Читать книгу: «Магеллан. Часть 3. «Гаттак»», страница 2

Глава 2. «Магеллан»

– ЦУП, что с траекторией?

Голос капитана Верового раздался в каюте впервые за сорок пять лет. Приятный баритон бортового компьютера отозвался через секунду:

– Капитан, траектория проверена многократно и не менялась от самой червоточины.

– Выведи на экран.

– Капитан, вы не прошли процедуру идентификации. Я не могу выполнить вашу команду.

– Старпом проснулся?

– Капитан, вы не прошли процедуру идентификации. Я не могу разглашать подобные данные, ввиду…

– Ладно, ладно! – перебил компьютер капитан Веровой. – Не бубни только, голова раскалывается.

– Я лишь выполняю протоколы безопасности. Вам следует пройти процедуру регидратации.

Капитан понимал, что, скорее всего, ему показалось, но все же в голосе компьютера он расслышал нотки обиды. Естественно, показалось – машины не умеют обижаться. Не могут они чувствовать ни стыда, ни угрызений совести, ни бремени ответственности. Они выполняют заранее заложенный в них алгоритм действий. Алгоритм этот писался человеком и со временем усложнялся, только этим обуславливался эффект общения с реальным живым помощником. Ах, да, ну еще и чувством юмора, интонациями, подобранными синтезатором речи, и цветовой палитрой передачи данных. При каждом сообщении компьютер подавал на потолок подсветку: стандартное общение сопровождалось ровным белым светом, критические ошибки и экстренные извещения горели алым, а свои шутки компьютер выделял яркими оттенками синего и зеленого. Конечно, каждый член экипажа мог настроить чувство юмора ЦУПа индивидуально. По умолчанию игривое настроение компьютера не превышало пяти процентов, исходя из того, что за сто процентов бралась частота употребления шуток в речи какого-то знаменитого комедийного актера двадцать первого века.

Веровой с трудом поднялся из своего криомодуля. После пробуждения бег времени ненадолго переставал ощущаться. Организм мог прийти в себя быстро, а мог пробуждаться еще долгое время. Это можно было сравнить с тем, как люди просыпаются по будням и в выходные. В первом случае это мобилизация всех внутренних резервов и быстрый подъем, во втором человек еще часами может лавировать между сном и явью.

Болтался ли он какое-то время в полудреме или же проснулся сразу, капитан Владимир Викторович Веровой не знал, а посему напряг всю свою волю и встал. Пройдя в угол своей изолированной каюты, он зашел в портативный сканер-идентификатор, где ЦУП межзвездного крейсера «Магеллан» просканировал организм капитана. Убедившись в его целостности и биологической аутентичности, ЦУП вновь поздоровался:

– С возвращением, капитан. Идентификация пройдена. Биологическая аутентичность подтверждена. Инородных предметов в теле не обнаружено.

Последние два пункта заложили в алгоритмы перед крайней гибернацией. Как показало внутреннее расследование, диверсия, случившаяся на «Магеллане» много лет назад, могла быть организована лишь при наличии двух факторов: на борту должны были находиться люди со встроенными в мозг имплантами, а на Земле в это время должны были орудовать их помощники с ключами шифрования главного компьютера «Магеллана». Без второго условия нельзя было передать на «Магеллан» пакет данных, содержавших программного червя, а без людей с особыми способностями нельзя было этого червя активировать. К миссии были допущены два человека с улучшениями в головном мозге – это руководитель ОНР Орлов и начальник медслужбы Мечников. Оба после тщательной проверки были вычеркнуты из списка подозреваемых. Оставалось одно – на борту находился еще некто с имплантами в голове, кто мог провернуть такую диверсию. Проверить всех, не вызывая подозрений, было невозможно, оставалось уповать на хитрость. В системный код ЦУПа ввели новые параметры реанабиозации и предоставления прав доступа к главному компьютеру. Отныне каждый член экипажа после анабиоза должен был доказать свою полную аутентичность с человеческим родом.

