Читать книгу: «Гармония сфер»

Шрифт:

ISBN 978-5-0060-8568-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГАРМОНИЯ СФЕР
Москва
2024

Вступление

Эти тексты есть плод экспансии уязвлённого искушениями метафизики воображения. Они не подчинены в своей композиции никаким принципам систематической организации. Но в этом и нет необходимости, поскольку в написавшем тексты присутствовало действие единства внутреннего мировоззренческого принципа в отношении всего того, о чём писалось. Весьма вероятно, что автор мог бы найти слова для того, чтобы этот принцип выразить, но это только вкратце и со смысловыми потерями продублировало бы существо сказанного в тексте. Автор по ту сторону от того, чтобы претендовать на значимость им написанного, равно как и наоборот, отсутствие значимости. Нашедшему в себе достаточно энтузиазма для прочтения всего написанного не рекомендуется, тем самым, укладывать свои впечатления, в серьёзности своих читательских намерений, в прокрустово ложе нормативности оценок при чтении. Равно и наоборот.

Превращение

Все-таки, что-то произошло. Вроде бы день ничем не отличается от вчерашнего…

Чередование событий всего лишь констатируется как уже бывшее ранее, почти не сопровождаясь сколько-нибудь новыми впечатлениями. Все происходящее воспринимается как механическое суммирование и наслоение фактов, всего лишь поддерживающих привычную субстанцию сознания. О каждом из событий можно, не рискуя утратить хоть что-нибудь из его существа, сформулировать конечную и исчерпывающую весь его смысл фразу.

Тем не менее, все это порождает фон, которым инспирируется осознание себя именно таковым.

И все-таки, что-то произошло. Какая-то даже и не мысль, а призрак мысли или ее тень тревожит смутным подозрением, что микроскопический сдвиг в видении себя в мире произвел инверсию в скрытом существе самого видящего.

Это похоже на известную игрушку, трубочку с цветными стекляшками; ее чуть-чуть повернешь, и цветной узор, почти не изменившись, моментально превращается в совершенно другой. Границы узоров оказываются внутри, а бывшее внутренним оказывается на границе, хотя почти ничего и не изменилось.

Как это возможно? Когда ЭТО произошло, если оно содержит столь мало оснований для себя, что не может прописаться ни во времени, ни в пространстве, ни вообще в чем-то конечно определенном и способном выразиться.

* * *

Человек сидит на пустынном берегу. Перед ним расстилается море. Его границы не видны. Они там, где глаз уже не различает воду и сливающееся с ним небо. Всё пространство перед глазами человека представляет собой неразличимую смесь воды, неба и полупрозрачной дымки трепещущего в потоке солнечных лучей воздуха. Человек сидит на берегу так долго, что уже помнит себя только сидящим здесь. Он уже почти не различает расстилающееся перед ним пространство и то в себе, где он осознаёт себя видящим всё это.

Всё, что связано с явленностью находящегося в нём и вне его, стало нераздельной целокупностью неуловимых и почти неосознаваемых микроскопических изменений; переплавляющих друг в друга видимые детали явленного.

Какая-то неуловимо-отчётливая даже и не мысль, а основа для того, что может быть не только мыслью, но проявлением данности более значимого порядка, неизбежно свидетельствует о присутствии неотменяемой реальности.

Но это есть и то, что разыгрывается перед глазами человека в виде мистерии взаимопроникновения и трансформации созерцаемых им стихий.

* * *

Мальчик едва начинает различать границу между тем, что составляет явь, и всем тем, что ещё сохраняет целостность предшествующего яви и лишённого множественности дефиниций состояния. Состояния, содержащего всю полноту осознания бытия. В глубинах его восстанавливающегося вхождением в явь сознания появляются и исчезают последние отголоски воспоминаний о бывшем прежде. Бывшем, которое не имеет места во времени и в пространстве. И в котором он увидел себя и в прошлом, и в будущем, и в настоящем.

Он последовательно опознавал себя в разнообразии причудливых мимолётных образов, сменявших друг друга, не успев кристаллизоваться во что-то из них, что он мог бы устойчиво осознать как самого себя.

И во всём этом многообразии…

И он вдруг мучительно осознаёт, что для вхождения в явь ему необходимо стать тем, кто ещё не рождён из состояния предъявленности, знаменуя его, – и тем, другим, кто уже покинул это состояние.

Из всего этого многообразия мимолётных образов постепенно выплавляется тот образ, который становится присущим ему, потому что этот образ неотличим от него самого.

