двери слева медленно встает на свое место и ты теперь видишь комнату целиком. Сонный, ты встаешь, нащупывая тапки и идешь в туалет, напрочь забывая «осознанные сновидения», ночные разговоры в своей голове и головокружительные идеи, которые обязательно с утра начнут сбываться.

Время течет, ты чувствуешь заполнение. Песок сочится сквозь пальцы, воды создают океан. Цитадель времени кажется настоящей идеей, волшебным пением птиц, рекой забвения, которая вдруг случайно ожила этим утром.

6

Витрины в магазинах заставлены продуктами, кассиры предлагают дёшево купить шоколад, рыбу, мясные и молочные изделия.

С Российского рынка сняли производство автомобилей Opel и Chevrolet, оставшуюся продукцию распродают с невероятными скидками, возможно даже нам посчастливится урвать кусочек до начала всемирного потопа.

За окном царит праздность, расторопность. Люди ленивы, климатические условия с каждым годом улучшают численность населения: народ ликует и совокупляется на площадях. Восклицает в радостях от дивного бытия!

Извозчик-кучер наемного экипажа улыбается широкой щегольской улыбкой, звонко побрякивая медными 10-рублевыми. Изволите вас подвезти до метро, сеньорита?

Про всех невинно убиенных предпочтительно отмалчиваться, иначе в нынешнем обществе Вас сочтут злодеем и отправят в карцер.

Лиха беда начало?

«Великие бедствия всегда порождали великое изобилие. Они заставляют людей хотеть жить.»
Габриэль «какой-то там» Маркес

Апрель

Оказывается, с некоторыми людьми невозможно дружить. Они абсолютно недружибельны.

Май

Не общайся со старшими.

Они заберут твое здоровье, твой настрой, твою молодость, твою юную прыть. Обходи стороной. При вынужденном долгом времяпрепровождении старайся до последнего оставаться в сознании. Обладай собой, закупоривайся, заворачивайся в вакуум, иначе их зараза всеобщего отчаяния неизбежно заползет тебе под ворот.

Не води с ними дружбу. Мудрость не сродни морщинам в уголках рта. Покуда фотоны в тебе бороздят пространство, не общайся с мертвыми: они растащат тебя на куски. Последние крохи склюют голуби, дворник – обезьяна поспешно сметет тебя с тротуара, еще бы, ему обещали повысить жалование. Ему семью кормить надо, между прочем. А не тебе, бессовестному.

Каждый день ты воюешь за территорию, за красивую даму, за кусок повкуснее. Я рисую лилии на поверхности водной глади, сгустки в цветах всё больше напоминают отведенную для Вас роль в миниатюрном спектакле.

Иногда мне снится Дориан и его планета, мы беседуем с ним (один раз даже занялись сексом). Уверен, что буду вспоминать эти моменты с улыбкой. (Что уж греха таить, в других воплощениях, я уже вспоминаю).

Хотелось бы сказать, что теперь я не позволю другим поглощать меня. Weed делает тебя свободного кроя, ранимого, с чистым сердцем и малахитовым взглядом. А когда проступают слезы, все, даже самые незримые озера выходят из своих берегов. Жизнь поглощает жизнь, и, наверное, невозможно иметь всегда чистые помыслы. Слабина чувствуется, как рубиновые исполины среди вегетарианской флоры голодых акул.

Каждая запись рождается из бесед с тобой. Хочется хвастать или смущать тебя своим неуклюжим словцом, жаль, что всё подвластно времени: оно забирает образ, превращая набросок картины в настоящий шедевр авангардного искусства.

У меня остаётся самое искреннее – твой ритм. Тот, что отбивают ножкой, кивают в такт, ты мимолетен – но уже в самом сердце.

Когда я уйду, когда время покинет наш дом, останется твоё благословение и музыка, что рождается с каждым днем несокрушимой силой в нашей скромной каморке, которую я, кажется, уже могу назвать своим домом. Ты – паладин, страж этих ветхих древянных дверей; мы меняем замки, но бояться нам нечего. Всё уже произошло, и ускользнуть за порог может только благодарность за твою бесконечную доброту и любовь.

Спасибо тебе. Я повторяю это в тысячный раз, надеюсь, и он дойдет до адресата.

7

Двери дважды.

В первый раз я зашёл обратно домой, лихо опаздывая на работу. Высокий, статный, словно токарный станок, громоздясь над небом, тучными шагами выбивал я привычный ритм суетливой городской жизни. С места в карьер, ускоренным галопом по переулкам, мимо безликих домов, которые множит матрица. Города-миллионники всегда притягивали люд и смрад, отсюда здесь столько «правил-исключений». Но если ты сам как неправильный глагол, то у тебя нет выбора.

«Осторожно, двери закрываются.» Створчатые зубья железной машины хлопают, ты вздрагиваешь сквозь музыку из плеера: чумной парад объявлен открытым. И стоишь посреди него в балетной пачке с голой жопой. Теперь как минимум час ты предоставлен самому себе. В огромной давке, среди сотен точно таких, ты таки находишь в себе отличия. Разительные отличия, что выделяют как количество звезд на погонах. В небе ты бы точно не был таким кретином. Верно? Бороздя просторы далеких иссиня-алых цивилизаций, ты множишь время. Оно представляет собой паутину матрицы, что сплели мы, бережно храня наши знания о лете. Малахитовым взглядом устремиться в бескрайний простор, почувствовать свежий лесной воздух лета… Среди сотен точно таких же планет, ты – странник по звездам, несокрушимый дух, что воюет каждый день с миром, взывая сдаться в бессмысленной войне.

Метро – всегда как маленькая смерть. Закладывает уши, и всё, бац! Ты уже покойник. И тот уставший мужик из метро медленно крадет твой бумажник.

Открывая тугую металлическую дверь на себя, жирный толстяк-коллега отряхивает руку от куриного кляра, желая протянуть ее поздороваться. Он показывает мне на время – 11:20. Ты опоздал. Сумка оттягивает плечо, в этом месте явно не хватает вешалок. Санчос, прозвище толстяка, явно ему не подходящее, зато показывающее его привычку вешаться на шею начальству. Чуть босс даст слабину и оп! – тучные ножки Санчоса уже вовсю окручивают шею начальника-рептилоида, который, видимо, получает невероятное удовольствия от прикосновения чужих потных стоп. Да-да, они однозначно спят. Девиантное поведение и фут-фетишизм давно стали излюбленным развлечением богатых якутов. Им уже не икру китовую подавай да хлебов заморских, а стопки в винном соусе, желательно молоденьких мальчиков, толстеньких, неуклюжих и таких же померклых, как Саня. 11:20 – самое время, чтобы завалиться на работу и приступить к легкому обеду. Дела идут плодотворнее, когда я сыт. Четверть часа, четверть моего века, отличное время. Я вхожу в дверь дважды, чтобы достигнуть плодов в творении. Ставлю чайник, варенье на кухне, и иду обратно, чтобы ждать плодов. Чайник кипит, творение на кухне готово, я нагибаюсь над бонгом и открываю вторую стеклянную дверь.

Бесплатный фрагмент закончился.