– Теперь я снова капитан? – выползая из капсулы и наливая себе регидрационный раствор, спросил Веровой.

– Вы пытаетесь шутить – хороший признак правильного течения реанабиозации.

– Это была не шутка, а сарказм. Что со старпомом?

– Полковник Ким Сергеев сейчас на стадии детоксикации, капитан.

– Опять всю капсулу заблевал? – удивился Веровой.

– Все живые организмы тонко организованы, – вступился за старпома компьютер, – не каждый переносит гибернацию легко.

– Ладно, вызови его, как только пройдет идентификацию.

– Капитан, как быть с остальными членами экипажа?

– Для начала разбуди научного руководителя полета, начальника систем безопасности и главу ОНР (отряд немедленного реагирования).

– На их реанабиозацию потребуется время, – предупредил ЦУП.

– Ничего. Займись пока собственной диагностикой.

– Что мы ищем?

– Следы воздействия на тебя извне и изнутри.

– Мы проводили подобную диагностику в прошлый раз.

– Да, – согласился Веровой, – и не выявили среди разбуженного экипажа никого, кто мог бы внести поправки в твой системный код.

– Расследование показало…

– Я знаю, что показало расследование! – повысил голос Веровой, а затем уже спокойнее добавил. – Мы знаем, кто украл ключи шифрования и передал их на Землю. Знаем, что при их помощи с Земли был послан ложный зов о помощи. Но мы не знаем, кто истинный кукловод.

– Проверка произведена, капитан.

– Так быстро?

– Я самый совершенный компьютер в Солнечной системе, на решение подобных задач у меня уходят миллисекунды.

– Да, самооценка у тебя не страдает. А что ж не доложил сразу?

– В моих алгоритмах общения заложена функция имитации живой беседы. Мгновенное выполнение команды негативно воспринимается экипажем, ввиду ограниченности их когнитивных функций.

– Хочешь сказать, мы тупые?

– Хочу сказать, вы медленно считаете в уме. Изменить настройки имитации живого общения?

– Нет, пока все в норме. Дай мне пару часов. Ким все равно не придет в себя в ближайшее время.

– Слушаюсь, капитан.

ЦУП отключился. Вернее, он деликатно погасил подсветку на потолке, что означало логическое завершение диалога и тоже служило делу имитации живого общения. На самом деле ЦУП никуда не ушел, он был на корабле везде. Вызвать его при помощи голосовой команды мог любой член экипажа, и каждый мог воспользоваться информацией, хранившейся в его недрах, соразмерно своему приоритету безопасности, конечно.

Тем не менее капитану Веровому сейчас эта функция помогла. Несмотря на то, что последние сорок пять лет он провел в анабиозе, в данный момент ему было необходимо побыть одному. Для начала нужно было привести в порядок собственный организм, затем заняться мыслями. Никто из членов экипажа не должен был заметить его слабости. От его воли слишком многое зависело на корабле. А Мария, эта несносная девчонка…

Веровой помотал головой, чтобы избавиться от нахлынувших воспоминаний. После длительного пребывания в анабиозе память не сразу выдавала все свои козыри. Веровой только сейчас удивился тому, что спокойно общался с ЦУПом и даже осознавал, кто он такой.

Сейчас он вспомнил про дочь. Расследование после первого выхода из анабиоза на подлете к червоточине показало, что в алгоритмы компьютерного кода ЦУПа вмешивалась именно она. Именно она передала коды доступа к ЦУПу на Землю. Тревогу на «Магеллане» и призыв всего экипажа лечь в криосон, вероятно, организовала тоже она. Веровой быстро сообразил, что никакой разгерметизации на крейсере нет, а значит, весь этот концерт с организацией экстренной гибернации всего экипажа мог быть попыткой захвата «Магеллана». Капитан в тот момент ничего не понимал. Единственное, чего требовал от него долг, – сохранить «Магеллан», его экипаж и пятнадцать тысяч душ колонистов. Веровой принял тогда единственное решение, которое должен был принять согласно протоколам безопасности: в любой непонятной ситуации он должен был увести крейсер с орбиты Земли. Потеря трех челноков и десанта была платой за то решение, но иначе Веровой поступить не мог. Все говорило о том, что управление «Магелланом» перехвачено, а протоколы безопасности переписаны. И не о безопасности «Магеллана» тогда думал Веровой – думал он тогда о безопасности всей планеты. Возможно, единственного дома во всей вселенной, куда можно было вернуться остаткам цивилизации.