* * *

…Человек сидит на берегу спокойного моря, погрузившись в полудремотное состояние с едва намеченным осознанием окружающей его реальности. Вдруг его покой нарушается неожиданным всплеском столба воды прямо перед ним. В одно мгновение он успевает с шокирующей отчётливостью увидеть все детали выброшенного на поверхность воды из её глубин скопища разнообразных вещей. Перед его глазами внезапно оказались явленными осколки того, что составляет всё разнообразие человеческого существования: предметы, среди которых он располагался в пространстве своего бытования, мимолётные давно забытые впечатления, фрагменты того, на чём сохранились следы его забот, тревог, утрат и обретений, пронесённых через всю его жизнь; многообразие звуков и красок, сопровождавших его во всё время его существования.

Всё это вновь поглотилось массой воды, породив в сидящем на берегу человеке всплеск изумления, подобный всплеску на поверхности моря.

…Что это было?! Что это было…

О двуликом Янусе

У человека может быть много «драм» в жизни.

Конечно, человек и «социальное животное», и «китаец» (или «русский», «грек», …), и «блондин» (или «брюнет») … Но он и не «социальное животное» тоже. Он даже не двояк, а, позволю себе такой неуклюжий неологизм, «многояк». Возможно, он что-то вроде «личинки», которая может претерпевать множество метаморфоз. Возможно даже, его особенность как воплощённого существа и состоит в том, что он – «существо, способное перманентно перерождаться». Но он заблудился в опознании себя в своей истинной природе (качестве). Выше я коснулся понятия «восхождение». Оно было довольно часто употребляемо и в древнегреческих, в частности неоплатонических, текстах.

Я хотел приготовить несколько развёрнутый вариант этой темы, но потом вспомнил, что у меня есть текст, из которого я могу взять подходящий фрагмент (это мой текст). Я, не обинуясь, его здесь и приведу, слегка отредактировав.

«В сущности, рассматриваемый вопрос прямо связан с сакраментальным событием в священной истории человечества – «вавилонским столпотворением».

Наивно было бы думать, что Бог смешал языки в том смысле, что сначала был один общий для всех народов, а потом появился у каждого народа свой (это дело местного демиурга). Смешение произошло для «единого» человека в каждом человеке внутри самого языка. И тем самым изменился не социальный и не физический аспекты существования (и сосуществования) людей, а метафизический. И если Адам давал имена (а они были и сущностью поименованного), то «смешанный» язык «оторвался» от сущности и потерялся в неопределённости (и ущербности) самого соответствия слов обозначаемому ими. Он действует отдельно и формирует фантомы в восприятии действительности и во всех сферах человеческой жизнедеятельности.

Возведение всякой Вавилонской Башни осуществляется снизу (от земли).

При этом, что особенно важно, отсутствует факт причастности строителей правильной телеологической ориентации, для которой необходимо не произвольное волевое устремление (сколь угодно творчески обусловленное), а перманентная посвятительная манифестация свыше.

Таким образом «правильно построенная башня» должна не возводиться снизу, а «низводиться» сверху. И свидетельство о такой Истинной Вавилонской Башне содержится у Иезекииля.

Я попробую подробнее обрисовать ту область знания, которую можно считать буферной зоной между собственно научными знаниями и областью метафизики. При этом предлагаю рассматривать специфику моих представлений не как произвольную фантазию.

При этом ссылаюсь на вышеприведённый фрагмент о драконе, который заглатывает сам себя. Я думаю, что разница в уровнях рассмотрения проблемных ситуаций не является слишком чётко фиксированной и связанной с частной проблемой одинокого изголодавшегося существа. Предложенная к рассмотрению «загадка» является универсальной проблемой.

Теперь и возникает вопрос о «праве» на законность рассмотрения проблемы на уровне, где нет различий, которые появляются при «падении». Это право (и даже обязанность) обеспечивается видением процесса вертикального перемещения точки зрения «вверх» как динамики развёртывания доминирующей идеи единства (восхождения), поскольку сама эта идея предписывает видеть в разном, но соотносящемся между собою частичное, возможное для этого уровня, единство. Вообще-то не очень понятно, как два розно возникших (а не распавшееся единичное, причастное единому) могли бы когда-либо и как бы то ни было «узнать» о существовании друг друга и хоть как-то соотнестись (на почве чего? Тут для них должен быть специфический посредник-третий).

Каково же «расположение» познающего в системе «познающий-познание» при таком взгляде на познавательный процесс?