Он помнил последнее предполетное совещание комитета экспансии в Академии Космического Флота Земли, память вернула ему и эту сцену. Вот он стоит в центре овального кабинета, вокруг чиновники и высокопоставленные военные всей объединенной Земли, каждый сидит за отдельным столом. Некоторые места пустуют – вместо реальных людей за их столами голограммы. Только что прошло голосование, на котором Верового единогласным решением избрали капитаном «Магеллана».

– Запомните, капитан, – говорил президент объединенной Земли, – это закрытое совещание. Ничего из того, что будет сказано здесь, не будет предано огласке, и с протоколов этого заседания никогда не будет снят гриф секретности.

– Я осознаю это, – сказал только что назначенный капитаном Веровой.

– Отлично, – кивнул президент и передал слово председателю комитета.

– Капитан Веровой, – немного откашлявшись, начал председатель, – осознаете ли вы важность возложенной на вас миссии?

– Безусловно, господин председатель.

– В ваших руках мощь, способная создать новый мир. Осознаете ли вы это?

Веровой кивнул, четко и утвердительно ответил:

– Да.

– Осознаете ли вы, что эта же сила способна не только созидать, но и разрушать?

– Да, я осознаю это.

– Что вооружения на «Магеллане» хватит на то, чтобы уничтожить как Землю, так и Солнце?

– Да, я осознаю это.

Как ни странно, но именно в тот момент капитан Веровой не осознавал ничего. Нет, конечно, он учился в Академии Генерального Штаба планеты, руководил не одной космической миссией и зарекомендовал себя наилучшим образом. Но именно в тот момент он не осознавал того, о чем пеклись члены комитета.

– И вы понимаете, что в ваших руках будут находиться как жизни членов экипажа, так и жизнь всей планеты? – продолжал свой допрос председатель комитета.

На мгновение Веровой запнулся, но все же ответил утвердительно:

– Да, я осознаю это.

– Как вы считаете, не слишком ли большая ответственность ложится на плечи одного человека?

– Протоколы безопасности построены таким образом, господин председатель, что капитан не имеет всей полноты власти. Любое его решение должно быть дважды подтверждено кем-либо из совещательного органа миссии «Магеллан».

– Верно, капитан. Но протоколы писаны людьми и для людей. Программы, оберегающие нас от нас самих, тоже писались людьми. В жизни всегда есть место закону Мерфи: что может произойти, то произойдет.

– Я не совсем понимаю, о чем вы говорите, господин председатель.

– Я имею в виду любую гипотетическую ситуацию, при которой все члены экипажа окажутся в анабиозе или будут мертвы.

Веровой чуть заметно вздрогнул, и члены комиссии заметили это. Председатель продолжил:

– Что будет для вас в приоритете, если подобное произойдет? В описанной мной гипотетической ситуации вы единолично будете обладать такой властью, которой не было ни у одного доселе жившего человека. В ваших руках может быть сосредоточена сила, равной которой нет во вселенной. Вы уподобитесь богу!

– Я не религиозен, господин председатель, – спокойно ответил Веровой. – В спорных и щекотливых ситуациях я всегда руководствовался уставом Объединенного Космического Флота Земли.

– Капитан Веровой, что гласит устав на такой случай?

– При любом выборе между жизнью корабля и жизнью планеты капитан должен выбрать родную планету – Землю.

– Вы процитировали устав неточно, – довольно сурово отметил председатель, и сердце капитана Верового сжалось. – Но мне нравится ваша интерпретация. Вы употребили слово «родную», которого в оригинальном тесте нет. Да хранит вас Господь Бог!

Веровой вздрогнул, очнулся от воспоминаний, допил свой регидрационный раствор и направился в медицинский отсек. Нужно было приводить себя в норму. Через час ожил ЦУП.

– Капитан, старший помощник Ким пришел в себя и ожидает вас на мостике.

Веровой забросил в рот полагающиеся ему таблетки, запил их простой водой и побрел на капитанский мостик.

– … а теперь выведи мне текущие координаты.

Майор Ким Сергеев уже работал, разглядывая на голокарте изображение «Магеллана». Вокруг фигурки крейсера плясали планеты и цифры, обозначающие десяток необходимых для оценки навигации параметров, пунктиром обозначался курс «Магеллана».

– Приветствую, Ким.

Старпом вздрогнул от неожиданности и вытянулся по стойке смирно. Капитан быстро оглядел подчиненного. Одет уже по форме, исхудал, бледный цвет кожи. В остальном – все тот же мужчина азиатской внешности. Выглядел Ким Сергеев несколько младше своих лет.

– Вольно, полковник, – дал отмашку Веровой, ругая себя за излишнюю подозрительность. Что он хотел увидеть в человеке, только что вышедшем из криосна? В его голове сейчас, должно быть, ураган из мыслеформ мечется. Невозможно совершать диверсию сразу поле реанабиозации. – Чем занимаетесь, полковник?

– Сверяю курс, уточняю местоположение, хотел просмотреть полученные после сканирования Земли данные.

Веровой пристально посмотрел на подчиненного. Пауза несколько затянулась.

«Да что с тобой? – выругался сам на себя капитан. – Расследование уже проведено. Это не он. Никто из руководителей миссии не замешан. Возьми себя в руки!»

Старпом заметил это внутреннее замешательство капитана и спросил:

– Владимир Викторович, с вами все в порядке?

Веровой замялся, устыдившись собственной слабости.

– Да-да, все хорошо, Ким. Просто тяжело выходил из капсулы.

– А, и вас пробрало? – выдохнул старпом. – У меня так каждый раз. Больше пейте и займитесь дыхательной гимнастикой, рекомендую. Скоро все пройдет.

Веровой кивнул.

– Что с курсом?

– Все отлично. ЦУП все держит под контролем.

«А кто держит под контролем ЦУП?» – прожевал мысль Веровой, но вслух спросил о другом:

– По системам пробежался?

– Нареканий нет. Сейчас распаковываю пакеты данных с Земли.

– Почему так долго? – удивился Веровой. – В прошлый раз сообщения распаковались за секунду.

В разговор вмешался ЦУП:

– Обязан доложить, капитан, что в прошлый раз данных с Земли было гораздо меньше.

– А сейчас им откуда взяться? «Ермак» вновь посылает телеметрию?

– Нет, капитан, «Ермак» перестал посылать сигналы через год после крушения, задолго до нашего повторного прибытия к червоточине.

– Тогда откуда сигналы? – насторожился старпом.

– Да еще и в таком количестве, – добавил капитан.

Медленно, но неуклонно догадка заполняла головы мужчин.

– Сигналы исходят от разных источников на Земле и с околоземной орбиты, – довольно буднично выложил шокирующую информацию ЦУП.

Капитан и старпом переглянулись.

– И как много этих сигналов? – неуверенно поинтересовался старпом. Ему бы и хотелось думать, что ЦУП ошибается, но такого просто не могло быть.

Веровой же начал думать в ином ключе. Неужели вновь диверсия? Закачать в главный компьютер «Магеллана» ложные сигналы с Земли? Это же чушь собачья! Кому вообще это понадобилось? Зачем? Призвать «Магеллан» не нырять в червоточину и вернуться к Земле? Так ведь и так все знали, что мы вернемся. Какой в этом смысл?

– Что в этих данных? – спросил капитан, открывая информационную панель. Перед ним тут же замельтешили гигабайты информации.

– Я завершил их обработку, – доложил ЦУП. – Большая часть – естественный фон обитаемой и развитой планеты. Радиоволны всех возможных частот. Системы связи и глобального позиционирования. Телекоммуникация. Интернет. Фонят спутники, товарищ капитан.