Ну, во-первых, я утверждаю принципиальную значимость пластичности и незамкнутости самой фактуры системы «познающий-познание». Это значит, что в процессе познания познающий субъект в каждый момент находится в фазе фиксации себя на данном уровне рассмотрения относительно познаваемого объекта, но с одновременной перманентной ориентацией на оправдание своих познавательных достижений оценкой «сверху». Если для прояснения сказанного иносказательно описать ситуацию, то можно воспользоваться нижеследующей актуальной символикой.

Познающий субъект оперирует сущностями, которые несут на себе отблеск труднообъяснимого соответствия между собой. Он пытается с той или иной степенью успешности решить эту проблему (нравственную, научную, духовную). При этом он как бы расположен спиною к источнику света (в нашей символике принимаем, что свет и знание – это разные проявления одного и того же, а в пределе – и не разные) и смотрит на предметы, которые расположены ниже, чем он сам. Решение задачи на этом этапе может удовлетворить потребность в познании и успокоить сердце иллюзией достижения душевного и ментального баланса (как научной, например). Но не жажду! У жаждущего есть «глаза на затылке» (в сущности, те же; он ведь смотрит «внутренним зрением»), которыми он ловит блеск света, исходящего от самого источника; и он стремится к нему, чтобы воспринять его не частично, но со всею возможной полнотой. Поскольку он несовершенен, то он пятится к источнику спиною (и затылком, повторяя своим видением направление «видения (смотрения)» самого источника света, находясь ещё в сфере проявленности дефиниций направления). А поскольку он уже отчасти «прозрел» (увидел сам источник), он одновременно уже идёт к источнику напрямую. Он стал Двуликим Янусом! Но эта вражда (противоборство) ущербна и противоречива, пока он не окажется в своём восхождении на уровне, который обеспечит ему «неразличение» (утрату различения) и единство между этими двумя видениями, а его самого не сделает двояко-единым видящим одним. Ведь, хотя он и один, но и два; один из которых противоборствует восхождению другого. Это есть инициатическая смерть и возрождение посвящённого. Вопрос о его душевном (или психологическом) и умственном комфорте не имеет значения, как сущий пустяк. Среди тех, кто успешно подвизался на этом пути, были и вечно мятущиеся «дураки», и неизменно находящиеся в состоянии душевной гармонии «мудрецы». Кому что больше нравится.

Миф о Дионисе

Из многих вариантов мифологии Диониса рассмотрим один очень значимый. Это растерзание Диониса титанами и его пожирание. Этот сакраментальный акт, имевший место до появления людей (напомним, что люди, по этому мифу, были созданы из субстанции, в которую входил пепел титанов, наказанных за растерзание Диониса), является парадигмой и всякой трагедии. Собственно говоря, само растерзание Диониса есть именно утрата первичного единства и падение этого единства во множественность. И это есть разъятие Хаосом Света (Фанеса). Но потом познаётся, что живое не погибает, но собирается вновь (паленгенезия).

Таким образом, в состав человеческого существа входит хтоническая составляющая от титанов и частичка божественной сущности Великого Бога (он же Фанес в Рапсодической Теогонии).

Иначе и быть не может, ведь о существовании друг друга могут знать (опознавать существование друг друга) только те многоразличные сущие, в которых есть память об их общности в Едином. Иначе они, как души в мире теней, просто не имеют предпосылок, чтобы друг для друга БЫТЬ. Они и могут опознавать себя только таким образом в себе и друг в друге. Это как в «сети Индры», когда драгоценные камни, как в зеркале, отражаясь друг а друге, не имея иного модуса бытия, существуют «воистину» именно в отражении.

Но при этом их онтологический статус только увеличивается, поскольку сам факт переноса его определения и утверждения на неизмеримо более высокий уровень (более первичная эманация Единого) это обеспечивает. Но страдание отторгаемой от единства частицы, которая помнит в глубине своего существа об иной доле, составляют основную компоненту её гнозиса.

В том же мифе о Дионисе во время его растерзания титаны заставляли его смотреть в зеркало и созерцать в нём всё происходящее. Это и есть парадигма трагического узнавания себя в отражённой страдающей сущности. Кроме того, это парадигма возникновения из одного двух. Можно сказать, что титаны и могли растерзать Диониса только тогда, когда он сам созерцал это действие; только тогда оно и было! И только оно и было тогда.

Так что же такое есть миф? Это (кроме всего прочего) есть частичная презентация сущности на ином, более высоком уровне проявленности. Она есть реальность. Более частичная, чем Единое, но куда более высокая в своей проявленности, чем тенденция позиционирования себя во все большем дроблении в психологизме. И для всякого сущего восхождение к Единому есть благо, поскольку оно и есть восполнение утраченного при растерзании Диониса единства и самого человека. Нисхождение же в болото психологизма есть зло. И оно, сущее, об этом догадывается. И это реальность, потому что человек через мифы прикасается к реалиям Мира, который еще не расторгнут Хаосом; и в этот Мир ещё не вошло Время.