– Спутники… – как ребенок, повторил Веровой. Старпом упал в кресло.

– Искусственные спутники планеты – это аппараты с различной электронной начинкой, запущенные с целью…

– Так, не умничай! – перебил компьютер Веровой. – Мы знаем, что такое спутники. Откуда они на планете? Пятьдесят лет назад мы принимали доклады с «Ермака» о том, что земляне живут чуть ли не в эпоху динозавров! Черт возьми, мы сами это видели, когда прибыли в первый раз!

– Позвольте напомнить, капитан, «Ермак» также выдвинул предположение о том, что мы находимся в другой версии Земли.

– Да помню я все, что присылал «Ермак»! – возмутился Веровой. – Но это не объясняет того, как за полвека из чуть ли не первобытных людей земляне превратились в народ, покоривший космос!

– У меня есть сорок три гипотезы на данную тему, – сообщил ЦУП. – Хотите ознакомиться?

– Буди совет, – скомандовал Веровой. – Нужен мозговой штурм.

– Позвольте уточнить, капитан, – вновь ожил ЦУП, – я обработал все пакеты данных. Исходя из новой информации, гипотез теперь только две.

– То есть ты почти наверняка знаешь, что происходит на планете? И что же ты узнал? – не веря своим ушам, спросил Ким.

– Да, старший помощник Сергеев. Последние два пакета данных были высланы на «Магеллан» из одной и той же точки намеренно с разницей в две десятые миллисекунды.

– «Ермак»? – неуверенно переспросил Веровой, не веря сам себе.

– Нет, капитан, в одном пакете – информация от Леонида Боровского.

– А что во втором? – спросил старпом.

– Второй пакет данных я пока не могу расшифровать.

Глава 3. Разведка

Итоговый экзамен сдали не все, лишь пять кандидатов из семнадцати в этот день были удостоены должности пилота. К должности прилагались звание старшего лейтенанта и наряд-путевка в новую часть, где новоиспеченные офицеры должны будут проходить дальнейшее обучение.

По традиции успешное окончание курса праздновалось в столовой. Но в этот раз празднование не задалось, в воздухе витало напряжение. Дружелюбные и приветливые между собой, сослуживцы Гаттака то и дело бросали заинтересованные взгляды на товарища, первым в истории академии удостоившегося Такого экзаменатора.

Гаттаку было абсолютно безразлично внимание сослуживцев к его персоне. Торжественную церемонию вручения отличительных знаков и военных билетов, проводившуюся на плацу перед казармами, он вытерпел безропотно. Когда очередь дошла до него, спокойно принял из рук начальника академии наряд-путевку, выкрикнул: «Слава Бору! Слава Родине!», пожал ледяную руку куратора и вернулся в строй, не добавив от себя ни слова. Затем празднование перетекло в столовую.

До сегодняшнего дня случаев вмешательства самого Бора в рутинную жизнь академии просто не было. Однокурсники Гаттака и весь преподавательский состав, включая штатного капеллана части, то и дело кидали недоуменные взгляды в сторону одиноко сидящего в углу столовой избранника Бора. Парень чувствовал на себе эти взгляды. Он понимал, что за ними кроется страх и ревность. Кто он, Гаттак, в сравнении с великим Бором? Лишь пыль, как и все они, но по какой-то неведомой для всех причине Бор выбрал именно его, Гаттака. Многим это не понравилось, многих это испугало.

Парень пропустил мимо ушей все поздравления и, подкрепившись, постарался поскорее ретироваться. Сославшись на неважное состояние здоровья и необходимость показаться врачу части, он улизнул из столовой сразу же после официальной церемонии вручения направлений и рекомендаций в летное училище.

К врачу он, естественно, не пошел. Разбитое в кровь лицо, смещение носовых костей и пара выбитых зубов не заслуживали медицинского вмешательства – на теле Гаттака такие повреждения зарастали менее чем за неделю. Зубы ему ввинтят на новом месте службы, а нос можно и самому вправить.

Парень миновал длинный коридор, ведущий из столовой в холл здания, быстро накинул на плечи бушлат, шапку и почти бегом преодолел расстояние между столовой и казармой. Дневальный на баночке по привычке вытянулся в струнку и уже хотел было выкрикнуть привычное «Дежурный по роте на выход», но, наткнувшись на знакомое лицо Гаттака, осекся на полуслове и внимания дежурного привлекать не стал. Гаттак благодарно кивнул первогодку и зашагал к себе в комнату. Сбросив с себя верхнюю одежду, первым же делом припал на колени перед тумбочкой со стоящей на ней иконой Бора.

Что сейчас творилось в душе Гаттака? Ответить на этот вопрос он и сам не мог. Он точно испытывал страх, но не тот, который испытывают люди перед опасностью или неминуемой гибелью. Нет, этот страх был сродни бессилию перед неизбежным. Гаттак чувствовал, что ничем хорошим внимание самого Бора к его персоне закончиться не может. Раз его выбрали, стало быть, на то была причина. Как-либо повлиять на уже свершившийся факт парень не мог, как не мог и предугадать грядущее. И это пугало.

Гаттак взглянул на икону: Бор выглядел, как простой смертный. Старик в древнем космическом облачении. Архаичный скафандр, в руках громоздкий шлем. Кожа на лице дряблая, испещренная глубокими мимическими морщинами. Глубокая складка у переносицы выдавала в человеке на иконе привычку часто и глубоко задумываться. Икона была написана с реальной прижизненной фотографии Бора.

Гаттак вспомнил отрывок из текста священного писания почти дословно. Говорят, что сам Бор подарил это писание людям.

«…Тогда, много лет назад, Он явился миру в человеческом обличии, но люди не смогли принять Его. В силу своей греховности, своей алчности и жадности до власти они не смогли разглядеть в простом смертном геологе божественную искру. Они не смогли увидеть в Его глазах любовь ко всему человечеству. Не смогли принять Его постулатов о нерушимости созданного Им мира. Не увидели прелести в разделении народов. Они, словно завороженные, опутанные демоническими сетями рвались к объединению всех земных ресурсов, к миру между расами и классами людей. Они пытались создать единое общество, которое населяла бы единая раса с единым именем – человек. Этот новый человек должен был вместить в себя признаки всех доминирующих на тот момент рас: монголоидов, негроидов, европеоидов. И мир действительно катился к смешению людей. Стирались границы стран, смешивались культуры и обычаи разных народов. Самым распространенным цветом кожи стал смуглый, самым распространенным разрезом глаз – монголоидный, самым частым цветом волос – черный. Бор видел, как вымирают культуры целых народов, растворяясь в хаосе мультикультурности планеты. Бор понимал, что приведение человека к общему знаменателю приведет к потере человеком собственного «Я». Мир перестанет быть уникальным и интересным в своем разнообразии. Вместо этого – унылая унификация всего, что только можно унифицировать».

Гаттак благоговейно смотрел на портрет Бора и ему казалось, будто сам он сейчас читает ему текст священного писания:

«Во главе всего стояла кучка предателей человечества. Демоны единства, демоны глобализма, демоны мультикультурного мира. Великий Бор понимал, что человечество катится к закату. Век, два, может, полтысячи лет – и на Земле не останется тех, кто хоть как-то отличался бы от себе подобных. Человечество превратилось бы в стадо. Одноликое, однотипное стадо, думающее единым сознанием, следующее единому культурному коду, стремящееся обладать одинаковыми вещами. Идеальные рабы. И тогда Бор решился на свое божественное вмешательство и разрушил весь этот мир. Он наслал на Землю великую кару. Изгнал демонов из мира сего. Уничтожил миллиарды людей, а тех, кто выжил, Бор раскидал по всей Земле и дал им наставление плодиться и размножаться во славу свою. И нарек Он остатки той цивилизации «низшими». Понял Бор, что «низшие» уже не смогут возродить человеческое семя на Земле. И создал тогда Бор из плоти своей и крови своей детей своих. И нарек Он детей своих «высшими». И повелел «высшим» править «низшими». Разделил Он детей своих на три расы и подарил каждой из них свою землю. И дал Бор каждой из рас технологии. Вдохнул в умы детей своих дух знания своего. И разговаривал со многими. И процветали расы. И размножились они по всей Земле. И «низшие» безропотно служили им».