Разумеется, ограниченность мифологического описания космической трагедии необходимо снять представлением о том, что «отражение», «созерцание себя в зеркале», «самопожирание», «рождение» есть частность видения общности, которая не проявлена в плоскости подобных дефиниций. То же можно сказать и об общности, лежащей в основе мифов о «драконе», «сети Индры» и «растерзании Диониса».

Хаос

Распространённое заблуждение помышляет о Хаосе как о результате беспорядочного смешения организованной материи (любой природы). Наоборот, – Хаос предшествовал всяческой организованности и порядку. В любой момент обращения к нему не было ещё порядка и его манифестации первичны.

Мы будем последовательно прояснять определённость представления о Хаосе, не ограничивая себя трактовкой его как физического понятия.

Представим, что нам надо нечто высказать о чём-то, чему мы исходно не приписываем никаких атрибутов и модальностей и принадлежности к какому-либо определённому кругу понятий. Мы начнём с того, что, всё-таки, это оппозиция порядку и организованности; причём тотальная. Это значит, что хаос противостоит не только конкретным реализациям организованности и упорядоченности, но и самому принципу порядка: то есть, «незыблемости» законов, лежащих в основаниях всякого порядка.

Понятно, что в этом случае его невозможно рассматривать как противоположность порядку в полном смысле. Ведь в нём самом отсутствуют предпосылки для определения себя через соответствие любым закономерностям и порядкам. В хаосе нет не только организованности сообразно законам, но и нарушения законов тоже.

Следовательно, в его основаниях лежит принцип, который не подчиняется оценкам в модальностях закономерностей. Это может быть только в том случае, если его проявления обеспечиваются (будучи независимы от законов) ТОТАЛЬНЫМ СВЕРХЗАКОНИЕМ (надзаконием). Его принципиальное произволение, тем не менее, включает в себя и инспирирование закономерностей как факт принципиальности именно такового произволения.

Следовательно, Хаос проявляется в принципиально сверхзаконных манифестациях как спонтанных артефактов (недооформленных в закономерностях), так и законов как частных предпосылок для осуществления специфического порядка. Они реализуются в иерархических уровнях.

Это универсум, в недрах которого находят себе место реалии любой степени недооформленности и совокупной неразличимости. Можно даже утверждать, что в самом принципе хаотичности отсутствует любая партикулярность; Хаос не имеет частей, поскольку это было бы модальностью упорядочения (он абсолютно прост). Отголосками этого обстоятельства являются такие факты, как отсутствие привычных характеристик (скорость движения, местоположение…) у некоторых «недооформленных физических объектов» (в квантовой механике), отсутствие размеров (в теории относительности), отсутствие или неопределённость времени… Что касается более «гуманитарных» объектов возможного рассмотрения, то на некотором уровне манифестации (более высоком, чем тот, где обеспечивается слишком различительная оформленность) может сниматься альтернативность сновидческого состояния и бодрствования. Например, знаменитая притча у Чжуан-цзы о превращении во сне в бабочку может рассматриваться как реализация разных возможных состояний одним и тем же лицом. В «Книге Иова» о праведном страдальце, потерявшем всё, сказано, что Бог вернул ему всё утраченное! Как же это возможно? Как вернуть необратимо утраченное (это, возможно, самое сильное возражение против всесильности Бога). Но с каждым из нас такое происходило неоднократно. Надо просто… пробудиться (проснуться).

Это скольжение по вертикали Бытия, а Хаос и есть его универсум. А Бог? Бог, это персонификация абсолютного бытия (Ишвара). Он господин Хаоса как порождающего Универсума и его персонификация. Отсюда ясно, что его существование не может быть ни доказано, ни опровергнуто. Он родился в недрах того, что не подлежит необходимости (Фанес).

Всё уже само по себе подчинено фактору беззакония и игнорирования самого порядка. Принципу манифестаций Хаоса. Очевидно, что любой порядок есть проявление одной из возможностей упорядоченности, которые могут друг другу противоречить и даже исключать. Таким образом, всякий порядок есть проявление одной из многих возможностей. Также очевидно, что упорядоченность может отличаться своей степенью (или мерой). Отсюда видно, что вся совокупность законов и правил, связывающая мир и являющаяся тотальным определителем его фактуры, есть частность, являющаяся неизмеримо малой долей совокупности всех возможных осуществлений.