Гаттак вздрогнул. Безропотно? Он знал, что на планете есть как минимум пять зон, где «безропотность» низших вызывала сомнения. А иначе зачем создавать вооруженные силы, военно-морской и военно-воздушный флот? Зачем гнать человека в космос и устраивать там аванпосты? Только ли из-за демонов?

Гаттак сомневался. Бывали в его жизни дни, когда он не понимал этот мир, и в такие дни он чувствовал себя особенно беззащитным. В любой момент, в любую секунду мысли, терзавшие его душу, могли навлечь на него беду. Бор не прощал малодушия, Бор не прощал инакомыслия. Но самым страшным грехом Бор и его церковь считали маловерие. Именно этого Гаттак боялся более всего – утратить веру в Бора, лишиться Его покровительства.

Еще минуту Гаттак усердно повторял слова единой молитвы, чтобы заглушить в своей голове терзающие его вопросы. Не здесь! Не на базе! Быть может, в Пустоши он задаст их сам себе. Он будет думать об этом там. Там, где его мысли и чувства не будут видны Бору. Там, где Гаттак сам решает свою судьбу. Гаттак молился так истово, что начал впадать в оцепенение. Это чувство посещало его довольно редко, в основном в моменты особой душевной слабости. Но никогда еще он не ощущал присутствия Его – Бора – так остро. Казалось, еще мгновение – и Бор ответит на его молитву, снизойдет до своего чада и успокоит своим голосом, утешит своей любовью, вразумит своей мудростью.

– Очень похвально, кандида… эмм… пилот Гаттак.

Знакомый голос вывел Гаттака из священного транса. Парень вздрогнул, перевел полные слез глаза на входную дверь и увидел начальника академии. Немолодой уже, но довольно крепкий старик в парадной форме сухопутных сил Родины стоял в дверном проеме, ожидая приглашения. По старым армейским обычаям, если подчиненный удостаивался отдельного жилья, порог этого жилища без разрешения не смел переступать никто.

Гаттак чуть заметно кивнул, и начальник академии вошел в комнату. Плотно прикрыв за собой дверь, он в два огромных шага прошел к заправленной кровати парня и сел на ее край. Гаттак поднялся с колен и встал по стойке смирно, как это предписывал устав. Полковник Горр пристально посмотрел на подчиненного.

– Вольно, пилот, – спокойно сказал он, и Гаттак позволил себе принять более расслабленную позу.

Несколько секунд, показавшихся парню вечностью, начальник разглядывал новоиспеченного пилота, а после заговорил:

– Через несколько часов я перестану быть твоим начальником.

Гаттак молчал, не отводя глаз от старшего по званию.

– Знаешь ли ты, что меня сейчас тревожит, Гаттак? – аккуратно, словно шахматные фигуры на доске, расставил слова полковник Горр.

Гаттак покачал головой. Он не знал, да и не мог знать мыслей командира. Горр выдержал еще одну паузу, на этот раз более длинную. Все это время он пристально изучал мокрое от слез лицо Гаттака. Командира, казалось, терзал какой-то вопрос. Из тех, задать которые напрямую труднее всего. Гаттак чувствовал этот страх. Чувствовал и понимал: раз полковник пришел к нему лично, трудного разговора не избежать. Так и вышло.

– Как тебе это удалось? – наконец решился Горр.

Гаттак на секунду замешкался:

– Я вас не понимаю.

– Я имею в виду тот вопрос на экзамене.

– Я ответил так, как велело мне сердце, – спокойно ответил Гаттак. – Разве не в том смысл экзамена, чтобы по ответам кандидата сделать выводы о его профпригодности?

– Я не о твоем ответе, Гаттак, – выдохнул начальник академии, еле заметные поглаживания бедер выдавали его волнение. Наконец он решился озвучить свои мысли. – Легко ответить на вопрос, который знаешь заранее.

Лицо Гаттака побагровело. Он понял наконец, что означали эти недоброжелательные взгляды сослуживцев в столовой.

– Другие тоже считают, что я каким-то образом подделал свой билет?

Начальник кивнул.

– Я не стану перед вами оправдываться, полковник.

Брови полковника Горра взлетели вверх:

– Отчего же? Я все еще твой начальник. Если мне придет в голову инициировать проверку по данному инциденту, тебе придется задержаться в части на неопределенное время.

– Вы не сделаете этого.

– Откуда такая уверенность?

– Я не обязан оправдываться за то, чего не совершал. К тому, что произошло на экзамене, я не имею никакого отношения. Единственное, что я могу ответить вам на ваш выпад в мой адрес, это то, что мне не было никакого резона устраивать все это. Вы сами все видели. Я прошел все испытания, выдержал все поединки и решил все предложенные задачи. К моменту появления вопроса я уже сдал экзамен, и сдал его на «отлично». Вы прекрасно понимаете это.

Полковник кивнул головой.

– Понимаю. И именно потому не могу взять в толк, зачем в таком случае был нужен весь этот концерт?

– Я еще раз повторюсь, полковник, – довольно дерзко ответил Гаттак, не повышая, однако, голоса, – я не намерен оправдываться за то, в чем не виноват. А вы не станете инициировать никаких проверок.

– Но я могу это сделать.

– Но не сделаете.

Немой вопрос, застывший на морщинистом лице полковника, заставил Гаттака продолжить свою мысль:

– Не верить в случившееся означает не принимать волю великого Бора. Проверять логи компьютера – означает поставить под сомнение решение Бора вмешаться в мою судьбу. Это будет расценено как ваше неверие, малодушие, несоответствие должности и званию. Вы не пойдете на это. В ваших интересах, коль вы не верите в произошедшее, отпустить меня с миром и избавиться от всей этой головной боли. В конце концов, если я лгу, Бор сам покарает меня. И покарает жестоко.

Начальник почесал затылок, словно обдумывая сказанное, но потом все же сменил тон:

– Ты, Гаттак, еще юн и неопытен. Пойми, я не о себе сейчас пекусь. Я старик и мои дни в армии Родины сочтены.

Сейчас уже настало время Гаттака удивленно посмотреть на начальника. Не выдержав колючего взгляда свежеиспеченного пилота, тот вынул из внутреннего кармана кителя листок и передал его парню. Гаттак неуверенно взял протянутую бумагу и прочел содержимое. К концу текста он уже ничего не соображал:

– Это же…

– Приказ о твоем переводе, – закончил Горр. – А еще в нем указание приложить к документам мою личную характеристику на тебя.

– Перевод? Но куда? Разве я не зачислен в отряд космонавтов? Разве я не буду пилотом?

– Нет, Гаттак. Они что-то знают о тебе. И переводят тебя в другое место.

– Куда именно?

– В письме лишь адрес и номер твоей новой части. Это все, что я знаю.

– Я вам не верю, – сквозь зубы прошипел Гаттак.

– Ты сам видел письмо, сынок… – начал Горр, но парень перебил его, нарушая все мыслимые и немыслимые нормы субординации.

– Не верю в то, что человек с вашим опытом не знает, что это за часть, – Гаттак ткнул пальцем в листок бумаги, где действительно были указаны лишь адрес назначения и безликий номер части.

Полковник Горр кивнул Гаттаку, и на его лице появилась недвусмысленная ухмылка.

– Давай так, Гаттак. Я задаю тебе прямой вопрос, а ты отвечаешь мне односложно: «да» или «нет». Мне нет нужды проверять тебя на полиграфе, ложь я распознаю и так. И, если ты скажешь мне правду, я отвечу на твой вопрос.