Часто хаос интерпретируется как крайняя степень неупорядоченности. Это верно или неверно в зависимости от смысла, который мы вкладываем в это утверждение. Представление, что хаос есть результат утраты порядка, несостоятельно. В этом случае, очевидно, такой хаос проявляется как результат следования нормам наличной упорядоченности и, тем самым, остаётся в пределах тех закономерностей, которые свойственны данному порядку. Напротив, именно Хаос может рассматриваться как принципиальное противоположение любому порядку. Очевидно также, что любой порядок не инспирирует самого себя (это было бы подобием вытаскивания себя за волосы из болота Мюнхгаузеном). Законы любого мира, подчинённого порядку, лишь констатируют: «это есть так, а не иначе». Их оправдание лежит за пределами мира, где они действуют. Почему именно они? Ответ на это лежит за пределами мира этих законов (если мы рассматриваем их в совокупности). Возможно подозрение в их случайности, но сам факт случайности выбора именно их заставляет искать принцип манифестации этого порядка в чём-то, что находится за пределами порядка.

Здесь как раз проходит граница между нормативным научным отношением к проблемам мира и видением этих проблем в метафизической перспективе. Неудовлетворённость императивностью утверждённости данного порядка с его закономерностями и является одним из побудителей решать эту проблему как метафизическую.

Тот универсум, который инспирирует вселенский произвол, немотивированно исторгая из своих глубин всевозможные порядки, и есть Хаос. Он – Бездна. Сама манифестация любого мироустройства не мотивирована никакой закономерностью и не является случайностью в обыденном смысле слова, поскольку и модус случайности созревает в недрах заданной закономерности и является его детищем.

Конечно, на вопрос о том, каков Хаос, адекватным ответом может быть только молчание. Но мы нуждаемся в некоторых представлениях о нём. Безусловно, он есть Ничто. Ну, потому, что всякое «нечто» есть плод, порожденный отношениями упорядоченности в мире. К тому же, как таковой он ни с чем не соотносится.

Хаос ни существует, ни не-существует. Первое – потому, что он инспирирует бытие (все модусы Бытия есть его манифестации); следовательно, он сам за пределами бытия. Второе – потому, что он плодотворит, порождая многообразие бытия.

Он принципиально бесконечен (и вне времени) и безграничен, поскольку всякая ограничительная специфика есть закономерность, порядок и соотнесение с тем, от чего он отделён.

Он прост и его ни один, ни много, поскольку числа и их взаимоотношения есть факт манифестации упорядоченного бытия.

У него нет частей, поскольку тогда бы он был структурирован и подчинён порядку.

Он не соизмерим ни с каким порядком.

Он включает в себя Всё (беззаконно), и Он пуст.

Является ли он Богом? Один из возможных ответов на этот вопрос есть утверждение необходимости осуществления трансцендентного скачка для констатации у Бога свойства принципиального превосходства над самим Хаосом.

Если, для усиления представления в частностях, несколько опуститься с высот метафизики, то можно поддержать интуицию о Хаосе нижеследующими примерами.

Вот пустота. Энергетическими манипуляциями можно осуществить появление элементарных частиц; их суммарные характеристики (например, сумма зарядов) обязательно равны нулю. Значит, их совокупно нет (как и не было), а значит, их и нет в отдельности (поскольку они существуют только отражаясь друг в друге); как в «сети Индры». При другом энергетическом воздействии на пустоту мы можем получить набор совсем других частиц.

Но ведь и вся вселенная есть, в некотором смысле, элементарная частица. Как она возникла? Большой Взрыв. Взрыв чего и где? Ведь до взрыва не было ни пространства, ни точки, ни метрических критериев. И не было никаких закономерностей, в терминах которых возможно описать происшедшее в априорных модальностях.

Можно, конечно, постфактум интерпретировать это как взрыв, но такой, который имеет начало в прошлом, будущем и сейчас в любой точке вселенной (свет и законы его распространения в теории относительности). И ещё потому, что, например, взаимное притяжение тел можно рассматривать как свидетельство того, что они лишь отчасти не одно и то же и не в одном и том же месте. Некоторые трудности в физике возникают по причине попытки решить проблему общности закономерностей, находящихся на разных уровнях порядка. Хотя есть великий Принцип Наименьшего Действия – принцип частичного структурирования связи между двумя уровнями упорядоченности.

И добавлю, что «боль о Хаосе» существует как один из главных мотивов (и, в частности, богоборчество, битвы богов за власть, хтонические мифы) во всех теогониях.